Смерть из зелёного источника.

Проклятье его заключалось в том, что он был Незавершенным; он не помнил своего прошлого и ничего не знал о своем будущем.

Андрей Дашков. Странствие Сенора.

Ночной ветер, насыщенный давно забытыми запахами, шевельнул занавесями. Как шепот из далекого прошлого, он рассказывал о тайнах, которые были древними уже тогда, когда мир был молод. Куллу вдруг показалось, что рядом стоят чудовища, которые нашептывают ему на ухо что-то страшное.

Роберт Говард. Королевство теней.

Листва зашевелилась на старом ароматном кусте ежевики, чьи разлапистые колючие ветви раскинулись на многие метры в стороны. Утренняя роса, пахнущая прелой от древности древесиной, радужным потоком устремилась вниз, со звоном падая в вездесущие лужицы в тени покосившегося в южном направлении пёстрого тополя с серебристыми зеркалами-листьями.

Вскоре тишина вновь ненадолго воцарилась в тихой и не пускавшей в свои владения излишки бестолкового света чаще, покрывшей своим вездесущим тёмно-зелёным ковром древние холмы. Лишь некоторые огромные глыбы были покрыты ярким, разноцветным лишайником, мхом и влагой не до конца, и их буровато-серые шершавые поверхности смотрелись в этом триумфе жизни совершенно нелепо. Как жираф в Гималаях или верблюд в Марианской впадине, или даже ещё нелепее. Поэтому, когда старый тополь с оглушительным треском рухнул, а земля и гнилой изнутри древесный ствол окончательно похоронили под собой одну из таких глыб, то лес стал выглядеть без неё куда как более цельным, правильным.

Но безупречных утопий, как говорил классик, не бывает. Во-первых, на облагороженную полумраком и тёмно-зелёными ответами землю лавиной рухнули беспорядочные комья солнечного жаркого света, который почти сразу высушил всю влагу на ветвях и листве ежевичных кустов, обжигая древесные ветви помоложе. Во-вторых, когда облака закрыли прореху в вечной чаще от нахального светила, а дождь залил горе и раны благородных деревьев, то часть тёмной мшистой земли размыло и обнажило непристойнейшую тайну, которую она милостиво прятала от взоров прочих обитателей леса. Тайна эта заблестела в потоках ливня ярко-белым потрескавшимся боком и клацнула пожелтевшими зубами, когда земляной холм перестал существовать, павший жертвой водной стихии, и нехотя высвободил её совсем. Глазницы черепа уставились в пасмурное небо, а миг спустя он раскололся на несколько частей.

Но перед этим в них на миг сверкнула непримиримая и неотделимая от всего живого ненависть к смерти.

* * *

Двое лесников шли по лесу, когда-то бывшему богатым городом, а ныне — лишь жалкими и заросшими вездесущими кустарниками с деревьями руинами. Они не снимали полные костюмы хим. защиты и противогазы. Несмотря на адскую жару, от которой не спасали даже системы вентиляции костюмов, они оба очень внимательно осматривали всё вокруг. Правда, они искали совсем не браконьеров, нет. Но то, что они хотели найти, не было ни в какой форме видно уже на пятом километре чащи.

— Василий Петрович, и тут то же самое! Фауны нет совсем. Поищем хоть мокриц во мху!

Василий Петрович, пятидесятилетний старик, потерявший всю свою семью и ненавидевший проклятые заросли как кровного врага, выругался который раз за день и даже пнул поросший мхом могучий корень старого тополя.

— Но-но, Петрович, чего разошёлся, вдруг повредишь костюм ветками и вдохнёшь Это?

— И плевать, эта зараза уже везде, где есть влага! Ищем, ищем, а ничего, даже тараканы и те вымерли от этой пакости, ёкарный бабай! — немолодой лесник прибавил к этой тираде ещё много ненормативный лексики, так что более молодой Валерий Иванович промолчал. Когда тот расходился, трогать лучше не надо было, а то опять с кулаками кинется. Понять овдовевшего и бездетного человека можно, тем более, опыт войны с проклятым лесом был незаменим и неоценим. Скольким Петрович спас жизнь и едва не погиб сам во время Гражданской Войны, когда все города с посёлками и деревнями, да и вообще все места с любыми водоёмами стали смертельно опасными для проживания! Не счесть всех тех счастливцев, кто обязан ему и жизнью, и спасёнными родными. Валерий Иванович и его старшая сестра были одними из таких, когда он повёз их в пустынный городок в жарких и страшных кучугурах.

Они все не верили, думали, что это шутки, что это — «утка». Когда число заснувших в лесах и полях, а потом и не проснувшихся после ужасающих грёз с кошмарами — тех, кого удавалось откачать, описывали их так, что ужастики и галлюцинации безумцев забавной комедией покажутся, перевалило за триста миллионов, в городах стало умирать ещё больше народу. Никто не мог понять, что случилось, все были в панике, все начали творить невесть что. Думали, война, все убивали всех, грабили, творили насилие всех сортов, спаслись лишь несколько десятков миллионов жителей пустынных и сухих районов по всей Земле.

Дело в том, что мхи и их споры очень живучи, и в военных целях в людских лабораториях был создан мох, выделявший добротный быстродействующий коктейль из «вечного снотворного» и сильнейших инсектицидов. Все животные, считая человека, впадали в смертный сон, и даже те, кого откачали, быстро сходили с ума от галлюцинаций, насылаемых отравой. Достаточно вдохнуть один-два раза, и всё. Упал и не встал, но заранее принявшие противоядие до контакта с отравой имели время и выигрышный шанс спастись, а вдохнувший без «подготовки» были обречены в ста из ста. Кто мог ожидать смерти от безобидных мхов и прочей флоры? То-то же, опасность ждут от насекомых и крыс с птицами, зверями, а от зелени — нет. На то и был расчёт, но жизнь неуправляема, и сами авторы идеи стали жертвой свои творений наравне со всеми через год. Насекомые и прочие членистоногие тоже гибли от комплекса инсектицидов практически полностью. Везде, где было достаточно влаги для роста таких мхов, росли леса, куда смертельно опасно было заходить всему живому, кроме вездесущих безмолвных и ныне процветающих всюду растений.

Нет, поначалу такой мох и его споры умело сбрасывали в отдельных районах, которые хотели зачистить, но споры не ограничились предназначенным для них ареалом и быстро-пребыстро попали во все уголки мира. В итоге страшные сны и следовавшая за ними смерть пошла по планете «зелёной чумой». В сухих местах мох не растёт а его маленькие островки жгли огнём сразу, делаю из мха противоядие. Дикари по всему миру вымерли, лишь те, кто имел СИЗ и медицинские препараты с техникой и оружием, выжили, прочих уходили в полный страшных видений и всегда убивавший по итогу сон. Преддверие гибели или радужный сон, как звали его те, кто отравился слегка и не засыпал, но увидеть радугу ни с того, ни с сего — верный признак отравления именно сонным ядом! Отсюда и название.

Но была надежда, что против этой напасти у вымершей почти на всей планете сухопутной фауны появился иммунитет, и именно таких иммунных животных искали лесники. Но, как и пять лет кряду до этого, ничего и никого не нашли.

— Не найдём, не найдём! — бушевал лесник. — Человек оставит эти места проклятым мхам, они скинули нас, не ядерные бомбы и ракеты, не болячки из лабораторий, а сраные, сраные мхи! Мхи, кто бы мог подумать!

Прежде, чем коллега смог что-то сделать, Петрович внезапно торжественно и с яростью безумца сорвал с себя противогаз и вдохнул полной грудью несколько раз. Блаженно прикрыл глаза, вдыхая аромат первозданного леса, впервые за двадцать лет.

— Петрович, ты чего? — в ужасе спросил устремившийся к нему Валерий, но было поздно. Судороги и омертвевшие мутные глаза показывали, что поздно. Но умиравший в вечном сне успел сказать то, отчего живой не смог спать по ночам, не помня этого.

— Иванович, передай нашим, что я пал в битве, я иду к моим родным, хочу воссоединиться с ними, и проклятая зелень не разлучит нас. Ирония проклятой, трижды проклятой судьбы! Мы умерли, но будем вместе всегда!

Стоило ли говорить, что походная аптечка молодого лесника применилась по назначению, противогаз оперативно надет на потерявшего сознание лесника, а его самого напарник отнёс в лагерь. Но лечение было бесполезно: седой от горя лесник немного побился в агонии и со страшной ухмылкой испустил дух, а глаза его открылись, горя даже после смерти подлинной ненавистью. И закрыть их по-трусливому, из потаённого страха перед умершими из-за мук совести за жажду причинить вред ближнему своему, теперь не решился никто, ибо ненависть эту разделяли все живые люди мира.

Ибо ненависть к смерти и воля к жизни — вот, что делает живое живым. Главное отличие живого от неживого.