«Джинджер и Фред»

В Праге есть «танцующий дом» который
в народе, в шутку, называют «Джинджер и Фред»

Ну, здравствуй, «Джинджер и Фред», вот ты стоишь передо мной, как и двадцать лет назад, и также как тогда поблескивает в твоих окнах солнце. Ты ничуть не изменился с тех пор, разве только слегка потемнел и покрылся диким вьюном, а на твоей крыше выросло молодое деревце. Здравствуй старый друг, место первой, по настоящему сильной любви, головокружительных взлетов и сокрушительных поражений. Здравствуй хранилище моей памяти. Как долго я шел к тебе — целых двадцать лет.

Пожилой человек, в истрепанном костюме химзащиты, стоял у небольшого, заросшего чахлым кустарником газона, на котором паслись жваки, рогатые твари, прародителями которых видимо были коровы. Гануш высоко поднял голову, вглядываясь, через помутневшие стекла противогаза, в причудливые формы здания, напоминавшего грациозную женщину, прильнувшую к своему возлюбленному. Там под крышей, во французском ресторане с потрясающим видом на Градчаны он делал предложение своей возлюбленной, там же с друзьями отмечал рождение своего первенца. А на третьем этаже располагался офис фирмы, в которой он когда-то работал, и куда он стремился сейчас попасть. Он закрыл глаза, и память нарисовала картины прошлого: Влтаву со спешащими по ней маленькими прогулочными катерами, людей входивших и выходивших из вращающихся дверей, автомобили, проезжавшие по Resslova на Jiraskuv most, вот дзынькнул трамвай и постукивая по неровностям рельс, неторопливо проследовал по набережной. Все было как тогда, когда он впервые пришел сюда, он также стоял и не решался войти. Тогда он еще не знал, как этот дом повернет его жизнь. Гануш открыл глаза, поежился, как будто холодный ветер с Влтавы обдал его волной, пробираясь под одежду до самого тела. Постояв, переминаясь с ноги на ногу, еще раз оглянулся по сторонам и сделал шаг. Чем ближе Гануш приближался к заветным дверям, тем сильнее его охватывало странное чувство, новое или давно забытое, предвкушение чего-то важного, волнительного. На какой-то момент ему показалось, что за потемневшими стеклами вращающихся дверей кипит жизнь. Подойдя вплотную, он робким движением толкнул дверь, та скрипнув, подалась, пропуская его вперед. Белая пелена застила глаза, голова закружилась, дыхание стало частым и сбивчивым, он чуть было не потерял сознание, а когда все прояснилось, перед ним стоял услужливый охранник в синей фуражке.

— Здравствуйте, пан Гануш, опаздываете? На улице уже начался дождь? – Дружелюбно осведомился он.

— Да спасибо, но я здесь больше не работаю, пришел забрать свои вещи, — невпопад ответил Гануш.

— Конечно, проходите, — ответил охранник, сделав приглашающий жест руками.

В холле было неожиданно людно, сновали курьеры, клерки и посетители ресторана оккупировали пятачок перед лифтом. Гануш подумал о том, что быстрее будет подняться пешком и поспешил к только что натертой до блеска металлической лестнице. Его громоздкие сапоги костюма химической защиты оставляли четкие следы на покрытых пылью и ржавчиной ступенях.

Гануш поднимался вверх, тяжело переставляя ноги, больше всего сейчас он не хотел встречаться с управляющим, паном Котецким, потому и направился прямиком на последний этаж. Французский ресторан встретил его белоснежными скатертями и услужливыми официантами, посетителей было немного и его любимый столик, за которым он делал предложение Катарине, пустовал. Присев, Гануш посмотрел в окно и воспоминания нахлынули с новой силой. Гануш вспоминал, как она сидела напротив и смотрела на него, теребя мочку уха, а ее роскошные волосы, ниспадая до плеч, золотистыми волнами обвивали запястье. Он обвел взглядом зал и, пожурив официантов за нерасторопность, направился к стойке. В этот странный день даже бармена не оказалось на месте, значит, предчувствие его не обманывало, не его этот день. Набравшись смелости, Гануш зашел за барную стойку: Бехеровка, вспомнив, как она согревает, разливаясь теплой волной по всему телу, он поднес бутылку ко рту. Горлышко с глухим стуком ударилось о фильтр противогаза, это невольно вернуло его в реальность. Вокруг была разруха и запустение, столы, покрытые истлевшими посеревшими от пыли скатертями, на которых стояли маленькие вазочки с осыпавшимися и почерневшими от времени фиалками. Легкий ветерок через разбитые окна гонял по полу пожелтевшие листья. Гануш отпрянул, ему хотелось опять вернуться в то время, когда не было войны, когда его окружали люди, когда были живы все те, кого он любил. Он зажмурился и замотал головой, отрицая пустоту и одиночество реального мира. И вновь заиграла тихая музыка, он открыл глаза, вокруг опять были люди, посетители ресторана переговаривались, смеялись, кто-то подзывал официанта. Звуки сливались в монотонный гул пчелиного улья, который угнетал Гануша и тот поспешил уйти.

Вот и заветная дверь, за ней как всегда сидит очаровательная секретарша. Он вошел.

— Здравствуйте, Зденька. Вы как всегда прекрасно выглядите, — улыбнувшись и сделав еле заметный поклон в сторону стойки ресепшена, он прошел дальше.

За стеклянной дверью гудел погруженный в работу офис, клерки на своих местах, отделенных от соседей невысокой перегородкой, оживленно общались, стучали по клавишам, разговаривали по телефону — работа кипела.

— Доброе утро, пани Прохазка, — обратился он к пустому офисному креслу, — Как себя чувствует Ваш супруг? Катарина просила кланяться, мы все время вспоминаем утку, которой вы угощали нас в прошлую субботу.

В дальнем конце зала его старый приятель, завсегдатай соседней пивнушки, пан Дворжак отчитывал за что-то курьера.

— Добрый день, Томаш, как сегодня валютные рынки, не обвалились? – Гануш махнул рукой, чтобы по-дружески хлопнуть приятеля по плечу, но поймал лишь воздух. – Странно.

Он обернулся, вокруг никого не было, лишь офисная мебель покрытая пылью и ворох бумаг, раскиданных сквозняком между столами. Гануш замотал головой, но старый мир не вернулся, только дверь кабинета управляющего скрипнула и приоткрылась от порыва ветра. Влекомый любопытством, Гануш заглянул в приоткрытую дверь. За широким столом, как и много лет назад сидел управляющий, его кожа ссохлась, превратившись в пергамент, и исказила лицо в удивленной гримасе.

— Здравствуйте пан Котецкий, — Гануш вошел в кабинет, — удивлены? Я рад, что Вы меня дождались. Сколько же лет прошло с тех пор как Вы выставили меня за дверь? Десять? Двадцать? А Вы все также сидите на своем месте, не устали?

Мумия смотрела на Гануша пустыми глазницами. Он подошел к окну, солнце уже клонилось к закату, заливая скрывавшие его облака багрянцем.

— Это благодаря вам я сегодня пришел сюда. Если бы Вы двадцать лет назад, запутавшись в своих махинациях, не обвинили меня во всех своих ошибках, разве стоял бы я сейчас перед вами? Это благодаря вам, потеряв работу, я был вынужден переселиться в предместья, благодаря вам скитался по городу в поисках заработка. Это вы разлучили меня с семьей. Когда началась тревога, они не смогли добраться до города, а я был насильно заперт в этой каменной норе, под названием метро, без возможности выйти наружу. — Он вспомнил, как толпа, рвавшаяся вниз, в спасительное подземелье, сбивала его с ног и увлекала за собой, отдаляя от выхода, как он, превозмогая сопротивление, распихивал и расталкивал людской поток, поднимаясь все выше и выше по ступеням остановившегося эскалатора. Вспомнил, как потом люди в военной форме отгоняли его от дверей, вспомнил свой страх и отчаянье.

— Это из-за вас мне пришлось пригибаться под пулями на Florenc, а потом еще долгие годы работать на ее восстановлении, но я не мог умереть, не взглянув на них на прощанье. Из-за вас я каждую ночь вспоминал их лица, чтобы не забыть, как они выглядели. По вашей вине я днем ворочал камни, а по ночам учил русский, чтобы переехать в Москву. Это из-за Вас потом мне пришлось умолять, упрашивать, стоять на коленях, чтобы меня, старого и больного, выпустили одного на поверхность. Были бы вы тогда хоть чуточку компетентнее или я чуточку храбрее, и сейчас я был бы с ними, а не стоял бы здесь. Тогда, много лет назад, вы выбрали самый простой путь, свалили все на меня и вышвырнули за дверь. Как все-таки непредсказуема судьба, если бы Вы, когда все рухнуло, по своему обыкновению, не решились трусливо пустить себе пулю в лоб, мы бы едва ли встретились, зато сейчас я имею возможность высказать вам все, что копилось в моей душе долгие годы.

— Вы уволены, пан Котецкий! – закончил он свой монолог, — убирайтесь вон!

Он взял мумию за воротник ветхого, покрытого пылью и бурыми пятнами пиджака и с силой вытолкнул из кресла. Тело упало, подняв облако пыли и рассыпалось, превратившись в прах.

Гануш зашел в свой кабинет, ничто в нем не напоминало о бывшем хозяине кроме, разве что, маленькой рамки со старой выцветшей фотографией, беспечно забытой им двадцать лет назад. Он достал из потайного бара бутылку коньяка, откупорил ссохшуюся пробку и, плеснув в бокал искрящуюся жидкость цвета мореного дуба, снял противогаз. Вместе с ароматом коньяка в нос ударил терпкий, сладковатый запах отравленного воздуха. Сев в кресло и опершись на стол локтями, он положил перед собой фотографию, с которой на него смотрела улыбающаяся женщина со светлыми волосами, ниспадающими до плеч крупными волнами, в окружении двух симпатичных детских мордашек.
— Я слишком долго шел к вам, целых двадцать лет, но я тут, и скоро мы будем вместе, — скупая старческая слеза скатилась по его щеке.
Он посмотрел на окно, солнце уже почти зашло, оставляя город во власти серых сумерек.

   Прощай «Джинджир и Фред», теперь мы вечно будим вместе, я навсегда стану твоей частью, твоим наполнением. Прощай старый друг, хранилище моей памяти, я навсегда унесу ее с собой.

                                                                                                                 17 декабря 2010 года

                                                                                                            Посвящается моей жене.