За жизнь...

И вот настал тот юбилей. О боже мой, как грустно.

Его боялась я, но жизнь сурова. Не спросив совета

Она дала понять, коленным несусветным хрустом,

Что к господу близка я, и к заповедям и к ответам.

Но боже правый, помню я, хоть память как бумага,

Всё, что прожИто, ведь пред глазами бытие, а кажется далёко.

Нет, нет я не жалею, я не из тех кто верит только в благо.

Я счастлива была, хоть заплатила дань жестоко.

Жестоко ли? Как знать. Ведь о мужчинах я стенаю.

Достаточно ль их было, все ли для меня, иль не меня достойны?

Я прикасалась к ним, они ко мне, но мы о том не знали, я подозреваю,

Что это просто похоть. Но меня она пронзала непристойно.

Да, к сожаленью миг, когда усталость и понятие, о некоем конце неумолимом.

Невольно, не невольно, я не знаю, наступает вдруг, внезапно.

Хотя готовилась сурово, кажется, к тому, что в жизни может быть не исполнимо,

И шла к концу, отнюдь не скоротечно, но медленно дыша и адекватно.

И в это юбилей я вдруг понять смогла, о боже правый.

Не девичий, галдящий коллектив мне нужен в этот миг, отнюдь не он.

Семья. Затрепетала я. Что может быть дороже? Но характер своенравный

Мне не дал пониманья, а в этом ли вся суть или резон.

Но чёрт, воспоминанья наше всё, а как ещё мне сохранить души пожар.

Ведь возраст, словно монстр неуёмный, жрёт нас изнутри,

И видим мы из зеркала остатки наших грёз. Какой кошмар.

Хоть повернись, хоть вывернись, но пред глазами суть. Замри…

Душа не будет больше здесь. Она уйдёт в небесные поля и оглянётся.

Как ты осталась там? А коль осталась то зачем? Неосторожно.

Желанный ангел твой на небе неуютно, неохотно встрепенётся.

Ты думаешь, что повернулся он к тебе? Да затекла спина. Такое же возможно?

Да, юбилей настал. И стало нестерпимо грустно.

Тускнеет красота. А что взамен, лишь старости гнетущая пора?

Тридцатка прилетела, подобравшись злобно и искусно.

Мне тридцать, господи, всё кончено… и это не игра.