Наследие

Что прячется в твоей поганенькой душонке?

Позволь в замочную мне скважину взглянуть.

Ты одинока, надоели ползунки и распашонки,

От криков детских отдохнуть хотя б чуть-чуть.

Тебе шестнадцать, глупый раненый ребёнок,

И рада бы сама ещё за мамой бегать вслед.

И тихо так шептать себе под нос спросонок,

"Мамуль, ведь время рано. Разбуди меня в обед".

И с матерью война, и папочке не нужен стал ребёнок.

Родив, сказала гордо ты, "Маман, я взрослая теперь".

И вслед за ним, будто на привязи телёнок,

Ушла средь ночи, средним пальцем тыча в дверь.

Ты шла с кульком и гордость просто распирала,

В самостоятельность себе с мальцом открыла дверь.

Закутав сына в мятое и от мочи сырое одеяло,

Старалась думать, что минует череда потерь.

Но вот прошла неделя сквозь шатанья по притонам,

И ты, потратив скудных сбережений свой запас,

Почувствовала, будто тяжестью плиты трёхтонной,

На разум давит блеск распахнутых сыновьих глаз.

Всё в жизни, будто завертелось адской каруселью.

Послушав шепот демонов, презрев мораль и риск,

Решила завязать с обрыдлой жизни канителью,

Глотая слёзы, слушая ребенка измождённый писк.

Всё в том же грязно-жёлтом и пропахшем одеяле

Был выброшен ребенок в бак, устроив крысам пир.

В тот миг глаза твои безумным пламенем сияли...

И ты решила навсегда оставить этот скорбный мир.

Душа рвалась измученною птицей в клетке,

Кидало в жар, затем мороз сковал твоё нутро.

Смеясь, глотала ты таблетку за таблеткой,

Считая смерть такую в данном случае добром.

***

Спустя неделю пресса лишь об этом говорила.

Народ всем городом младенца скорбно провожал.

Тебя же в псих-лечебницу на годы поместили,

Где по ночам с тех пор малыш пронзительно кричал.