Яблоневый ворох распахнулся...
Сойкой встрепенулось вдохновенье.
Шевельнулось прошлое в груди.
Замелькали сиротливо тени.
Прокричало прошлое: «приди».
Яблоневый ворох распахнулся.
Захрустела яблоком заря.
Дым календарей во мне качнулся
Выдохом листов календаря…
Ты меня звала тоской вокзалов,
Трепетом бумаги на ветру.
Этого мне было слишком мало.
Я был верен своему костру…
Ты ли, придорожная, кричала,
Бесконечная брусчатка дней!..
Прошлому, во все его начала,
Восклицаю тоньше и светлей:
— Никого навеки и вовеки.
Никому причастие к тебе.
Потому что сиротливо веки
Опустила ты в моей судьбе.
Я и понимал, не понимая!
Я и уходил, не уходя —
Свежие ростки земного мая,
Духоту и солнца, и дождя.
… А они летели дымным комом,
Не спасая ни себя, ни нас,
Солнца жизненосная солома
И змеи земли полночный глаз.
Ладно, не случился я с тобою —
Шепелява горькая заря…
Станем ты и я земной золою,
Прокричу — я знаю — что не зря:
— Никого навеки и вовеки.
Потому что непричастен я к тебе.
Потому что сиротливо веки
Опустила ты в моей судьбе…
Бабушкины кочки
Светлые лесные бабушкины кочки.
Чистая лесная робость ноября.
Ты ли моё счастье, дней былых крючочки.
Ты ли моё горе, прошлого заря.
Я припоминаю, ох, припоминаю —
Льдящееся утро искренних утрат.
Памятью озябшей вспомню имена их —
Тех, кого не спрятал дней былых наряд.
Сколько же их, сколько, воскрылённых верой,
Скоротечной дрожью истину найти!..
Верой воздаются радости химеры
На жестокой плахе к горнему пути.
Что мне бесконечность! Что мне сингулярность!
Если постоянство — не к бессмертью шаг!..
Соткана из бликов счастья светозарность,
Но жива под кочкой светлая душа!
Бабушкино счастье трупом отсмердело,
Горькою дорогой, женским забытьём.
Ничего не будет непонятно телу,
Если не заплачет истина дождём…
Зная это, помню — бесконечный остров,
Бесконечный нищий грошевой уют.
Сложное так зябко. Сложное так просто.
Лишь к простому сложен сложного маршрут…
Светло растаял день...
Светло растаял день, безвкусный и бессвязный.
И ночь гробницы снов раскинула, темна.
Блуждала тьма моя над топью непролазной,
И даль высоких нот была светлее сна.
И свет остановил движенье одиночеств.
До Утра, до поры, когда пусты дворы.
В молчание чудес, в затишие пророчеств,
Где мир искал свои оттенки до поры…
Отыскивал тебя, где дует светлый сумрак.
Озвенивал тебя, где — радуги капель.
Но ты и твой корабль мечты, как призрак, умер.
И снова замела безгласная метель.
Не отвечают ничто и никто!
Мысли чужие. Чужие слова.
Пухнет от страха моя голова.
Космос разбился на тысячи звёзд.
Время — ответ, а пространство — вопрос.
Перебродили медвежии сны
В клюквенный виски бродящей весны.
Ты — звездно-пахнущий осени крест.
Я — тихий сумрак прощающих мест.
В нас отдыхает от всех тишина,
Правдой весны бесконечно сильна,
Пламя отвесное, тьма, пустота,
Та, что достойна небес и креста.
Синий мой май, и июнь голубой!
Что же — нас всех — на убой?.. на убой?..
Что же — нас всех?.. Ну за что? Ну за что? —
Не отвечают ничто и никто!
Тихо молчит за рекою канал.
Не отвечают ни стар, и ни мал…
Тошно молчат, но смеётся оно —
То, что нам было судьбою дано.
Ладно… молчите! — придёт грохота. —
Заговорят пустота, немота.
Просыпаясь сумраком безгласным...
Просыпаясь сумраком безгласным
Сказкой тополей, берёз, осин —
Ты явилась, молча, сладострастно
В край моих забвений и трясин.
Ты была тогда одна со мною —
Сладкою наложницей, женою.
Растерял тебя, не потеряв,
Окуная белое в былое —
Крики, плач, тоску твою и нрав,
Доброе, неясное и злое.
Рассыпались мысли и прозрения
Перед чистотою вдохновения.
Ты его ко мне собой несла,
Окрыляя пасмурные чувства.
Бесконечность подлости и зла
Сокращая страстью властно, густо...
Мысли обмельчавшие, робевшие
Погибали взвешено и бешено.
Восставали светлые миры,
Чувственны, бессмертны и прекрасны,
И до горней искренней поры
Оживляли страсть мою и счастье.
Опадала искорками вечность
В яркие беспечность, бесконечность.
Это всё — и ты, и я, и все!
Это всё — и разности, и суммы…
Вся вселенная — в твоей слезе.
И в моём костре — полночный сумрак.
Но… иди, иди в твоё безбрежное,
Оставляя всё земное, грешное.
Отошла эпоха мотыльков...
Отошла эпоха мотыльков.
Белые пророческие звенья…
Смотрят одноглазые растенья
На зигзаг сентябрьских сквозняков.
И не понимают ничего —
Ни тепла, ни флейты, ни улыбок…
Воздух… он и солнечен и липок.
Но бессилен перед синевой.
Ну а мы и видеть не могли
Ничего — кого-то и когда-то.
И листали временем закаты
Над пространством гибнущей Земли.
И никто не помнит прежний лик,
Лик предначертанья и утраты…
Потому что памятные даты
Перед нами быстро пронеслись!
Бесполезен скорый переход
В запределье сумрачных иллюзий,
Где — что ни игрок — то вечно лузер,
Пленник запоздалых несвобод.
А свободой выткана тоска,
Пересчитаны тоскою смыслы,
И над всеми истиной зависла
Рока тугожильная рука.
И в апреле яблоки звенят...
Всё вот так — снаружи и внутри —
Стонут белым стоном фонари.
И грозится алая тоска
Чёрной кровью прямо у виска.
Белые решетчатые дни
Ты в себе тоскою сохрани.
Белым дымом прожитых дорог.
Всем, чем никого сберечь не смог.
За решеткой глупою зари
Ты себя забытым сохрани...
Чтобы луноликая тоска
Не прикрыла веки на века.
Да я знаю — есть и рай, и ад,
И в апреле яблоки звенят.
Есть и пестрокрылый оболвень,
Что минует темноту и тень.
Только ты меня не укори
Трупным ядом выцветшей зари.
И беда, и горе, и тоска… —
Всё ж не на года, не на века.
Посмотри на зелень и сирень,
Что поют леесную дребедень.
Дребедень весенних мыслей, чувств.
Но опять в ночи печаль и грусть…
Усни
Бесконечным листопадом
Заштриховывая дни,
Осень сыростью крылатой
Нашептала мне: «Усни!»
Принимай болотный север,
Как облатку, по утрам,
Где бессмертие рассеял
Ветер, друг семи кострам.
И тоска твоя, и люди,
Перетлевшие внутри,
Не забудут, не осудят
Сон твоей лесной зари.
Не осудят ничего, лишь —
Сам себя не осуждай!
Скажут: «Ты чего изволишь —
Виски, кофе или чай?»
Ничего не отвечая,
В вену прошлое плесни,
Ничего не различая,
Успокойся и усни.
Карминный клён и золото берёз...
Карминный клён и золото берёз.
И небо сине… сине-бирюзово.
Проошла пора весенних шумных гроз.
Остался дух дня оссени лесного.
Карминныйй клён. Осеннние цветы.
Боярышник. Осенняя прохлада.
И больше ничего… мечты… мечты...
Растаяли, как запах шоколада.
Была весна. Но всё ли было в ней?..
И было лето… Так ли всё прекрасно
В нём было? — Нет… И хороводы дней.
Они опять похоронили счастье!
05. 07. 2003г. — 31. 05. 2022г.
Синеокая чистота!..
Синеокая чистота!
Моя ласточка! Канареечка!
До чего ж ты мила, проста!..
Улыбаешься на скамеечке...
У тебя голубые глаза —
Голубыми смеются озёрами.
Как мила мне твоя слеза
Под каштановыми узорами!
Ты меня подняла из глубин:
Твоё сердце — оно такое!..
И теперь я уже не один.
Нас с тобой теперь — двое.
07. 01. 2004 г.
Эпизод из детства
Помню: мальчик светлый, трепетный и милый
Ранним вешним утром — где блестит роса —
Видел, как над лесом солнце восходило,
И сверкали счастьем синие глаза.
А кругом туманы, тёплые, седые
В незабудках рыли будущего след.
А над старым лесом солнцем восходило.
И плясали мошки, и пестрел букет.
Годы миновали, но забыть не в силе
Ту картину прошлого, слёзы не тая, —
Как над старым лесом солнце восходило,
Мальчика счастливого — самого себя.
31. 01. 2004 г. — 31. 05. 2022 г.
Будущее — лекарство...
Видел печали зим.
Видел радости вёсен.
Мир был порой незрим.
Мир был порой несносен.
Тонко звенела струна.
Белое было белым.
Был в королевстве сна,
Грешным и онемелым.
Грешно цвела заря
И колосились блики
Истиной ноября,
Сумрачной и великой.
Было всегда — ничто:
Солнце, леса, болота...
Был я всегда — никто.
Буду, быть может, кто-то...
Липкие январи.
Великосветность мая...
С ночи и до зари —
Верил во что:
Не знаю...
Но времена прошли
По моему пространству:
В мыслях — и тень, и блик.
В чувствах — непостоянство.
Тени глухи, слепы.
Свет непорочен, ярок.
Будущности столпы —
Это судьбы подарок.
Глуп, как всегда, смешон, —
Лучик в болотном царстве...
Чёрное — страшный сон.
Будущее — лекарство.
В сердце сгорел миндаль...
Лучше всего молчать.
Это судьбы печать.
Звонкое "всё равно" —
Будущего звено.
Лучше подальше быть
От похвальбы, обид.
Сумрачно бытиё.
В нём лишь простор — моё.
Осени календарь.
В нём беспробудна даль. —
В окна плеснёт волной...
Свет мой всегда со мной.
Призрачные круги.
И не видать ни зги...
Будущее ничто.
В прошлом моём никто.
Но… тростникова даль.
В сердце сгорел миндаль.
В сердце сгорает день.
Бьётся крылами тень.
На сыром ветру...
На сыром ветру дрожанье медленных огней.
Поздних вёсен обнищанье в застеколье дней.
"Это ты моя дилемма? — знаю наизусть!.."
— Я твоя тоска и тема, боль твоя и грусть.
Бродит сумрак по орбитам солнечной свечи,
По лесам, полям, обидам в векторной ночи.
Бродит, бродит, бродит молча похоронный звук
Зябкою походкой волчьей — севером разлук.
Кто-то шепчет постоянно:
— Я твоя весна!
Странно всё, что было странным
В снежном царстве сна.
"Снова ты, моя дилемма? боль моя и грусть!"
— Да, я снова неизменна! Помни наизусть
Все мои слова и знаки, всю мою печаль,
Однодневной жизни накипь, прошлой жизни даль!
И оранжевое детство, юность на крови —
Помни, помни, не бездействуй, позднее лови!
Чтобы больше не исчезнуть, чтобы там сверкать,
Где лучи цветут над бездной, где чернеет гать...
Должно быть нечто большее...
Должно быть нечто большее
Того, о чём мы думаем,
Мечтаем ли, стремимся ли...
Должно быть нечто большее!
Я чувствую, как временем
Тугие вены полнятся
Пространства ли, фантазии...
Но чувствую, я чувствую....
Простите эти глупости
Весны лесной сиреневой
И лета среброокого
И осени мечтательной...
Но большее, есть большее
Того, о чём не думаем,
И думаем — неважно, ведь
Кругом повсюду большее!
Кругом повсюду большее,
Чем было до и после нас.
Повсюду больше большего —
Реальности ль, фантазии...
О сумерки, о призраки!
Какие вы нелепые,
Какие вы несчастные —
Всё — оторопь сознания.
Но всеми правит большее
Того, что видим, чувствуем...
Но всеми правит большее!
Но всеми правит большее...
Мухи жужжат...
Жёлтая стенка. Солнце. Листва.
Мухи, жужжащие роем.
Отсвет забытого божества.
Мыслей гнетущие строи.
И лихорадка последней волны.
Шорохи. Сумраки. Страхи.
Отзвук несбывшейся тишины.
Поздние охи да ахи...
Но — никого… И от стенки печёт
Печкою летнего полдня.
Нет никого! И никто не придёт,
Сказкою сердце наполнив.
Лишь лиловатые тени в листве —
То ли смеются, то ль плачут.
Мухи жужжат...
А в слепой синеве —
Солнца полдневный калачик.
И — никого… Лакированный куст...
Стенка. Да мухи. Да полдень. —
Жаркий, лишающий мыслей и чувств,
Скорбью земною наполнен.
Жёлтая стенка. Солнце. Листва.
Мухи, жужжащие роем...
Отыграла лютня...
Сосенки да ёлки. Ледяной испуг.
Ветер обветшалый. Поздних листьев тленье.
Замечаю в чаще — кладбище ль?.. избу?..
То, чего, быть может, нет во всей вселенной!
Отыграла лютня. Отсмурнела мгла.
Песни светочейной никогда не спеться.
Сколь же ты безгласна! сколь же ты светла!
Будто скрепольчино, будто марта скерцо...
Бесполезна песня, безысходен звук.
Истины печали сыты укоризной. —
Укоризной счастья, горя ли, разлук,
Бесконечной смерти, бессердечной жизни...
Еду ли в трамвае, слушаю ль в лесу —
Сойкиное пенье, шелест листьев строгий, —
В сумрачные лики я тебя несу,
В край моей печали, в призрачные строки.
Осени свеченье, спелых дней уют —
Полнятся капризом, стелящейся тайной,
Тем, чего по смерти — нет, не узнаЮт,
Тем, что называют призраком случайным...
Но, как прежде, продолжалось утро...
"Умирала лилия лесная..." (К. М. Фофанов)
Умирала девушка в постели.
Умирала нежно, вдохновенно, —
Как звезда в рассветной акварели,
Как цветок в холодном дуновенье.
И, взгрустнув слезинкою янтарной,
Так свежо, так трепетно пылала,
Что румянца свечкою алтарной
Возгорелся лик, яснее лала.
А в окне кудрявились сирени
И жасмином ночь благоухала.
Лунный луч упал ей на колени,
А она покорно умирала...
Но, как прежде, продолжалось утро,
И, как прежде, соловьи звенели...
А она, бледна и белокудра,
Мраморно лежала на постели...
© Борычев Алексей Леонтьевич, июль, 2022
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
Если вы используете ВКонтакте, Facebook, Twitter, Google или Яндекс, то регистрация займет у вас несколько секунд, а никаких дополнительных логинов и паролей запоминать не потребуется.