На завалинке

М

И напились, и наелись

И напились, и наелись,

И пошли во двор плясать.

Вот и звезды загорелись.

Ну, и честь пора бы знать.

Тут иди и не шатайся!

И в ночи раздался крик:

— Ты уж, Костя, постарайся!

Докажи, что ты мужик!

И сказала Люба Алле:

— Ну, и нам идти пора!

Чтобы не зацеловали

Вы друг друга до утра!

Фонари горят над ними,

Освещают путь домой.

Хорошо быть молодыми.

Это скажет вам любой.

Раздается голос звонкий:

— Похвалил бы кто-нибудь!

Всё ж мы молодцы, девчонки!

Ведь такое провернуть!

— Тихо, девки! Замолчали!

Голос Нади был сердит.

— Ничего вы не слыхали?

Вроде Костя говорит.

И они остановились.

Стали слушать. Что за блажь?

Очень сильно удивились.

— Это точно Костя наш.

И во двор они свернули.

— Ах ты, ёкарный бабай!

Там такие льются пули,

Так что уши затыкай!

Люба резко дверь рванула.

Стихнул пьяный разговор.

Всё туманом затянуло,

Хоть подвешивай топор.

— Это что здесь происходит? —

Люба гневная кричит.

Костя глаз с нее не сводит,

Как осенний лист дрожит.

— Ты же только что женился!

Ты у Аллы должен быть!

Как ты дома очутился?

Нас сумел опередить?

— Это самое… Любаша…

Мне дороже пацаны.

Не нужна мне Алла ваша,

Жены ваши не нужны.

Вышла плача тетя Надя.

— Ну, вот что мне делать с ним?

Проживет, всю жизнь он, гадя,

Ни себе и ни другим.

Не успела я вернуться,

Следом он за мной идет.

И бутылки звонко бьются.

И друзей с собой ведет.

Костя тут за грудь схватился.

Щеки мокрые от слез.

— Если б я на ней женился,

Только горе ей принес.

Ну, подумайте вы сами,

Да какой я ей супруг?

Мне милее с корешами.

И без них я, как без рук.

Я не то, что там неделю,

Я не выдержу два дня.

Не удержит — отметелю.

Нечего держать меня.

Вы, девчонки, уж простите.

Не могу я, чтоб не пить.

Ну, а если уж хотите,

Можете и отлупить.

И Мордан, и Лось, и Серый

Ухмыляются сидят.

Постоянно пить без меры —

Вот чего они хотят.

Пусть от горя плачет мама,

За душою ни гроша,

Это же такая драма —

Потерять им кореша.

Вот Мордан. Он был женатый

И ребенок даже есть,

И работал он когда-то

Где-то лет, наверно, шесть.

А потом он, как отрезал:

— Чтоб пахать на этих жаб?

Да пошли они все лесом!

Я, в конце концов, не раб.