Как три брата были женаты

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ИВАН

А жена Ивана — немка.

«Фрау» звал ее Иван.

Но она не иноземка,

Из немецких россиян.

Но в Германии далекой

Жили бабушка и брат

Из уехавших с востока

В перестройку в фатерланд.

Звали Катю постоянно

«Уезжай! Да уезжай!

Здесь в державе иностранной

Не простая жизнь, а рай».

День и ночь одно у Кати:

— Ну, Иван, давай махнем

И в Германию укатим!

Там нормально заживем.

Или ты всю жизнь намерен

На селе навоз топтать?

И такое, ты уверен,

Можно жизнью называть:

Посмотри, Иван, на фото!

Сказка, что ни говорить!

Неужели не охота

В красоте такой пожить?

— Я же языка не знаю.

Буду мэкать, как дурак.

— Через год, я уверяю,

Будешь шпрехать только так.

— Это всех родных забудешь,

Не увидишь никогда.

— Каждый год гостить здесь будешь.

Надоешь еще, балда.

Заграница, заграница!

Это вам не наш сарай.

И не естся и не спится,

Заграницу подавай!

А какие там витрины!

Можно целый день смотреть.

И шикарные машины,

Замки, парки! Обалдеть!

— Ох, не знаю я! Не знаю!

А жена всё кап да кап.

И решил он: «Уезжаю!

Я ж свободный, а не раб».

Мать его сначала плакать.

«Не мешок ведь скинуть с плеч.

Будешь по-немецки квакать.

Позабудешь нашу речь.

Ни родителей, ни братьев,

Ни хорошего дружка,

Ни блинов и ни оладьев,

Ни пельменей, ни кваска».

Но потом она смирилась.

Были б счастливы они.

— Ты, Иван, уж сделай милость,

Нам почаще ты звони!

Но отец ревет, как в поле:

— Я согласья не даю,

Чтобы сын по доброй воле

Предал родину свою.

Дед твой с фрицами сражался.

Если б только он узнал,

Внук в Германию подался,

Из могилы б нынче встал.

День и ночь его пилили

И сломали наконец,

И отца переломили,

И махнул рукой отец.

Вот готовы документы.

Всё! Прощание с роднёй.

С рюкзаками, как студенты,

Улетают в край чужой.

Вот она земля чужая.

Всё не так. Сойдешь с ума.

И погода здесь иная,

И деревья, и дома.

Для него здесь всё чужое,

Даже воздух здесь не тот,

Даже небо здесь другое

И трава не так растет.

Словно туча над Иваном,

Придавило, как свинцом.

Можно здесь на иностранном

Лепетать, хоть на каком.

На английском, на чухонском,

На французском можно тут,

Можно даже на японском.

А на русском не поймут.

Раша? И темнеют сразу.

Не желают говорить,

Словно ты привез заразу,

Чтоб всех немцев заразить.

— Ой! Я вижу деда с бабой.

Что застыл, как дурачок?

Ну, давай бегом! Не шкрябай,

Как какой-то старичок!

Обнялись, поцеловались.

— Битте, в наш автомобиль!

Молодые изумлялись.

Сказка это или быль?

Как здесь чисто, как здесь ярко!

Клумбы радуют им глаз.

И ни холодно, ни жарко,

Даже климат самый раз.

Вот и загородный домик.

Под окном сирень цветет.

На крыльце цветастый коврик.

Сняли обувь — и вперед!

Всё сверкает чистотою.

Смотришь — радуется глаз.

И хозяйскою рукою

За день вытрется не раз.

Место есть для каждой вещи.

Орднунг — здешний Домострой.

Словно платье на невесте,

Поражая чистотой.

— Ваня! Ваня! — скачет Лора.

— Непременно и у нас

Будет дом такой же скоро.

Это ж просто высший класс!

Но сказал ей дед с усмешкой:

— Не способен я на лесть.

Ты не будь такой поспешной.

Всё не так-то просто здесь.

Мы попали под программу

(Вам туда уж не попасть),

Потому что папу, маму

Репрессировала власть.

В небесах витать не вредно.

Но советую вам я.

Вам сейчас нужна аренда

Социального жилья.

Так что про апартаменты

Им осталось лишь мечтать.

И по пальцам можно метры

В их квартире сосчитать.

И с работою неважно.

Сортировщиком он стал.

И сортиры он отважно

В магазинах оттирал.

Лору взяли поломойкой.

И в гостинице она

В номерах под каждой койкой

Протирать полы должна.

Мужики сидят в обнимку.

Век такого б не видать!

Вот бы шапку-невидимку,

Подойти и в морду дать!

И тоскливо стало Ване.

Для чего ты здесь живешь?

Ни друзей тебе, ни бани,

На три буквы не пошлешь.

Как-то вечером он выпил.

И тоска, хоть в петлю лезь.

Он в себя бутылку вылил.

«Ну, зачем живу я здесь?

Для меня здесь всё чужое.

Черт сюда меня занес.

От такого геморроя

Сдохну, как бездомный пёс».

Горько тут Иван заплакал.

Рвет рубашку как герой.

Двести грамм еще накапал.

«Всё! Решил! Пора домой!»

Шмутки он в рюкзак кидает.

Он свободен, смел и горд.

И по улице шагает

В городской аэропорт.

Тут какая-то машина

Тормознула. Оба-на!

— Ты куда пошел, скотина? —

Громко крикнула жена.

Перед ним стояла Лора.

— И куда ты, дорогой:

Видно хочешь нам позора.

Возвращаемся домой!

— В общем так. Я улетаю.

Я на родину хочу.

Жить здесь больше не желаю.

Как дурак, я здесь торчу.

Обняла его, прижала,

Стала гладить, утешать.

— Мы пожили здесь так мало.

Надо, милый, привыкать.

Потерпи немного, Ваня!

Потерпи, мой дорогой!

Ну, к чему, так сердце раня,

Ты страдаешь, дорогой?

Ты привыкнешь к новой жизни.

Ты ж со мною, ты не один.

Ты мне нужен. Ты не лишний.

Ты немецкий гражданин.

Ну, давай домой поедем!

Я возьму тебе пивка.

Посидим и побеседим

За столом два голубка.

И о родине, отчизне

Поболтаем мы с тобой.

Без тебя мне нет здесь жизни.

Ну, поехали домой!

— Пред тобою перспектива

Здесь откроется, Иван.

Ты же умный и красивый.

А супруг уже был пьян.

Руку ей кладет на плечи.

— Хватит нюни распускать!

Я твои услышал речи.

Буду, словно вол, пахать.

Ваня голову повесил.

Всё же чувствует вину.

И печален, и не весел.

Но ведь любит он жену.

— Надо нам купить машину.

И права бы поменять.

И красивую картину

Новой жизни создавать.

Мужа гладит, как ребенка.

— Будет всё у нас на пять.

Он вздохнул.

— Стели-ка, жёнка!

Завтра рано нам вставать.

С той поры Иван не стонет.

Толку-то, хоть ной — не ной!

О тоску о доме гонит.

Здесь теперь им дом родной.

И купил через полгода

Он немецкое авто.

Ведь для здешнего народа

Без машины ты никто.

Да и шпрехать понемногу

Начал Ваня, даже мог

Расспросить он про дорогу

И составить монолог.

Да, Россия — это Чехов,

Достоевский и Толстой.

Ей нет дела о успехов

В сфере жизни деловой.

Ей совсем не нужен гений,

Что куёт деньгу весь век.

Интересен ей Евгений,

Лишний, в общем, человек.

И понятно стало Ваньке:

Здесь душа твоя не в счёт.

Здесь в почёте то, что в банке

Ты на свой положишь счёт.

Если беден ты и болен

И горбатишься весь век,

Если жизнью недоволен,

Значит, недочеловек.

Значит, бог тебя не любит,

Значит, Бог отверг тебя,

Не прижмет, не приголубит

И не чмокнет в лоб, любя.

И водить с таким знакомство,

Так себя не уважать.

И нормальное потомство

таких не стоит ждать.

Здесь успех всего превыше

И секрет его простой:

Можешь прыгнуть выше крыши,

Значит, прыгай, а не стой.

Тот, кто плачет, тот, кто ноет,

Вместо бренди пьет портвейн,

И гроша такой не стоит.

Так что ауфвидерзейн!

Кто тоскует и страдает,

Ищет в этой жизни цель,

Неразумно поступает

И разводит канитель.

О душе своей хлопочет,

О любви, чтоб до небес,

И никак признать не хочет

Матерьяльный интерес.

Деньги он бросает в печку,

К нищете своей привык,

По ночам сжигает свечку,

Заполняет свой дневник.

Так прижился и ужился,

Стал немецкий бюргер он.

А на немке б не женился,

Пил бы с нами самогон.

Величали б его Ванькой

По деревне кореша.

По субботам в русской баньке

Наслаждался б не спеша.

Где родился — пригодился.

Человек — не чемодан.

Но на немке он женился.

И теперь он Иоганн.