Первая жена

Знала же, что не стоило в это ввязываться, — стиснув зубы, я швыряла вещи в дорожную сумку. Нужно было валить, как только он сделал предложение. И на что только польстилась? Подумаешь, единственный мужчина в нашей глуши. Я тоже единственная, — я чертыхнулась, сломав ноготь об угол террариума, под которым хранила свою заначку. Недалёкий, как виноградная улитка, папенькин сынок. Вообразил, что я до конца дней буду возиться с нашим сопливым потомством в яблоневом саду, — я торопливо убирала слишком приметные рыжие волосы под широкий шарф. А сам и подойти не решался, всё на папу рассчитывал. Это понятно: тот всю жизнь потакал своему Адику, доставая, как фокусник из рукава, всё, что ни пожелает единственный наследник, включая и меня. «Лиличка, вы — идеальная пара, не откажитесь стать хозяйкой нашего дома», — от злости я чуть не зарычала. «Хозяйкой»… Как же. Быстро выяснилось, что жена должна быть покорной, помогать мужу и потакать ему во всём, а у Адика (господи, ну до чего дурацкое имя!) в планах настрогать столько детей, что хватило бы для заселения небольшой планеты. Ага, только папа, видимо, не объяснил возлюбленному чаду, что от благочестивых разговоров под яблоней дети не появляются. Ну ладно, всё к лучшему. Я медленно выдохнула, восстанавливая душевное равновесие, улыбнулась отражению, помахала на прощание ужу в террариуме и захлопнула дверь, оставив ключи на видном месте. С Богом!

На «бога» (а богом здесь считали, и не без оснований, моего свёкра) я сильно рассчитывала. Благодаря внезапности побега я до сих пор была любимой невесткой всесильного Якова Израилевича, а это имя открывало многие двери. Как вскоре выяснилось, буквально все. По крайней мере, загранпаспорт, билеты и приглашение были подготовлены в течение тех нескольких часов, что весёлый усатый лихач на семёрке «баклажан» мчал меня в столицу нашей родины.

Позволив себе 40 граммов коньяка и осознав, наконец, что я в воздухе, я тихо рассмеялась. Это надо же, всё чуть не сорвалось из-за банального опоздания! Папа Яша, наверное, страшно удивится, когда узнает, что на 40 минут задержал рейс Москва-Эйлат. Впрочем, я в своём репертуаре: не помню, чтобы я куда-нибудь приходила вовремя. Хороший шанс опоздать на собственные похороны.

***

Какое блаженство… Я сидела на горячих камнях на берегу Красного моря и играла смоляной прядью. Меня часто принимали за еврейку и рыжей, теперь же я вовсе не выделялась среди местных женщин, разве что немного недоставало грубости в чертах да тяжести в бёдрах.

Конечно, Яков Израилевич давным-давно навёл справки. Да я и не рассчитывала по-настоящему скрыться, когда именем свёкра прокладывала себе дорогу в Обетованную землю. Лишь бы подальше от мужа. Однако, то, что мне дали здесь не только жить, но и работать, наводило на мысли. Да ещё смутно тревожил новый поклонник.

Представлялся он Семёном. Его семитское происхождение не вызывало сомнений. И что-то в нём необъяснимо будило во мне генетическую память о гэбэшных застенках. Каждый раз, когда он заезжал за мной, сердце отчаянно колотилось от непонятного предчувствия. Не могу сказать, что меня это не возбуждало. Секс ему нравился классический, но в нём он был так виртуозен, что я не возражала. Мои подозрения разрешились однажды вечером, когда, изнурённые жарой и любовью, мы в который раз не могли друг от друга оторваться:

— Лилу, возвращайся к нему, — Семён буркнул это в сторону, как будто не мне.

На мгновение я остановилась, запаниковав, но тут же расслабилась. Не пристрелит же он меня, пока мы не закончим. Да и вообще… скорее всего, не пристрелит. Я продолжала медленно двигаться на нём, лишь непроизвольно закусив губу.

— Адик без тебя с ума сходит. — Моя кривая ухмылка должна была показать, насколько я тронута.

— Кроме шуток, он правда того и гляди рехнётся. Ничего не ест. Стихи пишет. Пересылает мне их втайне от отца, умоляет тебя вернуть. — Он крепче взял меня за бёдра и несколько раз подряд глубоко толкнул.

— А ты что? — я облизнула пересохшие губы и приоткрыла глаза.

— А я Израиличу второй месяц лапшу вешаю. — Он дотянулся до моей груди и начал настойчиво её ласкать.

Всё меньше хотелось думать о чём-либо, кроме этого блаженства. В голове бессмысленно крутился обрывок иудейского предания:

— Знаешь, за что из рая изгнали первую жену Адама? — теперь мы двигались в едином, постепенно нарастающем темпе. — Она хотела быть с мужем равной во всём, в том числе на брачном ложе, и отказывалась быть снизу.

Почти в ту же секунду Семён с рычанием повалил меня на лопатки и выдохнул в ухо: — дура, он же тебя в порошок сотрёт.

Нам обоим давно уже было не до разговоров, но я не могла оставить за ним последнее слово.

— Ага… В порошок сотрёт… В прах сожжёт… И по ветру развеет …

— Пойми… Уже не моими руками… Я не смогу тебе помочь… Просто вернись.

— Нет. — Поцелуй. — Нет… — Укус в шею. — Нет… — Рука, почти заломленная за спину. — Нет… нет… нет… нет…

Пока я расчёсывала спутавшиеся волосы, он курил третью подряд сигарету и так сверлил взглядом мою спину, что меня передёрнуло.

— Что?..

— Иногда мне кажется, что ты — суккуб.

— Хм, ты веришь в эту чушь?

— Не чушь. Мне мама рассказывала, — он по-детски упрямо мотнул головой, — если неженатый мужчина ночует в доме один, к нему может прийти Мара и влюбить в себя до смерти. Демон кошмарных сновидений, прекрасная молчаливая дева с длинными чёрными волосами, чьи слёзы даруют жизнь, а поцелуи — смерть, — он как будто читал по учебнику, — дух женщины, умершей безбрачной и не оставившей потомства, который насилует спящих и одиноких путников, чтобы зачать и породить исчадия ночи. Совсем как ты.

Я чуть не прыснула, но сдержалась. Потом подошла к нему без тени улыбки и поцеловала в губы.

— Посмотри на меня. Я пока жива, до сих пор замужем, ты прекрасно знаешь, что у меня крашеные волосы, и, кроме того, я предохраняюсь.

Боже, при всей своей брутальности он рассуждает, как ребёнок. И хороши же эти еврейские мамочки: любая что угодно готова наплести, лишь бы ни одна женщина в жизни сына не заняла её место.

***

Шёл месяц за месяцем, ничего не происходило, и ощущение погони меня почти покинуло. Я продолжала жить неподалёку от Эйлата и не собиралась переезжать. Несмотря на конспирацию, доходили слухи о том, что отец подыскивает Адику новую жену. Карьера складывалась успешно, и работа стала занимать большую часть моего времени.

Коллектив, как водится, был женский, и поэтому с появлением Саши все оживились. Тонкий, гибкий, белокурый, он был похож на ангела; впечатлению мешала подчёркнутая манерность и какая-то порочность во взгляде. С женщинами (впрочем, с мужчинами тоже) его никогда не видели, и вполне предсказуемо Сашулю постановили считать геем. Несмотря на это, мы очень скоро стали любовниками.

Однажды под утро нашего второго совместного дежурства, когда даже крепчайший кофе не бодрил, а лишь разбавлял кровь, он безо всяких предисловий тихо заявил:

— Вы должны к нему вернуться. Я поперхнулась:

— К кому?.. — и, не успев договорить, поняла. — Зачем он тебя послал? — я практически шипела от ярости, надвигаясь на Сашку. — Я думала, мы всё решили! Он сам дал мне эту работу, позволил занять эту должность, заниматься делом! Я не хочу возвращаться!

— Лиля… успокойтесь… Какая работа? Как Вы вообще можете здесь работать? Вы даже не любите детей!

— Так же, как женщин, мужчин и людей вообще, но кто-то ведь должен это делать? Я не вернусь, точка. Кстати… — мой голос инстинктивно стал более вкрадчивым, и я приблизилась к жертве ещё на полшага, — я слышала, на роль невестки Всемогущего есть кандидатура? Так как её зовут? — мне показалось, я уловила томный блеск в его глазах: он смотрел на меня, не отрываясь, и тихо, но часто дышал.

— Я не должен Вам говорить.

— Даааа?.. — ещё полшага, и я взяла его за подбородок. — А мне кажется, ты должен делать всё, что я скажу…

Его била мелкая дрожь; он сдался, запрокинул голову, закрыл глаза и выдохнул: — Хава…

Этот мальчик стал для меня просто находкой. Он был фанатом Лили Брик, обожал чёрные волосы на пробор и моё имя. Вечерами читал Маяковского, Сологуба или Гёте. Поклонялся мне, как Гекате, и еженощно приносил себя в жертву. Мне доставляло удовольствие препарировать его детские страхи и удовлетворять подсознательную потребность в подчинении. Но за этими играми я не забывала о главном. Я искала. А когда наконец нашла, чуть глупо не попалась: однажды Саша застал меня врасплох. Я моментально свернула окно, но дизайн страницы не узнать было невозможно.

— Лиля, Вы — в Контакте?.. О, секреты, понимаю. Не хватает общения?

— Мне показалось, или ты что-то сказал? — медленно поворачиваюсь, смотрю, вскинув левую бровь, затем приказываю: — на пол. Он покорно опускается на колени и робко касается губами моих ступней… В тот раз я мучила его дольше и изощрённей, чем обычно, позволив в награду узнать меня на вкус, о чём он давно и бесплодно мечтал. Ни в одной клеточке его мозга не должно было сохраниться то, что он так и не успел осознать: имя моего адресата — «Хава».

Наш декаданс длился всего восемь недель. Ангел возвращался к Якову Израилевичу ни с чем, но на прощание настоял на встрече. Он долго мялся в кафе аэропорта, пока, наконец, не решился:

— Мне очень неловко об этом говорить, но это — единственный вариант, позволяющий Вам остаться. — Саша выглядел очень смущённым. — Я давно должен был Вам передать… В общем, Вы не должны прикасаться к детям его народа раньше обрезания.

— Чтоооо? — я не могла поверить своим ушам, — а как я, по-вашему, должна работать?!

— Извините, Лиля, но это — не моё условие.

— Да пошли вы все! Условия они мне ставят, — я снова задохнулась от ярости, но сдержалась, оставив на ладонях кровавые следы от ногтей. — Принимается!!!

На обратном пути я едва не разбила машину, и только это смогло слегка привести меня в чувство.

Как я ненавижу эту семейку.

***

Щурясь, как сытая кошка, я подставляла лицо ласке закатного солнца, благосклонно дарившего оттенок старого золота коротким волосам. Наконец-то отросла моя натуральная рыжина, позволив избавиться от надоевших вороных кудрей до пояса. Со стрижкой я выглядела моложе, и мне нравилось воображать, будто возраста, как и национальности, у меня не было вовсе. Тёплые волны прибоя лизали босые ноги, подчиняя своему неспешному ритму ход мыслей.

Древние иудеи неспроста верили в то, что вода притягивает к себе демонов. За полтора года, проведённые на берегу самого манящего из морей, я не знала ни одного мужчины, не оказавшегося гонцом с того света. Подходил к концу второй месяц моего нового увлечения. Неужели Сэм тоже будет пытаться вернуть меня в прошлое?

В минуты любви он с едва заметным акцентом называл меня «Лолита», по-набоковски смакуя звучание, хотя я мало походила на нимфетку. Он был прекрасно образован и свободно говорил по-русски, но любые беседы были крайне коротки: слишком быстро находили общий язык наши тела. Мне доставляло удовольствие появляться вместе на людях: он был красив, а темпераментом и статью напоминал породистого арабского скакуна. Беспечное существование отравляло только одно — покинутый супруг по-прежнему мог предъявить свои права. От слова «муж» меня в буквальном смысле выворачивало наизнанку.

По иронии создателя помочь мне обрести свободу могла лишь та, кому я не хотела быть обязанной ничем. С Хавой, неискушённой девочкой из хорошей семьи, я общалась ежедневно, превозмогая презрение: о любви, о мужчинах, о жизни… Все темы, от которых меня воротило, я вынуждена была мусолить часами. А две недели назад она пропала из сети, и я терялась в догадках — что же могло пойти не так?

Но сегодня мысли занимала не она. Я готовилась к встрече с моим Гумбертом: никакого парфюма, никакой косметики, маникюр — только френч (что на фоне других условий меня особенно веселило — ну как можно сочетать естественность с этим неизменным атрибутом порнушных звёзд? Однако, Хозяин — барин). Хозяин… При мысли о нём хотелось скулить и валяться в ногах, выпрашивая ласку. Меня забавляли ухищрения, к которым прибегали поклонники традиционного доминирования. Мой Господин сам по себе был восхитительным орудием пыток, с которым не могли сравниться никакие игрушки.

Обдумывая нюансы встречи в ожидании звонка, я едва успела принять позу подчинения, когда он неожиданно появился на пороге и прошёл мимо меня в дом, не удостоив даже взгляда. Продолжая стоять на коленях в прихожей, я чувствовала, как он раздражён, и боялась пошевелиться.

— Чаю. — Услышав отрывистый приказ, я рванулась в сторону кухни, и вслед получила следующее распоряжение: — и возвращаешься раздетой.

Сбросив платье, через несколько минут я вошла в комнату с подносом, на котором стоял стеклянный чайник с кружащимися в янтарном настое листочками и лепестками каких-то цветов, и две чашки из полупрозрачного фарфора.

— Кто разрешал суке встать?

Я так опешила, что даже не сразу сообразила, что он имел в виду, и с полминуты медлила.

— Аттракцион невиданной тупости продолжается?

Опустившись на колени, я продолжила движение. Добравшись до столика, поставила на него поднос и подняла глаза.

— А для кого вторая чашка? Кого-то ждёшь? — он пристально смотрел на мою грудь, как будто обращался персонально к ней. Я молчала. — Считаешь, я должен спрашивать дважды?

— Нет, Господин. — Внутри меня разливался какой-то животный ужас, смешиваясь с возбуждением в весьма занятный коктейль.

— Унеси обратно. — В этот раз медлить я не собиралась, но услышала: — оставь. Я передумал. Займись делом, я жду. — Сэм расстегнул ремень.

Меня поймёт лишь тот, кому посчастливилось встретить своего Верхнего. Когда его рука ложилась на мою голову, тяжестью задавая направление движениям, я чувствовала, как влага размазывается по ногам, и ничего не могла с собой поделать. И когда он, как сегодня, кончал так глубоко, что я даже не чувствовала вкуса семенной жидкости, удовольствие, пьянящее и горькое, как контрабандный абсент, заполняло меня от пяток до макушки, не давая удовлетворения, но и не отпуская, совсем как мой мучитель.

Полчаса спустя я, по-прежнему нагая, сидела у его ног, источая запах мускуса, и наблюдала за тем, как он молчит.

— Лолита… С сегодняшнего дня ты свободна. — Я не понимала, о чём он. — Я привёз бумаги на развод. — Меня как будто ударило током. — Жидовочка оказалась не такой наивной, какой хотела казаться, и умудрилась не только соблазнить Адама, но и забеременеть. Свадьба через месяц. Яков Израилевич определил тебе отступное, правда, с небольшим условием. — Опять условия, ну чего от них ещё можно ожидать? Я даже не была удивлена. — Не выходить замуж и не иметь детей.

— О, — только и вымолвила я, — а оно хоть стоит таких страшных жертв, это отступное?

— Поверь, Яков не станет мелочиться, когда речь идёт о счастье сына.

В это я готова была поверить. Что ж, давно планировала пройти хирургическую стерилизацию — вот и повод. Что до брака — мне этой кабалы хватило с лихвой.

— Передай им, всем троим, что я согласна, — мурлыкнула я и потёрлась головой о его колени.

Сказать по правде, я была так возбуждена, что воспринимала происходящее сквозь какой-то туман. Когда его рука коснулась моего лица, я непроизвольно тихонько заскулила.

— Чего хочет моя девочка? — Я продолжала тереться головой о его ладонь. — Может быть, так же, как тогда на стройке? — Я замерла и отстранилась: идея мне совсем не нравилась. — В чём дело? Тебе было больно? — его губы скривились в улыбке. — Отвечать, когда я спрашиваю.

— Да, Мастер.

— Я думаю, что лучше знаю, чего ты хочешь, — ещё шире улыбнулся Сэм и развернул меня к себе спиной.

Полностью смысл происшедшего дошёл до меня только в самолёте. Так вот куда пропала моя подопечная. Воспитательная работа не прошла даром. «Умудрилась забеременеть»… Да где бы она была, если бы не мои советы. Всё получилось идеально. Радость переполняла меня, как пузырьки — шампанское, которым я решила отметить возвращение. Удобно устроившись в кресле у окна, я в полудрёме воспроизводила в памяти вчерашнюю встречу: чай… разговор… сладостную судорогу сквозь боль… Последней мыслью перед тем, как я провалилась в сон, было злорадное: пусть не считают, что мне можно ставить условия безнаказанно. Но об этом я собиралась подумать завтра.

***

Прошло больше пятнадцати лет. Я часто меняла цвет волос, ещё чаще — их длину, и ни разу — свои привычки. Я делала то, для чего была создана — наслаждалась свободой, работой по призванию и любовью.

Первым вернулся Семён. Просто однажды возник на пороге, внезапный, как выстрел, просверлил хмурым взглядом меня, а заодно — темноту за моей спиной, и заявил с упрёком:

— Ты мне снишься, — взгляд из хмурого стал обиженным, — с тех самых пор, каждую ночь.

Ну что на это можно ответить? Я рассмеялась:

— Не фиг было спать одному столько лет. Заходи уж, раз пришёл.

Сашка из моего поля зрения не исчезал никогда. Он вёл полубогемную жизнь, я встречала его с мужчинами, женщинами, трансами, геями, садистами; какое-то время он даже был женат. Период экспериментов закончился попыткой самоубийства, а через несколько месяцев реабилитации он совершенно органично влился в нашу семью. Меня по-прежнему боготворил и исполнял любую прихоть, а с Семёном реализовывал свои пассивно-анальные потребности. Сёма чувствовал себя доминантным самцом, имеющим всё, что движется, а я могла быть любой, в зависимости от погоды и настроения. Все были счастливы, но я понимала, что нам необходим режиссёр. Поэтому Сэма я разыскала сама.

Мы не жили вместе, у каждого было своё одиночество, но нас связывали нерушимые узы, и вот уже несколько лет мы собирались вместе так же, как в этот вечер. Саша лежал у моих ног и читал по памяти тихо-тихо, будто раскрывая собственный секрет:

Только грустно мне порою,

Отчего ты не со мною,

Полуночная Лилит,

Ты, чей лик над сонной мглою,

Скрытый маскою — луною,

Тихо всходит и скользит.

Сэм вплетал в мои волосы кожаные ремешки: ему пришла в голову очередная садистская мизансцена, и от мыслей об этом меня слегка бросало в жар. Семён листал светскую хронику, с интересом поглядывая на наши приготовления.

— Слушайте! — вдруг привлёк он внимание. — «Сегодня ночью в одном из подпольных игорных домов Москвы произошло убийство. Два внука влиятельного бизнесмена и политика Б., находящиеся в состоянии алкогольного опьянения, повздорили, как утверждают очевидцы, из-за ревности к деду. По неофициальной информации Б. оказывал одному из внуков очевидное предпочтение. В результате ссоры младший из братьев получил ножевое ранение, от которого скончался на месте. Семья Б. по поводу происшедшего от комментариев воздерживается».

Моё сердце ёкнуло: всё, круг замкнулся. Кариф, которого я считала своим названным крестником, ибо без моего вмешательства он не появился бы на свет, выполнил своё предназначение. Я потянулась, как большая кошка, и не смогла сдержать улыбки. Какие чудные у меня всё-таки мальчики. Сегодня мы это славно отпразднуем…

***

Ранним утром я шла по улице, упиваясь осенним воздухом, и из чистого озорства перепрыгивала редкие лужи. Яркие волосы копной спадали на плечи, распространяя мой любимый аромат. Никто не сказал бы, что я выгляжу на свой возраст, и я знала, что так будет всегда. Внешность хозяйки служила отличной рекламой для маленькой фирмы, производящей косметику из биопрепаратов на основе клеточных суспензий, безумно модную среди элиты и очень дорогую. Существовал этический аспект подобной торговли, но свежесть моей кожи и риторический вопрос: ну это ведь не страшнее, чем первородный грех? — обезоруживали любого ханжу.

Миновав проходную, я взлетела по лестнице на третий этаж Центра, где находился мой кабинет и само отделение. Я давно могла себе позволить не работать, но редко отказывалась от этого удовольствия. Переодевшись в хирургический костюм и тщательно убрав волосы, я посмотрела на часы: как обычно, опоздала на 40 минут. Ничего, без меня не начнут. На полпути меня чуть не сбил с ног молодой ординатор:

— Доброе утро, Лилит Самуиловна!

— Здравствуйте, Дмитрий, — лучезарно улыбнулась я в ответ и вошла в абортарий.