Страшный концерт 5

На этот раз судьба пощадила меня. За время моего отсутствия с Гекатой, к счастью, ничего не произошло. Её никто не увёл, не похитил, и сама она не сочла нужным исчезать, оставляя меня наедине с пугающей неразрешимостью вопросов. Девушка ожидала моего возвращения у подножия выразительной скульптурной группы «Похищение сабинянки», установленной в конце галереи. В глазах Гекаты читалась немая укоризна, тем не менее, никаких упрёков в мой адрес не прозвучало. Моя невеста не стала пенять мне на долгое отсутствие, зато, когда мы уже возвращались в зал, неожиданно принялась язвить по поводу маскарадных нововведений Льюиса, которыми он, по её мнению, увлёкся сверх всякой меры. Колористические причуды моего друга вызывали у неё откровенную насмешку. Она назвала их «кукольной рефлексией», а самого Льюиса — «перезревшим эстетом» и «некоронованным Нарциссом». Геката интересовалась, откуда у молодого человека такая нездоровая страсть к смене костюмов? Конечно, праздничный вечер, подобный этому, предполагает определённую разнородность нарядов и масок — /на то он и бал-маскарад/ — но всему же, в конце концов, есть предел. Кого Льюис хочет поразить своими переодеваниями, спрашивала Геката? Что за тайны костюмированных манипуляций?

Защищая приятеля, я отвечал, что никаких особых тайн тут нет, а «нездоровая» страсть Льюиса вызвана единственно капризами его ненаглядной Друзиллы, которая прибыла на бал инкогнито и до сих пор не хочет себя раскрывать. Отчаявшись найти возлюбленную в пёстрой круговерти карнавала, Льюис решил прибегнуть к хитрости. Он взялся перемерять наряды всевозможных историко-мифологических личностей, чтобы, оказавшись в образе соответствующей «половинки», заставить тем самым своенравную красавицу выдать себя. Льюис верил в успех задуманного эксперимента; и в случае удачного его завершения получал право всю ночь до конца бала неотлучно находиться возле предмета своего обожания. Если ему, например, казалось, что Друзилла нарядилась Еленой Прекрасной, он тут же одевался Парисом, если возникало подозрение, что она скрывается под маской Андромеды, он, соответственно, становился Персеем, если она, допустим, Аида, он — моментально Радамес, она — Далила, он — тотчас Самсон, она — Наль, он — Дамаянти и так далее.

Льюис очень боялся, что кто-нибудь опередит и займёт его место — вот откуда взялась такая поспешность в переодеваниях. Тем более, что до сих пор ему не везло, и все попытки разгадать маску любимой оборачивались крахом.

— Всякий раз, когда ему кажется, что он в шаге от желанной разгадки, под маской открывается лицо другой девушки, — говорил я, думая совсем о другом. — Но Льюис не падает духом. Потерпев очередную неудачу, он тут же бежит в праздничные костюмерные, чтобы надеть там другое платье и начать всё заново…

Я ронял слова вяло и рассеянно, скорее, чтобы заполнить паузу, размышляя над тем, как передать Гекате историю, услышанную от самого Льюиса. Сделать это надлежало в деликатной, относительно смягчённой форме, чтоб лишний раз не напугать впечатлительную девушку. Хотя, после всего того, что ей успел уже наговорить Гробовщик, её вряд ли можно было чем-то всерьёз напугать или удивить. Сложнее всего, конечно, было убедить её покинуть бал, к которому девушка так долго и тщательно готовилась, но это я уже относил на счёт чутких внутренних подсказок, диктуемых голосом интуиции. Именно они должны были задать верный тон предстоящему объяснению. Однако пока я прикидывал, с чего начать, Геката неожиданно произнесла:

— Да, кстати, Фронк, я должна тебе кое-что рассказать и лучше, пожалуй, сделать это именно сейчас… — мимолётная тень набежала на её лицо при этих словах. — Дело в том, что пока тебя не было, мне довелось услышать одну занимательную вещь… Ты только не подумай чего-нибудь… Я знаю, что подслушивать нехорошо, но получилось так, что я стала невольной свидетельницей чужих пересудов… — начав нехотя, как бы через силу, Геката постепенно раскрепощалась внутренне, и голос её зазвучал более свободно. — Ты — единственный, кому я могу в том признаться, — в итоге заверила она меня.

Признание Гекаты заключалось в следующем. Прогуливаясь в ожидании моего возвращения по галерее, она обратила внимание на группу корибантов, которые, сбившись в кружок, стояли в стороне и что-то горячо обсуждали. Они были так увлечены беседой, что не замечали ничего вокруг. Обрывки их разговора, звучавшие порой на повышенных тонах, были услышаны Гекатой и отмечены ей как крайне любопытные. Заинтересовавшись темой, девушка сделала вид, будто проходит мимо, на самом же деле, отступив немного в сторону, скользнула под тень гигантской араукарии, стоявшей неподалёку, и притаилась там, вся обратившись в слух. И вот что ей довелось узнать…

Только что, буквально минут двадцать тому назад, этих корибантов послали расчищать дорожки возле «египетского» склепа. Слугам было велено убрать опавшие листья и сучья и заново посыпать дорожки морским песком. Всё шло своим чередом до тех пор, пока кто-то не заметил в траве, не так далеко от склепа, большое тёмное тело неясных очертаний, подававшее признаки жизни. Тело неуклюже ворочалось, производя странные по характеру шевеления, но не издавая при этом никаких звуков.

Оставив работу, корибанты подошли поближе, и глазам их предстала довольно необычная картина…

В траве, между надгробными плитами, среди сорняков и колючек, лежала женщина, одетая в чёрное платье, с лицом, покрытым непроницаемой вуалью. Женщина молча смотрела на подошедших через густую вуаль, никак не реагируя на их приближение.

Естественно, корибанты решили, что перед ними одна из участниц юбилейного банкета, которая, приняв за столом лишнего, почувствовала себя неважно и выбралась наружу с целью освежиться. Свежий воздух подействовал на женщину отрезвляюще, но он же, скорее всего, вызвал и полный упадок сил. Внезапно ослабев, женщина свалилась на траву и подняться уже не могла. Ей оставалось только лежать и ждать, когда её обнаружит кто-нибудь из обслуживающего персонала. Это было самое разумное и логичное объяснение, которое подходило для данного случая.

Лежавшей на траве даме явно нездоровилось, — тяжёлое дыхание и глухие стоны её говорили о внутренних муках необъяснимого свойства — однако для человека, попавшего в беду, она вела себя более чем странно. На предложенную помощь она, после долгого молчания, ответила отказом, сказав, что в состоянии подняться сама; для этого ей нужно только немного полежать и отдохнуть. Женщина благодарила услужливых корибантов за проявленную заботу, но просила оставить её в покое.

Речь её также казалась странной. Женщина говорила так, словно рот её был заполнен горячим картофелем. Она запиналась почти на каждом слове, не договаривала окончания фраз, а сам голос урчал на низкой ноте, глухо, утробно, с какими-то нечеловеческими, животными подвываниями. Садовники с трудом понимали, что она говорит, из чего был сделан вывод, что эта женщина либо сильно пьяна, либо не в себе.

Неожиданно, словно сознание её на миг прояснилось, лежавшая в траве женщина довольно внятно спросила, далеко ли осталось до «музыкального» склепа, в который ей будто бы обязательно нужно попасть. Такой вопрос ещё больше озадачил корибантов. Вышеозначенный склеп находился совсем рядом, но она, видимо, до такой степени была дезориентирована, что не могла даже определить, насколько далеко успела отойти от места своего пребывания.

Ситуация складывалась более чем щекотливая. Несмотря на то, что дама продолжала отказываться от любого рода поддержки, уходить, оставляя лежать её, беспомощную, в траве, было как-то неловко. Следовало обратиться в пункт медицинского сострадания, но ближайший такой пункт находился за пределами кладбища, ворота которого на ночь всегда запирались. Наконец, один из корибантов, на свой страх и риск, решил всё же помочь даме. ОН склонился над ней и со словами «Vea soli!» /Горе одинокому! /лат./ деликатно взял её за локоть. И тут произошло непредвиденное… Корибант неожиданно прилип к руке незнакомки! Локоть дамы был словно намазан каким-то густым, клейким составом, что в темноте, конечно, было не разглядеть, но ладонь добросердечного корибанта прилипла к нему намертво, и попытка отнять руку вызвала острую боль! Парень заорал не своим голосом, а женщина, издав глубокий нутряной звук, отразивший её явное недовольство, грузно перевернулась на другой бок. Не ожидавший этого корибант, следуя телодвижению дамы, также повалился на траву, закричав при этом ещё громче. Теперь он орал больше от ужаса, чем от боли.

Опомнившись, садовники схватили товарища за ноги и попытались оттащить в сторону. Задача эта оказалась не из лёгких; непонятный клей отличался удивительной сверхпрочностью. Совместными усилиями незадачливого помощника всё же смогли оторвать от помогаемой, но при этом ладонь его оказалась ободранной до крови, словно с неё сняли кожу.

Паника охватила простодушных корибантов. Смекнув, что дело нечисто, садовники бросились наутёк, унося с собой раненого товарища. Однако среди них оказался один, наименее пугливый и наиболее любопытный, по имени Таор. Он не последовал за всеми, а рискнул задержаться на месте, чтобы посмотреть, что будет дальше.

А дальше было вот что. Лежавшая в траве дама вдруг начала активно ворочаться, выказывая назревшую потребность в действиях. Но усилия её были направлены совсем не на то, чтобы вновь оказаться на ногах. Не меняя своего горизонтального положения, женщина быстро поползла в сторону «египетского» склепа.

Потрясение Таора было безмерно!

Если вид ползущей между надгробиями дамы не мог вызвать никаких других чувств, кроме брезгливого изумления, то сама её манера «ползти» выглядела откровенно пугающе. Она передвигалась не «по-человечески», не так, как это делают нормальные люди, не пользуясь ни руками, ни ногами; те волочились по земле, как лишние, ненужные отростки и, скорее, затрудняли её передвижение. Дама ползла, ловко пользуясь приёмами червячно-беспозвоночного существа, двигаясь исключительно за счёт сокращения мышц своего необъятного тела!!..

Оставляя за собой клейкий зигзагообразный след, блестевший при Луне светлыми ртутными разводами, женщина достигла, наконец, стен «египетского» склепа, после чего совершила что-то похожее на глубокий нырок и… исчезла.

Подбежавший Таор обнаружил на месте её исчезновения, под самым цоколем стены, глубокую, почти незаметную в густой траве яму, уходящую под фундаменты. Было очевидно, что женщина уползла туда и, затаилась где-то на дне. Хотя не исключался и другой вариант. Вполне возможно, что у ямы-тоннеля имелся другой выход, ведущий во внутренние покои усыпальницы, быть может, в саму концертно-праздничную залу. Здесь можно было строить какие угодно догадки, но что именно сотворит червячно-ползающая дама вслед за таким виртуозным манёвром, понять было решительно невозможно.

— Всесильные боги, всё так и было на самом деле, будь я проклят! — отчаянно жестикулируя, восклицал невысокий, самый маленький из корибантов, который, по всей видимости, и являлся тем самым Таором, последним свидетелем произошедшего. — Я стоял возле этой чёрной дыры, уводящей под основание склепа, прислушивался к подземным шорохам, и вдыхал смрадные ароматы, поднимавшиеся со дна неведомого колодца. В какой-то момент мне показалось, что эта женщина следит за мной, притаившись в глубине тоннеля. Да-да, я всей кожей ощутил на себе её невидящий цепкий взгляд, от которого покрылся ледяным потом. Казалась, она затаилась, как хищный скорпион, и ждёт, когда я подойду поближе и, быть может, суну нос в эту дыру. Было очень страшно, скажу честно, и, даже уходя, я не мог заставить себя повернуться к дыре спиной. Так и пятился задом, как рак, пока не выбрался на дорожку. Не знаю, что это было, но одно могу сказать точно: от существа, способного на подобные проделки, можно ожидать любой пакости. Сегодня на балу нам запрещено говорить о чём-либо таком, что может испортить гостям праздничное настроение. По той лишь причине я не произнесу больше ни слова и обязуюсь в дальнейшем молчать как рыба, ибо в противном случае буду тотчас уволен. Сами знаете, чем нам грозит нарушение указов господина Неффа…

Корибанты вновь зашумели, обсуждая услышанное. Каждый стремился высказать свою точку зрения. Кто-то активно настаивал на том, что надо непременно идти к директору кладбища и рассказать ему обо всём, что произошло — «он должен знать, чёрт возьми, что творится в его владениях!» — другие не менее активно возражали, доказывая, что делать этого нельзя ни в коем случае. «Он и слушать ничего не станет, сразу погонит всех прочь, и мы останемся без работы!» Голоса спорщиков звучали всё громче, перекрывая один другого. Заметно выделялся среди них один с забинтованной рукой, который, судя по всему, был тем самым горе-помощником, прилипшим к объекту оказываемой помощи. Парень клялся и божился, что тело лежавшей в траве женщины было рыхлое и вязкое, как желе, и если б он тогда приложил чуть больше усилий, то мог бы увязнуть в ней более основательно и тогда ему уже точно было бы не вырваться…

Тут, наконец, корибанты заметили Гекату, притаившуюся в тени араукарии, и поняли, что тема их рассекречена. Разговор тотчас прекратился. Все моментально разбежались, кроме одного, опять того же Таора. Он снова решил задержаться, но на сей раз с другой целью. После некоторых колебаний юноша приблизился к Гекате и умоляющим голосом попросил её никому не рассказывать о том, что она сейчас услышала. «У меня могут быть большие неприятности, — повторил он несколько раз со слезами на глазах. — Если господин Нефф узнает о том, что я расстроил вас неприятными новостями, он жестоко накажет меня за это».