Зеро

Идиот умер.

Условный человекообразный гроб, раскрашенный минойско-египетскими жовиальными красками моря. Скандально исчезнувший из него условный обитатель, чей башнеподобный фаллос, вздыбливаясь копьевидной неутоляемой жаждой, влечет за собой всю роскошную, лоснящуюся драгоценным эфирным салом, колесницу.

Старина Готфрид-Вильгельм, ты и не подозревал, насколько буквально оказался прав, считая, будто Сей Мир привлекательнее всех прочих, в которых нам, поверь, довелось пожить и случалось побывать. Реклама действует, о да. Быть может, нам посчастливится возникнуть в Мире Сем?

Поверхность безгранично-плоского Океана, отлитая из несокрушимого вечернего зеленоватого золота, похожая на пески, ребристо-гофрированные, взморщиненные ледяным, медленным, тяжелым ветром.

Его, Океана, глубины. Его дно, забытое, забвенное веками; бессмысленно-гнусные, кишащие темной витальностью иерархии жизненных пучин, безраздельное владычество пищевых цепочек; переваренная в кишках незримых водоворотов вещественность, наглядная манифестация тотально-вселенского принципа питания-дефекации.

Над ним. Гипсовая твердь, лишенная небесных тел; порой, правда, низшая ее эпидерма-кожура сновидно изменяется, в ней открываются черно-багровые колодцы, в каждом яростно клокочет выпученный глаз жидкого времени; упомянутые бесчисленные круги плотно и мощно обступает холодная матовая белизна Эпикуровых метакосмий; это негатив-прообраз Млечнопутного бриллиантового крошева на вельветовой черной подложке.

Вспучивается. Ветхий, однако же неотвратимый, при всей своей статистической невозможности, гигантский рак-ихтиокентавр лениво всплывает, отсверкивая лиловым панцирем, и, как всегда нежданно, попадает головогрудью в остаток энигматического кораблекрушения — радужный спасательный круг.

Идиот родился.

Однажды он проснулся под вечер; сумрачно, но еще не темно; воздух напитан, неизвестно откуда, дразнящим и чистым табачным духом.

Когда ты не смотришь прямо на окно, мнится, благодаря случайному сочетанию эффектов освещения и предметов, игре тинктур, совмещению ткани малахитовых занавесей и синеватого стекла, будто проблеснуло солнце и магическим красным светом озарило ландшафт. Но, взглянув на окно, убеждаешься — по-прежнему глухой плащ туч крепко окутывает возможную наготу небосклона.

Твой жалкий и сморщенный уд, опавший, как флаги в безветрие, взывает остаться дома.

Но надо идти. Желтый и мускулистый пес-хранитель упруго прыгает и приглашает в бесконечную дорогу.