Ярче солнца

— …скучаю… и я тебя… да… да… подожди, пакет перехвачу… Сколько еще? Ох, много… Ну, сам понимаешь… два дня целых…

Тяжелый пакет с покупками оттягивает руку, мобильник в другой.

Она едва не пропускает свой этаж — привыкла к прошлой квартире. Теперь надо на пятый, раньше был шестой.

— Ладно… — Мобильник чуть не вылетает из влажных пальцев, ладонь вся взмокла.

Посмотрев на экран, она бросает трубку в пакет, на связку бананов, желтых, усеянных коричневым черточками.

Съемные квартиры, следы чужих жизней, приюты на пути к чему-то, чему нет названия. Начинает надоедать. Хочется свой угол.

Когда?

Она шагает, глядя на бетонные ступеньки под ногами. Вот и площадка. Муж вернется только через два дня. Это плохо. А что хорошо? Новая квартирка небольшая, но уютная, на удивление. Светлая.

— Вы теперь там живете?

Вопрос задает высокий старик с аккуратными волосами, зачесанными набок.

— Что? — Она поднимает голову, удивленно моргая. Откуда он тут взялся? Как смог приблизиться бесшумно?

Сердце бешено стучит.

— Вы новые жильцы? — Он указывает на железную дверь квартиры.

— Да, мы. Мы… — Что тут сказать? Она не умеет знакомиться. Всегда тяжело привыкает к чужим людям и бегает, точно маленькая девочка, от соседей.

Но вот первый из череды странных аборигенов.

— Хозяин сказал вам, что случилось в его квартире год назад? — спрашивает старик.

— Нет. — Она не понимает. Все мысли только что были о муже, о его дурацкой командировке. Переключиться довольно сложно.

— Год назад с вашей лоджии упал ребенок. Мальчик пяти лет. Играл, а мать занималась чем-то в комнате. Он перегнулся через край и выпал, — сообщает старик с аккуратными волосами. — Внизу… На асфальте еще долго сохранялось кровавое пятно.

— Да что вы говорите!..

— Значит, владелец вас не предупредил, — кивает старик. Он удовлетворен. И шагает дальше вниз, мимо нее — по своим делам. — Я сам все видел. До свидания.

Машинальное:

— До свид…

Застряло в горле.

Ноги несут ее к порогу…

…туда, где жила семья, в которой погиб малыш. Да. Чужая позорная тайна. Человек, сдающий жилье, никогда не распространяется о таких вещах. Тут повесилась тетка одна, брошенная сожителем, чокнутая. В этой ванне перерезал себе вены наркоман. Здесь умерла старуха, и нашли ее у горячей батареи через две недели, и то, когда кошмарный запах учуяли соседи. Хотите снять квартирку? Пожалуйста, с нашим удовольствием.

Крутит в животе. Она быстро открывает входную дверь и входит, бросая пакет с продуктами на пол.

Внутри тишина. Большую комнату заливает солнечный свет. Лоджия распахнута, ветер качает тюлевую занавеску.

Она идет. Изучает снова и снова лоджию и комнату на всякий случай. А что надеется отыскать? Ничего, надо успокоить сердцебиение.

Да пропади все пропадом!

Шагает на кухню, зашвыривает продукты в холодильник. Останавливается. Прислушивается. Потом аккуратно кладет оставшееся и закрывает дверь, точно просит у чужой вещи прощения за грубость.

Надо включить телевизор, чтобы не было так тихо. Хорошо, вот так гораздо лучше… сесть на диван, положить босые ноги на низкий столик и не думать о неприятном, особенно, о мертвом ребенке.

Она полагает, что сама умерла бы тут же, через секунду, если бы поняла, что произошло. Непременно умерла. Без вариантов.

— …надо было выспросить… поинтересоваться… да, представь себе… — Голос ее звенит все выше, напоминая скрип тормозов. — Не надо на меня перекладывать… нет… перекладываешь… ты назвал меня истеричкой? Правда? Я… да я… — Она соскакивает с покрывала, на котором лежала, и бегает по спальне. Ударяется большим пальцем о сумку, которую сама же и поставила между шкафом и кроватью. Вскрикивает от резкой боли. Роняет мобильник. Сев на пол, сжимает ноющий палец. Губа закушена едва не до крови.

В такие моменты вспоминаются даже те ругательства, которых никогда не знал.

В мобильнике — неразборчивый голос мужа.

— Слышишь… блин…

Потом — нет связи.

Это уже пятый звонок после встречи со стариком.

Когда боль проходит, она звонит в шестой раз и закатывает истерику. Волна подхватывает и несет — нельзя остановиться и даже затормозить, пока не достигнут финиш.

— Мне здесь теперь жить?.. Съедем! Найдем что-то другое… Ты слышал, что я тебе говорила?..

Муж обрывает звонок. Она удивленно смотрит на мобильник, а потом делает еще семь попыток достучаться до него. Где-то в своей командировке он спрятался от ее проблем. Мудак. Зачем было за такого замуж выходить?

Швырнув телефон, она садится на край кровати. Дверь распахнута и виден коридор.

Вечер, сумерки, тишина…

Надо было убить того старика-доброхота. Чтоб ему подавиться вставной челюстью.

Вечер, сумерки, тишина…

Ночью постоянно ноет ушибленный палец — может быть, перелом? Она щупает его, но подвижность у пальца есть. Значит, кость в порядке. Просто ушиб.

Дверь спальни закрыта, и на тумбочке горит ночник, от которого почему-то еще жутче, чем от полной темноты. А еще подкрадывается и наваливается влажная жарища, отвратная, словно ванна, наполненная горячим воском.

Лежа на мокрых простынях, она воображает себе эту ванну. Воск и пот. И сна ни в одном глазу до самого утра.

Рассвет, конечно, ранний. Лучше встать, умыться, заняться делами. С благодарностью она вспоминает, что пришло время постирать и бежит знакомиться со стиральной машиной. Квартира с мебелью и всем набором удобств, спасибо хозяину.

А почему не сказал о погибшем мальчике, гад?

Давай играть, словно муж вот-вот вернется из командировки. Хорошо, давай так…

Это ей нравится, ведь ритуал всегда придает осмысленности окружающему. И фартучек можно надеть, во-от, и изобразить домохозяйку. И, пожалуй, косынку. Хорошая жена, как говорила мама, всегда великая обиходница.

Стирка, готовка. Подметание пола. Танец, дискотека. Еще она включает музыку, чтобы было повеселее.

Когда первая простыня готова для просушки, она относит ее на лоджию и развешивает, а потом тщательно, с удовольствием разглаживает морщины.

Солнце светит прямо на белую ткань. Солнце сегодня как сумасшедшее, значит, самое время сушить большие чистые вещи.

На тумбочке в спальне звонит телефон. Она не слышит, забыв, что отключила сигнал, оставив только вибрацию. Минуту дрожит трубка, другую, а потом, достигнув края тумбочки, падает на линолеум.

— …мама… мама… мама… мама… мама… мама… мама…

Она вынимает белье из машинки, кладет в большую корзину и выходит с ней в комнату. Рядом с простыней еще есть место повесить несколько мелких вещей.

— …мама… мамочка…

— Что? Слышишь, не забирайся на табуретку…

Она идет на лоджию, в то время как маленькие ручки давят на простыню с другой стороны. Давят — исчезают. Давят — исчезают. Мальчик смеется. Прыгает, нарочно топая голыми пяточками о доски, которыми застелен пол. Лопочет.

— Ты мне мешаешь, — говорит она с улыбкой. — Поиграй в комнате, мама сейчас занята…

А солнце разошлось, и день сегодня великолепный, летний, июльский во всех смыслах этого слова. Вдохнешь — тело расправляется, как парус.

Две маленькие ручки давят на мокрую простыню с той стороны. Мальчик играет в прятки. На сердце так тепло от его смеха, что улыбка сама наползает на губы.

Она возвращается в комнату, шагает гордо, напевая, на кухню. Там на столе приготовлены яйца для омлета. Полкружки молока — вылить и начать взбивать. Все любят воздушный омлет.

Три пропущенных звонка от мужа.

Она жмурится, подходя к кухонному столу.

Мальчик перегибается через край и летит вниз с пятого этажа. Ни единого звука, пока его голова не соприкасается с асфальтовой дорожкой. Но и тот звук не его крик, а что-то, соединяющее в себе хруст и хлесткий удар, когда разлетается череп.

Она стоит возле стола и слегка пританцовывает в такт музыке.

Семь пропущенных звонков. Вибрируя, мобильник успевает довольно далеко забраться под кровать.

Она возвращается в большую комнату, идет на лоджию. А где сын?

Подходит к оконному проему и смотрит вниз, на пешеходную дорожку. Яркое, ярче солнца пятно расползается по асфальту, с громадной скоростью пожирая мир. Темно-багровое, пульсирующее, оно слепит. И у него неизмеримая, бесконечная глубина, где таятся секреты невиданные, недоступные тем, кто жив, жив своими мелочными заботами, кто живой в обрамлении ничего не значащего хлама…

Она смотрит вниз. Она снимает сланцы, аккуратно ставит их рядом. Она встает на тумбочку. Она забирается на край. Она прыгает головой вниз, целя в ослепительное темно-багровое пятно.

Пятнадцать пропущенных звонков.

Старик сосед с аккуратными волосами смотрит вниз, прислонив нос к оконному стеклу, и от его дыхания на гладкой прохладной поверхности образуется туманное пятно.

Сланцы аккуратно стоят возле табуретки. Чайник на плите закипает и свистит, как далекий паровоз, подходящий к станции.

А солнце разошлось, и день сегодня великолепный, летний, июльский во всех смыс…