Всадник

"Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить".

В доме уже месяц не было ничего острого. Витя выбросил все ножи, ножницы и зеркала, когда поймал себя на том, что вертит в руках кухонный тесак и примеривается к пульсации на шее. Пришлось разбить окно. Тогда он был напуган, теперь же приходилось неловко и торопливо действовать осколком стекла. Осколок выскальзывал, резал пальцы до сухожилий, и Витя чертыхался на собственную глупость, но настойчиво кромсал, пока слабость не разжала руки.

Тонкие струйки сливались в ручейки, собирались в маслянисто блестящую лужу.

После выпускного класс пошел встречать рассвет на озере. Заранее затарились водкой в бутылках из-под минералки, выпросили пару палаток у физрука. Костер, песни, радостные разговоры, пьяные признания в любви.

— Переплыви озеро, тогда поверю, — подначила одноклассница.

— Да не вопрос! Хоть три раза!

Три, конечно, не смог — вода была слишком холодной, но один заплыв Витя осилил, заслужив снисходительный поцелуй.

Потом завертелось: подача документов, экзамены, волнение и напряженная подготовка. На простуду Витя старался не обращать внимания. Не до нее было. Мама беспокоилась, подсовывала таблетки. Он глотал их не глядя и снова садился за книги. Последний экзамен сдавал будто в тумане, температура зашкаливала.

Скорая увезла с диагнозом «пневмония».

Витя почти не помнил больницу. Предметы расплывались, слабость не давала оторвать голову от подушки. Плачущая мама сидела у постели. Он старался ее успокоить, но кашель разрывал легкие, а яркий свет будто впивался в мозг.

Реальность свернулась коконом. Остался только он — Витя. Весь остальной мир находился за ватным вяжущим облаком. И там, внутри болезни и бессвязных мыслей, кроме Вити был еще кто-то. Тот, кто тайком проник в гудящее от жара тело и теперь раз за разом предлагал спасение — нашептывающим шумом пульса в ушах, красными всполохами образов на внутренней стороне век. Предлагал избавление от смерти. Не просто так — взамен.

«Нет! Не хочу! — кричал изо всех сил, но сквозь пелену бреда прорывался только слабый хрип, — Нет!»

И лишь когда темнота начала расползаться, пожирая сознание, когда от него — Вити, уже почти ничего не осталось, губы едва слышно выдавили: «Согласен».

Пять лет института пронеслись в одно мгновение. Учеба, вечеринки, разгульная жизнь общаг и беспечная первая самостоятельность. Витя и думать забыл про случай с пневмонией, мало ли, что привидится в бреду. Тем более, что больше он ни разу даже и не чихнул.

Конечно, он изменился. Исчезла мальчишеская бесшабашность, готовность рисковать за компанию. Витя стал осторожным. Даже дорогу начал переходить только по «зебре». «Просто я повзрослел», — думал он, наблюдая за лезущими по пожарке на крышу друзьями.

В нем появилась доброта и чуткость. В институте Витю прозвали «мать Тереза» за то, что он старался помогать загрипповавшим знакомым: бегал в аптеку за лекарствами, заваривал чай, приносил малиновое варенье.

— Наша Тереза собирается, — подкалывал сосед по комнате. — К Серому опять? Позавчера же вместе ездили. Если что, апельсины и от меня тоже, договорились?

— Да ладно тебе, — отмахивался Витя, — что мне, времени жалко? А ему там, наверное, скучно.

Витя и сам не знал, что тянуло его к больным. Ему нравилось трогать горячий лоб, сидеть рядом, обнимать на прощание. Забота? Витя не был уверен, но задумываться себе не давал. Да и не так уж много приходилось помогать, здоровые молодые лбы поддавались инфекции не слишком часто.

После института отец подсуетился и устроил Витю на фирму к своему старому знакомому. Витя снял квартиру, купил подержанный, но отлично бегающий Фиат — жизнь налаживалась.

Несколько раз Витя пытался выстроить отношения с девушками, но все неудачно. Как только дело переходило от цветов-конфет к борщу и общей зубной пасте, что-то ломалось. «Я еще не готов», — привычно успокаивал себя. Но на периферии сознания укоренилась четкая и непоколебимая уверенность — близость с ним может навредить другому человеку.

Он полюбил большие компании, появилась привычка вечерами подолгу ходить с пустой корзинкой по супермаркету, то и дело случайно сталкиваясь с покупателями. Иногда оставлял машину у подъезда и ехал в переполненном метро, сдавленный телами хмурых попутчиков. После каждой такой поездки он чувствовал себя бодрым, энергичным.

Поздней осенью на работе всех погнали на принудительную вакцинацию. По городу прокатилась волна гриппа, руководство решило подстраховаться. Витя чувствовал себя как никогда замечательно, но надо — значит надо.

Привычно флиртовал с молоденькой медсестричкой, спокойно закатал рукав, чуть напрягая бицепс, чтоб оценила. Прикидывал, согласиться ли девица на свидание, и сколько это будет стоить. Только когда кокетливо щебечущая медсестра достала иглу, фривольные мыслишки сменились страхом. Это была не просто боязнь уколов, нет. Это была острая, подсознательная паника: если металл разорвет тонкую преграду кожи, случится что-то недопустимо ужасное.

— Да не волнуйтесь вы так, — девушка сочувственно улыбнулась внезапно побелевшему парню и мягко, как ребенка, успокоила. — Маленький укольчик, как комарик укусит. Можете отвернуться.

Витя, пряча глаза, сбивчиво бормотал отказ, уговаривал зачесть ему прививку просто так, даже совал какие-то деньги. Это было унизительно: ее презрительно-жалостливый взгляд, его трясущиеся руки со смятыми купюрами.

Через неделю заметил недоумение сослуживца, когда по пути на работу дал мелочь бомжу в переходе и постарался дотронуться до грязных ободранных пальцев.

Витя сидел на кухне, на столе — бутылка, переполненная пепельница. Что-то не так. Совсем не так. Он и раньше замечал в своем поведении странности, но старательно отмахивался от них. Прятался за повседневность, автоматически переключал мысли на бытовуху, лишь бы не осознать. Как малыш, закрывающий ладошками лицо, и от этого становящийся невидимым.

Искать болезни, насыщаться ими — это ненормально, ощущать в биении пульса чужую жадную жизнь, затаившуюся в потоке крови — еще ненормальнее.

Взял отпуск за свой счет. Никуда не выходил, слонялся по квартире, бесцельно щелкал пультом. И прислушивался к телу. Через пару дней, выбрасывая мусор, поймал себя на том, что уже несколько минут топчется у двери соседей. Оттуда тянула теплом и сытостью — дочь соседей заразилась в садике краснухой. Хотелось вжаться в дерматин, растечься по нему тонкой пленкой, проникнуть в щели косяка и впитывать, впитывать…

Вскоре появился зуд под кожей, выматывающий и раздражающий. Желание расчесаться до костей было непреодолимым, он с трудом сдерживался. Остриг ногти под корень, на ночь надевал перчатки, чтоб не сорваться во сне. Лежал в темноте, смотрел в потолок, остро ощущая дремлющих людей сквозь бетонные перекрытия. Здоровые, размеренно дышащие тела. В эти моменты чесотка становилась просто непереносимой.

Давление скакало, будто взбесившийся мустанг, дико болела голова, в глазах двоилось.

Нужно перетерпеть. Просто выгнать эту гадость из организма, истощить голодом и уничтожить. Спустя две недели добровольного заточения тяга и вправду ослабла. Уже не хотелось скрести ногтями обои и торчать перед окном, разглядывая прохожих. Съестное заканчивалось, и Витя решился на вылазку в магазин.

Это было ошибкой.

Витя набрал тележку продуктов и встал в очередь. Кассирша двигалась, как сонная муха. Покупательница скандалила из-за просроченного сыра. Витя заскучал.

Внезапно женщина впереди охнула и начала заваливаться, схватившись за грудь. Позади кто-то застонал. Витя непонимающе оглянулся — вокруг него люди сгибались в кашле, у одних лица стремительно покрывались красными волдырями, у других чешуйки струпьев расползались по коже. В венах победно пела кровь, насыщаясь, жадно глотая разлившееся изобилие.

— Вызовите скорую! Врача! Да что ж это такое…

Только сейчас до Вити дошло, что уже несколько минут он ожесточенно раздирает руку об острый край тележки.

Витя опрометью бросился к выходу, пряча расцарапанную до мяса ладонь в карман.

Долго сидел в ванной, глядя на засыхающую струпом корку. Тварь обманула, прикинулась издыхающей, отвлекая внимание. Дождалась людного места и нанесла удар. Что тянулось из прорехи рваной кожи, частью собственного естества платя за долгожданную пищу? Что одним дыханием забирало жизнь? Теперь тварь сыта и вновь сильна, а он просто не сможет повторить все сначала.

Лучше кормить это, когда оно просит, не дожидаясь нападения. Лучше ходить по больницам, трогать бомжей, тереться в толпе, но не допускать повторения случившегося. Витя боялся представить, что станет с пострадавшими людьми. Он выбросил из головы чувство вины, спрятал на дно предчувствие будущей беды. «Я буду делать то, что в моих силах, — мрачно решил Витя. — На крайний случай всегда есть универсальный выход из любых положений».

Несколько лет он проработал ночным сторожем. Ночью следил за складами, днем кормил своего мучителя. Была надежда, что церковь сможет пересилить тварь, но ни молитвы, ни святая вода не помогли. Серьезно изучал библию. Особенно заинтересовался шестой главой Откровения Иоанна Богослова.

Дневные прогулки становились все короче, тяга уменьшалась. Что-то происходило. Изменения устоявшегося распорядка не предвещали ничего хорошего.

За годы одиночества Витя привык к чужому присутствию, разговаривал с живущей внутри сущностью, поглаживая выпуклые вены. Ему казалось, что она отвечает толчками крови.

— Что теперь тебе нужно? — спрашивал он, — Что ты задумала?

— Поймешь… — отвечал пульс.

Когда оно совсем перестало кормиться, начали приходить странные сны, яркие, реальные. В них Витя выпускал на свободу новорожденного, с радостью отворял сдерживающие запоры и задыхался от счастья и гордости.

«Ты так долго заботился обо мне, — пел сияющий сквозь кожу поток. — Мне пора быть, пора ступить на землю и выполнить предназначение».

В снах Витя с любовью следил за рождением существа, будто то было его долгожданным, бережно выношенным ребенком. Наяву же в страхе боролся с собой, выбрасывал все острые предметы из дома. Всерьез задумывался о надежном крюке, но не хватило твердости. Он постепенно сдавался.

Тонкие струйки сливались в ручейки, собирались в маслянисто блестящую лужу.

Веки дрожали от напряжения, Витя должен был увидеть это чудо.

Атласная поверхность колыхалась, все новые капли находили дорогу и присоединялись к собратьям. Лужа исходила клочьями тумана, формируя белесую фигуру

Заныли раны, сначала слабо, потом все сильней и сильней. Наваждение отпускало, ранее притупленная захватчиком чувствительность вернулась.

Фигура поднялась в полный рост, коснулась щеки бессильно прислонившегося к стене Вити и вышла прямо в разбитое окно кухни.

Темнота забирала все больше мира, зрение сузилось до мутного туннеля. Где-то на улице люди теряли краски и падали позади победно шагающего гостя, которому Витя дал жизнь. Было не смешно, но глупое хихиканье кривило белые губы.

Что же придется пережить следующему коню — рыжему, когда придет время второго всадника?