Начало

Сквозь толщу воды,

Из ила лотос растет.

Цветок чистоты

Встречает жизни рассвет,

Чуждый кокетства и лжи.

В открытую балконную дверь врывался теплый ветер, раздувал занавеску, шелестел весело, бойко перелистывая страницы книги. «Читает» — улыбнулась Майя, надкусила хрусткую мякоть яблока, еще раз просмотрела перевод текста, вгляделась в иероглифы на мониторе, задумалась.

— 縞馬. Симаума… симаума… а, зебра! — Третья статья за сегодня, уже рябит в глазах. Майя оттолкнула "мышку", вышла на балкон.

Алый отсвет заката пылал в оконных стеклах, отражался в лужах. Пахло недавним дождем, сиренью, булочками с корицей и кофе. Ее любимым кофе со сливками! Майя мечтательно вздохнула, осталось две недели до конца учебы и — отпуск, берег моря, тишина…

На столике, елозя и тычась в книгу, вибрировал мобильник, уже подобрался к самому краю. Майя рванулась его поймать, упала на коленки. Выскользнувшее из руки яблоко покатилось по полу, сверкая влажным надкусанным боком.

— Да!

— Привет, тенси*… — приглушенно-печально сказал Женька.

— Привет.

Женька помолчал немного, и не дождавшись желаемого: «что случилось?» продолжил уже нормальным голосом:

— Можно, я к тебе приеду?

— Я работаю.

— Ну пожа-а-алу-уйста, целый месяц не виделись, я соскучился, правда.

— …ладно, приезжай, — выдавила Майя, мысленно кляня себя за мягкотелость. — Но если снова начнешь выносить мне мозг своими любимыми самолетами — выгоню. И еще — купи мне сливок по дороге, а?

— Ну-у-у какие сливки, Майк? Я уже у двери стою.

Майя закатила глаза и пошла открывать. В прихожую вплыл букет роз, а за ним сияющий Женька. Дернул головой, убирая с глаз русую челку, картинно поклонился, витиевато размахивая цветами, как вельможа шляпой.

— День рождения у меня через неделю. Забыл?

— Нет. Это так… просто, надеюсь, в Японии красные розы означают то же, что и у нас, — Женька смутился, неуклюже сунул ей в руки цветы и пожал плечами.

— Заходи уже, кавалер, — хмыкнула Майя.

Поместив букет в вазу, она подошла к дивану, где оставила футляр из лакированного дерева, откинула крышку:

— Смотри, что мне сегодня прислали!

— Чё это? — удивился Женька.

— Дайсё. Большой и малый мечи самурая… — нежно прошептала Майя. Погладила пальцами мягкую кожу узорчатого чехла, обхватила переплетенную шелковым шнуром рукоять, подняла большой изогнутый меч, наполовину вытянула из ножен: — Видишь? Вот, иероглиф на хвостовике — имя мастера. Настоящие, боевые, древние… — заметив, что друг совсем не разделяет ее восторга, Майя положила оружие на место.

— И кто тебе прислал такую ценность? — скептически скривился Женька.

— Курьер принес, от кого — не сказал, — Майя недоуменно пожала плечами. — Вообще-то… думаю, он ошибся, некому присылать мне такие дорогие подарки. Может, еще вернется, — с сожалением добавила она.

— Подделка, точно говорю, — пренебрежительно хмыкнув, Женька вдруг порывисто обнял ее, на миг прижался лицом к шее и стал целовать, жадно и торопливо.

— Жень, ты чего?! Прекрати! Же… ну все, хва… ай, волосы!

— Волосы… вечно твои волосы… — Женька небрежно отбросил длинную прядь и снова притянул Майю к себе. — Ну давай, Майк, — прерывистый шепот в плечо. Горячая ладонь задержалась на груди, другая скользнула к бедру, под подол платья.

— Жень, да что с тобой такое! — сердито воскликнула Майя, легонько ударив его по щеке, чтобы привести в чувство.

— Ты! — зло рыкнул Женька, подхватил ее на руки, посадил на комод, с силой развел колени. Майя полоснула его ногтями, уперлась ногой в живот, толкнула что есть силы. Яркий блик стали со свистом рассек воздух. Женька упал и прямо между его бедер в пол вонзился малый меч.

— Спятила? — взвизгнул Женька, с ужасом уставившись на клинок. — Ты что вытворяешь? Совсем сбрендила?

Вскочил на ноги, резко выдохнул:

— Тебе уже двадцать, а корчишь из себя девственницу, думаешь, я поверил? Фригидная!

Майя вжалась спиной в стену, не сводя глаз с клинка, не в силах вымолвить ни слова.

— И ноги у тебя короткие! — крикнул Женька уже с лестничной площадки и захлопнул дверь.

По лезвию меча струился кровавый след угасающего солнца. Майя судорожно всхлипнула, посидела еще немного, выравнивая дыхание, соскользнула на пол, с опаской подошла к неподвижному мечу. Дрожащей рукой потрогала рукоять, будто проверяя, что это не иллюзия, оглянулась на коробку — чехол и ножны лежали в стороне. Вспомнились легенды о древних самурайских мечах, что обретают душу, впитывая в себя помыслы мастера. Вот и Женька, старый друг… Но ведь так не бывает… не бывает!

Крепко обхватив рукоять обеими руками, Майя дернула меч, потом еще, и еще раз. Черт!

— Ну и торчи тут, сам вылезешь, когда захочешь!

За неделю напряженной работы и сдачи экзаменов в универе Майя почти не вспоминала о воскресном происшествии. Меч так и стоял посреди комнаты, с надетым чехлом он выглядел не так зловеще. А в субботу сбегала в магазин за продуктами, наготовила вкусностей, сама не знала, зачем, ведь все равно есть не станет. Просто занять руки и хоть немного отвлечься от мрачных мыслей. Уселась перед фотографией, качнула бокалом:

— Ну, с днем рождения меня, — отпила и смотрела, как прозрачные капли падают, тонут в густой красноте. Может ли вино стать соленым от слез? На снимке мама казалась совсем юной, обнимала сидящего отца со спины, зарылась подбородком в светлую шевелюру, раскосые глаза выглядывали из-под челки. Майя опустила фотографию изображением вниз, резко поставила бокал, расплескав вино. Каждый раз в голове вспыхивала одна и та же картинка: ослепительный свет, крик, визг тормозов. Для всех так и осталось загадкой, как тринадцатилетняя девочка вылетела из машины и отделалась небольшими царапинами. Врезались в память слова полицейского: «Надо же, первый раз японку вживую…» — и осекся, потупился виновато.

В тишине квартиры звонок в дверь прозвучал, как выстрел. Майя вскочила как ужаленная, на цыпочках пробежала в прихожую, посмотрела в глазок. Мужчина кивнул, глаза-щелочки сузились еще больше в приветливой улыбке:

— Добрый день, Амайя. Вы получили дайсё?

— Откуда Вы знаете мое имя?

— Я давний друг Минори, вашей мамы.

Майя приоткрыла дверь.

— Это вы прислали мне мечи? Зачем?

— Не пригласите меня войти? — японец слегка поклонился, протиснулся в прихожую, не обращая внимания на подозрительность хозяйки. Сняв обувь, прошел в комнату, увидев торчащий из пола меч, усмехнулся, убрал чехол, одним движением выдернул клинок, аккуратно запаковал в коробку.

— Он защищал вашу честь, а вы говорите «зачем».

Проглотив очередной вопрос: "Откуда Вы знаете?", Майя насупилась и покраснела, в полном замешательстве следя за действиями японца. Он сел в кресло, пристроил на коленях чемоданчик, заговорил тихо и доверительно:

— Меня зовут Джун. Вот посмотрите, пожалуйста, письма и фотографии. Мы дружили с раннего детства. А когда она уехала — только переписывались и созванивались иногда.

Майя залезла с ногами в кресло напротив, озадаченно рассматривала толстую пачку писем. Развернула верхнее, начала читать.

— А вот это письмо адресовано вам. Узнаете почерк?

Майя взяла конверт, стараясь унять дрожь в пальцах. Ровные строчки с угловатыми буквами.

«Дорогая моя Амайя. Если меня не станет, ты получишь это письмо. Его передаст тебе человек, которого я люблю и безоговорочно доверяю ему. И тебя так же прошу довериться и слушаться его во всем. Ты одна из потомков древнего рода Адати и должна выполнить свое предназначение, если снизойдет к нам сумера микото. Это великая честь и благо.

И моя воля. Джун тебе все объяснит и поможет. Храни тебя господь.

Твоя мама, Минори».

Мама. Добрая, веселая, понимающая. Ослушаться ее было немыслимо. Майя размазала слезы по щекам, хрипло спросила:

— Кто такой сумэра микото?

— Небесный повелитель. Вы готовы?

— И что я должна делать?

— Лететь со мной в Японию. Сегодня.

— Сегодня! — Майя встала, раздраженно заходила по комнате. — То, что вы были другом мамы, не вызывает сомнений, но это письмо — простите, какой-то бред. Она ли это писала? Мои родители обычные люди. Какой еще древний род? Какое предназначение? Это просто выдумки. Возникает вопрос зачем? Что вам от меня надо?

— Я один из хранителей священного тела сумера микото. Прошло шесть столетий, и мы нашли для него идеальную пару. То есть Вас, — тихий голос Джуна торжественно возвысился, в глазах появился фанатичный блеск.

Майя уже пожалела, что открыла ему дверь и придумывала способ избавиться от этого ненормального.

— Вам предстоит соединиться с сыном великого императора Огимати — носителем уникального генома, — продолжал японец, благоговейно вытаскивая из чемоданчика шелковый свиток, — вот исторический документ, тут все написано. Я вам прочту.

— Вы… — оборвала его Майя, — явились сюда, чтобы рассказывать мне глупые сказки, и думаете, что я поверю? Соединить меня с… с покойником?! С какой-то там мумией, умершей тысячу лет назад? Да вы в своем уме? — она уже почти кричала, нервно теребила пояс платья и даже топнула ногой.

— Амайя — такое красивое имя — вечерний дождь — тихий, робкий, — японец устало вздохнул, бережно вернул свиток на место, посмотрел внимательно, будто примагничивая ее взгляд. Майя попыталась двинуться, отвернуться, но тело сковало тяжестью, в голове зашумело, и свет померк перед глазами.

Яркие всполохи мимолетно высвечивают серо-коричневые каменные стены, больно колется слой мелких камней под ногами, хриплое дыхание приближается, запах тлена становится невыносимым. Она падает, оборачивается — черная мумия, обвешанная кровавыми бинтами, надвигается, растопырив костлявые пальцы…

Майя вздрогнула, очнулась ото сна, испуганный взгляд метнулся по незнакомым стенам в длинных тенях от решетчатых перегородок. Сами перегородки были сдвинуты, в широкий проем ярко светило солнце, теплый ветер, пропитанный ароматами цветущего сада, свободно гулял в полупустой комнате. Низкий столик светлого дерева и бежево-зеленый футон — тонкий матрац на полу — вся обстановка. За дальней полупрозрачной стеной шуршали одежды и слышен был чей-то шепот. Майя приподнялась и, обнаружив свою наготу, поспешно натянула покрывало до самого подбородка. И сразу же стена отодвинулась, впуская трех молодых женщин в нежно-розовых кимоно с вышивкой, с высокими прическами, украшенными цветами. Подглядывали — решила Майя. Хмуро наблюдала, как они кланяются, с радостными улыбками произнося приветствие, и плавно опускаются у ее постели, словно лебеди садятся на гладь воды.

— Годзаймас, доброе утро.

Майя смотрела в эти узкие глаза, светившиеся вежливым любопытством и пыталась вспомнить… Джун, как же так… А вот и он — ступил в комнату прямо из сада. Черный цвет одеяния придавал ему строгость, и даже некоторое величие. Он смотрел на Майю сверху вниз и этот взгляд ей не понравился. Колкий, пронизывающий, взгляд человека, уверенного в своем превосходстве. При первой встрече он смотрел совсем по-другому.

— Как ваше самочувствие, Амайя?

— Прекрасно! Вы подарили мне незабываемое путешествие в Страну восходящего солнца, и я безмерно счастлива побывать у вас в гостях!

— Не ожидал столько заносчивости от девушки, наготу которой прикрывает лишь тонкая простыня.

Лицо вмиг обдало жаром, Майя закуталась плотнее и упрямо вскинула подбородок:

— Вероятно, вы перевозили меня в чемодане? Немного чести измываться над беззащитными!

— Измываться? — рассмеялся Джун, подошел ближе, женщины поспешно отпрянули в сторону, освобождая место. Японец присел, сжал в кулаке край покрывала, и Майя опустила ресницы — нет уж, больше в глаза она ему смотреть не будет!

— Советую вам не испортить своим упрямством удовольствие от ритуала. Вы все равно его пройдете, насильно или добровольно. Вам выбирать. Вы же не хотите снова потерять сознание, верно? — Джун рывком убрал покрывало, не успела Майя опомниться, как женщины засуетились, подхватили под локти, повели в душ, и в шесть рук стали намыливать ее душистой пеной, тщательно тереть мочалками и щеточками. Майя стиснула зубы, вся сжалась и терпела, пока мягкие юркие ладони без всякого стеснения мяли и гладили ее тело. Это было странно: чужие прикосновения вызывали протест и вместе с тем были приятны, и оттого еще больше смущали.

Казалось, это будет длиться бесконечно, ее кожа сотрется до тонкости рисовой бумаги и покраснеет не от трения, а скорее от стыда. Но вот руки приподняли ее голову и принялись намывать волосы, Майя зашипела сквозь зубы, не выдержала, закричала:

— Хватит! Хватит!

Никому она не позволяла трогать свои волосы! Даже когда мама купала ее в детстве, Майя едва терпела прикосновения к голове, а с восьми лет все банные процедуры делала сама.

Женщины отступили, с недовольным и растерянным видом замерли поблизости. И Майя вдруг поняла, что не может пошевелиться. Даже повернуть голову или открыть рот — будто ее разбил паралич.

— Амайя, — услышала она бесстрастный голос Джуна за спиной. — Не заставляйте меня прибегать к крайним мерам, пожалуйста, будьте послушной. Теперь от вас всегда будет требоваться только это.

Скованность исчезла, Майя едва не упала, но была заботливо подхвачена и усажена в ванну, наполненную очень теплой, почти горячей водой. Аромат жасмина плыл над поверхностью, поднимаясь невесомыми струйками пара. Женщины порхали вокруг, добавляя пахучие настойки и тихо переговариваясь между собой.

Майя закрыла глаза и ушла под воду, чтобы не видеть такого внимательного, она бы сказала, «раздевающего» взгляда Джуна. Если бы на ней было, что снимать! Не успела она поразмыслить над тем, не вдохнуть ли ей сейчас, захлебнуться и разом покончить с этим кошмаром, как была вытащена на воздух. Джун пристально смотрел, как ее волосы отжимают теплыми полотенцами, а влажную кожу натирают маслом. Его губы таили едва заметную улыбку.

— Я хотел показать вам генетические исследования сумера микото и ваши. Рассказать, какое значение имеет для нас это событие и как драгоценен плод вашего соединения. Но вижу, что вы пока не готовы воспринимать информацию.

Майя мысленно послала его в ту самую ванну, откуда только что вышла и глубоко вдохнула. Горячая волна стремительно прокатилась по телу и тут же схлынула, Майя содрогнулась — за этими глупыми «ритуалами» она чуть не забыла, к чему ее готовят. И как собираются «соединить» с телом? Думать об этом было страшно, сразу подгибались колени, и сосало под ложечкой, и Майя старательно отгоняла от себя беспокойные видения.

Она стояла в окружении женщин, полузакрыв глаза, втираемое масло, смешиваясь с влагой, оседало на коже капельками, словно россыпь мельчайших жемчужин сверкающих на солнце. Уставшая и отчаявшаяся, она впала в легкую прострацию. Из головы исчезли мысли, взгляд бездумно следил за игрой света на узорах шелковых тканей, женские руки были горячими от подогретого масла, плотно прилегали к коже, двигались снизу вверх, по бедрам и ягодицам, животу и груди, одновременно и в разнобой. И утомленное тело поддалось, расслабилось, растеклось внутри приятное томленье. Джун подошел, приподнял ее голову, заглянул в глаза:

— Достаточно. Одевайте.

Тонкие белые носочки, белая хлопковая блуза и юбка, алое шелковое кимоно, богато украшенное вышивкой с изображением лотоса, оби — широкий пояс, завязанный большим бантом на спине. Макияж, прическа. Когда женщины, наконец, закончили и повели ее в другое помещение, Майя еле передвигала непослушные ноги, равнодушная ко всему, что происходило вокруг.

Длинный подол мягко шуршал, волочился по полу, складки ткани ограничивали движения, прическа оттягивала голову, если бы не руки, мягко поддерживающие «жертву» с двух сторон, она скорее всего свалилась бы, запутавшись в одежде.

Но когда ее подвели к низкому ложу, на котором покоилось бездыханное тело, обнаженное, если не считать набедренной повязки, обложенное со всех сторон живыми цветами лотоса, Майя отпрянула, разлепила густо накрашенные губы, изумленно выдохнула:

— Сколько ему лет?

— В те времена мужчины уже в пятнадцать становились воинами. На момент смерти сумэра микото было семнадцать. Не волнуйтесь, в искусстве любви он так же искушен, как и в войне.

Майя выразительно посмотрела на Джуна с желанием высказать все, что об этом думает но, наткнувшись на стальной взгляд, бессильно чертыхнулась про себя.

— Мы подготавливали тело в течение трех месяцев. Ведь он совсем не похож на покойника, верно? Осталось лишь вдохнуть в него жизнь.

Семнадцатилетний мальчишка — смуглый, худощавый, с едва заметным тонким шрамом, тянущимся по левому боку, с длинными черными волосами, свободно лежащими на плечах. Безмятежное лицо с четкими линиями скул и рта. Казалось, он спит, и веки вот-вот дрогнут…

— Цветы лотоса помогают возродиться, несут в себе древнюю магию, их семена способны прорастать через тысячи лет забвения! Мы восстановим древние японские традиции, мировоззрение самураев, улучшим генофонд… — Джун замолк и безнадежно покачал головой, словно говоря: кому он это рассказывает?

Затем резко взмахнул рукой, женщины оттащили Майю подальше. Японец распростер руки над телом, зашептал непонятные слова в странном, напевном ритме. Его голос становился все громче, наливался силой, руки дрожали, и воздух вокруг стал осязаемо плотным, заходил упругими волнами; последний громкий возглас — и разом все стихло.

Женщины упали на колени и так дернули Майю за полы одежды, что она чуть не уткнулась носом в пол, но поспешно выпрямила спину, в изнеможении усевшись на пятки. Мальчишка пошевелился, поднял руку, поднес к глазам, затем резко сел и соскочил на пол. Джун тоже бухнулся ниц и что-то говорил на древнем наречии, из которого Майя понимала лишь отдельные слова. И все повторял — «сумера микото». Затем встал, не разгибая спины, попятился, взял со столика футляр, тот самый, что посылал Майе, и преподнес повелителю на вытянутых руках. Мальчишка откинул крышку, вытащил, как и Майя, большой меч, воскликнул что-то одобрительное. И стал быстро задавать вопросы. Джун отвечал, и его голос становился все раболепнее, а господин уже почти рычал, гневно выплевывая слова. Джун все говорил и говорил, объяснял и оправдывался, беспрестанно кланяясь. Внезапно мальчишка повернул голову в сторону женщин, черные волосы взметнулись волной, с животной грацией стремительно приблизился, и Майю снова дернули вниз. Но она упрямо вскинула голову и замерла — — от мальчишки веяло живой, почти осязаемой силой, красиво удлиненные и довольно большие глаза, с любопытством уставившиеся на нее, оказались светло-карими, на миг в них промелькнуло удивление, но взгляд быстро поменялся, став таким холодным, властным и надменным, что Майя невольно опустила ресницы. Господин что-то резко спросил, Джун просеменил к нему и снова стал объяснять. Майя разобрала: «невеста», «час любви» и ей даже показалось «ритуальное соитие».

Мальчишка поднял ее на ноги и стал разглядывать, чуть поворачивая то в одну, то в другую сторону. Потом притянул ближе, обхватил пальцами подбородок, Майя резко дернула головой и краем глаза заметила, как лицо Джуна исказилось в испуге. Но господин неожиданно рассмеялся, весело и задиристо, отпустил Майю, сказал несколько слов, от которых Джун совсем посерел, а среди женщин прокатился едва слышный ропот.

— Следуй за мной, — велел юный господин Джуну и быстро покинул комнату. На Майю накатило такое облегчение, что она просто свалилась там, где стояла, блаженно растянувшись на татами. Мальчишка пренебрег ею? Отказался? Ей теперь не нужно бояться этого ритуального позора, когда девушек лишают невинности в присутствии «посвященных»? Но беспокойство не отпускало, Майя приподнялась и подозрительно уставилась на женщин, которые так и стояли на коленях, как изваяния, спросила:

— Что он сказал?

Они переглянулись растерянно и старшая из них, потупившись, тихо ответила:

— Возьму, когда сама попросит…

Прикрыв рты ладошками, женщины захихикали, глядя на ее изумленное лицо, а Майя вздрогнула от громового окрика Джуна:

— Амайя! Господин зовет!

Он стоял к ней спиной в открытом проеме, и его залитая солнцем фигура отбрасывала четкую тень на полу. Низкий столик близ футона заставлен яствами, и Майя вдруг поняла, что со всеми этими приготовлениями забыла о голоде. А сейчас от вида и запаха еды желудок болезненно сжался, в глазах потемнело, в голове нарастала пульсирующая боль. Мальчишка повернул голову, искоса глянул на нее:

— Ешь.

Майя неловко присела, взяла в руку палочки, поковыряла рис, украдкой глянула на мальчишку — не смотрит? Взяла чашку и стала есть руками.

Господин не обращал на нее внимания, так и стоял, устремив взгляд вдаль и ее вопрос, не присоединиться ли он к ней, остался без ответа. Майя тихонько подошла, заглянула в лицо — мальчишка резко отвернулся, и ей показалось, что в глазах его блеснули слезы. Он схватил ее за руку, вытащил на улицу, остановился у пруда, горячо заговорил, показывая вдаль, на зеленые холмы и поля. Отрывисто произносил какие-то имена, что-то пытался объяснить, рассказать — «война», «отец», «страна», а в глазах — боль и отчаяние. Майя сочувственно кивала, смотрела на него снизу вверх, щурилась от солнца, виски ломило, и было невыносимо душно, раскаленный воздух поднимался маревом, размазывая очертания деревьев. Господин вдруг резко замолчал, подхватил ее на руки и понес в дом. Майя уткнулась разгоряченным лицом в его волосы — они оказались восхитительно прохладными, а мягкий аромат сандала — приятным и успокаивающим. Опустив ее на футон, он ловко выпутал из волос многочисленные заколки, не церемонясь, перевернул ее на живот, развязал оби, снял и кимоно, и носки, повернул к себе лицом, обеспокоено спросил:

— Хорошо?

Майя смутилась, не ожидая от мальчишки такой заботы, хихикнула, он ответил такой искренней, трогательной улыбкой, что Майя рассмеялась.

— Амайя, — сказал он.

— А ты? Как тебя зовут?

— Ами, — стащил из тарелки шарик мармелада и неожиданно сунул ей в рот.

Потом стал быстро показывать ей предметы, требуя их названия. Повторял несколько раз, запоминая, и перешел к действиям — стоять, сидеть, лежать. Упал рядом, придвинул Майю к себе, водил взглядом по лицу, а следом — кончиками пальцев, очерчивал брови, спинку носа, губы. Вишневый запах от его рук смешался с мармеладным привкусом у нее во рту. Майя притихла, заворожено глядя в его сосредоточенное лицо. Такая нежная кожа, лишь над верхней губой пробиваются еле заметные волоски. А глаза блестят медовой патокой.

— Это? — спросил он, слегка поглаживая ее волосы и руку. И Майя стала называть:

— Локоть, плечо… Ами! — схватила его запястье, оттолкнула, а он прижал ее ладонь к своей груди:

— Ами, — как стук сердца. И снова отодвигал тонкую ткань, гладил мягкую округлость.

Майя рванулась сесть, отодвинуться, но мальчишка опрокинул ее на подушку, навалился, прижал всем телом, заглушил слова поцелуем. Держал ее за руки, целовал нежно, но требовательно, пьяняще медленно, ловил ее затуманенный взгляд, улыбался и приникал к губам снова. «Эти женщины неправильно перевели его слова» — мысль мелькнула, и растаяла. Оставшаяся одежда снималась не так легко, и Ами безжалостно разодрал ее. Под его настойчивыми, волнующими ласками Майя потеряла счет времени, забыла, где находится, лишь чувствовала всем телом его гладкую, горячую кожу, твердые мускулы, его руки, что каждый раз мягко, но властно подавляли ее боязливые попытки отстраниться, его пальцы, раздвигающие нежную плоть, чтобы проникнуть глубже, вызывая трепет и тихий, прерывистый стон. А потом она кричала, когда чувство раздирающей боли смешалось с острым наслаждением, и жаркие волны толкали, унося остатки сознания.

Небо окрасилось бордовым цветом догорающего солнца. Ами расслаблено лежал, нежа ее живот кончиками пальцев, а Майя в полудреме ловила его руку, целовала ладонь и отползала на край постели, устало ища прохлады. Но Ами сгребал пятерней ее разметавшиеся волосы, притягивал ее к себе и брал снова. Ближе к рассвету он, наконец, уснул. Майя высвободилась из-под его руки, чуть отодвинулась от горячего тела, сомкнула тяжелые веки .

Несмотря на усталость, спала она чутко и уловила шаги еще за порогом комнаты. Джун привел девушку, такую же наряженную и вылизанную, как и она сама почти сутки назад. Девчонка — красивая, совсем юная, прижала кулачки к груди и смотрела перепуганным взглядом.

— Амайя, подойди, — тихо позвал Джун.

— Нет, — Майя закуталась в простыню и не сдвинулась с места.

— Послушай, ты же не хотела, видишь, как все вышло, оказалось, есть более подходящая кандидатура. Ты можешь поехать домой, продолжить учиться...

В сердце больно кольнуло, Майя дотронулась до руки спящего мальчишки, сжала пальцы. Что, если новая «жертва» понравится ему больше? Ами шевельнулся, открыл глаза, девчонка упала на колени, Джун тоже и запричитал, заскулил виновато. Ами с минуту слушал внимательно, натянул штаны, ответил резко, сердито раздувая тонкие ноздри. Джун схватил девчонку, приподнял голову, показывая лицо, в его голосе появились угрожающие нотки. Майя обеспокоено смотрела на Джуна — неужели посмеет применить к господину свою силу? Мальчишка уселся на пятки, демонстрируя свою непреклонность. В глазах — уверенность и насмешка. И Майя вдруг догадалась — не сможет. Не подействует сила мага на сумера микото.

За спиной Джуна появились несколько мужчин в темных одеждах. Без оружия, но с воинственной решимостью надвигались они с двух сторон. Майя в панике оглядела комнату в поисках чего-нибудь тяжелого… Ами вскочил, загораживая ее, а Майя злорадно улыбнулась, услышав знакомый шорох и звон клинков, освобождающихся из ножен.

Ами на лету схватил оба меча, с азартом крутанул ими и встал в боевую позицию. Комната мгновенно опустела.

— Тэмаэ*! — зло сплюнул Ами и повернулся к Майе. — Ребенок! — радостно сообщил он и, увидев непонимающий, растерянный взгляд, бережно коснулся ладонью ее живота, потом лезвия клинка, тихо повторил: — Ребенок, защищает.

Тенси — ангел

Тамаэ — ублюдок