Тридцатое апреля

— Тебе обязательно ехать?

— Ну не начинай сначала, Костя, не надо. Обязательно, и ты это знаешь.

Настя досадливо высвободила руку из-под Костиного локтя. Теперь они шли рядом, но уже не вместе. Если сейчас остановиться, — подумал Костя, — она так и уйдет, упрямо цокая каблучками по асфальту. Правда, что ли остановиться? Он представил. Замедлил шаг, остановился. Когда она заметит, что его нет? И заметит ли вообще?

Грузная тетка налетела сзади, толкнула Костю бюстом в спину и пребольно саданула носком тяжелого ботинка по пятке, содрав с ноги кроссовок.

— Не, ну понаехали. Встанут столбом посередь дороги и клювом щелкают! — тетка привычным движением поправила бюстгальтер, видимо пострадавший в столкновении с Костиной спиной, крякнула и продолжила свой путь. Костя натянул на ногу кроссовок. На недавно белоснежном заднике его любимого Найка жирно чернел след теткиной резиновой подошвы. Словно тормозной путь фуры на асфальте трассы М4.

— Держи дистанцию, — с большим опозданием пробурчал Костя себе под нос. Никто его не услышал. Дама-большегруз была уже недосягаема. А Настин огонек ярко-рыжих волос мелькнул далеко впереди, и скрылся в подземном переходе на Пушкинской.

Вот именно, дистанцию. Самое то слово, — подумал Костя. Откуда она взялась между ним и Настей? Его рыжей зеленоглазой Настей. Теперь, скорее, уже трещина, которая быстро расползается, грозя превратиться в пропасть.

Домой, что ли? Костя потоптался в нерешительности. Ехать к Насте сейчас? Тогда зачем останавливался? Надо быть последовательным. Да и цветы полить не помешает. В Москве стояла уже не по-весеннему жаркая погода. Он не появлялся дома почти месяц, практически переехав к своей девушке. Невесте? Костя привык так думать. И вот опять эта ее странная встреча с подругами в Питере, которую Настя не в состоянии пропустить даже под угрозой разрыва с ним, с Костей. Как и в прошлый раз в конце апреля.

Костя вспомнил, что и тогда, перед ее поездкой, между ними словно черная кошка пробежала. Настя стала раздражительной, молчаливой и какой-то чужой. Но год назад все как-то прошло проще. Они еще не были так близки, как сейчас. Костя поворчал, Настя уехала, через день приехала и все пошло как прежде. Даже лучше, чем прежде. Они любили друг друга, в этом Костя не сомневался. Та размолвка совсем забылась.

Забылась бы, если бы не точное ее повторение год спустя, с календарной точностью. Настя опять чужая.

Дома, в своей холостяцкой однушке, Костя с грустью обнаружил, что не все пережили месячную сухую голодовку. Кактус (ну, конечно) и какой-то еще зеленый кустик, названия которого Костя не помнил, потому что никогда не знал, выглядели вполне живыми. А вот фикус приказал долго жить. Это было видно с первого взгляда на его поникшие листья-тряпочки.

— Эх, бедолаги, — Костя для очистки совести налил воды и в горшок мертвого фикуса. Залез в холодильник и выудил на свет из недр заросшей пушистыми кристаллами инея морозилки пачку пельменей «От Палыча». Вскрыл. Вроде нормальные. Да и что им будет в морозилке. Сто лет пролежат.

Костя наливал воду в кастрюлю, когда звякнул мобильный.

«Котик, миленький, не сердись. Я приеду завтра на Сапсане, не успеешь соскучиться. Поезд сегодня в полночь. Провожать не надо. ПыСы. Там будут только девочки, не волнуйся». И смайлик с сердечком.

Костя перечитал два раза, закрыл кран, посмотрел на часы. Успеет, если на такси. Ему вдруг очень захотелось проводить Настю. Мужик он или кто? Устроил истерику на ровном месте.

Он ерзал на заднем сидении желтенького Ситимобила. Двенадцатый час, а такие пробки. Ненавижу. Может сразу на вокзал? Нет, туда точно не успеть, а Настин дом уже рядом. Ну, наконец-то! Костя хлопнул дверцей Форда и побежал к подъезду. Посмотрел наверх. В окнах Настиной квартиры на шестом этаже было темно. Точно, опоздал.

Внезапно одна из створок окна открылась. За ней вторая. Через секунду он с ужасом увидел Настю. Она стояла на подоконнике. Ветер играл ее длинными распущенными рыжими волосами. Настя улыбалась.

Сердце Кости гулко ухнуло вниз и остановилось. Затем застучало в бешенном галопе.

— Нет! Стой! — Костя хотел крикнуть, но получился какой-то писк.

Настя коротко взглянула вниз, улыбнулась еще шире и сделала шаг вперед. Костя хотел закрыть лицо руками, но не смог пошевелиться. Он увидел, как Настя застыла на миг в воздухе, затем исчезла и стремительный огненный росчерк растаял высоко в черном небе.

Костя огляделся. Может он от ужаса не услышал звук падения, удар тела о землю? Но ночной двор был пуст. Костя нащупал в кармане ключ от Настиной квартиры и на ватных ногах поплелся к подъезду. Надо закрыть окно, — почему-то именно это дело казалось ему сейчас очень важным.

Тишину пустой квартиры нарушало только поскрипывание створки раскрытого окна, которую поднявшийся ветер то прикрывал, то вновь распахивал. Костя перегнулся через подоконник, еще раз сверху посмотрел вниз на пустой тротуар, вверх, на беззвездное московское небо, затем закрыл окно и задернул шторы. В каком-то трансе доковылял до кровати, лег на нее не расстилая, закрыл глаза и провалился в глубокий сон, больше похожий на обморок.

Разбудил его звук поворачивающегося ключа в замке входной двери. Через щель в задернутых шторах пробивалось яркое первомайское солнце. На пороге спальни появилась Настя. Она смотрела на Костю виновато улыбаясь.

— Я так и знала, что ты здесь. Видела тебя во дворе. Прости, это все Вальпургиева ночь. Нам нельзя ее пропускать. Никак. Да, я знаю, трудно любить ведьму. Но очень, очень приятно. Я тебе сейчас докажу.

Настя решительно шагнула к Косте, расстегивая пуговку на джинсах.

Через два часа, выдохшийся, но блаженно улыбающийся Костя, вдруг подскочил на кровати с круглыми от ужаса глазами.

— Что? — Настю напугал вид жениха.

— Черт, пельмени! Я их на столе оставил. Открытыми. В такую жару. Представляешь, что с ними будет? Соседи же полицию вызовут.