Терниями и кровью

Внешне это утро ничем не отличалось для Марины. Такой же теплый майский день, как и вчера. Проснувшись, она, как обычно, открыла один глаз и принялась изучать солнечные зайчики, прыгающие по стене из-за приоткрытых штор. Однако день сегодняшний был совершенно необыкновенным.

Сегодня был день Посвящения. День выбора, день становления, день великого причастия — и прочая муть, которой их пичкали на уроке истории магии. Более прагматичные учителя, типа Елены Георгиевны, наглядно объяснили им, что, по сути, выбор мало на что влияет. Свет или Тьма — все равно свои поступки каждый совершает сам. И сам несет ответственность. В конечном итоге, в мире, где разницы между светлыми и темными нет, где само понятие разделения практически утратило смысл, какая разница, куда податься? К тому же, опять-таки, как им объясняла ЕГ, выбор уже сделан. Они взрослые (ну, почти взрослые) люди, и за свои восемнадцать лет уже успели принять ту или иную сторону. Обряд Посвящения — скорее дань традиции, просто форм-фактор, закрепляющий их статус как полноценных магов, колдунов, ведьм и так далее.

Вчера она легла спать практически под утро, потому что дел оказалось неожиданно много. Подготовить платье, белье, подходящее случаю (да, она войдет во Врата обнаженной, но пока будет раздеваться, на нее ведь все будут пялиться, да и потом, после посвящения, они поедут в клуб, а там кто знает, как повернутся дела), выбрать прическу, макияж, повторить ритуал Посвящения (от нее мало что будет зависеть, но знать надо наизусть). В результате они с мамулей и Ирочкой, старшей сестрицей, весь вечер предавались воспоминаниям, как Посвящение прошло у них, а на саму подготовку пришлось пустить половину ночи. Ну да черт с ним, потом отоспимся. Все лето впереди, благо с работой вопрос уже решен: мамуля обещала освободить ей место помощницы порчеведа в своей конторе.

Неохотно оторвавшись от постели, Марина побрела в туалет. Дома никого не было, мама ушла на работу, как обычно, оставив завтрак на столе и записку на зеркале в ванной: "Дочерь моя, ешь, ибо еда есть жизнь. Твоя Мама". Скомкав записку и выбросив ее в унитаз, Марина стянула майку и трусы и уставилась на свое отражение в большом зеркале. Ну, да, грудь маловата, задница великовата, нос кривоват, но в целом — весьма, весьма. Уж на фоне толстожопой Сашки и плоской, как земная твердь, Таньки она будет выглядеть королевой. И Марк, который обещал заглянуть на посвящение (при воспоминании о Марке сладко заныло внизу живота) непременно обратит внимание именно на нее… Пригласить его в клуб с ними — дело техники, а дальше… Что будет дальше, она представить не успела. Зазвонил оставленный в комнате телефон. Скривив мордашку, Марина вышла из ванной и, после долгих поисков в бесконечных складках одеяла, наконец извлекла телефон. Тантан, или Татьяна.

— Ну?

— Привет! — жизнерадостный голос Танюхи вызывал икоту. — Ты готова? Ритуал выучила? Помнишь, во сколько надо приехать? Тебя довезут? А то смотри, мы с мамой...

— Помедленнее, кони. Ты че такая взбудораженная?

— Да ты че! Это же посвящение! Самый важный день, э..

— Бла-бла-бла. Ты че звонишь?

— Ммм… Да я, собсна, по делу.

Выслушав очередное тупорылое Танькино дело, и, как обычно, пообещав помочь (подруга детства же, как иначе), Марина кинула трубку и поскакала обратно в ванную. Своих дел — не разгрести.

Вечер накатился внезапно и стремительно, как понос от вокзальной шаурмы. Воспоминания о шаурме вызвали схожий эффект, даром, что она ничего так и не сьела — выпила стакан сока да и все. Это, наверное, от волнения. Казалось бы, чего волноваться, все уже определено и затерто до дыр, ее, как малое дитя, проведут за ручку, придержат и объяснят, что делать, даже будь она полной тупицей — на второй год никго не оставляют, все заходят во Врата и выходят обратно. Внутри никого не сьели. Ну, или Марина про такое не слыхала.

На площадку ее, как и планировалось, довезла Танина мама. Ее собственная матерь допоздна в клинике, сестрюля обещалась быть, но пока задерживалась, так что Марине приходилось скучать в гордом одиночестве неподалеку от Врат. Название-то какое, Врата… просто нагромождение камней в форме арки, с непонятными письменами. Даже дыхания магии не слышно. То ли дело, Настоящие Артефакты. Тот же Столп в академии — к нему даже подходить не надо, со ста метров уже чувствуешь. А тут… фигня какая-то. Может, и весь ритуал, на самом деле, просто туда-сюда пройти под камешками, и фигак — ты уже полноценная колдунья и молодец. А все рассказы — это так, чтобы их попугать лишний раз да напустить важности.

— Марина! — оторвавшись от собственных мыслей, Марина подняла голову и увидела сестру, которая (кто бы сомневался) притащилась со своей пассией, с которой, на этот раз (сто сорок седьмой) у нее все всерьез. Помахав рукой в ответ, Марина улыбнулась, но к сестре не пошла. Посвящение должно было начаться с минуты на минуту, а внутренний комок так и не собирался рассасываться. Проще было стоять на месте и изображать статую, чем куда-то идти и с кем-то разговаривать.

— Кхм-кхм… — громкий голос, искаженный помехами микрофона, раздался на всей площади. — Так, граждане заинтересованные, провожающим покинуть вагон, зрители за периметр, все участники по местам. Луна уже высоко, так что пора начинать.

Луна и впрямь была на загляденье — круглая, яркая, с кроваво-красным отблеском. Специально подкрашивают, что ли?

— Сегодня мы посвящаем в наши ряды этих юных дев и мужей. Все мы знаем, как важен и ответственен этот ритуал, поэтому прошу действовать организованно и внимательно слушать то, что я говорю.

Лысый мужик в светящейся синей мантии, взявший на себя роль распорядителя, был Марине очень хорошо знаком. Глава местного отделения Семилистника, сильнейший колдун в их области, чемпион страны по дуэлям без смертельной магии и прочая, прочая — Евгений Александрович Мухин собственной персоной. Обычно он представал перед зрителями в дорогих итальянских костюмах, сидя в кресле в своем офисе или стоя за кафедрой в Академии. Но по такому случаю решил выбраться на природу. Мудак тупорогий. Шесть раз отправлял ее на пересдачу по чертовой демонологии — кому она вообще сдалась? Марина уж точно не планировала строить карьеру среди высоколобых и очкастых.

— Господа посвящаемые, встаем возле красной линии. Да, вот так. Не прижимайтесь друг к другу, у вас еще вся ночь впереди. Хорошо. Зрителей прошу соблюдать тишину. Кхм-кхм… Итак. В эту ночь, в первое полнолуние после Бельтайна, мы собрались здесь, чтобы посвятить в наши ряды этих юных дев и мужей. Несмотря на свою юность, они доказали, что достойны встать рядом с нами.

При этих словах Марина почувствовала холодок, пробежавший по спине — а ведь и впрямь, в выпуске было больше двадцати человек, а их тут стоит едва ли дюжина. Кто-то уехал, кто-то проходит посвящение в кругу семьи… А всех ли студентов посвящают? Вот Гарик, который провалил половину экзаменов, наверняка никому оказался не нужен. И посвящать его, наверное, и смысла нет… От мыслей о судьбе непрошедших посвящение Марину отвлекла неожиданная иллюминация.

— Посвятить их нам помогут Врата.

На этих словах Врата ожили и начали светиться. Белый, синий, зеленый, черный свет окутывали их, искажая контуры, превращая нагромождение камней в затянутую дымкой исполинскую дверь. Теперь да… Теперь дыхание Магии ощущалось, да еще как!

— Думаю, все собравшиеся в курсе, как проходит Посвящение, но, на всякий случай, напоминаю. Все эти девы и мужи пройдут во Врата. Внутри они примут свою суть, примут сторону, сделают выбор — и вернутся к нам, обновленными и не изменившимися. Что ждет их внутри — им знать еще не дано.

Этот вопрос Марину весьма интересовал и даже смущал. Почему-то, на прямой вопрос о том, что же происходит во время Посвящения, мама с Иринкой переглянулись, а потом мама сбивчиво начала рассказывать о том, что ей предстоит узнать это самой, а объяснить… не то чтобы запрещено, просто они не могут, вот и все. Ничего не поняв из ее слов, Марина, тем не менее, внутренне была готова ко всему. Уж если даже мысль о том, что придется раздеваться догола перед толпой зрителей ее больше не пугала — с остыльным она как-нибудь справится.

— Прежде, чем вы войдете во врата, я призываю вас. Примите свою суть. Примите сторону. Сила не знает ни добра, ни зла. Вы не изменитесь от выбора тьмы. Мы темные — но мы не злые. Мы так же любим, ненавидим, прощаем и презираем. Мы такие же, как и все. Присоединяйтесь к нам, вы получите силу, возможности, верных друзей и могущественных союзников. Придите к нам, и вряд ли вы когда-нибудь пожалеете об этом.

На последних словах он улыбнулся, смягчая пафос своей речи. Ну да, надо же говорить что-то торжественное. Не скажет же он, что вы, дети-придурки, один хер выберете тьму, потому что все мысли у вас или между ног, или в кошельке. И то, и другое со светом или тьмой соотносится ровно никак, а потому любая балбесина спокойно вливается в нестройные ряды темных и живет себе дальше, как ни в чем не бывало.

— Не будем тянуть. Ритуал прост — вам надо лишь войти во Врата. Обнаженными — Вратам нужна лишь ваша суть, но не ваша одежда. Раздевайтесь.

Нерешительно потоптавшись, Марина отринула сомнения и начала стягивать платье. Расстегнув молнию (для чего пришлось сложиться почти пополам), она уже начала снимать его, как вдруг, откуда-то со зрительской зоны раздался хриплый голос незнакомого ей мужика, судя по седине и морщинам — весьма почтенного возраста.

— Все прекрасно, Евген Саныч, а другую сторону слушать не будем, что ли? Ритуал, все же..

Евген Саныч поморщился, словно кто-то испортил воздух на светском рауте, но переборол себя и, сладко улыбнувшись, повернулся куда-то в сторону врат, и, елейным голосом, поинтересовался:

— Желаете что-нибудь сказать… коллега?

Марина перестала сражаться с платьем и замерла, как и все ее соратники. Справа от Мухина, почти под самыми Вратами, неожиданно успешно сливаясь с тенью, кто-то сидел. После слов Мухина он медленно, словно нехотя поднял голову и посмотрел на стоящих перед ним полуголых юношей и девушек, и Марина с содроганием увидела, что, несмотря на то, что его фигура была едва различима во тьме, глаза его светились неестественным голубоватым светом.

Обведя взглядом стоящих перед ним, он тихо заговорил.

— Не верьте тому, что он говорил. Власть и могущество… у всего есть цена. Бывает, что ее платите вы, бывает, что ее платят те, кто рядом с вами, бывает, платят те, кого вы вообще не знаете. Но платят всегда. Он не обманул вас, но не сказал всей правды. Я не буду разубеждать вас принимать дело тьмы. Нельзя убедить перестать быть темным.

Свет… Если вам дорого ваше счастье, если дороги жизни и любовь ваших близких, если вы хотите прожить хорошую, полноценную человеческую жизнь, завести семью и детей, жить рядом с теми, кого вы любите и кто любит вас… Не выбирайте свет. Если выберете — обратной дороги не будет. Это и будет моим к вам призывом. Не выбирайте свет.

После его слов повисла гнетущая тишина… И это он так агитирует? Что значит, не будет разубеждать? А нафиг он вообще тогда здесь? И как это, не выбирайте? А как же борьба за добро и справедливость?

— Вы услышали другую сторону. Выбор за вами. Вперед, и возвращайтесь.

Окончательно раздевшись, и, неловко прикрываясь руками, Марина встала в вереницу (и тут очереди, блин) шагающих во врата. Один за другим идущие перед ней исчезали в разноцветном тумане… И вот настал ее черед.

Туман. Везде. Вокруг. Обманывающий зрение, слух, осязание. Зыбкая материя, не принимающая знакомой формы, не старающаяся стать… чем-то. Всего лишь туман. И чуть более плотные тени, человеческие тени. Те, кто вошел во врата вместе с ней. Они рядом, но бесконечно далеко друг от друга. Каждый делает выбор сам.

Ну и где тут можно проголосовать? Марина зябко поежилась и обхватила себя руками за плечи, оглядываясь по сторонам. Она ожидала чего угодно, но не туманного нихрена. Она думала, что тут будет какой-нибудь мега-судья, который разберет по косточкам все ее поступки, начиная от воровства конфет в детском садике до подбрасывания использованных презервативов в рюкзак школьной неприятельницы, ну или хотя бы две дороги, светлая и темная, одна с пиками точеными, другая… кхм. Как выбрать-то?

— Как выбрать-то? — спросила она вслух. Становилось и впрямь прохладно. Больше от нежелания просто стоять на месте, чем в качестве осмысленного действия. Марина побрела в произвольном направлении. Ее начинал покусывать страх. А вдруг она и впрямь сделала что-то не так? Или произошла ошибка, и ее закинуло куда-то не туда, и теперь она вечно будет блуждать в этом тумане? Если она не слышала о том, что кто-то не вернулся из Врат, это вовсе не значит, что такого не было...

Впереди что-то изменилось. Появилось нечто, чего не было раньше. Что-то, имеющее форму. Правильные геометрические углы. Прямые линии. Что-то, за что цеплялся глаз.

Ускорившись, Марина быстро начала приближаться к непонятному объекту, но, не дойдя до него метров двадцать, остановилась. Что за нахер..

Перед ней был стул. Нет, не из задачи про два стула, будь она неладна. Хотя как посмотреть… на стуле сидел… человек? Ну, примерно как деревянноесиденье величиной с грузовик может быть стулом, так и это странное нечто может называться человеком. К стулу он был привязан… Цепями? Веревками? Колючей проволокой? Нечто с шипами, которое врезалось в тело человека. Ранило его.

Марину передернуло. Это что, какое-то испытание? Преодолевая страх и отвращение, она двинулась вперед. С каждым шагом она различала новые детали. Шипастое нечто и впрямь было с сиденьем непонятного гиганта единым целым. Перед ним, на небольшом каменном постаменте, стояла металлическая чаша, наполовину заполненнная… кровью?

Кровью сидящего перед ней. Кровью, стекающей по колючим лозам растения, которое истязало сидящего. В этот миг Марина четко поняла, что ей надо сделать. В самом факте пития крови для нее ничего нового не было, стандартный прием для ведьмы. Начиная от медицинских целей и анализа, до самого грубого и примитивного способа немного восполнить магическую энергию.

Но что-то ее удерживало. Она стояла на месте и смотрела, как плотные серые тени одна за другой подходят, преклоняют колени и испивают из чаши, растворяясь после этого в тумане. Ей следовало поступить так же… Ну че ты встала, Марина? Жить тут собралась?

Она оторвала взгляд от чаши и вниамтельно посмотрела на сидящего исполина. Его глаза были закрыты, лицо спокойно. Он, казалось, не обращал внимания на свои муки, принимал их как должное. Может, ему и не больно? Может, он вообще садо-мазо?

Каким-то внутренним чувством она ощутила, что это не так. Что он страдает. Что ему больно, каждую секунду, каждый миг он невыносимо страдает. И обречен страдать вечно.

На бесконечно долгое мгновение его боль охватила ее, выворачивая наизнанку, пронзая ее, сжигая в ледяном огне… Наваждение отступило так же, как и пришло. Если это лишь слабый отзвук, что же ощущает Он?

Повинуясь неосознанному устремлению, Марина двинулась вперед. Минуя чашу, взобралась на сиденье, стараясь не касаться его обнаженного израненного тела, и попыталась вытащить шип из его ноги. Боль тут же вернулась, не такая сильная, но гораздо более реальная — каждое касание этого страшного растения причиняло ей муку, все ее существо молило о том, чтобы она прекратила, чтобы отпустила лозу, чтобы не пыталась… Преодолевая боль и собственные сомнения, она рывком вытащила один шип из его ноги. Один из бесконечного множества, но и это стоило ей неимоверных усилий — по ее рукам текла кровь, ее собственная вперемешку с кровью гиганта, она вся дрожала, и боль… боль теперь не уходила. Слабый отголосок той боли, теперь она осталась с ней.

Возвращение было сродни пробуждению. Вот она стоит возле гиганта, а вот уже лежит ничком на асфальте рядом с Вратами. Ночь, звездное небо, кроваво-красная луна… и десятки взглядов, устремленные на нее.

Тишина, нарушаемая лишь тихими перешептываниями из прикрываемых руками ртов. Взгляды, полные ужаса и сострадания. Будто она скоро умрет, но об этом знают все кроме нее. Будто она уже перешла грань, отделившую ее от остальных.

Первая попытка подняться не увенчалась успехом — опираться на изрезанные руки было явной глупостью, с громким стоном Марина повалилась обратно на асфальт. Хотелось заплакать, и чтобы пришла мама и погладила по голове, и сказала, что все позади и все будет хорошо… Хотелось, чтобы хоть кто-нибудь подошел, помог ей подняться и сказал, что все будет хорошо.

Почувствовав на себе горящий взгляд, она посмотрела вверх и увидела светящиеся голубые глаза на покрытом тенью лице. Он смотрел на нее не так, как другие, не с ужасом и не с состраданием. Она неожиданно отчетливо увидела жуткие шрамы на его ладонях, и ей снова захотелось зареветь. А он продолжал стоять и молча смотреть на нее. Наконец, он сделал шаг… и прошел мимо нее, обронив лишь одну фразу.

— Ну и дура.