Страшная погоня 3

Надгробный мрамор, как уже упоминалось, был «не первой свежести». Пополам и немного наискось его рассекала глубокая ломаная трещина — последствие неравномерной просадки почвы. Таких треснутых надгробий вокруг было сколько угодно, но это как-то по-особому бросалась в глаза. Да и вид самой трещины казался несколько странным. Местами она раскрывалась настолько широко, что в неё запросто можно было засунуть палец и даже руку…

Но в первую, конечно, очередь наше внимание привлекла надгробная надпись, немало нас озадачившая при первом прочтении. INCIDIS IN SCYLLAM CUPIENS VITARE CHARYBDIM. /«Ты встречаешь Сциллу, желая избежать Харибду» /лат./ Что это могло означать? И что имела в виду госпожа Бубастис, уверяя, что плита послужит нам хорошим указателем? — недоумевали мы. — Намёк на какую составляющую был сокрыт во фразе, построенной столь витиеватым образом?..

«Какое удивительное, ни на что не похожее словосочетание, — задумчиво произнёс Нильфомил, знавший латынь лучше, чем я. — Мне лично встречались эпитафии более пространные и мудрёные, но такого читать ещё не приходилось. Истина, как говорили древние, лежит на дне глубокого колодца, шахта которого озарена яркими огнями заблуждений».

Мой друг любил изъясняться загадками. Я не знал, что ему ответить, но пока пытался сам докопаться до истины, по лицу товарища пробежала странная тень. Неожиданно встрепенувшись, он указал на трещину, что-то воскликнув при этом. Я не разобрал его слов и опомнился лишь тогда, когда Нильфомил потянулся к трещине рукой, словно намереваясь достать из неё что-то… Ему почудилось, что в глубине раскола блеснули крохотные зелёные огоньки, и оградник сдуру решил, что там лежит нефритовое колье, давно уже утерянное нами…

Я хотел крикнуть, чтоб он не прикасался к надгробию, но горло моё перехватила спазма! В тот момент я заметил одну деталь, заставившую меня буквально задохнуться от ужаса! По краям мраморной плиты вдруг начали вздуваться, расползаясь во все стороны, огромные чёрные пузыри, похожие на гнойные нарывы прокажённого. Ледяное омерзение пронзило меня насквозь! Уж кто-кто, а я-то хорошо знал, что означает эта примета! Эти взбухшие, готовые вот-вот лопнуть, пузыри-нарывы указывали на несомненную и смертельно опасную близость Белой Улитки. Мерзкая тварь находилась где-то совсем рядом; она, быть может, затаилась в густом папоротнике, но, скорее всего, залегла под этой самой плитой в ожидании нас… На все догадки— измышления у меня ушло не более трёх секунд, но и этого оказалось слишком много. Почти тут же прозвучал истошный душераздирающий вопль, и я увидел, как Нильфомил забился у надгробия, словно птица, попавшая в силки. Коварная расщелина, едва он сунул в неё руку, тотчас сомкнулась на его запястье!..

Если б не вздувшиеся гнойники на мраморных гранях, я бы мог подумать, что кисть руки неудачно застряла в зазубринах излома, и приятель орёт скорее от боли, чем от ужаса. Теперь же не оставалось никаких сомнений в том, что нам была выставлена ловушка — адский капкан, с необычайной лёгкостью захвативший первую свою жертву. Дьявольское хитроумие неодолимо премудростью человека!

За доли секунды всё поменялось непостижимым образом! Не имея возможности освободиться, Нильфомил, рыдая, умолял меня помочь ему — но что я мог сделать?! Браться раздвигать голыми руками мраморные тиски было глупо — количество пойманных жертв сразу бы удвоилось. Необходимо было срочно найти рычаг, длинный и жёсткий, с помощью которого удалось бы разомкнуть каменные челюсти. Однако где его возьмёшь, этот рычаг?!

Неподалёку, в кустах дикого шиповника, виднелись секции поваленной ограды с торчащими в разные стороны железными прутьями. Это было как раз то, что нужно! Без колебаний бросился я в самую гущу шиповника, невзирая на уколы острых колючек, схватился за первый попавшийся стержень, тащил и дёргал его в разные стороны до тех пор, пока тот не вывалился из гнезда. Это была несомненная удача, сулящая спасение нам обоим! Но когда я, минут пять спустя, с рычагом в руках вернулся назад, мне открылась невероятная картина!..

Ни Нильфомила, ни могильной плиты, защемившей его руку, больше не существовало! На этом месте зияла огромная яма, из глубин которой поднимались смрадные испарения. Словно целый участок земли разом вдруг бесшумно просел, уйдя в глубокие таинственные недра, в бездонный провал, опустившись на дно гиблого подземного озера, куда впадают чёрные воды Стикса. И более — ничего, что могло хоть как-то прояснить ситуацию…

Потрясение моё не передать никакими словами. Первую минуту, не отдавая себе отчёта, я даже вознамерился было спрыгнуть в яму, чтобы помочь другу, но в последний момент спохватился. Стало ясно, что, оказавшись там, назад я уже вряд выберусь. Дно провала было затянуто непроницаемым, клокочущим туманом, в котором, похоже, растворился без остатка мой бедный друг. Ни единого звука не выходило наружу из бурлящей котловины, ни стона, ни вздоха не доносилось до моих ушей. И как ни напрягал я зрение, мне ничего не удалось различить в густых чернильных разводах…

Испарения, поднимавшиеся из неведомых глубин, были тяжелы и удушливы. Они вызывали расслабленно-сонное состояние, притупляя разум, ослабляя волю. Я стоял почти на самом краю, опасно балансируя, и слабость, охватившая меня, едва не сыграла со мной злую шутку. Ноги начали подкашиваться, голова закружилась, а сил встряхнуться и отступить назад не было. Бездонная дымящаяся каверна, как магнит, притягивала к себе. Одно неверное движение — и я мог запросто свалился вниз, разделив тем самым судьбу несчастного Нильфомила…

Но мне повезло больше, чем ему. Не иначе как ангел-хранитель вовремя оттолкнул меня от мерзкой клоаки и, протащив за шиворот через препоны погребальных развалин, выбросил обратно на центральную аллею. Каким образом меня опять занесло туда — объяснить невозможно, но едва передо мной вновь открылся путь к спасению, я почувствовал небывалый прилив сил…

Всю усталость мою как рукой сняло. Словно заяц, понёсся я по залитой лунным светом аллее по направлению к выходу, а в голове беспрестанно стучало: «Для чего госпожа Бубастис направила нас туда? Зачем? Почему?» Ведь, посылая к плите как к верному ориентиру, она обрекала нас на верную гибель! Неужели это было сделано преднамеренно?! Но с какой целью?.. О некоей мистической связи госпожи Бубастис с Белой Улиткой мне приходилось слышать не раз, но раньше всё это представлялось маловероятным и надуманным. Такие слухи вполне могли распустить недоброжелатели господина директора кладбища, коих было великое множество. Теперь многое подлежало переосмыслению… Впрочем, сейчас думать не хотелось ни о чём. Только одна мысль владела мной — поскорее бы добраться до выхода…

И вдруг бег мой прервался. Я замер на месте так, словно на полном ходу ткнулся лбом в невидимую стену…

Шагах в двадцати впереди меня стояла знакомая инвалидная коляска, отороченная чёрным плюмажем. На этот раз она никуда не ехала, а стояла на месте неподвижно, словно ожидая нашего возвращения. Её таинственной обитательнице как будто интересно было узнать, чем окончился наш поход.

«Послушайте, сударыня, ваш совет сослужил нам дурную службу, — задыхаясь скорее от волнения, чем от быстрого бега, крикнул я. — Только что мой друг провалился под землю вместе с вашей плитой-указателем, будь она трижды проклята! Бедняга отправился прямиком в ад, не получив никаких гарантий на благополучное возвращение… Поймите правильно, сударыня, я не хочу ни в чём обвинять вас голословно, но, невзирая на то высокое положение, которое занимает ваш внук, вправе призвать вас к ответу…»

Всё во мне кипело и бурлило, взывая к акту справедливости. Исполненный благородного негодования, я сделал было шаг вперёд, но остановился. Неподвижность коляски показалась весьма подозрительной. Она располагалась поперёк дороги так, словно желала преградить мне путь. Тут же я заметил, что и слуг, толкавших экипаж, нигде не видно. Неужели Бубастис отпустила их? Но куда и зачем? Коляска была повёрнута ко мне задней своей частью, и я не имел возможности разглядеть, что происходит в её глубине…

Страшна, друзья мои, инвалидная коляска, неподвижно стоящая на заброшенном кладбище в ночь полнолуния! Она подобна причудливому надгробному монументу, установленному по странной прихоти архитектора на центральной аллее, окружённая синим облаком могильных грёз и сновидений. В её мнимой неподвижности кроется сгусток чудовищных красок, готовых в любой миг выплеснуться наружу и заиграть дьявольскими переливами, заполнив пространство субстанциями, не имеющими материального происхождения. Её безжизненность исполнена грозного величия; своей неподвижностью она внушает страх больший, нежели бы она мчалась на вас с агрессией боевой колесницы.

Тут же я заметил, что коляска не так уж неподвижна, какой казалась вначале. Время от времени она подрагивала, как если бы сидящая в ней сдерживала приступы одолевающего её кашля или же совершала одиночные и безуспешные попытки подняться со своего места…

Как ни страшила меня коляска своей безмолвно-дрожащей неподвижностью, как ни сопротивлялось здравомыслие рассудка алчности любопытства, последнее всё же одержало верх. В конце концов, что значат соображения здравого смысла, когда уже преодолён и оставлен далеко позади барьер разумной осторожности?!..

Короче говоря, прячась за ветвями придорожного ольховника, я забежал немного вперёд и, обогнув коляску, заглянул под тент…

Боже правый, зачем я это сделал?! Увиденное не успело помутить мой рассудок лишь потому, что в тот же миг яркий диск Луны спрятался под большой косматой тучей, и всё вокруг покрылось спасительной тьмой. Пара лишних секунд наблюдения наверняка превратили бы меня в слабоумного идиота! В памяти сохранился мельком сделанный оттиск, поверхностный набросок, смутный эскиз — однако и этого вполне достаточно… Принято считать, что в зрачках жертвы запечатлевается лик убийцы. Но какой и чей образ, скажите на милость, разглядели бы в моих глазах, если б моё сердце не выдержало, и я бы упал, бездыханный, прямо там, на месте своего несчастливого наблюдения?! Какое название подобрали бы фантазму, отразившемуся в моих глазах?.. Оскал Бездны? Анатомия Чёрной Воронки? Не знаю, не знаю… Могу добавить одно: тогда мне довелось увидеть то, что замораживает в жилах самую горячую и пылкую кровь, и от чего волосы на голове за минуту покрываются светлым серебром...

— Господи! Да к чему же все эти лирические отступления про волосы и про кровь?! Какая в них польза?! — услышал я взволнованный голос Гекаты и невольно поразился горячности своей невесты: от её выдержки и самообладания, которыми она всегда так гордилась, не осталось и следа. — Как вам не стыдно, уважаемый Эмпедокл?! Не мучьте меня! Из-за чего сотрясалась коляска, немедленно скажите. Если вы связаны каким-то тайным заклятием, дьявольским условием — можете смело его нарушить! Нет таких границ и пределов, которые не стоило бы преступить ради истины!

Было слышно, как довольно запыхтел в ответ Гробовщик. Ему явно импонировала порывистость девушки.

— Поверьте, госпожа Геката, — добродушно закашлялся он. — Все пределы и границы, положенные мне свыше, давно уже преодолены. И если бы я по-настоящему дорожил хоть одним обстоятельством, связывающим мой язык, вы не услышали бы от меня ни единого слова. Но многое меняется, и книга чудесных открытий обрастает зачастую форзацами диких противоречий… При всех мыслимых и немыслимых сочетаниях живого-неживого, при всех допустимых комбинациях разумного-неразумного никто не в силах даже приблизительно набросать картину того, что скрывалось в глубине инвалидной коляски.

Из-за чего вздрагивала коляска? Предположение, сделанное вскользь. Образ, растаявший в тумане. Любой чёткий ответ рассыпается здесь на мелкие осколки, как вдребезги разбитое зеркало…Прежде, госпожа Геката, я хотел бы указать на одно обстоятельство, которым нельзя пренебречь и которое собираюсь открыть вам прежде, чем перейду к рассказу…

Но рассказ всё же был прерван. Гробовщику так и не удалось раскрыть своё таинственное обстоятельство. Внизу, в партере главного зала, снова возникло всеобщее оживление, сопровождаемое на этот раз усиленной иллюминацией и эффектными пиротехническими трюками. Так всколыхнуть всё сообщество могла лишь какая-нибудь из ряда вон выходящая новость. Потом до нас донеслись громкие, возбуждённые голоса, обсуждавшие прибытие какой-то очень важной персоны. Шум продолжал нарастать, и вскоре торжественный гул фанфар, зазвучавших на предельном forte, возвестил о появлении последнего гостя, почётного и долгожданного, истинного виновника бесконечной задержки концерта.

Дождавшись, когда в зале станет тише, церемониймейстер взобрался на пьедестал, предназначавшийся победителям конкурсов, и хорошо поставленным голосом объявил, что на пиршество прибыла бабушка уважаемого юбиляра, почтенная госпожа Бубастис, пожелавшая лично поздравить внука со знаменательной датой…