Страшная погоня 2

-… Это была самая долгая, тяжёлая, изнурительная и вместе с тем самая бестолковая погоня в моей жизни, — продолжал неторопливо рокотать Эмпедокл, всё более завладевая вниманием моей невесты. — Не иначе как лукавый подбил нас на это безрассудство. В здравом уме на такое не решится никто. А я вот поддался искушению, ну и последствия, как вы сами увидите, не заставили себя долго ждать… Правда, тогда ни я, ни мой алчный друг ни о чём таком не думали… Широкая блестящая полоса клейкой, густой слизи манила нас за собой. Извиваясь между кустами и могилами, она виляла при этом так, словно пыталась запутать своих преследователей, а иногда даже пугала какой-то тонко продуманной виртуозностью. Сами того не замечая, мы вступили в самую заброшенную, практически не посещаемую часть кладбища, где царило полное запустение, и где буйство сорняковой поросли достигало таких тропических размеров, что сами захоронения едва просматривались среди них. След Улитки то и дело терялся в густой траве, однако, следуя тому чутью, которое неумолимо ведёт заплутавшего путника к верной гибели, мы продолжали упрямо двигаться вперёд и вновь выходили на порочную слизистую тропу…

В этот момент нам всем пришлось прерваться. Замолчал даже Гробовщик, не реагировавший до того ни на какие посторонние звуковые эффекты. Где-то снаружи, за гранитными стенами усыпальницы, раздалось вдруг звонкое и протяжное пение фанфар. Трубы звучали отдалённо, но очень торжественно и величаво, постепенно приближаясь. Такая занимательная интродукция могла означать лишь одно: на пиршество готовится прибыть какой-то очень важный и почётный гость, чей визит был заранее запланирован устроителями банкета. Внизу, над столами, прокатилась волна необычного оживления, которая невольно привлекла наше внимание. Заинтересовавшись, я спросил Льюиса, кого ещё следует ожидать этой ночью: по моему мнению, все приглашённые на бал уже собрались. Однако даже мой друг, который всегда был в курсе всего, ничего не смог сказать на этот счёт.

Фанфары трубили не смолкая, в их нарастающем гуле будто слышалось некое предостережение, тайный намёк на предстоящее развитие событий. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Благодаря общению с Льюисом я настроился таким образом, что недобрые знамения виделись мне уже в любой мелочи.

— …Продираться сквозь такие дебри, сами понимаете, было очень непросто, и довольно скоро я пожалел, что позволил втянуть себя в это дело, — после долгой паузы донёсся до меня густой бас гробовщика, и я, забыв про всё на свете, вновь поспешил обратиться в слух. — Помимо усталости тому способствовали сумерки, сгустившиеся как-то очень рано и значительно усложнившие наш и без того трудный путь. Тем не менее, я предпочитал помалкивать, стыдясь своей слабости и не желая казаться малодушным в глазах приятеля.

Однако, спустя некоторое время, дело приняло неожиданный оборот. След Улитки исчез окончательно, растворившись в густой растительности, а мы, покружив немного впустую, вышли на странного вида проторенную дорогу, не имевшую, казалось, ни начала, ни конца. И здесь уже нам пришлось остановиться…

Мы не сразу узнали этот путь. От главных ворот кладбища начиналась широкая парадная аллея, обсаженная чёрными кипарисами. Она вела через все части и секции Некрополя, деля обширную кладбищенскую территорию примерно на две равные половины. Но если в центральной части аллея имела вид приличный и ухоженный, то здесь, поменяв стройные кипарисы на раскидистые вязы и тополя, вздыбившись ухабами, напоминала скорее заросшую лесную просеку.

К тому времени я успел окончательно охладеть к нашей затее. Мне уже было на всё наплевать. Если я и не бросил своего товарища до сих пор, то лишь потому, что не имел желания бродить в одиночку по этим диким местам. Теперь же, когда перед нами открылся прямой путь к выходу, настала пора объясниться начистоту.

Сразу дав понять, что на мою поддержку рассчитывать больше не следует, я демонстративно уселся на придорожный камень и объявил, что мы совершаем губительное безрассудство, о чём нас и предупреждал Адомастр. Конечно, всем известно, что Белая Улитка обретает полную силу и власть лишь по чётным полнолуниям високосных годов, но здесь, в конце концов, её владения, её стихия; мы же мало того, что пробудили эту насекомо-рептилию от четырёхлетней спячки и согнали с насиженного места, так ещё и преследуем её, намереваясь поймать как ценный экземпляр. Вряд ли это придётся ей по вкусу. Наши амбиции могут нам очень дорого обойтись. В конце концов, кому, как не мне, знать, во что может вылиться ярость Белой Улитки.

— Послушайте, Нильфомил, — примирительно сказал я, делая последнюю попытку склонить приятеля на свою сторону, — раз уж нам посчастливилось выбраться на центральную аллею, давайте, пока не поздно, повернём к воротам. Всё равно мы потеряли след, по которому шли, и, готов поклясться, за несколько миль вокруг не найдётся ни единой живой души, способной указать нам местонахождение Белой Улитки…

Нильфомил не успел мне ответить. В тот самый момент на дороге послышался непонятный, нарастающий шум. Стук шагов и скрип колёс, раздавшиеся совсем неподалёку, заставили нас замереть, затаив дыхание. Напомню, это было совсем не то время, когда на кладбище можно встретить припозднившегося посетителя или заработавшегося землекопа. А ничто так не настораживает, как звуки человеческого присутствия именно там, где его менее всего ожидаешь обнаружить.

Обернувшись, мы увидели двигавшееся прямо на нас странное передвижное средство впечатляющих размеров, которое при ближайшем рассмотрении оказалось огромной инвалидной коляской, отороченной чёрным плюмажем. Откуда на кладбище ночью может взяться инвалидная коляска? — наверняка спросите вы. Ответ очень прост. В коляске сидела бабушка директора кладбища, почтенная госпожа Бубастис, имевшая обыкновение совершать в этих местах свой вечерний променад перед сном; говорили, что ей нравится раскатывать по кипарисовой аллее при полной Луне.

О, госпожа Бубастис — в высшей степени оригинальная особа, о которой есть что порассказать! О капризах и прихотях этой фундаментальной госпожи ходят легенды. А в этой её странной особенности кататься по аллее в полнолуние кроется — /так утверждают многие/ — редкая разновидность ЛУНАТИЗМА. И подозрения эти отнюдь не беспочвенны. Есть в облике и манерах замечательной старухи что-то изысканно лунное. Скажем так, лик полной Луны со всеми её «морями» и «цирками», особенно хорошо заметными в период максимального сближения Земли со своим спутником, имеет немало общего с круглой бледно-жёлтой физиономией госпожи Бубастис. Вообще она большая чудачка, эта бабушка директора кладбища! Инвалидная коляска старухи сделана в виде колесницы Прозерпины и Плутона, мифических властителей преисподней, а слуги, толкающие экипаж, облачены в причудливые тёмные одеяния, что делает их похожими на Демонов Смерти, влекущих душу грешника прямиком в ад.

Словно загипнотизированные наблюдали мы за приближением невероятной коляски. «Демоны Смерти» катили её достаточно резво, в молчании, исполненном тайного значения. Когда инвалидный экипаж поравнялся с нами, мы с другом низко склонились в знак приветствия и даже сняли головные уборы, стараясь выказать как можно больше почтения к бабушке нашего директора. Госпожа Бубастис, судя по всему, также была удивлена встречей с нами. Она велела слугам остановиться и, внимательно оглядев нас, довольно сурово спросила, что мы здесь делаем в такое время. Язык плохо меня слушался, но отвечать всё же пришлось мне: мой друг вообще лишился дара речи.

Выслушав мой сбивчивый ответ, госпожа Бубастис с сомнением покачала головой.

— Непростое дело затеяли вы, молодые люди, — сказала она, подумав. — Такие ночные погони сопряжены с трудностями определённого характера, о которых вы даже представления не имеете. Минут пять тому назад я заметила в придорожных кустах большой серый скользкий мешок, который передвигался сам по себе, колыхаясь при этом так, будто весь до краёв был наполнен ртутью. Из него в разные стороны торчали безобразные отростки, похожие на человеческие руки и ноги, но мешку они явно были не нужны. Я сразу догадалась, что передо мной Белая Улитка! Было понятно, что в силу необъяснимых причин она покинула своё насиженное место и пытается уползти куда-нибудь подальше, чтобы отыскать себе новую нору и поскорее залечь в неё. В таком полусонном состоянии Улитка, конечно, слаба, но не так беспомощна, как может показаться на первый взгляд! Однако, если вы полны решимости следовать за ней — / а похоже на то, что это именно так/ — вам не обойтись без моей поддержки, — госпожа Бубастис говорила негромко, но с такой силой убеждения, что, казалось, доводы, приводимые ею, сами созревают и рождаются в наших головах. — Сейчас сворачивайте с аллеи и идите строго на северо-запад так, чтобы Луна светила вам сзади в левое ухо. Пройдя примерно три сотни шагов, вы выйдете к большому мраморному надгробию, окружённому высоким папоротником. На поверхности плиты будет высечена надпись «INCIDIS IN SCYLLAM CUPIENS VITARE CHARYBDIM » /«Ты встречаешь Сциллу, желая избежать Харибду» /лат./, а в глубокой трещине, рассекающей могильный камень поперёк, таится ответ на ваш вопрос. Немногим дано понимать голос деревьев и трав, ещё меньше тех, кто способен внимать камням и минералам, но уж буквально считанные единицы могут распознавать язык могильной символики. Почему-то мне сдаётся, что вы именно из числа последних. Уверенно подходите к надгробию, молодые люди, отбросив всякий страх. Поверьте, лучшего указателя вам здесь не найти и большей подсказки вам никто не даст.

Совет был дан тоном, исключающим все возражения, равно как и любые формы отказа. Нам ничего не оставалось, как, поблагодарив госпожу Бубастис, повернуть в указанную сторону. Сейчас я счёл за лучшее вновь присоединиться к другу, но вовсе не потому, что вновь загорелся идеей преследования. Очень не хотелось оставаться на аллее наедине с бабушкой господина Неффа: слишком долгое общение с этой фантастической дамой вводило некоторых в состояние магнетического транса, от которого потом трудно было избавиться. Тропа, указанная нам, оказалась такой же труднопроходимой, как и прежде, тем не менее, в точности соблюдая полученные инструкции, мы вскоре вышли к мраморному надгробию, чьи внушительные размеры скрывались под пышными листьями папоротника и болиголова.

Цель в первом своём приближении была достигнута. От усталости мы едва держались на ногах, тем не менее, засучив рукава, сразу принялись очищать надгробие от сорняков. Унылый, монотонный труд, лишённый радости плодотворного созидания. Но когда работа по расчистке была завершена, и мы получили возможность обозреть плиту в её первозданном виде, то на замшелой, изъеденной ветрами и дождём, мраморной поверхности смогли прочесть:

«INCIDIS IN SCYLLAM CUPIENS VITARE CHARYBDIM».

Это было то, о чём говорила госпожа Бубастис.

Высеченные в камне, слова эти производили более гнетущее впечатление. От них веяло ледяным холодом безнадёжной обречённости…