Саша

На журнальном столике в гостиной стояла узкая высокая ваза с белыми лилиями. От крупных изящных цветков тянулся густой аромат, окутывая комнату сладким дурманящим запахом. Когда Саша заходил в гостиную перед сном, ему казалось, что лилии чуть светятся в темноте, словно тропические ночные бабочки. Цветы будили в нем неопределенные чувства и желания, воспоминания, которых не было и не могло быть в его жизни. Цветы были нежными и очень прохладными на ощупь, он остро чувствовал их женскую природу. Он удивлялся свежести, все еще присущей им спустя две недели, словно лилии были неподвластны времени и жили по известным только им законам. Он думал над их тайной и загадкой появления у них в квартире. Бабушка на вопрос, кто их принес, рассеянно сказала, что не помнит, может, Валерка (мать Саши) или Сонька (ее вторая дочь). Ответ его вполне устроил, он говорил о том, что она не знает, откуда в их квартире взялись цветы, что делало их еще более таинственными и привлекательными. Он задумывался о смысле их появления, зная, что в жизни ничего не происходит просто так. Он видел в цветах некий тайный знак, обращенный к нему непосредственно. Вот уже несколько дней подряд он летел после школы домой, нигде не задерживаясь, и чем бы ни занимался, всегда находил минутку, чтобы заглянуть в гостиную и вдохнуть тяжелый сладкий запах цветов.

Однажды он пришел сюда на цыпочках, двигаясь тихонько, чтобы не разбудить похрапывающую у себя в спальне бабушку. Он сел в кресло и долго, пристально смотрел на цветы, пока ему, наконец, не почудилось, что их свечение стало ярче и интенсивнее. Вот лепестки раздвинулись, выпустив острый луч света. Луч увеличивался, рос, приобретая форму, пока вдруг не воплотился в женский образ, составлявший единое целое с вазой и цветами. У женщины были светлые волосы, густой волной рассыпавшиеся по плечам. Позже он разглядел платье, плотно облегающее фигуру вверху и спадавшее свободными складками ниже талии. Саша подумал, что женщина совсем не похожа на знакомых ему девчонок, что жили в одном с ним доме и учились в том же классе, — дерзких, смелых, насмешливых, которых он немного побаивался. Он пробегал мимо быстро, делая вид, что спешит по каким-то своим делам, и краснел, услышав за спиной дразнящий девчоночий смех. Он был высок для своих лет и миловиден, но застенчив. Разговаривая, вспыхивал и стеснялся своего яркого румянца и неуклюжего вида, боялся поднять глаза, мял в руках варежки, мокрые после сумасшедшей игры в снежки.

Теперь он приходил в гостиную каждую ночь и, заперев дверь на ключ, — от бабушки — садился в кресло и наблюдал, как растет и материализуется этот вначале бесплотный образ. Возникнув под влиянием его фантазии, он начинал самостоятельную жизнь. И вот настал момент, когда существо полностью сформировалось, отделилось от цветка и шагнуло ему навстречу. Солнце высветлило горизонт, окрасив нижний край неба в ярко-синий цвет. В тот же миг женщина исчезла, на полу лежал засохший листок.

Цветки завяли, превратившись в сухие палочки, икебану, на которых крепились съежившиеся цветки. Они отдали свою жизнь существу, ими рожденному.

Весь день Саша был словно во сне, совершая глупые, неуклюжие поступки. В школьном коридоре одна из девчонок попалась ему на пути, глядя на него дерзко и насмешливо, ожидая, что он зальется краской и прошмыгнет мимо, по обыкновению глядя в пол. Однако он взглянул на нее смело и уверенно, потому что она была ему неинтересна со своим веснушчатым носом и лохматыми волосами. Та, что он видел ночью, была более красивой, необыкновенной. В своем длинном белом платье до пола она выглядела принцессой, пришедшей из другого века, когда женщины были более женственными, утонченными. Ее глаза мерцали в темноте, губы нежно улыбались. Она двигалась так легко и грациозно, что казалось, что она вот-вот взлетит. Ему и правда удалось однажды разглядеть у нее за спиной два малюсеньких легких крыла.

Дома он пролил чай, неловко толкнув рукой чашку со стола, и забыл выключить газ под стоявшей на горелке кастрюлькой.

— Да ну тебя, Саша, — сказала с досадой бабушка, глядя, как он отчищает прилипшую к донышку кастрюли молочную кашу, которую ел на ужин.

— Ты точно не от мира сего. Что с тобой происходит?

Саша и сам не мог сказать, что. Его нервы были напряжены до предела. Он вздрагивал от малейшего звука, оборачивался на каждый шорох. Уголком глаза он видел кусочек воздушного платья, мелькавший тут и там. К вечеру он изнемог от сильных душевных переживаний и уже не столько ждал, сколько боялся и не заходил в комнату до ночи. Бабушка легла спать у себя в комнате. Он слышал, как она читает книгу, шумно переворачивая страницы. Потом стукнула ложечка в стакане на тумбочке и погас свет. Саша немного подождал и, крадучись, пошел в гостиную.

Он долго сидел в кресле, боясь пошевелиться. В доме напротив погасли огни и в комнате стало тихо и темно. Кто-то, тяжело ступая, прошел наверху, забила крылышками, зажужжала муха на окне, сработала сигнализация стоявшей возле дома машины. Шло время и ничего не происходило. Постепенно он забылся в тревожном полусне. Он бежал по диковинному лесу, состоявшему сплошь из переплетенных рук и ног. Одна из рук вдруг отделилась от других и перегородила ему путь. Раздался тихий смех. Что-то нежно коснулось его лица. Саша проснулся. Он сидел в кресле, чувствуя, что рядом с ним кто-то есть. Снова раздался смех. Гибкое, точно лиана, существо обвилось вокруг его тела. Саша попробовал схватить шалунью, но больно ушибся о подлокотник кресла — и проснулся. Он лежал у себя в комнате. В окно тихонько вползал серый рассвет. У него сильно болела рука. Скосив глаза, он увидел синяк на тыльной стороне ладони. Саша улыбнулся и закрыл глаза, чтобы чтобы лучше вспомнить и вновь пережить свои ощущения, эти быстрые поцелуи, нежные прикосновение и неожиданную тяжесть у себя на коленях. Проснувшись, он чувствовал себя необыкновенно бодрым и свежим. Он был совой и тяжело просыпался по утрам, раздражая домашних своей медлительностью. Когда у них ночевала мама (недавно вышедшая замуж во второй раз), она, не церемонясь, загоняла его в ванную и, резко нагнув голову, подставляла под кран текущей воды. Саша отбивался, но чувствовал себя бодрее. Он добирался до стола, где стоял завтрак, умудряясь еще немножко поспать. Выходил он из дома почти проснувшимся и успешно попадал в школу, бывшую у них на дворе.

Встав к завтраку, он старался держаться естественно, но, видно, переборщил, потому что бабушка спросила подозрительно:

— Саша! Четверть заканчивается. У тебя что, двойки выходят?

— Да нет, бабуля, ты что! — Саша, поперхнувшись чаем, долго откашливался, потом махнул рукой.

— Все нормально. Кажется, я заболеваю.

Он не нашел лучшего объяснения, чем болезнь, и долго выслушивал бабушкину ворчбу. Ему пришлось померить температуру, выпить молока с содой, лечь в постель и как следует пропотеть. Лежа в постели, он набросал портрет своей возлюбленной. Им двигала любовь и потому портрет получился как живой. Саша пришпилил его кнопками к стене и время от времени любовался. Время тянулось медленно и потому он рано лег спать, решив сразу покончить со скучными делами физического мира. Ему казалось, что он спит, но ощущения были яркими, словно то, что ему снилось, происходило наяву. Как и в прошлый раз он почувствовал ее присутствие в комнате: кто-то что-то шепнул и тихонько засмеялся.Тихие звуки явились и пропали. Что-то тихонько коснулось его волос, и он открыл глаза. Она оказалась точно такой, как он изобразил на бумаге, даже еще красивее, — зеленые глаза, яркие губы, чуть-чуть курносый нос. Он придал ей черты девчонки из соседнего подъезда, в которую когда-то был влюблен. В этот раз она казалась более современной, одетой в легкое красивое платье. Платье летело за ней как птица. Он упал на колени и задохнулся от восторга в нежных волнах шелка. Его рука нащупала два маленьких крыла на лопатках, в то время как он ее обнимал. Маленькие жесткие крылышки, он больно уколол пальцы острыми, как лезвие ножа, перышками на этих крылышках, но все время к ним возвращался, пробуя на ощупь, лаская, теребя. Удивительный сон растаял с первыми лучами солнца. Открыв глаза, он обнаружил, что лежит в кровати, хотя помнил, что вечером, как обычно, заснул в кресле в гостиной. Рядом с н6им на подушке лежало маленькое перо, переливавшееся перламутром. Легкие ворсинки трепетали от его дыхания, пахли лилиями.

— Саша, вставай! Опоздаешь в школу.

Бабушка громко зевнула, охая, поднялась с постели и направилась в туалет. Саша долго, долго чистил зубы и полоскал рот, наливая воду в маленький пластмассовый стаканчик. Ему не хотелось уходить из мира фантазий. Он просто не мог сесть за парту и слушать учителей, а потом выйти к доске и ответить урок. Он собрал книги и тетради и небрежно затолкал в рюкзачок, закинул рюкзачок на спину и отправился на набережную. Там он сел на верхнюю ступеньку лестницы, спускавшейся к воде, и смотрел, как по широкой реке бежит мелкая рябь. В траве раскричалась стайка воробьев и взлетела в воздух, испуганная его резким движением. Саша закинул голову и смотрел, как они летят дружной стайкой и опускаются на парапет, но уже на безопасном от него расстоянии. Нижние ступеньки лестницы захлестнула вода, почти коснувшись его ног, — по реке величаво плыл огромный пароход, разрезая воду узким мощным носом, и исчез в осенней дымке. Солнце опустилось за горизонт, оставив после себя небрежный мазок ослепительно оранжевого заката. Мир вокруг был хорошо знаком, объясним и предсказуем.

Саша был настолько погружен в свои чувства и ощущения, что не подготовил, как обычно, ворох убедительной лжи для бабушки и, только возвратившись домой, обнаружил свою ошибку. К ним в гости приехала мама.

Саша осторожно прикрыл дверь и разулся на коврике, аккуратно поставив грязные ботинки возле входа. Он прислушивался к сложной гамме звуков на кухне. Мамин голос вплетался в неспешный речитатив бабушки, монотонно гудел венчик, взбивая в однородную массу картофельное пюре, аппетитно шипели, подрумяниваясь, на сковородке котлеты. Снова заговорила бабушка, голос мамы влился в ее монолог и оборвался на высокой ноте. Мама выглянула в коридор.

— Ты где целый день шатался?

— Задержался в школе. Переписывал тест по английскому.

— Не ври. Я звонила Орлову. Тебя сегодня в школе не было.

В занавешенных окнах башни напротив, стоявшей почти вплотную к его дому, двигались тени, создавая сюжет, непонятный непосвященному. Мама стояла в дверях, наблюдая, как он снимает с плеча рюкзачок, раздевается и вешает пиджак и брюки на вешалку в шкафчик.

— Быстрее. Ужинать — и в постель. Мы с тобой позже поговорим.

Он кивал, радуясь, что легко отделался за свою ложь и прогулы, зная, что завтра ею завладеют новые мысли, дела, заботы и она напрочь забудет о нем и его лжи, затянутая в нескончаемый водоворот отношений и ситуаций.

Он нырнул в постель и укутался в одеяло, охваченный желанием, чтобы поскорее закончился вечер и наступила ночь, и, уже засыпая, взглянул на картину, висевшую на стене, — розовый закат, отражавшийся в зеркальной поверхности маленького пруда в ореоле туго сплетенных веток кустов. Через секунду он был уже там, наслаждаясь новизной ощущений. В самый последний момент он успел удивиться, когда бабушка успела заменить картину со скромным букетиком чертополоха на сюрреалистически яркий пейзаж. И тут он увидел ее, соткавшуюся из воздуха, идущую к нему своей незабываемо легкой походкой.

Подбежав, он упал на колени и стал целовать ее руки, колени, платье, такое легкое и нежное. Где-то тревожно прокричала птица и, громко хлопая крыльями, улетела в ночь, но он уже почти ничего не слышал, захваченный целой гаммой чувств и переживаний.

Со ствола растущего рядом дерева упал шарик, густо усыпанный розовыми колючками, подкатился к нему и осторожно дотронулся до его обнаженного бедра. Саша дернул ногой и сморщился от боли. Розовый шарик отпрянул назад, испуганный его движением, и откатился под укрытие огромного белого цветка с глянцевыми лепестками. К Саше возвращались зрение и слух. Он лежал на земле, покрытой очень густой мягкой растительностью. Медленно порхали крупные бабочки, светясь голубым светом. Зависнув над цветами, они собирали нектар, опустив внутрь цветков длинные хоботки. Тихий звук их крылышек сливался с неторопливым плеском воды на озере и монотонным густым стрекотанием насекомых. Резко, отрывисто вскрикивали птицы, сообщая миру о своей удачной охоте. Наступал рассвет. Бабочки, медленно взмахивая крыльями, уплыли за горизонт. Опали лепестки крупных белых цветков, покрыв ковром просыпавшуюся землю. Его возлюбленная крепко спала. Рядом с ней на земле лежало платье — нежное и пластичное, словно кожа. На спине к платью были приделаны очаровательные крылышки, составлявшие с ним единое целое. Девушка пошевелилась во сне. Ее ресницы дрогнули. Наступало утро — время их расставания. Встретятся ли они снова? Кто знает. Саша растерянно огляделся по сторонам, не зная, что придумать, чтобы она осталась с ним, и вдруг решил: он спрячет платье, которое делало ее особенной, и тогда она не сможет покинуть его и будет жить, как обычная девушка. Схватив платье, Саша сбежал к темневшему за кустами озеру. На берегу он подобрал большой камень и, завернув в ткань, швырнул в воду. Темная вода сомкнулась над упавшим в нее предметом, скрыв навсегда их общую тайну.

Узкий луч солнца вспыхнул в вышине и погас. Девушка открыла глаза и улыбнулась ему. Он обнял ее и покрыл поцелуями — нежную, как зелень весной. Однако девушка мягко отстранилась и огляделась вокруг. Она казалась слегка встревоженной. Взглянув на него, она сказала:

— Пора! —

И принялась искать платье, заглядывая под крупные глянцевые листья цветов, росших вокруг, и не могла найти.

Солнце поднялось в небе над горизонтом, залив весь мир ярким желтым светом. Один из лучей, добравшись до девушки, коснулся ее руки, и она вскрикнула от боли. Ее тело таяло, становясь мягким, словно сливочное мороженое, — пока не превратилось в белую лужицу, тотчас впитавшуюся в землю.

Незаметно подкравшийся ветер подхватил Сашу, подбросил в воздух, словно лепесток, и понес сквозь миры, пока не добрался до высокой прозрачной стены. Здесь ветер стих, и Саша скользнул в свою комнату.

Зазвонил будильник — и Саша проснулся. На его плече, сложив яркие крылышки, сидела бабочка, улетевшая вместе с ним из сна. Ее усики нежно тронули щеку, напомнив ему, что случилось ночью. Охваченный горем, он зарылся в одеяло, внезапно поняв, что совершил непоправимое, — и ничего больше не будет — ни восторга тайных встреч, ни сладких мук ожидания — всего того, что делало его жизнь такой восхитительной, такой особенной.