ПРОРОК

Ослепительно белый снег, искрящийся, сверкающий и торжественный, древний, как сама предвечная тьма, и всегда первый, подобно крику новорожденного. Белоснежная скатерть, покрывающая стол в свадебный пир, и погребальный саван для тех, кто уходит в никуда дорогой возврата. Символ Великого круга, замыкающийся всегда на самом себе.

Все вокруг в снегу — белые, волокнистые, словно из ваты, облака, сияющие под январским солнцем крыши, пушистые ели, заборы, тротуары — весь двор городского родильного отделения в ослепительно белом снегу. Сквозь широкое больничное окно снег проникает в палату, валит огромными хлопьями, укрывая все вокруг своим пушистым махровым полотенцем. И вот уже снег везде — на потолке, на полу, на стенах, на подоконниках, на кровати, на халатах врачей — везде, где только хватает глаз.

Но пока все окружающее не четко, размыто, словно мокрая акварель, сказочно нереально и, к тому же, перевернуто вверх ногами, будто в цирке с кривыми зеркалами. Не за что зацепиться, нет точки опоры посреди этой бесконечной снежной пустыни. Только та, которой суждено быть его матерью. Та, от которой идет тепло. Хочется вернуться обратно и спать, спать, спать…

Неожиданно что-то тревожное вспыхивает в его сознании, что-то пугающее, неотвратимое, размашистое как взмах руки, поднятой вверх на прощание. Разум еще не умеет контролировать ход мысли, память не работает, и все части тела не слушаются малыша, двигаются хаотично, бессмысленно, невпопад. Ему никак не удается понять, что же вызывает эти приступы страха и тревоги, которые терзают его с самого рождения. И тогда он кричит. Кричит громко, во все горло, словно бы пытаясь криком предупредить этих людей о надвигающейся на них опасности, коварной, страшной и неотвратимой.

— Надо же, какой голосистый! — улыбается женщина в белом халате, — Будет начальником!

— А то! — смеется в ответ мать и радостно смотрит на сына, не обращая внимания на его плач. Наконец он замолкает от безысходности и усталости. Уткнувшись в материнскую грудь, засыпает. Просыпается от ощущения радостного возбуждения вокруг, праздника, начала новой жизни. Его закутывают в большое красивое одеяло и отдают человеку, который теперь будет его отцом. Они спускаются вниз по лестнице и идут по хрустящему снегу. Морозный воздух щиплет нос и щеки. Открывается дверь и он оказывается в салоне старенького авто, прогретого плохо работающей печкой, на руках у матери.

Они едут домой. Шум мотора, тепло и уют убаюкивают его, и он почти засыпает. Пока вдруг к нему не приходит отчетливое понимание того, как автомобиль становится огненной могилой, превращаясь в груду искореженного металла. Ребенок опять кричит и не умолкает уже до самого дома. Там он успокаивается. Высокие потолки, большие окна, прикрытые красивыми шторами и просторные комнаты, наполненные светом, приносят покой, и тревога, мучавшая его все последние дни, проходит. Дом тоже со временем разрушится, сгорит во время пожара. Но это будет еще не скоро. И это хорошо.

Просыпаясь, он видит новые лица, радостные и возбужденные. Они все пришли посмотреть на него. Его кровать уже полна новыми игрушками и детской одеждой, подаренными гостями. И никто из них ничего не подозревает и не хочет подозревать — никто не хочет расстраиваться. Особенно больно видеть деда с бабушкой, их срок уже близок, особенно деда. Но они безмятежно смеются, беря внука на руки, и от всего сердца радуются за своих детей. От бессилия мальчик хнычет почти постоянно, чем вызывает озабоченность родителей, мать иногда срывается на крик, а затем долго и судорожно плачет, отец напряжен, постоянно хмурится и подолгу молчит, сосредоточенно глядя в одну точку.

Так проходит три недели. Наконец, после громких споров, ругани и взаимных оскорблений, на сороковой день от рождения его везут в церковь. Что-то объясняют священнику, и тот понимающе кивает головой. После некоторого ожидания начинается обряд. Его окунают в купель, осеняют крестом и произносят над ним какие-то молитвы. Он смотрит на попа и видит его в тот день, к которому он готовится всю свою жизнь. Тот произносит последние слова, ребенка заворачивают в простыню и затем одевают. Они выходят из церкви, неловко крестятся и едут домой.

И тут наступает тишина. Все становится таким, каким оно есть здесь и сейчас. Мать еще не убил рак, отец еще не стал инвалидом, разбившись почти насмерть на своей новенькой иномарке, дядя не превратился в законченного алкоголика, оборвавшего свою жизнь во время очередного запоя и дедушка с бабушкой еще живые и здоровые, словно бы с ними ничего не случилось. Снег кажется снегом, дом кажется домом, а люди — обычными людьми, живущими своей жизнью, наполненной повседневными радостями и печалями, простыми и незамысловатыми, как сама жизнь. Словно бы гора спадает с плеч. Дышится легко и свободно. Тогда, когда закрывается дверь и ребенок делает первый шаг прочь из родного дома.