Проклятая мечта

I

— Зря мы здесь встали. Не к добру это. Надо было к городу идти.

Нилс, бойкий рыжеволосый парнишка, опасливо огляделся и поворошил палкой костер, подняв сноп искр.

— Место как место. Не хуже прочих. А в город до восхода солнца все равно не впустят, — отозвался из повозки Тид, огромный бородач, укладываюшийся спать.

— Дурное место, — стряхивая грязной ладонью искры со старой потрепанной накидки, продолжал бурчать Нилс. — Ты как хочешь, а я спать не буду.

— Опять завел свои сказки о привидениях?

— Не о привидениях, а о монстрах!

— Ложись спать, бездельник, завтра будет много работы! И хватит нести чушь, иначе я тебя точно выпорю! — тон силача не давал повода усомниться в его намерениях. Серое от пыли лицо парня скривилось. Он шмыгнул носом и засопел от обиды и возмущения.

— Ты, конечно, можешь меня выпороть, но все знают, что на Вороньей горе живут летающие чудища! — Нилс указал горящим концом палки на вершину горы, у подножия которой разношерстный караван встал на ночлег.

Галлет, молодой человек лет двадцати, сидел у костра и вяло жевал пресную лепешку, вполуха прислушиваясь к перебранке. Шел третий месяц как он примкнул к обозу, состоявшему из лицедеев, фокусников, пожирателей огня, мошенников и профессиональных попрошаек, кочующих из города в город в поисках заработка, поживы и подаяний. Никого не интересовало кто он, куда и откуда идет и что ищет. Не прогнали и хорошо. Да он и сам толком этого не знал, хотя неясность цели не мешала неизбалованному жизнью молодому человеку продолжать поиски. Его матушка умерла при родах, а отец-хромоножка, попавший в детстве под колеса телеги, после смерти жены так и остался бобылем. Был он тих, но далеко не ласков с сыном, хотя обучил его грамоте — сам долгое время служил писарем у судебного пристава. Пристав тот попался на мздоимстве, был повешен, а пришедший на его место в услугах тщедушного калеки не нуждался. Отец протянул всего полгода и тихо преставился от чахотки. Схоронив его, юноша собрал в котомку немудреные пожитки и отправился в мир. С детства он был жаден до знаний: дома прочитал все книги, которые были в каморке отца и те, которые потом сам сумел добыть правдами и неправдами. Среди них были и мифы, и сказки, и церковные псалмы, и сказания о дальних странствиях. Юноша охотно учился всему, чему его учила жизнь и новые знакомые. Ему довелось поработать помощником плотника и грузить мешки на мельнице, чистить конюшни и вязать сети в рыбацкой артели. Сейчас в составе бродячего цирка молодой человек помогал готовиться к представлениям, чинил сбрую и инвентарь, ухаживал за лошадьми, ремонтировал повозки.

— Что за монстры? — он толкнул локтем обиженно сопящего Нилса.

— Летающие! Говорят, что вся вершина этой горы усыпана человеческими костями! А еще им надо приносить пищу и вино, иначе они потравят урожай и убьют весь скот.

Наклонившись, он горячо зашептал Галлету прямо в ухо:

— А раз в год, в день Осеннего Равноденствия, жители Города выбирают самую красивую девушку и оставляют ее в нижней пещере!

— И что дальше?

— Никто не знает. Забрали не всех, но кого забрали, тех больше не видели. Никогда!

Галлет недоверчиво хмыкнул. Он сам нередко пересказывал своим спутникам прочитанные книги, порой приукрашивая или добавляя что-то от себя, и поэтому хорошо знал цену подобным байкам. Лежа в повозке и вглядываясь в россыпь звезд, он пытался представить себе это летающее чудище, благо, полученные из книг знания давали ему достаточно пищи для фантазий, но видение все время ускользало от него. Перед самым сном ему вдруг вспомнились последние слова отца:

— Ты грамотен и свеж умом, — сжав руку сына, просипел он. — Иди в Большой Город, там ищи свою долю!

И именно туда следовал караван — через день в Большом Городе должно было начаться Великое Празднование, посвященное Летнему Солнцестоянию.

II

Приготовления к празднику шли вовсю. Поднять шатер, помочь натянуть канаты, приготовить инвентарь, разложить скарб, накормить лошадей и мулов… От всего этого к вечеру Галлет не чувствовал ни рук, ни ног, но от волнения никак не мог уснуть. Завтра на площади соберется весь город! Вдруг фортуна смилостивится и кто-то по-настоящему сумеет оценить его знания и умения? Несмотря на то, что нынешняя работа, да и окружающие люди ему в целом нравились, он вовсе не мечтал вечно кочевать.

Юношу разбудил шум, доносящийся снаружи. Солнце уже светило вовсю. Сполоснув лицо и стряхнув с себя клоки сена, Галлет направился в гущу празднующих горожан. Здесь были и крикливые торговцы, и надменные вельможи, и простой люд всех мастей. Развевались ленты, украшавшие цирковой шатер, на высоченных ходулях вышагивали потешные, летали разноцветные шары, брошенные умелой рукой жонглера, над головами раскачивались канатоходцы, творили свои чудеса фокусники, гадалки раскидывали карты, воришки тащили все, что плохо лежит. В огромных котлах что-то варилось, на огне жарились туши баранов, из бочек хлестало вино и пиво, коробейники звонко предлагали сладости, игрушки и украшения. На всех углах танцевали и распевали песни, пили и ели.Вот толстый рыжий весельчак пустился в пляс, а неподалеку какой-то нахал задрал юбку хохочущей молодке… Праздник ошеломил Галлета — ничего подобного в своей жизни он не видел!

В самом центре площади юноша наткнулся на высокого горбуна в черном плаще до пят. Своей абсолютной неподвижностью и какой-то отстраненностью он напоминал истукана и выглядел странно и даже неуместно среди бурлящей многоцветной толпы. В руке горбун держал толстую неровную свечу антрацитового цвета, на его груди висела табличка с надписью «Исполнение заветной мечты». То ли фигура была привычной для празднующих и горожан, то ли все их мечты уже исполнились, но никто не жаловал его своим вниманием. Приблизившись, Галлет безуспешно попытался разглядеть лицо, скрытое под глубоким капюшоном. Затем ткнул пальцем в табличку.

— Это правда?

Горбун утвердительно кивнул.

— И ты можешь исполнить мою самую заветную мечту?

Черная фигура вновь качнула головой.

— И как это сделать?

— Ты действительно этого хочешь? — доносящийся из-под капюшона голос был глухим и напряженным.

Галлет хмыкнул.

— Кто же этого не хочет?

Горбун едва заметно пожал плечами:

— Не все помнят свою самую заветную мечту.

— Как это? — удивился юноша. Богатство, почет, власть, слава… Он застыл в раздумье.

— Ну?!

Галлет вздрогнул от требовательного возгласа истукана.

— А если я соглашусь, когда она исполнится?

— К утру.

Молодой человек подумал, что неплохо бы посоветоваться с кем-нибудь, и даже оглянулся в надежде увидеть Нилса, а еще лучше Тида, но те сейчас были слишком заняты представлением, находясь в центре людского внимания.

— И сколько это стоит? — он вовсе не намеревался истратить все свои скудные сбережения.

— Нисколько. Но если сегодня в полночь ты не зажжешь эту свечу и не дождёшься пока она догорит, исполняя необходимый ритуал, до утра ты не доживешь.

— Как это?

— Решай быстрее! — в голосе горбуна снова послышались раздражённые, нетерпеливые нотки.

— Погоди, разве так бывает? Дай мне хоть немного подумать!

— Решайся, или я ухожу. И знай, это возможно только сегодня, в День Великого Солнцестояния!

III

Галлет заворочался и проснулся. Что-то сильно давило на спину, мешало спать. Опять этот Нилс сунул ему под бок свои ходули! Со стоном расправив плечи, он с трудом выбрался из повозки. Сзади по-прежнему что-то мешало, кроме того, он уловил некоторое шевеление за плечом. Юноша повернул голову, скосил глаза. От увиденного его бросило в жар. Он тут же вспомнил и горбуна с рынка, и черную свечу, и обряд, который провел в полночь на пустыре. «Не все помнят свою самую заветную мечту».

Дьявол! Ну, конечно же, кто из людей не мечтал летать, подобно птицам?! Молодой человек зажал себе рот руками, сдерживая вопль от охватившего его ужаса.

Утренний туман скрывал вершину горы. Галлет лез вверх по крутому склону, цепляясь за ветви кустарников, скользя на влажных от росы камнях и спотыкаясь о корни деревьев. Иногда он останавливался передохнуть и отдышаться, чтобы сердце не взорвалось от напряжения и переживаемого кошмара...

Чтобы не попадаться никому на глаза, юноша облюбовал одну из небольших пещер на вершине той самой Вороньей горы. С водой проблем не было, чего нельзя было сказать о пище. За первые дни ему удалось поймать лишь двух небольших грызунов, которых он съел сырыми, хотя те воняли так, что если бы не голод, он никогда бы не решился их даже понюхать. Привыкнуть к себе новому тоже оказалось непросто — даже спать было неудобно. Кроме того, огромные перепончатые крылья слушались плохо и полеты ему никак не удавались — он часто падал, обдираясь в кровь, да и одежда быстро истрепалась.

Наверное, он наложил бы на себя руки. Но воспитание не позволяло даже думать об этом, хотя осознание, что придется жить в одиночестве до конца своих дней приводило молодого человека в яростное отчаяние. Вечный изгой по собственному желанию! Да, можно спуститься вниз, к людям. Но там его запрут в клетке какого-нибудь бродячего цирка на потеху публике. А потом зажарят на костре, ибо святая инквизиция никогда не примирится с его существованием! Эти мысли часто не давали ему покоя, лишая надежды и погружая в почти непереносимый ужас.

IV

В темноте он не сразу отыскал нужную повозку. Осторожно приподняв полог, Галлет нащупал свою котомку, в которой хранил одежду, нож, пару любимых книг, кресало и прочую полезную мелочь. Затаив дыхание, потянул, стараясь не потревожить спящих.

— Ах ты вор! — его крепко схватили за руку. Юноша дернулся, пытаясь вырваться, но кисть будто зажали клещами. Он уперся ногой в колесо, застонав от боли и напряжения. Неимоверным усилием ему удалось вырваться из стальных тисков Тида и он в отчаянии бросился прочь. Из кибиток повыскакивали люди, разбуженные шумом и криками. Несколько раз несчастного чуть не схватили преследователи, среди которых был и Нильс, но ему удалось увернуться. На бегу сорвав с себя накидку, он расправил огромные крылья...

С той ночи Галлет мог подолгу находиться в воздухе и с каждым разом полеты у него получались все лучше, но это не решало проблемы выживания. В первую неделю он попробовал питаться тем, что добывали крылатые хищники — несколько орлиных гнезд он обнаружил в близлежащих скалах, но очень быстро понял, что на это рассчитывать не стоит. Кроме того, что от зайцев и прочей живности там оставалось мало съедобного, он рисковал сам стать жертвой этих огромных птиц. В то же время охотиться днем он не решался, а по ночам выглядывать дичь было бесполезно. От голодной смерти его могли спасти только люди, точнее, их подворья и возделываемые поля.

Куры, гуси, а то и ягнята стали его постоянной добычей. Все необходимое для жизни он брал во дворах, в сараях и погребах — срывал с веревок сохнущие белье и одежду, таскал плоды из садов и огородов, хлебом и солью запасался на открытых кухнях. Несколько раз попался на глаза случайным зевакам и те, завидя крылатое чудище, в ужасе бросались на землю и прятались. Как-то его случайно заперли в амбаре и он лишь чудом сумел из него выбраться, а однажды вообще чуть не подстрелили. К счастью, дробина только чиркнула по ноге. На первых порах он испытывал угрызения совести от своей вынужденной воровской доли, но со временем примирился с этой неблаговидной частью своей сущности, таская необходимое по-возможности только из богатых и зажиточных хозяйств.

Раз за разом исследуя свое обиталище, юноша понял, что он здесь не первый поселенец. На стенах пещер он обнаружил надписи, из которых понял — освободиться от этих чар можно лишь раз в год, в День Великого Солнцестояния, и только если посчастливится найти себе преемника.

Как и предшественники, Галлет разбрасывал кости на склонах горы: это прекрасно отпугивало любопытствующих и крайне нежеланных гостей, да и стаи черного воронья, благодаря останкам с давних пор облюбовавшие гору, служили отличным «будильником» в таких случаях. Через некоторое время он понял, зачем горожане приносили в жертву девушек — мужское естество требовало своего. Судя по всему, пленниц приковывали к стене пещеры, чтобы те не сбежали. А если отношения с женщиной не налаживались, от нее избавлялись — на это указывали несколько могильных холмиков, обнаруженных неподалеку. Да, такие свидетели ни к чему, но он твердо решил, что смертоубийством марать душу не станет.

V

Крылья требовали ухода и он частенько плескался в речках и озерах, по-лебединому размахивая ими и громко хлопая по воде. В утренней тишине эти звуки разносились очень далеко, пугая не только лягушек с утками, но даже местных рыбаков. Как-то раз ему удалось загнать на мелководье пару крупных рыбин, но попытки поймать их руками не увенчались успехом. Тогда на одном из подворий он сумел стянуть небольшую сеть, висящую под навесом, после чего нередко оставлял во дворах жителей пару крупных рыбин взамен украденных десятка яиц или пары фунтов крупы.

Удивительно, но с некоторых пор ему стали доставлять удовольствие затяжные дожди. Тучи, до которых, казалось, можно было дотянуться рукой, стали его защитой от нежелательных глаз и он, летая над ними, восторгался ослепительным солнцем, глубиной неба и невероятной белизной облаков под собой. Галлет взбирался на такую высоту, что ему становилось тяжело дышать и тогда, сложив крылья, испытывая ужас и наслаждение, он долго падал вниз, кувыркаясь и захлебываясь от восторга. Иногда, ранним-ранним утром, он подолгу парил в высоте, первым во всей округе встречая восход солнца. В такие моменты, казалось, нет человека, счастливее его и он даже думал, что можно жить и так. Но порой было все иначе, и юноша, ощущая себя абсолютным изгоем и чужаком среди людей, ненавидел их всех и со злорадством пугал до смерти караванщиков, ставших на ночлег у подножия Вороньей горы. В особо темную пору он разжигал большой костер на вершине и плясал вокруг него, или, словно огромная летучая мышь, пролетал прямо над сидящими людьми бесшумной тенью, касаясь их своими крыльями, а в безоблачные ночи парил над кострами черным силуэтом на фоне яркой Луны. Иногда, нацепив сделанную своими руками маску дракона, летал над улицами и площадями и жутко выл, наводя ужас на припозднившихся горожан. Временами на него накатывало тяжкое уныние, граничащее с безумием. Тогда он сутками валялся на соломенном тюфяке, повернувшись к стене и о чем-то то глухо, то переходя на крик спорил с ней. Отведя душу, отворачивался и тут же засыпал. Но голод брал свое и ему приходилось приводить себя в порядок, намечая план первоочередных действий.

К началу осени Галлет уже знал всю округу как собственную пещеру. Он даже слетал на свою бывшую родину, где почти всю ночь просидел на могиле отца, а потом до вечера прятался на старой, заброшенной колокольне, наблюдая за копошащимися внизу людьми, то с радостью, то с тоской узнавая среди них своих прежних приятелей и знакомых...

Так прошло четыре месяца. Следовало тщательно подготовиться к зиме, чтобы пережить ее, и хотя в этих местах она была мягкой и, в основном, бесснежной, ему все равно нужны были одежда, запас дров и пищи. Урожай с полей и садов уже был собран, уложен по сараям, амбарам и подвалам, домашнего скота на выпасах до самой весны тоже ждать не приходилось и это заботило Галлета больше всего. Он уже не задумывался о том можно ли брать чужое, а просто делал все для того, чтобы пережить тяжелые времена.

Однажды, в очередной раз обследуя самые дальние и темные углы одной из пещер, Галлет обнаружил на потолке небольшое черно-антрацитное утолщение. Влага медленно сочилась вниз по тонкому корешку, застывая и принимая форму толстой бугристой свечи. Он догадался, что его предшественник дал ему такую же, в которой корешок исполнял роль фитиля. Находка чрезвычайно воодушевила юношу, подарив пусть и призрачную, мерцающую, но надежду. Хоть и с трудом, но ему удалось вспомнить до мелочей весь обряд и слова заклинания, приведшие к его превращению. С тех пор он постоянно наведывался в этот угол, наблюдая за медленным ростом таинственного антрацитового сталактита. Но однажды перед сном Галлет вдруг со страхом подумал, сможет ли он жить жизнью обычного человека, утратив способность летать и навсегда лишившись возможности снова окунуться в чистое, бескрайнее, бездонное небо...

VI

Высокий горбун в черном плаще до пят неподвижно стоял в самом центре площади во время очередного празднования Дня Великого Солнцестояния. То ли его фигура была привычной для веселящихся горожан, то ли все их мечты уже исполнились, но никто не жаловал его своим вниманием...

(Рисунок Аскольда Акишина)