Приговор

Приговор

Сегодня — главный день его жизни. Ему объявят смертный приговор: он при жизни узнает дату смерти. Но суд оказался лукавым, приговорил — но не сообщил, когда будет казнь.

Сильные руки втолкнули смертника в камеру, каменные стены равнодушно приняли гостя, время пошло. Осматриваться не хотелось, все может закончиться уже через час. Прошел час, потом еще один и еще несколько. Его не позвали в тот день. Не позвали и на следующий, и через неделю.

Отсчет времени смертник не вел. По утрам приходил охранник и не здороваясь равнодушно бубнил дату: «Сегодня 12 августа», швырял на пол кусок хлеба, миску с кашей и доливал воды в кувшин, половину проливая на пол. Он пытался заговорить с охранником. Ему нужен был ответ только на один вопрос: когда? Бесполезно. Раз в два дня они меняли ведро-парашу. Иногда приходил парикмахер и в присутствии охранника стриг и брил узника. Затем ему заносили корытоу, три ведра холодной воды, жесткую мочалку и вонючее мыло от вшей. 12 августа — значит, в тесноте грязных стен он провел месяц. Время тянулось как жвачка. Смерти еще не было, но это была уже и не жизнь. Он слышал, что смертники смакуют каждую минуту до приговора. Чепуха. Смертный приговор устранил любые надежды, камера превратилась в шлюз на пути в ничто.

Прошел год. Дни и вечность перемешались, не менялось ничего, кроме даты. За это время он много раз пересмотрел свою жизнь от самых смутных детских ощущений до этой поганой камеры. Он нашел в жизни много моментов, которые, могли привести как к счастью, так и к скорой гибели. Он сконструировал много возможных жизней, которые могли случиться, если бы он в критической точке поступил чуть иначе. Осознав это, он почувствовал, как жизнь из единственной, камерной, прирастает множеством параллельных, несбывшихся. На второй год он их уже не различал. Все, что можно было вспомнить и передумать — вспомнено и передумано многократно. Дальше тупик.

На третий год он решил привести приговор в исполнение сам. Сначала пытался разбить голову об стену, но только потерял сознание. На другой день стены обили войлоком. Потом ковырял вены ложкой, но металлическую заменили на деревянную. Тогда он отказался от еды. Охранники безразлично продолжали менять засохшую кашу и хлеб на свежие. Он отказался и от воды, но заметил, что пить ему совсем не хочется. Долго он не мог понять почему, пока не заметил, что утром кувшин всегда пуст. Оказывается, он пил во сне, вода не была под его контролем и он ожесточился в голоде. Тридцать дней. Потом еще тридцать, и еще раз. До ста оставалось ровно десять дней, и их он тоже провел в полусне. Он не был жив, он не был мертв. Аскеза теряла смысл.

Ее он снял с себя еще через год. Однажды просто взял и неожиданно для себя съел пару крошек хлеба. На следующий день прибавил еще несколько и через месяц вернулся и к каше. Он был все меньше человек и все больше растение. Вечный полусон уносил его разум все дальше, появились новые ощущения, краски, звуки. Можно было видеть и слышать совершенно необычно, совсем не так, как до камеры. И он увлекся этим.

Пятый год он провел в играх со слухом и сделал открытие: он раньше ничего не слышал, звуков невообразимо много! Увлекшись игрой ощущений, он стал различать ворон по голосам и некоторым даже дал имена. Расстояния исчезли для его слуха.

Через год он попробовал услышать, что творится в городе, до которого было с сотню километров и не удивился: машины, музыка в кафе, голоса. Суть событий его не интересовала, жизнь уже давно была слишком далека от всего, что находилось вне его игр.

Годы с седьмого по двенадцатый он включил в свои опыты все органы чувств. Больше всего его увлекло зрение. Когда глаз стал отмечать, как поразительно быстро за час у мухи отрастают лапки, он ушел с предметов в воображение. Начал рисовать картины на потолке. Иногда на рисование уходили недели. Мысленная кисть продолжала писать воображение на потолке точно с того места, на котором он остановился, даже если перерыв был в несколько дней. Ему не хватало цветов и он изобретал все новые и новые. Сначала он давал им названия, но после тысячи просто перешел на номера и насчитал их больше ста тысяч.

Тринадцатый год он посчитал несчастливым для упражнений и устроил выходной, просто неделями стоял на голове.

С четырнадцатого по двадцатый годы было много новых открытий. Оказывается, видеть можно не только глазами, а слышать не только ушами. Когда новый охранник забыл ему назвать дату, он просто посмотрел через несколько стен сразу прямо на календарь на столе комнаты охраны. Это оказалось так просто, что в эйфории он начал смотреть все дальше и дальше. Он видел город сверху, сбоку снизу и изнутри, мог входить в любой дом, увеличивал дистанцию, пока не понял, что предела ей нет. Наигравшись, он пошел дальше.

К двадцать первому году он придумал новую игру. Сначала посмотрел назад и увидел свое рождение. Удлиняя сроки, он мог добираться до любого дня в прошлом. Шутя попробовал вмешаться в события. Это получалось, но он решил этим не увлекаться. Да и люди попадались какие-то упертые. Несколько раз он шептал во сне Юлию Цезарю не ходить пятнадцатого марта в Сенат, а тот пошел… Цезарю показалось, что то были слова Красса и он ответил: «Лучше один раз умереть, чем постоянно ожидать смерти». Больше глупостей слышать не хотелось. Что знает Цезарь о жизни, смерти и ее ожидании?

В прошлое он больше не ходил, да и будущее тоже скоро надоело. На двадцать пятый год он вернулся к играм с телом. Для начала попробовал расти. Оставаясь в камере, он стал размером с тюрьму, город, планету, потом долго рос куда-то в пустоту, но и это приелось. К тридцатому году он легко делал чудо: гулял сквозь стены, спал на потолке. Продолжая забавляться, он нащупывал пределы и переходил их.

Вдруг он заметил, что охранники исчезли. Осмотрел всю тюрьму — пусто, двери камер открыты. Никто его здесь не держит, можно уходить на свободу. На свободу? Да у него теперь есть миллиарды свобод, все сразу!

О том, что настал пятидесятый год, он узнал у Хранителя Времени, как-то случайно наткнувшись на него во время вечерней медитации недалеко от Земли. Получался двойной юбилей. Тот суд был накануне его пятидесятилетия. Значит, ему сейчас сто лет. Но это не важно. Время ничто, когда живешь за его пределами. Постепенно он стал забывать слова и цифры, в них исчезла нужда. Мысль летала в любом направлении, не зная определений и ограничений. Он приближался уже к тому, чтобы стать всем. Но дальше наткнулся на неожиданный барьер и не взял его с первого раза, ни с сотого. Он знал, что надо идти дальше, но не находил направления. Он метался в измерениях и временах целое столетие, делал вещи, которые невозможно описать — это далеко за пределами разума. Поиски пришлось остановить. Наверное, дальше идти ему еще рано. Он занялся играми попроще и решил побыть ребенком.

То, что он сделал дальше, известно всем.

Он создал свет и отделил его от тьмы. Создал твердь и воду, небесные светила, разных животных и человека. Посмотрел удовлетворенно…

и сказал, что это хорошо.