Право на совесть

   — Ни о чём не думай, не беспокойся, плыви в потоке. Тебя нет — есть мы, нас много. Тебя нет, есть коллективное сознание. Пёстрый орнамент, и ты маленький кусочек рисунка. Зачем кусочку боль? Не думай, вливайся в поток, ты с нами…

   Странные голоса, откуда они взялись? Лёвка уже два часа сидит в темноте, обхватив руками голову. Наташу увезли в шесть вечера, чтобы успеть на поезд. Родители собирались тихо, почти не разговаривали. Да и о чём говорить, всё давно сказано. Вопрос о том, чтобы поехать старшему брату даже не обсуждался. Сейчас они могли думать только о Наташе. Да и билеты дорогие.

   Пока они укладывали вещи, Лёвка сидел на Наташиной кровати, держал сестрёнку за руку. Ладошка тёплая. Тёплая, живая. Он старался отвлечь её сказками, а сам думал: как в таком маленьком теле может находиться больное сердце? Сердце, оно же размером с кулак, Лёвка читал. А Наташин кулачок он легко может обхватить своей рукой.

   — Ни о чём не думай, плыви в потоке, тебя нет…

   Как хотелось послушаться, откинуться на спину и закрыть глаза.

   Папа зашёл в комнату и поднял Наташу вместе с махровым пледом. Рука разжалась, а из-под пледа Лёвке на колени упала маленькая кукла. Наташка улыбнулась – она смелая девочка – и помахала пальчиками. А Лёвка чуть не взвыл, но тоже улыбнулся в ответ.

   — Приедем, позвоним, — возле порога сказала мама. Приедут они в семь утра, в восемь Наташа окажется в палате, а в двенадцать в операционной. Врачи сказали: шансы пятьдесят на пятьдесят.

    Чудо уже то, что до них дошла очередь, и нашлись деньги на операцию.

   Два месяца Наташа пролежала в клинике на обследовании, а за неделю до операции её выписали домой. Почему выписали? Клиника единственная, мест не хватает, конвейер, можно заплатить и остаться, но родители забрали девочку. И правильно сделали! Лёвка провёл эту неделю рядом с Наташкой, забил на институт, на друзей, на девушек, сидел и читал ей сказки. А Наташа слушала и шила. Что она шила? А, да, платье для куклы, которая лежит на одеяле. Сшила из кусочка золотой парчи, а сзади приделала два белых пёрышка. Где она их нашла? Ну, конечно, вытащила из подушки! Получилось неуклюже, но Наташа назвала куклу Ангелом и прижала её к себе, как самое дорогое сокровище.

   — Лёв, а единороги добрые? В книгах они все добрые, но ведь они не существуют? Лёв, а ангелы существуют?

   — Существуют, — улыбался он в ответ. Он готов был поверить и в единорогов, и в кого угодно, лишь бы успокоить Наташу.

   Вспомнилось, как в прошлом году она радовалась первому снегу. Наташа кружилась, задрав лицо вверх, ловила снежинки на ладошку и смеялась. А если в этом году она не увидит снега? Не думать об этом! Думать о другом.

   — Боли нет, тебя нет, есть поток, нас очень много, двигайся…

   — Я есть, — громко сказал Лёвка. Сидеть в темноте стало невыносимо, он быстро встал и включил свет. Странные мысли жужжали в голове, как пчёлы. Пчёлы! Мёд! Наташка любит мёд. Летом, с пасеки, на дачу привезли полные соты. Наташа испачкалась сама, испачкала всех, липкими пальчиками пыталась снять крошку воска с Лёвкиных ресниц. А глаза хитрые-хитрые: все видите, как мне сладко?

   Как же они смеялись!

   В следующем сентябре ей идти в первый класс. На неё нацепят огромные банты, дадут в руку портфель и она отправится в школу. Отправится ли? При свете стало легче, но ходить из угла в угол быстро надоело. Лёвка бухнулся в собственную постель. До этого не спал две ночи, поэтому сразу отключился.

   Во сне Наташа стояла на ступеньках его бывшей школы, и оглядывалась. На голове белые банты, в руках огромный букет, он ей мешает, но какая она торжественная!

   Впереди её ждут жизнь, учёба, подружки, первый поцелуй…

   — Иди, малышка, не бойся! — кричит Лёвка. — Я встречу тебя после уроков!

   Наташа и не боится, поднимается на ступеньку, ещё на одну, ещё… Банты смешно подпрыгивают. Но вдруг лестница вверху начинает крошиться, осыпаться, Наташа кричит и проваливается в неизвестность. Лёвка тоже кричит, бежит к ней, но не успевает.

   Просыпается с криком. На часах три часа. А если позвонить родителям? Уже ночь, все спят, мама выйдет в тамбур и скажет, что надо надеяться. Надеяться! На что? И как помочь?! Свет горит, ужасно мешает. Надо его выключить и снова постараться уснуть, но без кошмаров. В темноте Лёва возвращается в кровать, но глаза не закрываются. Постепенно темнота сгущается, и в левом углу комнаты образуется чёрный расплывчатый сгусток. Это уже не сон, сны такими реальными не бывают. Комок бесформенной массы приближается к Лёвке, и он слышит голос. Гулкий, как из колодца:

   — Хочешь избавиться от страданий?

   — Кто ты? — губы становятся непослушными.

   — Правильнее спросить – что я? — поправила масса.

   — Тогда что ты? — отчего-то без страха спросил Лёвка.

   — Я то, что может избавить тебя от боли. Соглашайся, и тревога за сестру уйдёт.

   — Ты можешь её вылечить?

   — Нет. Она умрёт. Но ты не почувствуешь боли.

   — Что? — теперь Лёвка понимает, что не может пошевелиться, почти не может, а горечь страшных слов завязла во рту привкусом полыни. — Я забуду её?

 — Почему забудешь? Нет, будешь помнить, но без печали. Вспоминать, как о пролетевшей за окном бабочке.

   Захотелось встать и отдубасить сгусток за одно это сравнение Наташи с бабочкой. Но силы куда-то пропали:

   — Как тебя зовут? — спросил он зло.

   — Вот люди… — ухнула масса. — Всегда вам подавай имя. Не скажу. Лучше решай — берёшь помощь?

   — Да какую?!

   — Ну, скажем, я могу взять у тебя лишние чувства: сочувствие, сострадание, беспокойство за других, и глупейшие чувства вины и беспомощности. Вместо этого ты получишь трезвую оценку ситуации, равнодушный покой и уверенность в своей правоте.

   Наташи скоро не станет. Это факт. Страдания или лёгкая и приятная жизнь? Выбор за тобой.

   Лев вместе со злобой почувствовал бесконечное отчаяние. Хотелось верить, что всё это сон, но глаза открыты и реальность сгустка не вызывает сомнений.

   — Тебе с этого какая радость? — задал он ещё один вопрос. — Ты же не человек, ты нечто, какое тебе дело до человеческих чувств?

   — А в этом, милейший Лев, и заключается вся прелесть. Я в своём роде хищник, я питаюсь вашими страданиями. Тебя от них избавлю, но папаша твой с горя скоро запьёт, а матушка и года не продержится, покончит с собой. Чем не урожай? Но не беспокойся, тебе всё это тоже будет безразлично. Настолько безразлично, что сам удивишься. Берёшь?

   Поток, мысли, коллективное сознание – это тоже приснилось? Не похоже.

   — Как это? — не удержался Лёва.

   — Без страданий? — сгусток заколыхался, показалось, что там внутри кто-то гулко засмеялся. — Демоверсия? А ты мне нравишься! У тебя одна минута. Наслаждайся!

   И боль прошла. Улетучилась, испарилась! Тревога растаяла, а вместо неё вернулось чувство покоя. Лёвка вздохнул полной грудью. Как давно он не испытывал вот такой удивительный покой и безмятежность! По сравнению с прежним это показалось настоящим блаженством. Как хорошо расслабиться и вспомнить о нормальной жизни! Институт, друзья, долгожданный поход в кафе по поводу окончания сессии. И Алиска, однокурсница, давно не против замутить с ним отношения, а он не видит причины отказываться.

   Но как же мама? Она не выдержит? А что у неё останется? Пьющий муж и равнодушный сын? Мама — ещё одна бабочка за окном? Ну, уж нет! Вот когда родителям действительно понадобится помощь. И с чего он поверил сгустку, что Наташа умрёт? Кому он поверил?!

   — Ну, что, молодой человек, берёте? — некстати прозвучал знакомый голос.

   — Мне надо подумать, — ответил Лёвка. Слишком приятным оказалось чувство безмятежного покоя, слишком трудно сразу принять решение.

   — Как знаешь. Даю время до двенадцати. Начнётся операция, твоя сестра проживет двадцать две минуты и семнадцать секунд. Решай.

   И сгусток растворился. А Лёвка провалился в сон, но ничего на этот раз не увидел, или сны мелькали бледные и незапоминающиеся.

Проснулся он с прежним чувством изматывающей тревоги. Часы показывали без четверти двенадцать. Мужчины не плачут, они молча переносят любые страдания. Где у них в доме коньяк? Всего один глоток, ну, может быть, два. Лёвка всячески убеждал себя, что сегодня его одолели ночные кошмары. Да, но покой ему не приснился. Почему нет? – шутки подсознания.

   — Славненько, славненько, — раздался знакомый противный голос. — Но коньячок потом. Сначала ответ – берёшь помощь?

   — Нет! — Лев так быстро поставил пузатую бутылку на место, что посуда в горке зазвенела.

   — Нет? Тогда страдай. Ты мне больше не интересен.

   Сгусток исчез, не оставив следа. Вот и всё. Операция началась, а тревога и отчаяние в Лёвкиной душе достигли предела. Осталось двадцать две минуты и семнадцать секунд. Пятнадцать, десять, пять… что делать?! Неожиданно взгляд упал на куклу, которая осталась лежать на одеяле. Лёвка сел и взял её в руки. Ангел. Нелепые крылья из белых перьев. Светлые кудряшки, золотое платье.

   — Ангел, — произнёс Лев вслух. — Я не знаю, есть ли у Наташи Ангел-Хранитель. Но если ты есть, помоги ей! Она в тебя верит. Пожалей её сердечко, не отнимай её у нас. Ангел, ты знаешь, какая Наташа, и как она нам нужна. Прошу, помоги ей перенести операцию! Позаботься о ней, дай ей сил! Ангел, не оставляй её, не отходи от неё…

   Его пальцы сжимали куклу, а взгляд устремился в пустоту, за много километров отсюда, в белую холодную кафельную комнату, где сейчас лежала его сестра. Он ещё долго что-то бормотал, просил, умолял. Теперь он не стеснялся своих слёз.

   Изредка, как короткие вспышки, пробегали мысли: «Зачем я это говорю?», « Так хорошо было без чувств, так спокойно!», «Наташа – бабочка, Наташа всего лишь маленькая девочка, таких много», «И что случится, если её не будет?», «Может, я зря отказался? Ампутация совести, но мне-то будет нормально! Девчонки в институте красотки, ночные клубы… кому будет плохо?» И сразу получал ответ: «Отцу, маме… всем».

   И снова начинал просить. За Наташу, за хрупкую бабочку, которая ему дороже любого покоя.

   Телефонный звонок. Очнувшись, Лёва взглянул на часы – половина четвёртого. Как время пролетело так быстро? Звонок! Мама!

   — Да, мам.

   — Лёвушка, всё хорошо, миленький мой, Наташенька выдержала! Папа хочет сказать…

   Трубку отняли, и Лёвка услышал голос отца:

   — Ты понял, сын? Всё обошлось! Жди нас через два дня. А сейчас надо успокоить твою маму – вот ведь когда истерика накрыла… Тань, ну, Тань, всё уже кончилось, успокойся… воды тебе принести, Тань?

   Лёвка слушал всхлипывания мамы, уговоры отца и нерешительно улыбался.

   За окном неожиданно и плавно закружились первые снежинки.

03.11.2011