Овцы на заклание

Овцы на заклание

РАССКАЗ

1

Машина свернула на обочину. Остановилась.

— Мы уже приехали?

— Нет. Дальше я не поеду.

Балагур-таксист последние минут пять резко изменился. Он замолчал, смотрел только на дорогу, а них не обращал никакого внимания.

— Слушай! Мы тебе заплатили, а ты вдруг останавливаешься неизвестно где и отказываешься дальше ехать. Что еще за фокусы?

Таксист молчал.

— Я пожалуюсь, и тебя лишат лицензии. А тебе это надо? Ты должен довести нас до места.

— Нет!

— Интересная картина! Первый раз встречаю такого таксиста, который берет деньги, но не довозит пассажиров до нужного места. Мы не выйдем из машины. И ты привезешь нас туда, куда нужно.

— Нет!

— Что нет?

— Я могу вернуть вам деньги.

— Нам нужны не деньги. А чтобы ты нас привез туда, куда нужно. Мы тебе заплатили за это. И ты не можешь бросить нас неизвестно где. Если бы мы знали, мы взяли бы другое такси. Ты не профессионал. Ты не таксист. Ты вообще непонятно кто. Какой-то сумасшедший.

— Всё! Я разворачиваюсь и еду назад.

— Я врач. Представь, что ты ко мне попал на операционный стол. Я начинаю делать операцию. Делаю разрез. А потом бросаю инструмент и говорю: «Я не буду дальше делать операцию! И всё!» Если бы ты заранее знал, что будет такое, то согласился бы ты на операцию?

— Нет!

— Давай мы еще заплатим!

— Нет!

— Ты смотри! Уперся, как баран.

— Не спорь! Милый! Давай выйдем! Ты же видишь, что он не поедет.

— Мы сейчас выйдем. Но знай, что я пожалуюсь. Обязательно пожалуюсь. Как тебя зовут.

Таксист назвал фамилию и номер машины. У него было лицо обреченного на казнь. Когда они вышли, он тяжело вздохнул. Машина развернулась и быстро скрылась.

Такое ощущение, что они не на окраине города, а на дне океана. Тьма ощущалась физически. Она давила.

Было такое ощущение, что она угрожает превратить их в плоскую камбалу, у которой глаза на той стороне, которая смотрит вверх. Зачем они снизу, если там бездонная бездна? Словно на земле никого не осталось, кроме их двоих.

— И что теперь? — спросил он.

Он до сих пор не мог успокоиться, раздраженный разговором с этим бараном-таксистом. Она почувствовала это. Хотя он всегда был с ней мягок и не позволял себе ни одного резкого слова.

— Мы можем спросить у прохожего улицу.

— Ладно. Или поймаем другое такси.

Он взял ее за руку. Узкая теплая ладошка. Он любил целовать ее пальчики. Каждому пальчику давал нежное имя. Дюймовочка — Солнышко — Красавица — Смысл Жизни Моей — Счастье Моё. Свободной рукой она погладила его по плечу. Разве рядом с ней он может на что-то сердиться? Считать, что мир создан для чего-то другого, кроме их безграничного счастья и любви? Они смотрели на дорогу. Ни одного огонька. Вообще ни в одной стороне.

Ни огонька. Даже над головой ни одной звездочки. Но это понятно. Небо затянуло тучами. Хорошо, что еще дождь не идет. У них даже зонтиков нет. Одеты они легко.

Скорей всего, это был пустырь. Часто такие пустыри встречаются на городских окраинах. За пустырем начинается жилой массив. Пустырь скорее всего окружен лесом и довольно густым, если они не видят ни одного огонька. И что им лес? Они же пойдут не по лесной тропинке, а по дороге.

— Дорогу осилит идущий! — изрек он.

Банально, конечно. Но унывать им сейчас ни к чему.

Они держались за руки. Он старался веселить ее всю дорогу. Рассказывал анекдоты, истории из школьных и студенческих лет. Пока они еще не познакомились.

2

Она остановилась. Прижалась к нему. Он чувствовал тепло ее тела. Улыбнулся. Ему захотелось поцеловать ее.

— Что-то случилось?

— Я не могу ногу поднять.

— Как ты не можешь поднять ногу?

— Такое ощущение, что к моей ноге привязали тяжелую гирю. Не знаю, может быть, провалился каблук и его чем-то зажало. Ну, попал между камнями и застрял там.

— Ногу вверх дерни!

— Я дергала. Но никак не получается. Может быть, расстегнуть и снять сапог? Но не пойду же я в одном сапоге?

Он достал мобильник.

— Черт! Сел аккумулятор. Дай мне свой! Я посвечу, погляжу, что там такое. Что же так темно?

Услышал шелест куртки.

— У меня нет телефона.

— Как нет? Оставила дома? Да нет же! Я помню, что ты его положила в сумочку. Ты его доставала при мне.

— Он в сумочке.

— И что?

— Я ее забыла в такси. Когда мы сели, я сняла сумочку и опустила на пол. Она давила мне на бок.

Она заплакала.

— Не плачь, любовь моя. Я записал номер такси и фамилию водителя. Завтра мы позвоним диспетчеру, и он привезет твою сумочку. Но всё-таки плохо, что нет телефона. Что с твоей ногой?

— Кажется, что ее кто-то тянет вниз.

— Погоди!

Он присел. Сначала ощупал одну ногу. Это была не та. Каблук стоял на асфальте. Он обхватил другую ногу.

— Вот эта нога.

— Да! А сейчас и правая.

Он повел ладони вниз. Но не добрался даже до щиколотки. Дальше был асфальт. Никаких камней. Как же нога могла провалиться? Какая-нибудь щель в асфальте? Тут он явственно почувствовал, что его руки приближаются к ее колену. И вот они уже на коленке.

— Что-нибудь ты можешь сделать? — закричала она. — Мне очень больно!

— Погоди! Погоди! — он выпрямился. — Дай руку! Вот! Я буду тебя держать за руки и тянуть.

В позе человека, тянущего канат, уперся и стал ее тянуть на себя. Она заплакала громче. Он скользил по асфальту. Она уже хрипела. Он склонялся всё ниже. Она исчезала под асфальтом. Как будто там под тонким слоем была болотная трясина, которая затягивала ее. Она хрипела. Потом что-то громко и плотоядно чвакнуло. Она исчезла. Он встал на колени и стал ощупывать место, где только что была она. Ровно. Ни холмика, ни ямки, никакой щели, ни одного камешка, даже песчинки нет, ничего нет.

— Да этого же не может быть! — закричал он. — Человек не может исчезнуть бесследно! Ты где? Отзовись! Бред какой-то! Ну, где же ты? Почему ты молчишь? Ну, хватит шутить!

Ползал на коленях. Только асфальт и ничего.

— Где ты? Где ты? — кричал он. — Почему ты молчишь? Не надо так шутить со мной! Отзовись!

Он обезумел. Ее нигде не было. Все шире делал он круги, не находя ничего, кроме асфальта. Казалось, ничего нет, кроме этой непроницаемой мглы, в которой всё потонуло. Упал. Рыдания сотрясали его тело. Он не то, что понял или поверил, он ощутил ее отсутствие. Она исчезла, непонятно где и непонятно как. Но ее больше нет. Она потеряна навсегда. И никакая сила не вернет ее к нему. Но кто мог ее забрать? Пополз на обочину от этого чертова асфальта, надеясь добраться до земли, которая казалась ему спасительной. Сколько он не полз, асфальт не заканчивался. Он выпрямился, стоя на коленях. Кажется, он протер дырки на коленях и разбил их в кровь. Поднялся. Одно ему было ясно: нужно было идти. Здесь нельзя оставаться. Здесь опасно. Туда идти, где есть свет, где есть люди, а значит, есть жизнь. Он должен идти!

Он был один в этом мире. Он брел и брел, потеряв уже чувство времени и реальности. Он превратился в робота, в которого была заложена одна программа — двигаться вперед. И никаких чувств! Почему именно вперед? Этого ему не нужно было знать. Только впереди возможна какая-то ясность.

Абсолютная тишина и мрак. И только ноги чувствовали единственную опору асфальта, по которому он шел, того самого асфальта, лишившего его любимой женщины. Он подносил ладонь к лицу, но ничего не видел. Словно на глазах у него была плотная повязка. А может быть, его тоже нет? И то, что сейчас движется вперед, совсем и не он. Густая тьма растворила его, как серная кислота. Он перестал существовать. Так же, как ее. Она составляла единственный смысл его жизни. Теперь он и это потерял.

Она, вполне может быть, тоже бредет где-то рядом и чувствует то же, что и он. Потерю. Она уверена, что лишилась его. А значит, у нее больше ничего не осталось. Ради чего стоило бы жить. Свет их может соединить. Но его нет. Ни впереди, ни вверху. Ни малейшего проблеска. А может быть, его вообще нет. Кто-то могущественный выключил рубильник. Потухло солнце, звезды. Какой-нибудь новый Большой Взрыв, погрузивший вселенную в космическую мглу, где уже ничего не существует.

А может? Почему бы нет? Каким-то образом он расстался с жизнью и даже не заметил этого. Это и есть загробный мир, в котором ему суждено брести вечность, как Сизифу. И этот путь никогда для него не закончится, пока снова не произойдет какая-нибудь космическая катастрофа.

Хотя постой! Постой! Если я мыслю, следовательно, я существую. А я мыслю. Это же явно! Но всё-таки это не аргумент. Откуда Декарту знать, как будет там в загробном мире, если он свой аргумент высказал при жизни? А может быть, и там существует мысль. Мы мыслим и даже чувствуем. Чувствуем, может быть, по-особому. Когда ее поглотила бездна, ему казалось, что все для него закончилось, что он больше не сможет жить. Она была его главная награда в жизни, она была смыслом его существования. Ему не нужен мир, где нет ее. А сейчас, когда он остался без нее, он уже не чувствует прежней боли. Он ее помнит, он думает о ней, но боли нет.

Что это? Сзади какие-то звуки. Это шаги. Определенно шаги. Кто-то идет за ним следом. Так не может идти человек. Сзади шло что-то нечеловеческое, огромное, перед кем он ничто, песчинка. И это нечеловеческое имеет целью его, если идет следом. Он на расстоянии чувствовал его тепло и биение большого сильного сердца, гоняющего кровь в этом огромном теле. Как будто за ним катился огромный тяжелый каток, только живой. И этот каток ничего не оставляет на своем пути, только ровную поверхность асфальта. Это было что-то живое, потому что оно дышало.

Побежал. ЭТО догоняло его. Он чувствовал запах пота, слышал дыхание ровное и широкое. Так дышит существо, уверенное в своих силах, в своем успехе, которому не нужно надрываться.

Бьется сердце чудовища, сильное и могучее. Равномерно отбивает такт, как часы. А он задыхается, заплетаются ноги, его сердечко сейчас вырвется из груди. Он запнулся и упал. Нужно подняться и бежать. Но он не может. Шевелит беспомощно руками и ногами. Будь что будет! И тут он почувствовал, что на его спину опустилось что-то большое, придавив почти половину спину. Но не сильно, не прижало, не давит. Это могла быть лапа зверя, догнавшего его. Он стоит рядом с ним. И переднюю лапу поставил ему на спину. Несильно. Но надавит, если он попробует убежать. Какой это зверь? Медведь? Огромная собака? Великанский волк? Львы у них не водятся. Он задыхался от его смрадного дыхания. Начались спазмы. Они поднимались от желудка. Вырвало. И наступило сразу облегчение. И опустошение. Никаких сил.

— Мерзкая тварь! — прошипел он. — Уйди от меня! Оставь меня в покое! Я тебе ничего не делал. Гадкое чудовище! Зачем тебе я? Не ты ли убило мою любимую? Да понимаешь ли ты меня?

Лапа прижала сильнее. Но было не больно. Неужели ОНО понимало смысл его слов? Почему ОНО не разорвет его? Чего ОНО медлит? Хочет насладиться его страхом? ОНО придерживало его и не давало встать. Да он и не пытался вставать. Зачем? Попробовал ползти. К его удивлению, ему не мешали. Сначала он полз медленно. А почувствовав, что на его спине ничего нет, пополз быстрее. Ползти было даже легче, чем бежать.

3

Поднялся. И снова побежал. Но теперь он бежал экономно, стараясь беречь силы и не сорвать дыхания. Но в таком мраке, что бежать, что стоять или ползти неотличимо. Дорога пошла под уклон и бежать стало легче. С удивлением обнаружил, что ноги передвигаются помимо его воли. Он даже не тратил на это никаких усилий. Так бывает, когда спускаешься с крутого склона и движешься по инерции. Ты бы и остановился, но не можешь. Ноги несут вперед вопреки твоей воли. Надо бы притормозить, потому что так можешь полететь и тогда мало не покажешься, но ты не можешь сделать этого, как не может камень остановить своего падения.

Скорость нарастала. Но никаких усилий это от него не требовала. Большая скорость пугает. Он понял, что уклон дороги становился всё больше и бежал он по инерции. Вероятно, это был холм. Но после спуска обязательно начнется подъем, который потребует сил. А сейчас он никак не мог замедлить свой бег, даже если сильно захотел это сделать. Склон оказался уж слишком долгим и крутым. Когда же это закончится? «Но, если я бегу со склона, значит, я был на его вершине. А с вершины я должен был увидеть огни города. Но я ничего не увидел. Значит, никакого города нет». Куда же ведет эта дурацкая дорога? Никто его уже не преследовал. И это тоже было странно и подозрительно? Куда могло подеваться чудовище? Ладно! Лучше не думать. Всё равно ноги куда-то вынесут. Тем более, что они делают это помимо его воли. Он же не чувствует никакой усталости, потому что не тратит сил.

Тут он ударился. Но не о дерево, не о стену. Это было что-то мягкое, вроде сетки. И никакой боли от удара он не почувствовал. Это было упругое прикосновение всем телом. Его не отбросило назад, но заставило остановиться. Он вытянул руки вперед и стал делать ими круговые движения, как штукатур, который равняет стену. Он хотел узнать, что же за препятствие остановило его и не дает двигаться дальше. Это была стена. Но она была не только спереди на его пути. Он сделал шаг в сторону и сбоку тоже была стена. И с другой стороны стена. Он вытянул руки, и они уткнулись в потолок. Как будто он внезапно оказался в помещении. Он развернулся на сто восемьдесят градусов, вытянул руки вперед, сделал несколько шагов и снова уткнулся в стену. Как же такое могло быть, если он прибежал именно с этой стороны? Это был небольшой каземат, каменный мешок. Но должен же быть из него выход? Выходит, что он проскочил в какую-то дверь. И теперь вот здесь. Надо искать этот выход. Он пошел по периметру, обследуя стены, искал выход. Потом встал на корточки и снова обследовал стены, надеясь найти выход. Нет! Не единой щели. Что-то надавило ему на спину. Неужели чудовище догнало его? Но на зверя это было непохоже. Явно это не звериная лапа. И никакого запаха.

Сверху было ровное, плоское и твердое. «Что за чертовщина? — подумал он. — Как на дороге могло оказаться здание?» Тут лоб его уткнулся в такую же ровную плоскость, стоило ему немного продвинуться вперед. Но он знал, что стена должна быть дальше. Хотел развести руки в стороны, но не смог. Стены сблизились до размера гроба. Что бы все это могло значить? Что за сила движет эти стены? Вернулось чудовище? «Это какая-то пресс-машина! — успел подумать он. — Вроде тех, что прессует кузова». Тут же взревел от боли. С обеих сторон хрустнули его плечи, зажатые в каменные клещи. Теперь очередь пришла грудной клетки. Ломались кости. Боль может длиться бесконечно, но и она кончается, особенно когда вместо человека остается липкое красное пятно между двух плотно сжатых бетонных плит. Его больше не существовало. Не было даже его тела. Только смазка между плит.

… Над дорогой стояло яркое солнце. Летели друг другу навстречу автомобили. Кто-то нетерпеливый шел на обгон. А как же! У него такая крутая иномарка и он будет плестись? Те, кто ездил здесь постоянно, обратили внимание, что возле дороги появились две железобетонных плиты. Еще вчера их не было на этом месте. Значит, ставили ночью… Ззачем их поставили непонятно. Да и никто не задумывался об этом. У каждого были свои мысли о своем, земном и суетном. Как и должно быть, в прочем.