Окраина.

1.

Бог мой, сердце Света и Истины, да не убоюсь всякого приходящего на Окраину, да не проявлю малодушия. Не дай затупиться мечу моему, и трезвость мысли мне позволь сохранить. Ибо горек безмерно долгий час на границе ночи и дня, ибо слаб духом сын твой. И да простишь ты всем ушедшим в сумерки, ибо не злом вскормлены помыслы их, но дьявольским обманом, коим враг отравлял их души при жизни земной и пожирал огонь очей и теплоту сердец их в посмертии.

Дай же хлеб Истины мне, чтобы наконец насытиться. Дай же вина души мне, чтобы испив, возрадоваться. И всякий мятежный пусть побоится взгляда очей твоих, источающих свет Окраины. Бог мой, Создатель, если возможно, дай и сыну твоему искупления и упокоения души. Ибо устал дух мой мятежный и жаждет покоя и мира, как и тело, пресытившееся яствами земными, желает сна.

Тебя люблю и на тебя уповаю.

АМИНЬ.

— Ты посмотри на них, Шарик, — сказал Кома. — Они всё ещё надеются, что это сон.

Он улыбнулся, и тут же ощутил на языке тошнотворный привкус желчи. Шарик вильнул хвостом и опустил свою костлявую морду на дощатый пол. Челюсти сухо щёлкнули как столкнувшиеся друг с другом бильярдные шары. Огромные пустые глазницы были обращены к переднему окну, однако могло показаться, что пёс преданно уставился на хозяина.

Чайник на плите засвистел, и Кома выключил его, не прибегая к помощи рук, усилием воли. В последнее время он поступал так всё чаще и чаще, пресытившись игрой в иллюзию. Всё равно человеком ему уже не стать. И вся эта бутафория, создававшая ему минимальный комфорт, постепенно уходила в прошлое. Начальники были правы. Хотел он того, или нет, но всё же продолжал постепенно терять свою индивидуальность. И сейчас, видя медленно бредущих по тропе людей, ловил себя на мысли, что, похоже, совсем растерял все эмоции и перестал сочувствовать чужому горю.

Иногда переднее окно существенно уменьшалось в размерах. И происходило это, как правило, в моменты той самой чёрной хандры, которую, Кома начинал испытывать после встречи с потеряшками. По какой-то причине именно эти сущности вытягивали из его души наибольшее количество сил.

Тропа проходила всего в каких-нибудь десяти метрах от его ветхого жилища. Густая, но вечно мёртвая трава обрамляла её как бакенбарды. Тонкие сухие стебельки и листочки плавно раскачивались под порывами ледяного ветерка, который практически всегда на Окраину приходил с Тёмного Горизонта.

В этот раз людей было около десяти. Все они шли по Тропе, объединившись в тесную группу. Некоторые в страхе и удивлении осматривались по сторонам, стараясь не останавливать взгляд на Пустыре и светло-серой тонкой полоске, прочертившей небо на далёком и мрачном горизонте. Возможно, кто-то из них уже слышал голоса, но пока что у всех хватало ума не сходить с Тропы и не подкидывать Коме лишних хлопот.

Он шумно выдохнул, промямлил что-то нечленораздельное себе под нос и осознал, что выйти из собственной хибары ему всё же придётся. Судя по недоумению в глазах прибывших, не все ещё понимали, что с ними произошло в действительности. А до тех пор, пока они плетутся по Тропе в сторону Переправы, с ними могло произойти всё что угодно. И выслушивай потом нравоучения от начальников.

При мысли о последних Кому даже передёрнуло. Он вновь осознал, что всё ещё далёк от полной потери человечности. Что-то, вроде любви и сочувствия уже давно кануло в небытие, иссохло в его неупокоенной душонке без следов и остатка. Но такие вещи, как страх или неприязнь по-прежнему временами накатывали на него гигантской холодной волной, заставляя совсем уж по-человечьи садиться на корточки и закрывать голову руками.

Шарик приподнял костлявую голову и даже вроде как подрывался вскочить на все четыре пока ещё не отвалившиеся лапы, но Кома его остановил.

— Ты-то куда? Лежи на месте, а то совсем развалишься.

Собака повиляла хвостом, на котором шкура отсутствовала почти полностью. Лишь небольшие островки рыжей шерсти покрывали обнажившиеся тёмно-коричневые позвонки. В пустых глазницах давно не жили даже черви.

Кома с тоской подумал о том, что вскоре может остаться без единственного друга и собеседника. И тогда на Окраине ему действительно станет туго. Возможно, начальники разрешат приютить кого-нибудь ещё в своём жилище, но за это придётся заплатить новыми годами службы.

Он вышел из дому, намеренно громко скрипнув ржавыми петлями-стрелами. Ледяной ветерок тихонько подвывал под сводами простой двускатной крыши, вызывал неприятный озноб и заставлял давным-давно высохшую траву танцевать свой мертвецкий танец.

Увидев его, бредущие по Тропе люди, остановились. Одна женщина лет пятидесяти, с длинными седеющими волосами и огромной зияющей дырой в черепе показала на него пальцем. Голубой летний сарафан на ней был перепачкан грязью и кровью. Волосы в районе раны спутались и приобрели багровый оттенок.

— Посмотрите, — сказала она остальным. — Здесь какой-то мужчина.

Компания людей остановилась, и в сторону Комы повернулось сразу восемь лиц. Теперь он без труда сосчитал их количество. Ближе всех к краю Тропы стоял молодой парень с короткой стрижкой, в фиолетовых бриджах и футболке с логотипом «Эппл». Позади плелась молодая девушка, которая вела за руку девочку лет пяти. У обоих лица представляли из себя жуткое месиво изуродованной кровавой плоти с глазами, удивлённо таращащимися вокруг. Футболка местами темнела от выступившей и уже начавшей подсыхать крови.

— Уважаемый, — обратился к нему парень. — Похоже, мы заблудились.

— Не подскажете, что нам делать дальше, — добавила женщина с огромной дырой в черепе.

— Хороший вопрос, — с лёгкой улыбкой ответил Кома. Он выудил из кармана кисет и зажигалку, предвкушая долгий, но в чём-то безмерно-скучный и предсказуемый разговор.

Один из путников, высокий и худощавый мужчина лет сорока последовал его примеру: вытащил из кармана измятую пачку сигарет, достал одну и закурил, однако был несколько удивлён тем, что дым пошёл не из его ноздрей или рта, а тонкой струйкой начал сочиться из небольшой колото-резаной раны в центре груди.

— Кто-нибудь из вас что-нибудь помнит? — спросил Кома.

Женщина с подозрением прищурилась:

— Что вы имеете в виду?

— Дружище, — подал голос парень. — Ты, конечно, странный тип, раз уж живёшь в таком непонятном месте. Но всё, что нам сейчас нужно — это выбраться отсюда и как можно скорее оказаться дома.

— Дома, говоришь, — пробурчал Кома.

Жестокий ледяной ветерок подул чуть сильнее, заставляя танцевать теперь не только траву, но и одежду на телах людей, волосы на их головах, у всех до единого пропитанные кровью.

— Что вы там сказали, молодой человек? Я не расслышала? — Женщина привычным движением заправила выбившуюся прядку волос за ухо. При этом её пальцы на какой-то момент погрузились в чудовищную дыру и остатки содержимого её черепа. Она не замечала того, что происходило с ней на самом деле, не видела, не чувствовала и не осознавала. Как и все они.

Всё как всегда.

— Меня зовут Клара, — продолжала она. — Разрешите, мы подойдём ближе.

— Нет! — почти рявкнул Кома. Тлеющая папироса едва не выпала из его губ. — Это плохая идея! Слышите меня? Ни в коем случае не сходите с Тропы. Нельзя с неё сходить.

Парень в окровавленной футболке усмехнулся:

— Он псих. Вы разве не видите? Уважаемый, у вас здесь есть телефон? Я, кажется, потерял свой мобильник. Мне просто нужно позвонить своей девушке и сказать, чтобы она не волновалась.

Он повернулся к компании своих мрачных попутчиков и виновато улыбнулся:

— Знаете, она у меня такая ревнивая. Наверняка думает, что я «зависаю» у своей бывшей.

— Хотя бы скажите, где здесь ближайшая остановка, — попросила Клара. — Среди нас маленький ребёнок, и ей бы давно уже пора спать.

— Здорово, — пробубнил Кома, и в полный голос добавил: — Идите вперёд и не сходите с Тропы, вот и всё, что я могу предложить вам в вашей ситуации. Ребёнок скоро отдохнёт, а тебе, парень, я советую поскорее забыть свою девушку.

Все молча и с непониманием уставились на него, все, кроме мужчины, который с удивлением наблюдал за дымом, исходящим из его раны. И, похоже, он был единственным из них, кто начинал о чём-то догадываться. В этот самый момент Кома почувствовал, как с Пустыря вместе с сумрачным ветром стали доноситься далёкие призрачные голоса. Они смешивались с шорохом погибшей травы, переплетались между собой как скользкие холодные змеи. До его слуха доносились лишь обрывки коротких фраз, но и этого хватало, чтобы по спине забегали туда-сюда противные мурашки. Потеряшки проснулись, чувствуя близость жизненной силы. Они, как и всегда, хотели есть. Шарик заскулил. И лучше бы он этого не делал, ибо его собственный голос мало чем отличался от голосов тех, кто приходил к Тропе с Тёмного Горизонта. По сути, он и был одним из них.

— Что? — парень в окровавленной футболке нахмурился. — Что это вы несёте, уважаемый?

Кома откашлялся. На далёком восточном горизонте, по ту сторону Тропы в небе появился далёкий светлый луч, который, разрывая тяжёлую пелену свинцово-серых туч, на какую-то бесконечно-долгую секунду впился в землю. В столбе света вспыхнула голубая звёздочка и тут же устремилась ввысь. Пропустив её, Портал тут же захлопнулся. Образовавшийся в небе пробел мгновенно сомкнули облака, словно края стремительно заживающей рваной раны.

Что ж, — подумал Кома. — Хоть кому-то это удалось.

Никто из людей этого события даже не заметил. Оно и понятно: их всех впереди в лучшем случае ждала Переправа. И там, на реке забвения туман окутает их сознание и разум, милосердно и в то же время безжалостно стирая все воспоминания об уже минувшей жизни.

Кома докурил папиросу и неожиданно понял, что потерял к этим людям всякий интерес. Ему хотелось как можно скорее закончить этот разговор и снова остаться наедине с самим собой и своим полуистлевшим четвероногим другом. Возможно, кружка горячего и крепкого чая поднимет настроение, хотя он прекрасно понимал, что все вещи на Окраине созданы при помощи его воображения. По-настоящему он уже давным-давно ни в чём не нуждался. Папиросы, чай, или яичница-глазунья на столе были данью привычкам из далёкой и безвозвратно потерянной человеческой жизни, о которой Кома уже ничего не помнил.

— Можно задать вам вопрос, ребята? — спросил он.

Лица людей на Тропе вытянулись, но всё же большинство из них нерешительно закивали.

— Как вы думаете, что это за место? И самое главное — как вы здесь оказались?

В гробовой тишине отчётливо слышался шелест травы и скрип старых досок на чердаке, насквозь продуваемом сумрачным ветром. Девушка взяла своего ребёнка на руки, не смотря на то, что девочка была уже слишком взрослой и наверняка тяжёлой. Мать что-то прошептала дочери на ухо, при этом из её приоткрывшегося рта выплеснулся сгусток тёмной венозной крови. Наверняка она обещала ребёнку, что скоро всё будет хорошо. Что ж, она могла бы оказаться права, если бы нашла в себе силы смириться.

— Ну, так я жду ответа, — с нажимом сказал Кома. — И да пусть ваш ответ будет адекватным и логичным, дамы и господа.

— Он сумасшедший, — шепнула ещё одна женщина той, у которой в голове зияла дыра. Её правая рука безжизненно болталась вдоль туловища. На шее темнел огромный фиолетовый синяк. Губы подкрашивала запёкшаяся кровь.

— Мы не помним, — парень развёл руками и чуть виновато улыбнулся. — Ну, и что с того? Вы можете нам помочь, или нет, дядя?

— Думаю, такому идиоту как ты уже точно никто не поможет, — парировал Кома. — То есть, тебя вполне устраивает тот факт, что ты бредёшь по какой-то непонятной дороге с переломанными рёбрами и разорвавшейся печенью? При этом никто из вас ни хера не помнит, и понятия не имеет, как оказался здесь.

Кома похлопал в ладоши.

— Аплодисменты, и если можно, на бис, Славик. Ты сказочный долбоёб.

— Что? — парень нахмурился. — Откуда?..

— Извините, — тихо сказала девушка с ребёнком на руках. По какой-то причине её голос перекрыл роптание всех остальных. Люди обратили на неё свои искалеченные лица. — Мне кажется странным, но я действительно ничего не помню.

В этот момент за дверью громко взвыл Шарик. Мужчина с сигаретой, не смотря на присутствие ребёнка, позволил себе громко и отчётливо выругаться.

— Твою в душу мать! — он уже не только осматривал, но и трогал пальцами рану в груди. — Вы что, ничего не замечаете?

Теперь уже все присутствующие уставились на него. С возрастающим во взгляде ужасом, мужчина оглядел окруживших его попутчиков.

— Это либо кошмарный сон, либо у меня галлюцинации. На мать вашу так, вы же все выглядите как трупы!

Кома вздохнул:

— Хоть один проснулся в этом дурдоме.

— Погодите, — остановила его Клара. — Вы что, хотите сказать, что?..

— Да ну на хер, — выругался парень по имени Славик. — Мне первый раз снится осознанный, мать его так, сон.

— Кроме сна и галлюцинаций есть ещё какие-нибудь варианты? — подал голос Кома. Увлёкшись собой, люди на какой-то момент перестали его замечать.

Девушка с ребёнком на руках вдруг испуганно ахнула:

— Господи, какая у вас страшная рана!

Она обращалась к Кларе. Ещё две женщины, и пожилой мужчина осторожно приблизились к ней и начали рассматривать пугающее неестественное отверстие в черепе.

— Как вы можете этого не чувствовать?

— Боже мой, у вас мозг повреждён!

— Я не хочу на это смотреть! Боже! Господи…

Так постепенно, шаг за шагом народ просыпался и начинал осознавать, что происходящее с ними имеет куда более глубокое значение, нежели сон. Только молодой парень, тот самый в футболке с откусанным яблоком и кровью, сочащейся из подмышек, отчаянно мотал головой, зажмурив глаза и постоянно повторяя одну и ту же фразу:

— Надо проснуться… надо проснуться…

Кома с опаской покосился на Пустырь, простирающийся до самого горизонта, до той тонкой серебристо-серой полоски, на которую по какой-то причине было страшно смотреть даже ему. Кое-где в траве голоса призраков звучали уже отчётливо.

Те, кто отказался принять смерть, — подумал сторож Окраины. — Будут отвержены новой жизнью.

Одному Богу было известно, что ждало мятежную душу там, за чертой Тёмного Горизонта. Некоторые годами и десятилетиями могли бродить по Пустырю, временами пытаясь влезть на Тропу, но в основном, просто блуждая по бесконечным просторам сумрачных территорий. В основном, это были одиночки. Их тела постепенно разваливались, высыхали, гнили, или покрывались плесенью. Иногда что-то более страшное и сильное приходило с Горизонта, чтобы некоторых из них забрать с собой. И что ждало потеряшек ТАМ, Кома не хотел даже предполагать.

— Подождите, — мужчина с раной в груди встрепенулся. По какой-то неведомой причине именно до него быстрее всех доходила истина. — Я, кажется, вспомнил!

— Я тоже, — подал голос второй мужчина, невысокий, седой. Нижнюю часть его тела словно разжевали огромные челюсти. И по всем законам физики и логики стоять на таких ногах он просто не мог. — Я вспомнил, что все мы ехали в одной маршрутке. Вот вы, Клара, сидели прямо напротив меня. У вас в руках был пакет с куриными яйцами, и вы их едва не разбили, когда «ГАЗель» подпрыгнула на «лежачем полицейском».

— Господи, — женщина ухватила себя ладонями за щёки. — Да, да! А девочка с молодой мамой сидели сзади. Вы, молодой человек, были рядом.

Она указала на того, кого Кома безошибочно назвал Славиком. Но парень словно никого и не слышал, продолжая с закрытыми глазами бормотать своё заклинание:

— Надо проснуться… надо проснуться…

— А я сидел на боковом, — упавшим голосом сообщил мужчина, тот самый, до которого всё доходило куда раньше, чем до остальных.

— Подождите, — Клара неожиданно изменилась в лице. Глаза сузились, губы задрожали и уползли уголками вниз. — Это значит, что мы?...

Она заплакала, не в силах произнести вслух эту страшную правду.

— Мда уж, — сказал пожилой мужчина. — Никогда не думал, что смерть выглядит именно так, но, похоже, нам выбирать не придётся.

— Смерть, — задумчиво пробормотал мужчина с раной в груди. Он произнёс это слово без всякого эмоционального налёта, без грусти, или страха, а так, словно просто попробовал его на вкус.

Девушка с изуродованным лицом ещё крепче прижала к себе маленькую дочку.

— Бедный Витя, — сказала она.

— Что? Кто это? — спросил пожилой мужчина.

— Это мой муж, и наш папа.

Кто-то из потеряшек уже настолько оборзел, что подобрался к Тропе практически вплотную. Кома протянул к его гнилому хребту свою невидимую длинную руку, сжал пальцы в кулак и что есть силы ударил. Призрак жалобно взвизгнул и тут же унёсся прочь, в глубину Пустыря. Начавшие прозревать люди со страхом посмотрели в его сторону.

— Не бойтесь, — Кома демонстративно зевнул, но тут же понял, что получилось у него это весьма неестественно. — Эти, блуждающие, не смогут достать вас, пока вы на Тропе. Я и другие сторожа вдоль всего вашего пути будут их сдерживать. Для этого нас сюда и посадили.

Он поднял вверх указательный палец и нравоучительным тоном добавил:

— Но вот вы с Тропы сойти можете.

— И что тогда? — спросил мужчина, догадавшийся обо всём без подсказок.

— Беда и горе, — ответил Кома.

— Беда и горе? — сквозь слёзы выдавила из себя Клара. — Вы издеваетесь над нами? Куда ещё хуже-то?

Лицо Комы потемнело и, похоже, даже начало местами просвечивать, только два белых глазных яблока с маленькими тёмными зрачками оставались неизменными и всё так же просверливали лица путников насквозь.

— Поверьте, мадам, — сказал он. — Есть вещи и состояния значительно хуже биологической смерти.

— Заткнитесь! Заткнитесь все, идиоты! Вы ни хрена не понимаете! Этот вонючий бомж всего лишь нас всех загипнотизировал. Это чёртов сеанс гипноза!

Паренёк, изо всех сил пытался найти доказательство того, что случившееся с ним не является смертью. Но, судя по начинающей набирать обороты истерике, никаких убедительных доводов не находил. Плачущая Клара подошла к нему сзади и попыталась положить руку на плечо. Но Славик грубо стряхнул её, упал на колени и, закрыв ладонями лицо, глухо зарыдал.

— Парень, эй.

— Оставьте его в покое, — предложил Кома. — Чем дальше уйдёте по Тропе, тем вам будет становиться легче.

Девушка с ребёнком на руках кивнула, поставила девочку на ноги и снова взяв её за руку, медленно пошла дальше. Одна из женщин с каменным лицом поплелась следом.

Быстро она смирилась, — подумал Кома. — Подозрительно быстро, как будто думала о смерти всегда. Быть может, так оно и лучше. По крайней мере, сейчас.

— Значит, я помер, — задумчиво произнёс догадливый мужчина. — Ну, и, слава Богу. Всегда боялся повторить опыт своей покойной бабули. Не хотелось умирать с пролежнями на спине и дерьмом в памперсах.

— Кстати, — он посмотрел на Кому. — Мы увидим своих умерших родственников там?

— Не знаю, — сторож пожал плечами. — Может быть, если они всё ещё ждут вас на Переправе. Но вам этого делать не советую.

— Что именно?

— Ждать на Переправе. Это плохое место, опасное. И лучше здесь вообще не задерживаться.

Снова воцарилось напряжённое молчание, которое теперь нарушали лишь всхлипы паренька, не желающего так рано расставаться с земной жизнью. Да где-то в глубине Пустыря огромная призрачная птица захлопала размашистыми мёртвыми крыльями, взмывая ввысь, в темноту темнеющего неба.

— Самое смешное, — вдруг сказала Клара. — С нами нет водителя.

— Ага, — пожилой мужчина хмыкнул. — Как и всегда фатальная жизненная несправедливость. Хотя в аварии виноват он. Я это помню точно.

Кома снова пожал плечами:

— Не понятно ещё, кому из вас повезло больше.

До вас просто ещё не в полной мере дошло, что вы умерли. Вы всё ещё по старой привычке воспринимаете всё это как сон. И только до одного, кто в полной мере осознал это событие, дошёл весь смысл… потому его и накрыло.

 Следом за тронувшимися вдаль медленно поплелась ещё одна женщина, звонко цокая каблучками туфель по асфальту Тропы. Дорожное покрытие здесь, как всё остальное в немалой степени зависело от менталитета и воображения тех, кто по нему шёл. Иногда эта была брусчатка, иногда простая земляная тропинка, но чаще всего именно асфальт. Хотя и встречались одиночки, с таинственной улыбкой бредущие по красной ковровой дорожке, уложенной прямо в сухую траву. Такие обычно не разговаривали со сторожем, а просто приветствовали его поднятием ладони или кивком головы. И тогда у Комы складывалось ощущение, что эти редкие странники полностью контролировали свой путь, и осознавали всё, что с ними происходит на сто процентов. Обычно потом на далёком восточном горизонте в землю снова бил луч света и на секунду в нём ярко вспыхивала звезда. Им не было нужды садиться на Старый Паром и отправляться в туманное путешествие через Реку Забвения.

— Как вас зовут? — спросила Клара.

Кома промолчал. Он давно уже не помнил своего человеческого имени.

— Хотя, это уже и не важно, — философски заметила она. — В любом случае я хочу сказать вам спасибо.

Кома оскалился:

— Спасибо будете говорить своему ангелу хранителю, когда дойдёте до Переправы. Я здесь не по вашу душу, а для других, для тех, кому уже не поможет никто.

Долговязый вздрогнул, словно его ударило током.

— Мне кажется, стало холодно, друзья. Пойдёмте дальше. Всё равно уже ничего не изменить.

Дельная мысль, — Коме этот тип начинал нравиться всё больше и больше. Но задерживаться в этих местах было действительно опасно.

 — Счастливого пути, — сказал он без тени иронии.

Парень, которого при земной жизни звали Славиком, плакал ещё долго. Никто из товарищей по несчастью не мог его успокоить. А Кома лишь молча смотрел, на их глупые и безнадёжные попытки, смотрел на то, как постепенно они теряют к нему интерес, как всё больше и больше углубляются в каскад собственных мыслей и переживаний… за тем, как по очереди молча отправляются дальше и постепенно один за другим скрываются вдали.

Устав плакать, молодой человек уселся прямо на задницу, злобно протёр свои глаза, и уставился в сторону Тёмного Горизонта.

— Нравится? — равнодушно спросил сторож.

Парень пожал плечами:

— Фиг знает, но если есть хоть одна надежда, что я буду всегда рядом с ней…

Он замолчал, толи снова погрузившись в отчаянную борьбу с собственной слабохарактерностью, толи внезапно и чётко вспомнив лицо любимой.

— Смотреть на то, как она быстро забывает тебя и начинает крутить романы с другими — весьма сомнительное удовольствие, малыш, — сказал ему Кома. — Преимущество твоих попутчиков перед тобой в том, что они уже вкусили жизнь и знают, насколько иллюзорны человеческие радости, насколько непостоянен живущий… меня порой самого начинает бесить, когда я превращаюсь в проповедника.

Кома громко и заразительно заржал. Славик невольно улыбнулся и кулаками стёр остатки слёз со своих глаз.

— Скажи, неужели тебя не радует сама мысль о том, что мы — бессмертны, но меняем лишь локации, среду обитания, миры?

— Перезагрузка? — пробормотал парень.

— Что? — не понял Кома.

— Я говорю, когда будет перезагрузка? Я так понял, там стираются все воспоминания?

Кома снова неопределённо пожал плечами:

— Я никогда не был на Переправе, просто знаю о ней от начальников. Но не верь никому, и даже не надейся на то, что ВСЕ твои воспоминания канут в лету. Всегда что-то остаётся, и каждый опыт накладывает отпечаток на нашу бесконечную историю. А если порыться в твоей душе, то можно найти там всё, чем ты жил и болел много воплощений назад.

— Так мы перерождаемся? — парень, похоже, воспрял духом. Однако Кома поспешил остудить его пыл:

— У каждой души своя собственная история, дружок. Никто на самом деле, кроме тебя самого и понятия не имеет, к чему и зачем ты движешься. Рассчитывай только на себя. Все остальные в этой Вселенной — лишь второстепенные персонажи. Каждый из нас Бог для самого себя, и каждый из нас обитает в своей собственной Вселенной.

Вообще-то Кома терпеть не мог разговоры на философские темы, как и разговоры вообще как таковые. Но порой путники попадались чрезмерно болтливые, либо из тех, кто и после смерти не мог шага ступить, не наделав при этом кучу проблем себе и окружающим. А разбудить Пустырь Коме очень и очень не хотелось.

— Иди, давай, с Богом, а то птичка уже начинает сужать круги над тропой.

Парень поднялся на ноги, стряхивая пыль со своей задницы и проигнорировав последние слова сторожа.

— А Бог точно есть? — спросил он.

Кома утвердительно кивнул.

— И какой он?

— Спроси самого себя, ответил Кома. — Все остальные соврут.

Славик медленно, но уверенно пошёл навстречу уготованному ему Року. На самом деле никто, кроме него и Создателя не знал того, что произойдёт с ним в дальнейшем. Иногда по какой-то причине Высшие дозволяли птице хватать прямо с тропы даже тех, кто шёл по красной ковровой дорожке. И всем, чем они тогда отличались от других, была лишь таинственная и в чём-то даже самодовольная улыбка, не сползающая с их блаженных лиц, не смотря на то, что гигантские когти вонзались в тело и пернатый монстр стремительно уносил их к далёкому Чёрному Горизонту.

Счастливый неудачник, — подумал Кома. — Истинно так!

2.

Порой, когда Тропа временно опустевала, мрак, наползающий с западной стороны сильно сгущался и ветер начинал нещадно раскачивать ветхое жилище сторожа из стороны в сторону как одну из бесчисленных высохших травинок на Пустыре. В эти моменты Шарик прятался под простой дощатый стол, а сам Кома пил крепкий сладкий чай и терпеливо ожидал, когда непогода закончится. Он знал, что в это время на Пустырь выходит кто-то из Чистильщиков, а возможно, нечто более страшное и непонятное, что-то с Чёрного Горизонта, что-то такое, что просто не могло объять человеческое сознание и понять человеческий разум. Каждый раз он надеялся и опасался одновременно того, что мрак поглотит ту, которая к нему приходит каждую ночь.

Я желаю тебе добра и покоя, — думал он. — Но принесёт ли его дальнейшее путешествие в ад?

 Ветер бросил в окно пригоршню сухих листьев. Это само по себе вызывало удивление, поскольку деревьев поблизости не было отродясь. Хотя, возможно, сторож по соседству вырастил вокруг своего жилища лес. Среди их брата порой тоже встречались чудаки. Сам же Кома всегда предпочитал открытую местность. Так было лучше видно и Тропу, и Чёрный Горизонт.

Кома сидел за деревянным дощатым столиком, неторопливо разжёвывая ржаной сухарик и запивая его крепким неостывающим чаем. Шарик поднял голову и пустыми глазницами уставился в сторону окна. Мёртвая собака вильнула костлявым хвостом.

— Заходи, — кратко бросил сторож, не поднимая головы. — Я знаю, что это ты. Так что можешь не прятаться.

Чаще всего в присутствии потеряшек Кома начинал ощущать прилив неуправляемого чувства тоски и одиночества. Иногда это был неприятный болезненный холод, пробирающий до самых костей, и лишь в редких случаях что-то давно забытое и безмерно-старое, вроде запаха плесени и сырости из приоткрытых дверей подвала заброшенного дома. Часть призраков в таком состоянии уже превращались в туман, который блуждал среди травы небольшими белесыми облачками. Ветер, гуляющий по Пустырю, подхватывал его и уносил прочь.

Но ещё реже Кому начинали посещать видения: короткие обрывистые образы, либо же цельные картины и сцены из чьей-то грустной или кошмарной земной жизни. Так было и в этот раз.

Он снова увидел грязный кафельный пол с чёрно-белыми плитками, уложенными в шахматном порядке. В местах стыков по затирке расползались зловещие багровые щупальца. Это была кровь, сочащаяся из пока ещё живого тела, свернувшегося калачиком в углу помещения. Над головой под высоким тёмным потолком гудела вентиляционная вытяжка.

— Слишком больно, чтобы жить. Слишком больно, чтобы жить…

 Фраза повторялась снова и снова как на заезженной старой пластинке. Девушка, одетая лишь в трусики с длинными мокрыми волосами повторяла эти слова через стиснутые зубы. В правой руке она сжимала треугольный осколок керамогранита, которым кромсала своё левое запястье, сгиб локтя, шею…

— Слишком больно, чтобы жить. Слишком больно, чтобы жить…

 И с каждым повтором этих слов раны на её теле становились всё шире и глубже, кровь всё сильнее лилась на пол шахматную доску, окрашивая белые плитки в пугающий багровый цвет.

Кома глубоко вдохнул и тут же выдохнул, возвращая над собой контроль и прогоняя видение. Дверь в его домишке со скрипом отворилась и на пороге появилась она. Пёс ещё раз вильнул хвостом, поднялся с пола, и, поклацивая обнажившимися костями, побрёл в другой конец дома. Нельзя сказать, что он её ненавидел, скорее, просто не мог примириться. Потеряшки вообще плохо ладили друг с другом. И вероятно, пёс был против такого гостеприимства хозяина. В этом случае начальники с ним были солидарны.

Она держалась правой рукой за дверной косяк, одетая в своё тёмное платье, усыпанное крошечными блёстками, стройная и красивая, если не считать мертвенно-бледного лица и двух тёмных пятен вместо глаз.

— Проходи, — сказал Кома. — Чего там встала?

Девушка молчала, как и прежде. За всё бесчисленное время пребывания здесь сторож не услышал от неё ни слова. Да и не хотел. Положа руку на сердце, ему это было не нужно. Они изначально общались лишь на тонком эмоциональном уровне. И это их обоих вполне устраивало.

Она зашла, неторопливо притворив за собой дверь, плавно скользнула за стол и оказалась рядом. Лёгкий холодок, исходящий от неё, заставил Кому поёжиться. Однако вскоре он уже взял себя в руки, обнял её и прижал к себе. Девушка томно вздохнула, положив голову на его широкое плечё, а тонкую бледную ладонь на грудь.

— Замёрзла? — спросил Кома.

 Но вместо слов услышал только мысли:

— Замёрзла. Обними меня покрепче, чтобы согреть.

И так было почти каждую ночь. Кома застывал в такой позе, делясь с потеряшкой своим теплом и жизненной силой. Он знал, что только благодаря этому она всё ещё не потеряла своей формы. Знал и то, что она самый настоящий вампир, но по какой-то причине продолжал пускать её в свой дом и находиться рядом.

— Всё так и должно быть, — говорил он под утро, перед тем, как она вставала и стремительно выбегала из дома. — Любовь она на то и любовь, чтобы раздавать её безвозмездно, даже если её объект — всего лишь тень от давно умершего человека.

Возможно, у него в другой человеческой жизни, о которой он теперь уже ничего не помнил, тоже была любовь, хотя чувства живых редко бывают искренними. Каждый больше занят самим собой и беготнёй куда-то и зачем-то, не понимая до конца, что смерть неизбежна, а жизнь скоротечна и невозможно коротка.

В конце Сезона к нему снова придут начальники и будут молча стоять вчетвером или вшестером возле его дома, огромные тёмные фигуры с пронзительными взглядами бездонных синих глаз. Они будут стоять и выслушивать то, как сторож на них орёт, вымещая всю накопившуюся злость и отчаянье.

— До каких пор я буду сидеть на этой заставе? Вы ведь даже сказать не можете, почему я должен работать сторожем?

 Их взгляды будут как и раньше говорить только о том, что всё идёт как и должно по их мнению. А потом они уйдут, мотивировав это тем, что Кома никогда не попадёт на Переправу, пока не избавится от собаки и своей мёртвой подружки.

И Кома так же как и раньше будет выходит на Тропу, чтобы встречать очередного путника, с опаской бредущего вперёд, навстречу своей посмертной судьбе, что-то объяснять, кого-то успокаивать, а ночью отлавливать потеряшек по другую сторону Тропы и отправлять их обратно на Пустырь.

Иногда он смотрел на Чёрный Горизонт окрашенный тонкой белой полоской и думал, что однажды возьмёт свою призрачную спутницу за руку и отправится прямо туда. Однажды любой тупик становится выходом. И если уж ему не суждено было попасть на Переправу вместе с ней, то Чёрный Горизонт их встречал всегда своей вечной молчаливой опасностью.

Февраль 2016.