Наши мёртвые

На похоронах Настя не пила, так и просидела все поминки, глядя в тарелку с нетронутым оливье. Её убеждали, что водка утишит боль, а ей хотелось, чтобы было больно. Перед глазами стояли лицо отца, сухое, желчное, родное, и материна улыбка. Пить казалось кощунством.

Минька возник в её жизни внезапно. Подсел на скамеечке, предложил портвешку и не обиделся на отказ. Он жадно слушал, легко рассуждал на разные темы и проникновенно смотрел в глаза. Минька сначала заполнил пустоту в Настиной душе, а потом и переехал к ней в родительскую двушку.

— Пей, — сказал он ей на годовщине. — Грех не пить.

Водка оказалась мерзкой на вкус, Настя закашлялась, благодарно взяла вилку с куском селёдки. Вторая рюмка пошла легче, третью Настя не запомнила.

В себя она пришла от пощёчины, с заклеенным ртом и связанными руками.

— Очухалась? — ласково спросил Минька. — Сейчас дарственную подписывать будешь.

— Ны ыы?.. — замычала Настя.

— На квартиру, — пояснил Минька.

— Мн-ны! Ныны!.. — замотала головой Настя.

— Ещё как подпишешь, — сказал Минька и вынул паяльную лампу.

**

Родителей Серёжа не помнил, они ушли очень рано, и воспитали его дед с бабкой. Дед умер, едва Серёже исполнилось семнадцать. Бабка мечтала о правнуках и искала Серёже невест. Она пережила мужа на десятилетие, так и не дождавшись исполнения мечты. После её смерти Серёжа почти переехал на кладбище. Иногда, договорившись с администрацией, даже ночевал в конторе. Дома его не ждал никто.

Серёжа подкрашивал оградку, когда зашатался памятник на Аллее Славы, где хоронили убитых при исполнении. Плита у его подножия треснула, и земля выпустила из себя костистый остов руки. Рука замерла ненадолго, потом щёлкнула, рассыпая ногти, пальцами.

Серёжа решил, что от страха у него помутнело в глазах. Нет, это мир выцвел. Со всех сторон к руке муравьиными дорожками потекли тусклые ручейки. Кость на глазах обросла серой как лежалый брезент плотью. Повалился ближний к первому памятник, из-под земли рекой повалила та же странная тусклая субстанция. Ходили слухи, что там лежал пустой гроб — лётчик-майор сгорел в своей СУшке дотла. Поэтому костей и нет, остатками трезвомыслия отметил Серёжа. Остальное существо его вопило от ужаса, вжималось в землю, — лишь бы не заметила на глазах нарождавшаяся тварь! Потом он услышал глухие удары из-под земли, и дедов памятник, за которым он прятался, пошатнулся. Серёжа завизжал как заяц и рванул, не разбирая дороги, прочь …

**

— Дурная ты девка, — накачивая паяльную лампу, юродствовал Минька. — Всё равно подпишешь, только намучаешься. Я уже и с нотариусом договорился, и в управе, и в налоговой. Подписывай — и разойдёмся мирно. Мне хата, а тебе — жизнь и неиспорченная внешность. Ну что, руку освобождаю?

— Мны!.. Ы!

Настя забилась в путах.

— Жаль, — покачал головой Минька. — Ну, сама виновата.

Он щёлкнул зажигалкой. Лампа выплюнула жёлтое чадное пламя, потом загудела ровно, а огненный язык укоротился и превратился в хищную бледно-голубую иглу.

— Жалко мне, девка, морду твою портить, может, попользуется ещё кто, — поцокал языком Минька. — Я с ног начну, ладно?

— Ыыыыыы!.. — Настя зашлась от жуткой боли в лодыжке.

— Сама напросилась, — печально сказал Минька.

Дверь в прихожей содрогнулась. Закачалась люстра, полетела со стен штукатурка.

— Что за?.. — привстал Минька. — Какая…

Удары следовали один за другим. Дверь тряслась и ходила ходуном, потом не выдержала и рухнула внутрь квартиры.

Минька отпрыгнул, закричал, выставив вперёд паяльную лампу:

— Кто здесь, сука?!

Из пыльного облака, в котором ворочалось большое и грузное, тянуло разрытой могилой…

**

Серёжа не запомнил, как добрался до города. Мелькали перед глазами перекошенные лица водил, ползущие по просёлкам дорогам серые туши, автоматчики с паникой в глазах и погнутый шлагбаум со следами ударов на свежей краске.

Взъерошенный бомбила высадил его в двух шагах от дома, отмахнулся от денег и умчал. На ватных ногах Серёжа зашёл в магазин, взял из холодильника пару банок светлого.

— Что творится, не знаете? — спросила тётка на кассе. — Магазин второй час пустой, по радио чёрт знает что говорят. Подруга, — он постучала по телефону в кармане форменной безрукавки, — зомби каких-то придумала. Не бывает их, я знаю.

— Зомби? — очнулся Серёжа. — Н-нет, наверное, нет. Не бывает, да.

— А что… — начала кассирша, но он уже вышел.

Серёжа сел на скамейку, раскупорил банку. Зомби? Я зомби, жру мозги… Нет. Хоть тресни, не походили те твари на зомби. Просто жуткое и непонятное нечто. Вылезло из земли и отправилось куда-то по своим делам. Но как же он перепугался, представив, что откроется могила и оттуда явится любимая, но безвозвратно мёртвая, навсегда умершая бабка! Вот и дёрнул с кладбища.

— Эй, тюлень, позвонить дай?

— Чего?

Серёжа очнулся. Рядом со скамейкой стояли девица с фиолетовыми волосами и трое парней подозрительного вида. От них разило перегаром.

— Того, — сказал ближний, рыжий, в кедах на босу ногу и спортивном костюме. — Ты не тюлень. Ты баран. Позвонить, говорю, дай.

Рыжий плюхнулся рядом на скамейку, закинул ногу на ногу, явив миру грязную щиколотку.

— Ноги мыть надо, — сказал зачем-то Серёжа.

— Да ты грубишь, бычара, — оскалился рыжий. — Слышь, Лилька, дерзит пудель.

— Ага, — сплюнула девица.

— За это штраф полагается, — гыгыкнул рыжий. — Куртка у тебя хорошая. Как думаешь, Лилиан, пойдёт она мне?

— А то, — отозвалась девица.

— Ты понял, вомбат?

Рыжий схватил Серёжу за воротник и рванул. Затрещала ткань, полетели в разные стороны кнопки.

— Да иди ты, — отмахнулся Серёжа. Страха не было. Только гадливость и досада за испорченную вещь.

— Борзеешь, сука, — процедил рыжий и сделал короткое движение рукой. У Серёжи во рту хрустнуло, челюсть онемела. Рыжий дунул на кулак, усмехнулся:

— Уяснил?

— Гошка, берегись! — завопила вдруг Лилька.

— А? — гопник побледнел, глаза полезли из орбит. Рядом из ливнёвки лез гигантский серый слизень. Выбрался, оскалился двумя рядами похожих на ржавые сабли зубов. Выбросил ложноножки, потянул рыжего Гошку в пасть. Тот заверещал, на штанах расплылось мокрое пятно. Слизень щёлкнул зубами. Рыжий снова заорал, вырвался и побежал вслед за своей удирающей бандой.

Монстр развернулся к скамейке. Сейчас слопает, понял Серёжа.

Слоновья кожа монстра ходила волнами, потом успокоилась, и на ней проявилось человеческое лицо.

— Дед?!

Серёжа уронил недопитую банку.

Дед печально кивнул, и слизень медленно пополз прочь.

**

Курлыкнул домофон, дверь соседнего подъезда открылась, оттуда вышла девушка и, прихрамывая, пошла к скамейке. Серёжа видел её раньше, но имени не знал.

— Можно? — тихо спросила она.

— Конечно.

Серёжа подвинулся. Девушка присела на краешек, плотно сжав колени. Руки её дрожали.

— Пива хотите? — предложил Серёжа.

— Нет! — девушка замотала головой.

— И я не буду, — Серёжа тронул языком разбитую губу и отставил банку. — У вас что-то случилось?

— Он пытал меня, — девушка со страхом посмотрела на Серёжу.

— Кто?! — удивился Серёжа. — Зачем?

— Минька, — сказала девушка. — Квартиру хотел. А оно… его съело! Сломало дверь и съело.

— Кто съел?

— Чудовище, — всхлипнула девушка. — Большое, круглое как пузырь, и в нём были мои родители!..

— Не бойтесь.

Серёжа пересел поближе, обнял девушку за плечи. Она вздрогнула, но не отстранилась.

— Это защитник, — сказал Серёжа. — Кстати, меня Сергей зовут, и у меня дома чай есть. Хотите? Я в соседнем подъезде живу.

— Я знаю, — девушка несмело улыбнулась.

Сергей осторожно прижал её к себе.

Из-за куста выполз давешний слизень. Серёжа замер, а монстр вырастил голову серёжиной бабки. Бабка улыбнулась и показала внуку большой палец.