Медный день

Утром они ходили по длинным мраморным залам, глазели на клинки, доспехи и сбрую. Они осматривали развешанные на стенах картины, чьих авторов никто не помнит. Они топтали богатые ковры, ногтем соскабливали краску с облупившихся фресок, аукали, слушая эхо, тревожно бегущее по коридорам.

Около одиннадцати звонил медный колокол, собирая людей во внутренний дворик. Совершенно случайно у каждого в руках оказывался меч, булава или какой-нибудь топорик на нормандский манер, но они этим ничего не хотели сказать. Двор постепенно наполнялся людьми, удивлённо смотревшими по сторонам и друг на друга. Когда самые отдалённые уголки залов пустели, и последний человек ступал на тёплый песок во дворе, тяжёлые железные ворота медленно опускались, а все двери запирались.

Солнце припекало. Едва оно оказалось в зените, как снова прозвучал медный звон. Один человек, неловко повернув катану, чтобы осмотреть рукоять, вспорол кому-то брюхо. По площадке прокатился удивлённый гул, жертву мгновенно окружили со всех сторон, теснясь и толкаясь.

Корчащийся в судорогах несчастный противно угукал. Как будто пытался что-то сказать. Люди старательно слушали, удивлялись, переглядывались, но смысла так и не поняли. Вдруг от толпы отделился один человек — молодой парень лет двадцати — и ткнул пальцем в грязного старика, держащего пику вниз остриём. Люди засуетились. Кто-то звякнул мечом о булаву, звон всех напугал. Чем сильнее они пугались, тем сильнее шумели. Старик пятился, пока не упёрся в чью-то могучую грудь. Грубые мускулистые руки отшвырнули его. Не удержавшись, он выронил пику и рухнул в песок, прямо к ногам своего обвинителя. Но тот, казалось, нашёл занятие поинтереснее: круглейшими от изумления глазами парень осматривал шумную толпу, не понимая, что делает в самом центре, и почему он не в толпе. Толпа отвечала тем же изумлением. Спустя пару мгновений все до единого уставились на парня и старика, кто-то ещё боязливо косился на труп. Повисла неожиданная гробовая тишина.

Старик, проследив за чьим-то взглядом, увидел мертвеца и отчаянно завопил. Остальные всколыхнулись, завыв, как по команде. Через три минуты на всей площади опять стоял стабильный дикий вой. Несколько парней и девушек зачем-то танцевали и толкались. Дедуля, опомнившись, подобрал свою пику, поднялся на колени и со всей дури ударил обратной стороной копья парню в спину. Тот нырнул лицом в песок, а когда пришёл в себя, с негодующими криками набросился на девушку, стоявшую ближе всех. В дальних уголках народ всё ещё завывал, но остальные опять затихли, заинтересованно наблюдая за дракой. После серии безжалостных ударов в складках платья блеснула сталь. Юноша заорал, схватившись за раненую ногу, в которой красовался всаженный по рукоять кинжал. Девушка не стала его вытаскивать, а парень попытался, пританцовывая на одной ноге, но как-то не смог. Дед же осмелел, встал и вмазал древком копья парню по затылку.

А остальным понравилось, так понравилось! Десяток человек под одобрительный гул бросились к деду обниматься, но кто-то неосторожно взмахнул кистнем, намереваясь, что ли, закинуть его на плечо… И череп всеобщего любимца, тихо чвакнув, раскололся. Люди в ужасе отшатнулись, злобно глядя друг на друга. Как искра, тихо тлея, вдруг вызывает пожар, кратчайшие стычки моментально переросли в массовую драку. Началась настоящая бойня.

Площадь всколыхнулась как бы от выкрика тысячи глоток: от боли, или от ярости, или от страха… Она вскипела тысячей ударов, энергией тысячи тел. Бой превратился в сплошной звук, от которого порой отделялся звон чистейшего, тончайшего металла, а больше ничего не разобрать. Солнце неуклонно катилось в сторону запада.

Наступил вечер. Поле брани укрыло вороньё. В редких просветах был заметен сбитый в комки липкий песок бурого цвета. Шумно шелестели перья восторженных птиц.

— Видишь, как это глупо?

И не возразишь.

— Отсутствие маленькой детали и одна, самое большее, две неслучайных случайности — вот во что превращает людей.

— Какой детали? — тихо спросил я, облизывая пересохшие губы.

— А подумай.