маршрутка

«Ты взвешен на весах и найден очень легким».

Книга Даниила 5:25-27

Глава 1

Ну, вот уже и ноябрь. Самый странный месяц в году. Стоит он по обыкновению как бы особняком, как хата, которая всегда с краю, в которой живет какой-нибудь местный знахарь или шаман. Месяц, который словно сумерки, соединяющие ночь и день, является точкой перехода между ярким солнечным летом и лютой, студеной зимой. Двери между мирами. Странно, группа Джима Морриссона тоже называлась «Двери».

И всегда со мной что-нибудь в ноябре происходит, и плохое, и хорошее вперемешку. В ноябре мать, царствие ей небесное, заболела и уже так и не оправилась от болезни, но с другой стороны в ноябре, шесть лет спустя родилась у меня дочь. В ноябре познакомился со своей будущей женой и в ноябре же, правда, значительно позже, пошел в армию.

Да и внешний вид этого месяца очень уж особенный: уже не осень, и в то же время еще не зима. Но в нем нет той унылой обреченности, столь любимой поэтами и прочими чувственными натурами, которая щиплет душу словно тонкие струны гитары. Нет, в ноябре вы этого не найдете, ибо он уже пережил это, как ребенок, который к одиннадцати годам переболел всеми детскими болезнями и выработал к ним стойкий иммунитет. Растерянность ожидания постепенно сменяется холодной решимостью встретить свою судьбу до конца. Весь ноябрь словно пропитан ликующим восторгом приближающейся гибели. Листва, брошенная под ноги, дым от костров, в которых горят наши мечты о том, что мы так и не успели сделать в этом году и, конечно же, вороны. Когда они летят стаями по несколько тысяч штук и шелест их крыльев просто завораживает, словно шепот откуда-то из иномирья. И я точно не знаю, почему, но все же мне как-то особенно уютно в этом маленьком апокалипсисе.

Идешь утром на автобусную остановку, грязь и лужи прихвачены легким льдом, листьев на деревьях в парке уже почти нет и даже газ из выхлопных труб проезжающих автомобилей не такой как летом. Теплая куртка, шапка, перчатки и ботинки, иначе можешь оказаться на больничном в самое неподходящее время. А на автобусной остановке собаки бездомные, скрутившиеся в клубок под скамейками, прячутся от пронизывающего ветра. В ноябре даже курят люди по-другому, глубоко и взатяжку, будто хотят согреться дымом от моментально сгорающей сигареты. И все вокруг ждет первого снега.

До работы я добираюсь маршруткой номер пятнадцать, она как раз до самых ворот довозит, очень удобно. Одно плохо — ходит она редко, всего два рейса за час, и если опаздываешь на нее, то приходится ехать на тринадцатой, а это совсем уже не то, приходится потом идти четыре квартала, и тогда я всегда опаздываю на работу.

Вот и в этот раз не успел на пятнадцатую, пришлось ехать на тринадцатой. Вообще, в маршрутке хорошо, лучше, чем в автобусе. Как-то особенно по-домашнему, что ли? Тем более если сидишь у окна, запотевшего от теплого дыхания пассажиров, и смотришь на пробегающую мимо жизнь.

В общем, сел в маршрутку, заплатил за проезд, все как положено, протер ладонью стекло, посмотрел сквозь него на улицу и мы поехали. И вот дальше я не совсем отчетливо помню — то ли наш водитель маршрутки слишком резко вывернул влево, выезжая с остановки, то ли тот шофер грузовика выехал на встречную полосу, но почему-то точно запомнил одно — как он заехал нам на полном ходу прямо в лоб, помню этот дикий металлический скрежет и звук рассыпающегося стекла, чьи-то крики и ругань, и то особенное чувство, когда захватывает дух, если прыгаешь с очень большой высоты…

Глава 2

Приснится же такое. А вот интересно — если просыпаешься по будильнику, то сон плохо помнишь. Вскакиваешь всегда как на пожар, в голове суматоха, сердце стучит — какая уж тут «старая память», как Цой пел, новую, то есть свою собственную, настоящую бы не забыть! Но иногда что-то смутное, полузабытое и почти нереальное все же всплывает в памяти и тогда долго невозможно понять — на самом ли деле это когда-то было с тобой или просто привиделось.

Суббота. Надо ехать на дежурство. У всех выходной, а тебе надо ехать на это чертово дежурство. Где справедливость? И вроде бы надо совсем немного — всего-то просидеть до обеда, не напрягаясь, но все равно весь день потом наперекосяк.

А на дворе уже и вправду ноябрь. Холодно, сыро и промозгло. В субботу с утра людей на улице мало, только дворники в парке все воюют с опавшей листвой и ученики бегут в школу. Но сегодня и их нет — каникулы. Небо с самого утра низкое, тяжелое, пасмурно и муторно. Хоть бы снег пошел, что ли? Магазины все еще закрыты, ни сигарет купить, ни денег разменять на маршрутку, ничего. Для полного счастья не хватает еще опоздать на маршрутку. Твою ж мать! Так и есть. Пятнадцатая, мелькнув ярко-желтым кузовом между домами, пожелала счастливо оставаться. Придется опять ехать на тринадцатой, а потом переться еще четыре квартала пешком и все равно опоздать. Ладно, чего уж теперь…

— До управления механизации доедем? — спросил я на всякий случай, мало ли что? Вообще-то, от управления там уже мало что осталось, а от механизации еще меньше, так, одно название.

— Еще как, — шофер, мужик лет пятидесяти пяти, худой, в теплом вязаном свитере под горло, с сигаретой в зубах, утвердительно кивнул головой. Я втянул голову в плечи, чтобы не удариться макушкой о дверной порог прямо под соответствующей надписью «место для удара головой», и нырнул в салон маршрутки. Прямо перед глазами мелькнула табличка «вас обслуживает водитель Харонов И.И.». Да уж, говорящая фамилия, прямо скажем под стать обладателю.

Заплатил за проезд и сел возле окна, протер стекло ладонью и поежился от холода, который заползал в салон через открытую дверь. Ничего, сейчас поедем, и все постепенно наладится. Посмотрел через стекло на улицу. На мгновение что-то подобное дежавю промелькнуло в сознании, но тут же исчезло, словно бы и не было вовсе. Потянуло туманом, что бывает очень не часто в наших краях. Водитель звякнул ключами, двигатель заурчал и маршрутка, вывернув резко влево и потом направо, не спеша побежала по улице.

Странно, в маршрутке номер тринадцать ровно тринадцать мест для пассажиров, одиннадцать в общем салоне и два возле водителя. В остальных «газельках» по четырнадцать-пятнадцать, бывает и по шестнадцать мест, а в этой тринадцать. В салоне уже сидели шесть пассажиров и еще один возле водителя, котрый изредка останавливался и подбирал пассажиров, никто еще не выходил, постепенно салон почти заполнился людьми, и осталось свободным только одно место впереди.

На задних сиденьях сидела молодая пара, какой-то мужик с бородой, явно с тяжелейшего похмелья и пожилая тетка неимоверных размеров, дышавшая тяжело и надсадно. Справа сидели благообразный дед, в очках и старом поношенном пиджаке поверх водолазки, то ли пятидесятник, то ли иеговист, черт их разберет, и, видимо, его спутница, такой же непримиримый боец со здравым смыслом. Лицом ко мне сидели две старухи, наперебой рассказывающие друг другу последние сплетни и какой-то приблатненный, грузный, с опухшими глазами и татуировками на фалангах пальцев правой руки. И впереди, рядом с шофером, сидел мужик лет сорока в кепке.

Сквозь запотевшее окно мелькали дома, заборы, столбы и прочая дребедень, которая всегда мелькает там, за окном, словно в совершенно другом мире, в абсолютно параллельной реальности. Где-то метров через сто водитель снова притормозил, и маршрутка съехала на обочину. Новый пассажир. Дверь открылась, появилась рука, костыль, не такой как раньше, что называется «при коммунистах», до подмышек, а новый, до локтей, обхватывающий предплечья, вторая рука, тоже с костылем, и, наконец уже сам дед, лет, наверное, за шестьдесят, в какой-то заношенной синей футболке, старой кожаной куртке нараспашку, небритый, с трудом поднялся на ступеньку и громко захлопнул за собой дверь. Маршрутка снова тронулась и деда сильно качнуло в сторону, я машинально подхватил его под руку, уступил ему свое место и тот наконец плюхнулся в кресло.

— Благодарю, — торжественно провозгласил он.

— Да не за что, — ответил я, хотя стоять в маршрутке — это, как говорится, очень на любителя. Через несколько минут начинает болеть спина и шея, в результате от проявленного благородства не останется и следа. Водитель маршрутки, глядя в зеркало заднего вида, свернул на обочину:

— Эй, парень, тут место свободное, садись сюда.

Я с удовольствием пересел вперед:

— Спасибо.

— Да ладно, — шофер оскалился кривой, безобразной улыбкой, — Начни свой день с доброго дела и будет тебе счастье?

— Вроде того.

Глава 3

Проехали еще минут десять, оставалось совсем недалеко, квартала три до моста через реку, а там уже и нужная остановка. Туман как-то странно усиливался, все вокруг было окутано белесой дымкой, словно в каком-то полусне и водителю пришлось включить противотуманные фары. Вдруг впереди показалась патрульная машина, стоящая немного на обочине и трое «гаишников» в бронежилетах и с автоматами наперевес.

— У, Церберы, нарисовались, — зло процедил сквозь зубы шофер. Один из них махнул жезлом и маршрутка, прошелестев шинами по гравию, остановилась за патрульной машиной метров через десять. «Гаишники» подошли к маршрутке, двое из них встали впереди, а один, сержант, подошел к двери шофера, который медленно опустил стекло.

— Привет, Лодочник!

— И вам не хворать, — водитель исподлобья посмотрел на сержанта, — Чего надо?

— А ты что, на маршрутку пересел? На веслах руки болят? — они все трое весело заржали.

— Здоровье уже не то.

— Ладно, не злись, — сержант примирительно хлопнул ладонью по двери, — Что там у тебя?

— Как обычно, тринадцать. Строго по списку, все до конечной, через мост, — нахмурился водитель.

— Ни любви, ни тоски, ни жалости?

— Работа такая.

— Понятно. Ну, бывай, — сержант сделал шаг в сторону и снова махнул жезлом, жестом открывая проезд.

Маршрутка опять поехала вдоль по улице и вскоре подъехала к мосту. Туман совсем сгустился и утренние сумерки выглядели еще более мрачными, казалось, там, за мостом, обрывается всякая жизнь и даже надежда покидает в том месте любого человека, ибо сам смысл теряет себя самого. Вдруг, не доезжая до моста метров пять, шофер остановил «газель» и глянул на меня:

— Слушай, тебе же до Управления механизации надо?

— Да, — я кивнул головой.

— Там перекопали все, трубу тянут, так что давай я тебя тут высажу? Направо пойдешь, минут десять — и будешь на месте. Лады?

Я посмотрел на часы, в любом случае опаздывал и на горизонте маячил неприятный разговор с начальником охраны. Твою ж мать!

— Видно не судьба, — попытался пошутить я.

— Это точно, — водитель глянул на меня так, что, казалось, прожег взглядом насквозь, — Не судьба.

Я закрыл дверь и пошел направо по переулку. Вдруг пошел снег, завьюжило, крупные белые хлопья облепили лицо, сыпались за шиворот и словно бы не давали идти дальше. Пришлось поднять воротник и надвинуть шапку прямо на лоб. Снег продолжал идти все сильней и сильней, набивался в рот, в глаза, вскоре уже ничего не было видно, будто идешь с закрытыми глазами и кажется, что с каждым новым шагом ты или вот-вот взлетишь высоко-высоко, к самому небу, или провалишься глубоко вниз, откуда уже никогда не выберешься обратно.

Глава 4

С трудом приоткрыл веки, глаза резало как от тысячи уколов маленьких иголок, впившихся в зрачки. Все вокруг было белым-бело: потолок, стены, занавески и даже шкафы с какими-то инструментами. Ярко-белый свет от лампы лился сверху, словно снег, и заливал все помещение палаты реанимации. Два человека в белых халатах стояли возле кровати и глядели на меня с нескрываемым интересом. Один из них вдруг несильно толкнул другого локтем:

— Гляди-ка, очнулся, я ж говорил!

— Точно, живучий попался, — второй человек в халате пощупал у меня пульс и посмотрел внимательно в глаза, оттягивая веки вниз пальцами, — Вовремя ты его привез с места аварии.

Первый снова толкнул второго:

— С тебя бутылка.

— Да не вопрос. Пошли ко мне, если в морге не страшно водку жрать, — он повернулся и пошел к двери. Первый задержался на секунду возле кровати, с видимым удовольствием потрепал меня по плечу:

— С возвращением, приятель. Я за тебя «болел».

Они вышли из комнаты. Я смотрел в окно, там было темно, свет от электрической лампочки отражался от стекла, ничего не было видно, и только крупные белые хлопья снега бесновались во тьме. Зло выл ветер, где-то на улице хлопали незакрытые на ночь двери и гремел шифер на крыше. И откуда-то из коридора тихо, очевидно из чьего-то мобильника, доносилась музыка:

— У меня на душе

Тихая ночь

Как первый снег в окне

Точь-в-точь

Точь-в-точь

Точь-в-точь…