Левиафан

— Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкою схватить за язык его? — голос проповедника взлетает к тёмным сводам храма и оседает пылью на позолоченных рамах икон. — Вденешь ли кольцо в ноздри его? Проколешь ли иглою челюсть его? Будет ли он много умолять тебя и будет ли говорить с тобою кротко? Сделает ли он договор с тобою, и возьмешь ли его навсегда себе в рабы? — свет утреннего солнца пробивается сквозь витражи и ложится на стены цветными пятнами. — Можешь ли пронзить кожу его копьём и голову его рыбачьею острогою? Клади на него руку твою, и помни о борьбе: вперёд не будешь.

С последним словом над алтарём зажигаются галогеновые лампы, они светят так, что иконы исчезают в сияющем ареоле. Проповедник обращает взгляд к толпе, его лицо в тени, но глаза блестят.

За стенами храма гремят взрывы, снаряды разрываются совсем близко, и стёкла звенят в рамах. С потолка кусками осыпается древняя фреска: ангелы теряют крылья, святые покрываются паутиной трещин.

Мы стоим, плотно прижавшись друг к другу, заполняем собой всё свободное место. Мы — единый организм, взывающий к Богу. Единый разум, сплетённый молитвой и верой. За стенами храма лишь смерть и забвение, а здесь, среди нас, — надежда.

— Братья мои, — говорит проповедник, и голос его звучит твёрдо, заглушает грохот снарядов, — взгляните на меня.

Мы поднимаем взгляды и видим тень вместо лица проповедника. Свет галогеновых ламп ослепляет, резь в глазах становится невыносимой. Мы вспоминаем друзей и зажигаем свечи за всех, кого нет рядом. Смерть пахнет церковным воском, течёт по рукам, обжигает. Боль немного притупляет воспоминания, но боль у каждого своя, а воспоминания — общие.

— Не бойтесь смерти, — говорит проповедник, — пока есть вера, Бог рядом с нами. А если с нами Бог, мы неуязвимы.

Взрывная волна разбивает окно, цветные осколки летят вниз, звенят и рассыпаются на каменном полу. В храм проникает запах огня и пепла. Город в огне, страна в огне. Пепелище на тысячи километров во все стороны; мёртвая земля, на которой ничто не растёт, разрушенные дома, в которых никто не живёт.

— Сёстры мои, — мягкий голос утешает, проникает в сердце, изгоняет страх, — тепло каждого дома в ваших руках. Когда прогорит очаг, когда иссякнут запасы зерна, лишь ваша любовь сможет возродить жажду жизни. Лишь ради вас мы сокрушим горы и обратим реки вспять.

Мы вспоминаем родных и грустим о том, что многих не удалось похоронить. На площадях догорают погребальные костры. Худые изломанные тела свалены в кучу, дети и старики неотличимы друг от друга. Густой тёмный дым поднимается в пустое небо, где уже много дней не летают птицы.

Снаряды взрываются один за другим, где-то замыкает проводку, и галогеновые лампы лопаются, осыпая проповедника градом осколков. Сноп белых искр вырывается из оголённых проводов, а потом всё исчезает. Солнечный свет кажется ненастоящим. Его так мало, что мы тонем в темноте.

Мы будто плаваем по дну океана, как слепое неповоротливое чудовище. Над нами тонны воды и миллионы голодных хищников. Ад кипит за стенами храма, а демоны настойчиво ломятся в дверь.

И когда дверь поддаётся, когда ломается засов и дерево срывается с петель, — толпа распадается. Единый организм погибает, разделённый надвое полосой света, протянувшейся из дверного проёма.

На краю полосы стоит проповедник. Его руки разведены в стороны, будто он приглашает врага ступить на святую землю. Он улыбается. Он в тени, но мы угадываем движение губ. Он говорит:

— Если ты смел — войди.

Звучит выстрел. Проповедник отступает и падает у алтаря. В наступившей тишине слышно предсмертное дыхание толпы. Обезглавленный монстр распадается на множество «я». И теперь я слышу чей-то крик, я слышу — кто-то пытается бежать, я слышу выстрелы, я слышу взрывы.

В храм входит сияющий доспех; свет раннего солнца блестит на его плечах, и, кажется, что распахнулись огромные крылья. Это Люцифер сошел на землю, чтобы утащить меня в ад. Тьма перед ним расступается. Высокий рогатый шлем наблюдает за нами, выискивает тех, кто сделает его сильнее. Он читает наши мысли, и мы перед ним беззащитны.

«Зверь голоден», — холодный голос Люцифера звучит в голове так громко, что не остаётся других мыслей, — «Те из вас, в ком есть искра, войдут со мной в Шеол».

Он читает наши мысли, и указывает в толпу.

«Остальные погибнут».

В храм врываются солдаты, на них чёрные маски с прорезями для глаз, мне заламывают руки и выводят на свет. Каменные ангелы, возвышающиеся над площадью, стыдливо отводят взгляд. Их лики покрыты тонкой вуалью пепла. Они безоружны, сила иссякла вместе с нашей верой.

Тёмным знамением в небе над храмом повис Шеол. Звёздный кит с золотой чешуёй нетерпеливо машет плавниками, разгоняет высокие облака. Он голоден, он раскрывает пасть, и небо содрогается от протяжного стона.

За мной выводят ещё троих. Люцифер подходит ближе и обжигает меня блеском доспеха. Он целиком состоит из острых слепящих лучей, озаряющих площадь, храм, Шеол и разлетающихся по земле, всюду, где кипит война. Он заглядывает в каждого из нас и осторожно вытягивает бусины воспоминаний.

Я вижу белокурую девочку — это моя дочь, она играет на скрипке в школьном оркестре. У неё серьёзное задумчивое лицо, она в белой шёлковой блузке и в строгой юбке, прикрывающей колени. Бусина сгорает — и у меня никогда не было дочери.

Я вижу женщину в сером льняном платье — это моя мать. Она надевает пухлые рукавицы, открывает печь и вынимает противень со свежим ароматным хлебом. Когда он немного остывает, она отламывает кусочек и передаёт мне. Остальное заворачивает в газету, и мы вместе идём кормить голубей к фонтану. Бусина сгорает — и у меня никогда не было матери.

Через окно я вижу Шеол, спускающийся к синим крышам домов. Дрожит золотая чешуя, и по небу разлетаются огненные змеи. Они кружат вверху, закручивая спиралью хвосты, а потом градом обрушиваются вниз — синие крыши осыпаются и горят. Один змей влетает в окно на нижнем этаже моего дома…

Люцифер возвращает мне эту бусину, она будет мучить меня всегда.

Кто-то рядом со мной вырывается, но тут же падает на землю, прикрывая руками кровоточащую рану на животе. Люцифер наклоняется и кладёт руку на лицо раненого, его тело исторгает золотую искру и опадает. Латная перчатка тянется к искре, но она взлетает вверх, огибает доспех и исчезает в небе.

Я чувствую, как свирепеет Люцифер. Он выпрямляется, раскидывает руки-крылья, а Шеол рождает новый клубок змей. Снаряды врезаются в стены храма, сокрушают каменных ангелов. Всё вокруг полыхает, купол храма рушится и хоронит под собой всех, кто остался внутри.

Люцифер смотрит на нас, под латным шлемом разгорается ярость. Он поднимает руку вверх, на кончиках пальцев зарождается свет, ослепительная вспышка поглощает меня и отделяет от всего мира. Всё становится белым и неосязаемым.

Просыпаюсь на дне большой тёмной коробки. Здесь сухо и тепло, но почти ничего не видно. Кроме меня здесь несколько десятков мужчин, они бесцельно ходят от стены к стене, что-то рисуют пальцами в воздухе, говорят с невидимыми собеседниками и никого не замечают. Иногда они сталкиваются, и тогда в их глазах что-то проясняется: они будто впервые видят человека, внимательно разглядывают друг друга, осторожно водят носом и кажется, что сейчас заговорят… Но, потеряв интерес, отворачиваются и идут дальше.

Прислушиваюсь к их мыслям, но они молчат. Они похожи на старый проектор; перед глазами мелькают слайды: сцены войны, погибшие друзья, тень Шеола, скользящая по стенам домов. Воспоминания сплетаются в бесконечный ночной кошмар, где нет просвета, нет надежды.

С большим трудом поднимаюсь на ноги: всё тело ноет, будто в каждом суставе застряла игла. Голова раскалывается, в глазах пляшут искры, тошнит. У стены напротив оглушительно кричит молодой парень. Он обхватил голову руками, сидит на корточках и нервно покачивается.

— Нет, нет, нет… — повторяет он. — Этого не может быть!

Он кричит, а все проходят мимо.

— Нет, нет! Пустите меня, пустите меня туда!

Медленно подхожу к нему и сажусь рядом. Он замолкает, шумно втягивает ноздрями воздух, смотрит сквозь меня и шепчет:

— Они сгорят там живьём.

Кладу руки ему на виски и чувствую, как пульсируют вены, чувствую мягкую влажную кожу. Он опрокидывает голову назад и закатывает глаза, из прокушенной губы сочится кровь. Он шумно выдыхает, опустошая лёгкие, а я замечаю, как связываются наши мысли.

Я вижу седую январскую ночь: высокое небо щедро усыпано звёздами, снег мерцает и хрустит под ногами. Ресницы слипаются на морозе, воздух свежий и прозрачный настолько, что даже в темноте видно почти как днём. В крохотном домике на краю деревни горит свет. Я вижу силуэт в окне: девушка выглядывает за занавеску, замечает меня и улыбается. Машет рукой.

В небе тихо плывёт золотое облако. Я оглядываюсь на него и выдыхаю протяжное «ого». Облако вспыхивает ярким светом, и вместе с ним горит вся деревня. Горит маленький домик. Становится так жарко, что тает снег, звёзды исчезают под плотным покрывалом дыма.

Золотое облако спускается ниже и превращается в огромного кита. Кит раскрывает пасть, и оглушает меня песнью скорби…

— Ты это помнишь? — голос звучит так, будто я не разговаривал несколько лет. Слова срываются с губ, как мокрые птицы и, разлетевшись в стороны, исчезают в темноте.

Парень смотрит на меня и даже немного улыбается. Я пытаюсь понять, слышит ли он меня и повторяю:

— Ты помнишь?

Он не отвечает. Повторяет движения моих губ, но не произносит ни слова. Он поднимает руки и кладёт их мне на виски. Теперь мы помещены в один кокон, наши мысли связаны и переплетены.

Он говорит:

«Да».

Кокон становится плотным, и звуки вокруг нас исчезают. Люди вокруг нас исчезают тоже.

«Спасибо, что прогнал его».

«Кого?»

«Кошмар. Он мучит меня уже неделю», — он застывает на мгновение, а потом добавляет: — «Или год».

«Кто все эти люди?» — я оглядываюсь и понимаю, что мы одни. В просторной тёмной коробке нет никого, кроме нас.

«Телепаты», — он смотрит мне в глаза и проникает в мысли.

Огненный змей влетает в окно на нижнем этаже моего дома. Стены содрогаются от взрыва, и в воздух поднимается облако пыли. Откашливаясь и прикрывая рот ладонью, вслепую пробираюсь к спальне. Открываю дверь и замираю на пороге: вместо спальни зияет огромный провал.

Я заглядываю вниз, когда рассеивается пыль, вижу кровать, засыпанную мелкими обломками бетонных плит. На кровати лежит Елена: светлые волосы разбросаны по подушке, на коже толстый слой серой пыли, на запястье поблёскивает тонкий янтарный браслет. Она поднимает голову, пыль осыпается вниз. Она кашляет и зовёт меня.

Где-то за спиной грохочет ещё один взрыв. Я отвлекаюсь на мгновение, а когда возвращаю взгляд к кровати — там никого уже нет. На простынях среди обломков рассыпались бусины янтаря.

Тут меня хватают за плечи и тянут назад. Связь обрывается, парень смотрит в темноту бессмысленным напуганным взглядом. Он хватает руками воздух, а потом обнимает колени и говорит:

— Они сгорят…

За спиной солдаты в масках. Пальцы в перчатках плотно сжимают горло. Один заходит спереди и заглядывает в глаза. Вижу бесконечную серую хмарь; плотный туман, простирающийся до самого края вселенной. Голос Люцифера звучит в голове:

«Зверь голоден».

Меня волокут по длинному светлому коридору, высокие стены срастаются в сводчатый потолок. Гладкий глянцевый пол похож на разлитую ртуть, он вибрирует, когда на него наступают. От этого сходства пробирает до костей; яд отравляет воздух, проникает внутрь и становится частью меня.

Коридор заканчивается огромным залом без окон. Когда мы попадаем внутрь, стены поднимаются, в образовавшуюся щель можно увидеть звёздное небо и тёмную линию горизонта. Мы в пасти золотого кита, в пасти голодного зверя.

Кит набирает высоту, а звёзды плывут вниз, горизонт исчезает. Скоро я вижу огромную бледную Луну. Холодный свет заполняет весь зал, тени становятся жёсткими. Луна отражается в ртутном полу.

Я стою на коленях. Люцифер в центре зала, узор на его доспехах мерцает в свете Луны и затмевает сияние звёзд. Я слышу, как он говорит со всеми сразу. Его мысли разлетаются миллионами слов. Он командует армией, он управляет китом, он велит не спускать с меня глаз.

Сияющий доспех прорастает корнями в пол, как в плодородную почву. С каждым мгновением он становится ярче, видит больше и всё слышит. Острые лучи пронзают тело кита и устремляются к Земле. Каждый, кто видит свет Люцифера — становится его слугой. Он кукловод с армией марионеток, он — легион. Воин и полководец в одном лице.

Ртутный пол подо мной проседает, колени погружаются в прохладную вязкую массу. Я пытаюсь встать, но меня тут же опускают обратно, и я погружаюсь ещё глубже. Люцифер поворачивается ко мне, он говорит:

«Какой чудесный экземпляр. Чистый разум. Сильная воля», — рогатый шлем нависает надо мной. — «Ты один на всём свете, верно? Все, кого ты любил, погибли».

Я хочу сказать, что он врёт. Моя жена не погибла, когда Шеол пожрал наш город. Я хочу сказать, что не успокоюсь, пока не найду Елену. Даже если он попытается убить меня, я буду сопротивляться до конца. До последней капли крови!

Ртутный пол быстро поглощает меня. Пытаюсь кричать, но голос пропадает. Бьюсь, словно рыба, выброшенная на берег, жадно хватаю ртом воздух, пока жидкое серебро не заливается в горло. Тьма смыкается над головой, и я начинаю растворяться в ней.

«Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкою схватить за язык его?»

Я барахтаюсь в чёрной вязкой массе, пытаюсь найти опору или выплыть на поверхность, но не двигаюсь с места. Лёгкие замерли, и сердце уже не бьётся, но сознание не исчезает — где-то внутри меня из золотой искры разгорается пламя. Бусины воспоминаний рассыпаются мелким янтарём, но лишь одна из них сияет ярче остальных.

Елена лежит на белых простынях среди мелких обломков бетонных плит. Облако пыли рассеивается, она поднимается на локотках и зовёт меня. Она зовёт меня так громко, что начинают дрожать стены. Голос льётся со всех сторон, за ним исчезает грохот взрывов.

Я кричу в ответ, ложусь на край провала и протягиваю руку вниз.

«Сделает ли он договор с тобою, и возьмешь ли его навсегда себе в рабы?»

Чья-то рука хватает меня за запястье. Вторая рука ложится на голову и отгоняет страх. Я вглядываюсь в темноту, вижу перед собой спокойное доброе лицо. Вижу слепые глаза, подёрнутые пеленой. Длинные светлые волосы и нежную улыбку на губах. Наши мысли связываются, и чёрный океан отзывается.

Со всех сторон плывут люди. Они прикасаются ко мне холодными бледными пальцами, они хватают за ноги, держат за руки. Нас становится так много, что мы похожи на гигантского змея, плывущего в тёмной воде.

Мы — единый организм, связанный одной целью. Чудовище, пойманное в сеть. Сила, которую невозможно победить. Мы хотим жить!

Незримые нити связывают нас, как нервные окончания. Они прорастают в каждого, они выходят за пределы океана, проникают в коробку, рвут коконы, и чудовище становится огромным. Нити опутывают Шеол, тянутся в космос. Они спускаются к Земле и ковром лиан покрывают каждый сантиметр. Они находят всех.

Нас так много, что невозможно различить собственный голос среди миллионов других. Мы видим всё. Видим Землю, космос, крохотный Шеол. Мы движемся синхронно: гигантский змей разворачивается, рвёт путы Люцифера. Сияющий доспех гаснет и разваливается на части. Проваливается вниз, в серебристую плотную ртуть. Чудовище глотает его, как кит глотает планктон. Сотни рук хватают Люцифера и топят в тёмном океане.

«Клади на него руку твою, и помни о борьбе: вперёд не будешь».