Крипипаста

Утром была температура тридцать восемь и три.

Мама сказала:

— Останешься дома. Школа никуда не денется.

Лучшие слова, которые можно услышать от мамы. Она произнесла их приказным тоном, почти без эмоций, не подозревая, насколько они хороши.

Останешься дома.

А если температура не спадет, то и завтра тоже. Это мама, несомненно, подразумевала, трогая лоб Леши холодной рукой. Приятное такое ощущение. Лоб горячий. Рука холодная.

Заметив ее пристальный взгляд, Леша прекратил улыбаться. Еще передумает, решив, что он радуется прогулу. Вздохнув, Леша нахмурился. Да, да, ему жаль, что он пропустит уроки, особенно, физ-ру. Хорошо еще, что контрольной сегодня нет.

— Лежи, я принесу тебе перекусить, а потом пойду на работу, — сказала мама, поднимаясь с края его постели. — Врача пока вызывать не буду, но ты обещай мне позвонить, если почувствуешь себя плохо.

— Обещаю.

Леша покосился на серый телефонный аппарат, стоящий на тумбочке справа. Мама принесла его минуту назад. У нее на все случаи жизни был план действий. Если что — все нужные номера под рукой. На всякий пожарный.

Отлично, подумал Леша. Могу и поболеть.

Ему уже мечтались компьютерные игры и любимый кабельный канал с мультиками.

Круто. Болеть, страдать, получать удовольствие. Не всегда жизнь в двенадцать лет тяжелая и стремная. Иногда — такая. Крутая.

Мама вышла. Вернулась с горячим чаем с лимоном и большим количеством сахара и двумя бутербродами. Батон. Сыр. Масло. Колбаса.

Леша сказал:

— Поем позже. Пока нет аппетита.

Мама кивнула. Посмотрела на наручные часы. Ей пора. Работа — само собой, неотложная, — ждет.

Тайная, внешняя жизнь мамы, о которой Леша почти ничего не знал, умела без остатка поглощать ее. Всякий раз, когда за ней закрывалась дверь, он раздумывал:

…а вдруг она не вернется.

…а вдруг он останется совсем один…

…останется насовсем один…

Было и так — возвращалась под утро. Было. Было…

— Пока, — сказал Леша. Хотелось встать с постели, проводить ее до порога, что-то сказать, но он не умел выражать свои чувства и стеснялся.

Мальчик все-таки. И ему уже двенадцать с половиной лет. Обнимашки для девчонок.

…а вдруг она не вернется, оставив его одного. Однажды ведь и папа так ушел. Взял и ушел. Проще простого. Был сегодня человек, высокий, всегда с широкой улыбкой, был, был, любил таскать Лешу на закорках и играть в космонавтов — крутить сыном в воздухе. Центрифуга, центрифуга, центрифуга! Это было круче всего, да. А потом этот человек, этот папа, исчез. Мама сказала со всей честностью — «Вечером накануне он заявил: «Надоело»; взял сумку, накидал своих шмоток и ушел…» Так, сынок. Это жизнь, сынок. Тогда в ее мутноватых от алкоголя глазах Леша прочел не обиду даже, не ярость, тем более, — лишь какое-то рептильное безразличие. Мама как будто нисколько не удивилась этому. Ушел и ушел. Ладно. Она так решила для себя — мы с сыном будем жить дальше, а ты катись, я всегда знала, что ты предашь нас, нет потому что у тебя души, души нет, ты понял? Сама подниму Лешку. «Подавись своими алиментами!» Леша помнил эту послушанную им фразу. Он помнил. Мама стояла в прихожей у столика с телефоном и сжимала трубку. Поза у нее, наклонившейся вперед, была словно у человека, которого сейчас вырвет. Алименты? Что это? Леша не нашел смелости спросить. Тогда мама часто пахла спиртным и начала курить; она рычала, огрызалась в ответ на самые простые просьбы. Стоя на кухне перед окном, мама выпускала дым в форточку, но сквозняк загонял дым обратно. Жизнь катилась, грохотала, дребезжала мимо Леши, обдавая его этой удушливой вонью, как старинный паровоз, мчащий в черный туннель. От этой вони Лешу тошнило…

…а вдруг она не вернется…

Леша открыл глаза. Его сердце подпрыгивало в груди.

Мама ушла, а он уснул.

Леша свесил босые ноги с кровати. В тихой квартире громко тикали кухонные часы.

Леша взял чай и бутерброд. Голова слегка побаливала, но появился аппетит.

Только мама умела делать такой чай.

Скайп.

«А я тоже сегодня прогуливаю, — писал Вовка Пестерев. — Ногу подвернул. К врачу возили».

«А у меня температура. До фига какая громадная», — написал Леша, отстукивая клавишами ноутбука.

«Сколько?» — поинтересовался Пестерев.

«45!»

«Такой не бывает, дурила. Если будут сорок, ты сразу сдохнешь, понял?»

Леша сморшил нос. Дурачок этот Пестерев. Рыжая морда в веснушках. И пахнет всегда чем-то противным, похожим на чеснок.

«Все равно. Фигово», — написал Леша.

«У тебя хоть нога не болит. А мне тута таблеток дали от боли, но все равно… Жесть!»

Леша посмотрел на свою пустую комнату; было так тихо, что звенело в ушах.

Внезапно ему пришло в голову завести кошку. Кошка ведь это круто. Раньше он хотел, но как-то забыл.

Надо будет попросить маму. С кошкой веселее.

«Хочешь крипипасту? В Сети нарыл типа…» — написал Пестерев.

«Чего?»

«Страшилку. Про Слендера».

«Давай».

Леша не очень любил крипипасты — они же глупые да и не страшные ни разу, но Пестерев регулярно пичкал ими его и других своих одноклассников.

Диалоговое окно «Скайпа». Буквы выстраиваются в шеренгу, образуя слова.

…просто закрой и все кончится…

«Короче. Зацени… — Тут Пестерев вставил текст, скопированный где-то еще. — «Шел однажды пацан из школы, со второй смены, зима еще была. Прикинь. Вечер, темно уже, никого кругом нету. А идти к дому надо через парк. А там, конечно, фонарей нет, темнотища. Обходить пацану не хотелось, потому что на улице дубарь был дикий. В общем, пошел пацан через парк. Думает, чего там бояться, я там типа сто раз был. Идет, включил мобилу, чтобы светить экраном. Типа так. Идет по тропинке, слышит, кто-то его догоняет. Оглянулся. Нет никого. Идет дальше. Снова шаги. Он резко повернул — никого опять. Ну пацан струхнул так, что чуть в штаны не наложил, прикинь. Побежал. И слышит, что кто-то бежит за ним. Обернулся, а там Слендермен. Длинный и тощий. Ножищами так переставляет, и сейчас пацана догонит уже. А голова у него белая, без лица, лысая. И еще костюмчик такой кондовый с алым галстучком. Типа все чик-пики, я важный чел. Но это же Слендер. Палочник, понял, да? В общем, заорал пацан от ужаса, поседел весь. Дует что есть сил, почти уже до выхода из парка добежал, а Слендер на ходу вытянул свои длиннющие руки и как схватит его. У самого выхода. Пацан до фонаря не добежал метра три всего. Потащил Слендер пацана в темный лес, и больше его никто никогда не видел, хотя полиция искала везде и даже двух педофилов для кучи арестовала. А через неделю родителей пацана нашли убитыми дома. Ножом их зарезали, понял, да?»

Ну, как? Крутень?» — прибавил Пестерев от себя.

Леше хотелось закрыть ноутбук и выключить. Его руки зависли над клавиатурой.

Ведь дурак Пестерев еще подумает, что он испугался.

Пишет:

«А кто родителей-то убил?»

«Блин, ты вообще пень, что ли? Ничего не знаешь?»

Леша покраснел, голова аж загудела. Никогда еще в жизни ему так еще не хотелось обернуться.

«Нормально сказать не можешь?» — написал он.

«Короче, дурила, это пацан их и убил. Понял? Слендер похищает детей и заставляет потом их делать всякое… стремное. Они возвращаются только для этого… а когда все сделают, насовсем пропадают. Жесть, да?»

«Фигня. Так не бывает», — написал Леша.

Капля пота сбежал по его щеке. Горячая, кипяток. С громким хлюп упала на плечо, на бумазеевую рубашку.

Слендер. Слендер. Сзади. Стоит в дверях. Сзади стоит. Потолка ему мало. Низкий потолок. Он согнулся. Его голова прямо над Лешей.

«Да это все реально, дурила, — написал Пестерев. — Думаешь, крипи просто так пишут? Это реально, чел. Все так и было. На Уралмаше, сам слышал, семь детей в прошлом году так пропало, понял, да? Это все…»

Леша закрыл ноутбук.

Почему в комнате так темно? Сейчас ведь день.

Он обернулся.

Никакого Слендера. Никаких его длинных рук, никакого алого галстука и лысой головы без лица.

Захотелось писать. Мочевой пузырь давил. Сейчас лопнет, гад. Леша посмотрел на пустую кружку из-под чая, на две которой осталась недоеденная долька лимона. Не любил он есть дольки.

Если напрудить в кружку, войдет? Потом помыть, и мама ничего не узнает.

Тут же что-то горяче-влажное, как будто стыд принял форму слизняка, подогретого на огне, начало толкаться в животе у Леши. Он не будет прудить в кружку. Он сходит в туалет, как все нормальные пацаны. Вот сейчас пойдет, он пойдет, пойдет, пойдет, побежит…

Из статьи в «Википедии». «Слендермен»

Тонкий человек был создан в результате конкурса Create Paranormal Images, проведённого на форуме Something Awful в июне 2009 года: участникам предлагалось с помощью графического редактора добавлять на обычные фотографии какие-либо сверхъестественные и пугающие детали. 10 июня 2009 года пользователь форума под псевдонимом Victor Surge (согласно титрам игры «Slender: The Arrival», его настоящее имя — Эрик Кнудсен (англ. Eric Knudsen)) опубликовал в рамках конкурса два чёрно-белых фотомонтажа с изображением вымышленного персонажа, преследующего группу детей, присвоил ему прозвище «Тонкий Человек» и сопроводил их следующим текстом[2]:

Он бежал.

Запереться на защелку. Откинуть крышку унитаза, приспустить шорты.

Все привычно. Такое делаешь все время, не думая.

Моча, как назло, застряла где-то в пути, как поезд в обвалившемся туннеле. Леша стоит неподвижно, прислушиваясь к тому, что делается в квартире.

Ну же! Давай, ссы!

…неужели телевизор работает? Я не включал…

Телевизор выключен.

Наконец-то, моча льется в унитаз, разбиваясь о стенку.

Вот то, что написано в «Википедии». Значит, никакого Слендермена нет. Его придумал какой-то придурок. Про него мама бы точно сказала: делать нечего, или с жиру бесится.

Про всех, кого она не переносила, она говорила так.

Придурок. С жиру бесится. Делать ему нечего больше.

Из статьи в «Википедии». «Слендермен»

Как правило, похищенные им дети за несколько дней до исчезновения начинали видеть кошмары с ним. Также существует мнение, что Тонкий человек «чувствует», когда о нём говорят или думают, и пытается по возможности найти и забрать этих людей. В играх, созданных по мотивам этой легенды, отмечалось его влияние на электронные фото— и видеоустройства, которые по приближении начинали выдавать сильные помехи. Он способен телепортироваться, удлинять своё тело, руки, изменять их количество и даже превращать в щупальца. Как следствие, он принципиально не пользуется оружием или подручными средствами. Неизвестно, есть ли у него ещё какие-либо способности, хотя нередко его появление сопровождалось густыми туманами.

Судя по всему, Тонкий человек не слишком активен в плане передвижения: обычно он скромно стоит вдалеке, иногда со склонённой набок головой, и не предпринимает внешне агрессивных действий, практически нигде он не описывается бегущим и даже ходит довольно редко, предпочитая перемещаться с помощью телепортации за пределом обзора наблюдателя. При попытке схватить кого-либо он использует руки, щупальца или старается ввести жертву в ступор с помощью гипноза. Часто в историях упоминается сильная головная боль, которую испытывали люди при установлении с ним зрительного контакта.

Места его «обитания» — преимущественно леса, в которых он может очень удобно замаскироваться под дерево, и заброшенные здания…

Зачем читать эту хрень?

«На Уралмаше, сам слышал, семь детей в прошлом году так пропало, понял, да?»

— Заткнись, Пестрючка! Ты дурак!

Леша озирается. Он совершенно один. Нет здесь ни Вовки Пестерева, которому он с удовольствием дал бы в нос, ни мамы. Никого.

Тогда зачем кричать это вслух…

Температура сначала спала, но позже подскочила снова. Леша сам померил ее и позвонил маме. Она сказала, что очень занята, до зарезу.

— Прими парацетамол — еще только одну таблетку — и ложись спать.

Хорошо. Понятно.

Он положил трубку и сделал, как велено. Тело его было горячим. В голове рдели раскаленные угли.

Во сне была тьма, разукрашенная зимним резким светом фонарей. У Леши закончились занятия, и он шел домой один. Холодно. Обходить парк не хочется, ноги и так в старых ботинках начинают мерзнуть. Пальцы на левой ноге уже онемели.

Леша семенит, стараясь как можно быстрее сократить расстояние. Вдали лает собака. Снег кругом. На крышах, на ветрах, сугробы взбухли по обеим сторонам протоптанной через парк дорожки. Белый пушистый снег. Погребальный саван.

Слендермен стоит вот там между деревьями — ты видишь? Его можно разглядеть, если чуть повернуть вот так голову, вот, молодец, и прищуриться.

Видишь теперь? Это он. Белая голова слепа, но Слендеру и не нужны глаза, ведь он же телепат. Ему все отлично видно, что у тебя внутри, все твои мысли. Он может зачерпнуть пригоршню твоего страха и съесть его как мороженое.

Стоит. Ты видишь?

Видишь?

ВИДИШЬ?

Леша не знает, чей это крик — и не кажется ли ему этот странный голос.

Слендер идет за ним. Слышно, как хрустит снег под его ногами. Если обернешься, если обернешься на бегу, задыхаясь от ужаса, то увидишь, что его лакированные модельные туфли нисколько не вымокли и не испортились из-за мокрого снега. Он просто не липнет к ним. Туфли идеальны.

Беги. Он идет. Впереди фонарь. Ты получишь приз, если успеешь к нему раньше, чем длинные руки Слендера схватят тебя. Какой приз? Твоя жизнь, дурила.

Вовка Пестерев стоит под фонарем и смеется, его тень сплющенная тень колышется, как студень.

Длинные руки. Длинные руки. Длинные руки.

Леша, тебя хватают за шиворот и тащат в лабиринт деревьев, во тьму между ними, в царство тощего человека.

Мама не приходит. Ее звонок половине одиннадцатого пропитан спиртным. Ее заплетающийся язык не в состоянии сложить толком ни одного слова. Рука Леши слишком слаба, чтобы держать трубку, и трубка падает, повисая на проводе.

Леша забирается под одеяло, он — раненная ящерица, заползающая в свою нору. Тьма в квартире истекает гноем.

Рука просовывается в проем открытой форточки. Невыносимо жарит ночь, и градусник за окном показывает двадцать девять. Ночь обезумела, ночь, пропитанная липким масляным потом, затопляет мир.

Рука просовывается в форточку, слепо шарит по стеклу, продвигаясь все ниже и ниже и удлиняясь. Сначала она похожа на резиновый шланг, но потом у нее возникает локоть, и рука сгибается, и снова, становясь еще длиннее, ломается в новом суставе. Дальше и дальше в комнату. Добравшись до подоконника, рука ощупывает его и придвигается к столу, трогает вещи на нем, изучает ноутбук, касается стопки учебников и тетрадей. Дальше стул. Рука обзаводится новым суставом. Она спускается на пол и движется, шевеля длинными узкими пальцами, к Лешиной кровати. Слышно, как легко скребут ногти по паркету, как, добравшись до кроватной ножки, они выстукивают по ней ломаный ритм.

…мама если бы ты была здесь и могла защитить меня если бы просто присела на край кровати и помолчала если бы просто смотрела строго то я бы любил тебя больше всего на свете я бы больше никогда на тебя не злился никогда бы с тобой не ссорился никогда никогда никогда слышишь Войди в дверь прошу тебя войди и сядь рядом со мной Или может быть ты сможешь закрыть форточку закрой форточку прошу тебя Почему тебя нет когда надо Закрой форточку…

Рука, торчащая из форточки, добралась до одеяла, сжала его пальцами, — точно паук подобрал все свои лапки, и потянула. Леша обмочился.

— Ты ведь догадываешься, ты ведь знаешь, почему я ушел? Почему я не мог больше остаться с вами. Точнее, не мог остаться с ней, с твоей матерью.

Голос отца, почти забытый, успокаивает.

Леша втыкает указательный палец в клавиши телефона.

— Слушай, Пестрючка, ты придурок, я тебя ненавижу!.. — говорит он в трубку.

— Эй, полегче, чел. В чем проблема?

— Зачем ты вчера рассказал мне про этого Слендера?

— Чо?

— Через плечо! Зачем ты мне рассказал про Слендера?

— Я ничего тебе не рассказывал, дурила. Когда это?

— Вчера. Ты мне в скайп постучался. Дал мне крипипасту. Про него…

— Стопэ! Стопэ, валенок. Я вчера в школе был. Это ты прогулял. Классная спрашивала…

— Ты подвернул ногу, ты сидел дома. Сидел до…

— Она такая… женщина, которая не может любить. Она обнимает тебя, она целует тебя? Она говорит тебе ласковые слова?

Леша силится вспомнить, но у него жутко болит голова. Все двоится. Все видится как через грязное стекло.

— Она плохая. От нее веет холодом безразличия. Я терпел сколько мог, но мне пришлось, в конце концов, уйти. Надеюсь, ты не обижаешься на меня? Бывают в жизни такие моменты, Леша, когда просто нельзя не уйти. Нельзя не уйти, понимаешь?

— Да, — кивает Леша.

Его папа говорит правду. Истинно каждое его слово.

— Нельзя не уйти…

Он берет его за руку — пойдем гулять по лесу. Какие высокие тут деревья, и между ними столько тайных тропок, по которым можно путешествовать и открывать каждый раз что-то новое. Надо только уметь видеть. Уметь знать. А папа знает.

В трубке дребезжит резкий, обжигающий, оглушающий, словно пощечина, голос Вовки Пестерева.

— Ты чокнутый! Совсем кукушка съехала, да? Ну это же-есть. Ты вообще…

Смех. Смех. Смех…

…а если она уйдет и никогда не вернется...

— Это даже хорошо, сынок, — говорит папа. — Тебе не нужен тот, кто тебя не любит. Нельзя человеку жить без любви. Неправильно это. Все несчастья во вселенной из-за того, что любви мало. Но я люблю тебя. Ты же не сердишься больше, что я ушел? Я же люблю тебя.

Я ЖЕ ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, СЫНОК!!!

У Слендермена есть лицо. Неправда все это, неправда, что он слепой. Чушь и бред. Только дураки, которым нечего делать и которые с жиру бесятся, могли придумать такое.

Леша все знает. Никому больше не задурить ему голову.

Хорошо шагать по тайным тропкам, слушать шелест листьев, наслаждаться уединением и таинственностью. И тьма, оказывается, совсем не страшная. Это когда ты одинок, она может пугать, но если ты с тем, кто любит тебя, шагай смелее

— У меня для тебя есть что-то, сынок. Идем. Надо сделать одно маленькое дело, совсем маленькое.

— Я все сделаю, — говорит Леша. — Ты не сомневайся. Обещаю.

На его лицо наползает улыбка, наверное, самая счастливая в жизни. Его трусы мокрые, потому что он дважды обмочился, но это ведь совершенно неважно. Влажная ткань неприятно липнет к заднице и ногам. Неважно, переживем. С кем не бывает, ага…

Утренняя мама пахнет перегаром и сигаретами, миллионом выкуренных сигарет; и другими мужчинами. Иногда они заглядывали на огонек, и мама долго беседовала с ними в большой комнате. Она делала что-то, чего Леша не понимал. Но он знал — там происходит нечто. И ему это не нравилось. Когда мама была наедине с этими чужими дядями, ему приходилось торчать в своей комнате, бесконечно торчать и ждать неизвестно чего. Вздрагивать от резкого грубого смеха. Забиваться в угол. А поздно, почти ночью они уходили, но уже ничего нельзя было изменить, ничего склеить. То, что разбилось, только выкинуть. Выкинуть. Выкинуть. Взять щетку и совок и выкинуть в ведро. И мыть руки с мылом, пока кожа не сойдет.

Леша лежал в кровати, когда она заглянула в дверь, навалилась на ручку, выдыхая отвратное зловоние.

— …будто… я что-то могу… будто… не ст… не стараюсь делать все как надо… будто не… — пробормотала она, точно продолжая давний разговор с кем-то, отвечая кому-то, кого, может, и нет.

Леша лежит на боку, отвернувшись, и делает вид, что спит. Он ждет, ждет давно, когда наконец, мама явится. Ему нужно сделать одно последнее дело, и тогда он станет свободным.

Она уходит, походка нетвердая, шаркает по коридору, включает воду в ванной, умывается, не прекращая бормотать и бормотать. Леша напряженно слушает, его глаза поблескивают в полумраке. Потом из ванной доносится сдавленный, рвущий плач. Леша представляет даже, четко, во всех деталях, как чья-то рука сжимает мамино горло.

Стукнула дверь ванной комнаты. Мама отправилась к себе, переступила через порог, добралась до своей постели и, повозившись с одеждой, бухнулась на матрац. Скрипнули пружины.

Леша полежал, а затем медленно поднялся, опустил ноги на паркет, слегка холодивший голые ступни. Он пошел прочь, аккуратно и бесшумно ступая, выбрался в коридор. Постоял немного. Часы на кухне стучали. Мама пошевелилась на матраце, устраиваясь поудобнее. Снова неразборчивое бормотание. Как будто сдавленный смех.

Леша неслышно прошел по коридору, заглянул в комнату мамы и увидел ее, полураздетую, лежащую на полуразобранной постели. Ее лицо было обращено к потолку. Оно заплыло с левой стороны и покрылось ссадинами. Под носом засохла плохо смытая кровь, и на это неправильное пятно, похожее на пиявку, Леша смотрел долго-долго. Затем быстро подошел к кровати и сделал глубокий надрез бритвой у мамы под челюстью. Папа показал ему, как правильно. Леша очень постарался не подвести его.

Мама дергается, вскидывает руки, хватаясь за шею, вскакивает, мечется, издавая отчаянный звериный рев. Из-под зажимающих разрез пальцев тонкими струйками с силой бьет темная кровь. Она пахнет. Она повисает в воздухе каплями или странными багровыми узорами, а потом падает, падает и падает повсюду. Словно неправильный, сошедший с ума дождь. Падает и падает. На стены, стекая по обоям, на кровать, на оконное стекло, на подоконник, снова на матрац, снова на стену. Мама мечется, цепляясь окровавленными руками за вещи, пачкая их, уродуя. Хватает подушку, пытаясь зажать липкий фонтан, открывшийся у нее на шее. Из одного угла в другой, с дикими криком-хрипом, зовя сына, — и так по бесконечному кругу. Натыкаясь на вещи, опрокидывая, спотыкаясь, падая… Кровь падает на рубашку Леши, сидящего в углу на корточках. Он боится, что мама рухнет, в конце концов, прямо на него, придавит, забросает вопросами: зачем ты это сделал отвечай зачем ты это сделал это ты сделал о боже боже боже отвечай за… помо… отвечай… а-а-а-а-а… Но он не хочет отвечать, вот так просто не хочет и все тут. Мама никогда не любила его — почему Леша вообще должен с ней говорить о чем-то? Больше ей не заставить его.

Она пыталась выбежать в дверь, но промахнулась и врезалась в стену. Ноги уже слишком ослабли, чтобы держать это тело, крови вытекло слишком много. В крови вся комната, вся, сверху до низу. Упав, мама больше не поднималась. Со своего места Леша видел ее дергающуюся ногу. Он долго смотрел, пока нога не перестала шевелиться, а потом вышел из угла. Мама лежала безобразная и совершенно пустая, лишенная жизни. Лицо покрыто липко-багровым, руки скрючились у раззявленного горла.

Посмотри на маму. Такая она теперь, такой и останется. Это то, что ты возьмешь с собой. Ты готов? Ты готов, Леша? Ты сделал свое дело. ТЫ ГОТОВ?

Конечно, он готов. Ему легко. Больше не надо бояться. Не представляете просто, как здорово больше не бояться…

Он идет по коридору к входной двери, и его левая босая нога оставляет на паркете влажный темный отпечаток.

Он поворачивает ключ сначала в одном замке, верхнем, затем в нижнем. Толкает дверь.

…это я уйду и никогда не вернусь мама ты понимаешь…

…теперь все будет так…

…я ушел и не вернулся ты ведь все понимаешь…

…папа ждет меня…

— Ты молодец, сынок. Я нисколько в тебе не сомневался.

Из мрака за порогом появляется длинная худая рука. Леша улыбается и хватает эти тонкие пальцы.

идет идет идет по неведомым тропкам