Имя для Твари

Тысячи и тысячи лет брел Кэп по широким, черно-бездонным коридорам Ночи. Гигантские крылатые твари с леденящим душу шорохом пролетали над ним. Во мраке Капитан боролся с ними, как загнанный в угол волк сражается со стервятниками, жаждущими его плоти. Бесплотные голоса нашептывали ужасающие пророчества и демоническое завывание флейты терзало душу, а под ногой, искавшей твердую опору, хрустели людские останки...

Возвращение из пучины сновидений было внезапным, точно выстрел — Реальность напомнила о своем существовании пронзительными гудками будильника.

— А-а… Что-б змеи Найата тебя взяли… — Кэп мрачно уставился на проклятый аппарат, уже понимая, — выспаться сегодня не удастся.

 Взгляд Кэпа, еще мутный спросонья, натолкнулся на боевой гэльский топор, как называли свое ору­жие сами кельты, — скехт. Кэп заулыбался, ибо висящий на специально вбитом в стену возле кровати крючке "со­крушитель черепов" был для него чем-то вроде фетиша. Капитан никогда не переставал восхищаться этим древним оружием, в простом совершенстве которого таилась красота, недоступная для современных ган-машин.

­ По сравнению с огромными секирами северных пиратов, скехт кельтов казался легким, почти игрушечным. Но Кэп хорошо знал историю острова Эрин, и помнил, что именно такими топорами в начале пятого века нашей эры ирландские кельты — гэлы, сокрушили зловещее могущество викингов в битве Пяти Королей, еще известной как Битва при Клонтарфе. Скехт Капитана обладал сугубо индивидуальными чертами, присущими лишь ему. Односторон­ний, с трехгранными остриями сверху и снизу, он был тяжелее, чем ван, и годился как для ближнего боя, так и для метания. Словом, в ру­ках искушенного в воинском искусстве бойца этот топор являлся грозным ору­дием Смерти, опасным, словно поцелуй кобры. Рукоять, вырезанную из корневища дуба и тщательно вымоченную в настое остролиста, а затем дополнительно укрепленную бронзовыми кольцами, сломать было практически невозможно.

— Сегодня я узнаю, по праву ли мне принадлежит топор древних героев…

Кэп с огромным пиететом относился к кельтской культуре бронзового века вообще, и ирландско-гэльской в частности, к бурному прошлому кельтской государственности, да и к насто­ящему, всегда публично поддерживая акции Ирландской Республиканской Армии, и для него факт обладания настоящим гэльским топором был­ равносилен факту награждения орденом Андрея Первозванного.

А узнавать собирался вот по какому поводу. Вчера поздно ночью он сумел-таки разобраться в одном, очень его заинтересовавшем фрагменте старой, датированной 1791 годом, рукописи. Это были путевые записки некоего не то немецкого, не то голландского купца, путешествовавшего по Сибири и скупавшего у тамошних аборигенов пушнину, и прочие, экзотические для цивилизованной Европы, товары. Негоциант оказал­ся, помимо деловой хватки, еще и неплохим врачом, и спас умиравшего от лихорадки старейшину одного из тунгусских племен. От него-то купец и услышал легенду о Сатта Гуле, записав ее в своем дневнике. Капитан, едва сев за рукопись, понял, что история не являлась творчеством собственно тунгусов, а попала к ним от неизвестного народа, жившего много севернее, где-то в устье Лены. Слиш­ком уж это, полное жутковатой красоты и туманной недосказанности повествование отличалось от всего, что знал Кэп о мифологии сибирских жителей того времени.

Распутывая неточности, неизбежно возникающие при тройном переводе, продираясь сквозь дебри примитивных метафор, Капитан все сильнее и сильнее ощущал тот непередаваемо древний ужас, что пульсировал в рассказе старика-тунгуса, ауру первобытной магии, гнездившейся в душах людских на заре Времен.

И когда расшифровка закончилась, Капитан, сроду не боявшийся никого и ничего, вдруг почувствовал леденящий страх. Неосознанный и бесформенный, словно сам Хаос. Что-то темное заворочалось на самом дне подсознания, среди тины дремучих, замшелых инстинктов, заворочалось, пытаясь прорваться сквозь бездну тысячелетий родовой памяти. Чудовищная тайна Сатта Гула… Мертвые города под многометровым слоем льда и снега… Воды полярного океана, с неумолчным ревом бьющиеся о базальт низких берегов… Череда смутных видений прошла перед внутренним взором Кэпа, прошла и сгинула, оставив лишь неприятный осадок в глубинах разума, будто неестественно злобный голос прошептал некую фразу на мертвом языке.

Кэп, имевший железное правило — любую интересную ис­торию разматывать до тех пор, пока не будет логичного объяснения, превосходно владел технологией дознания, что практиковалась лесными учителями кельтов, — друидами, и решил воспользоваться ею в данной кон­кретной ситуации.

И вот сегодня наступал момент истины. Завершив завтрак, Капитан оделся, покидал в спортивную сумку все необходимое, а поэтому припасенное заранее, и направил путь свой в глухой лес на окраинах Московской области, давно уже служивший ему полигоном в экспери­ментах с оккультным искусством.

* * *

 Медведица и медвежонок совсем немного не добрались до чистой воды. Медвежонок на бе­гу споткнулся и весело закувыркался в снежной крупе. Его мать остановилась и сперва добродушно поглядела на него. Потом подняла морду. То ли принюхиваясь, то ли всматриваясь куда-то. Уловив нечто, одной ей ведомое, подняла медвежонка увесистым шлепком, и погнала его к нагромождению береговых торосов, на бегу прикусывая за ухо. Медвежонок взвизгивал и прибавлял прыти.

Едва медведи успели добраться до первых ропаков, — прибрежных обледенелых камней, как все огромное белое поле припая лопнуло с сухим треском. И трещина черным пронзительным росчерком унеслась к горизонту. Значит, сорвался и рухнул под уклон в море гигантский айсберг, проломив колоссальной тушей метровый лед закраин. Айсберг мог сорваться и от собственной тяжести, а мог и норд-ост его сбросить, норд-ост, что копил силу где-то среди заснеженных гор.

С приближением зимы и полярной ночи ледяные поля у прибрежья нарастают от кромки прибоя в море. По мере усиления мороза они захватывают все больше и больше морского пространства, продвигают свою границу все дальше и дальше. Лед растет и в толщину, приближаясь к метру. Переохлажденный воздух над застывающим морем медленно теснится к горным цепям островов. Невидимое тысячетонье скапливается на склонах, чтобы, перевалив через хребты, ринуться на побережье. Ударить, сокрушая все на своем пути...

* * *

Одной из задач, поставленных высшим командованием для учений “Арктида”, являлась отработка взаимодействия сухопутных сил с авиацией в жестких условиях полярной зимы.

На карте побережья Ледовитого океана и прилегающих районов среди множества условных обозначений имелись и авиатрассы — пунктирные линии с маленьким условным значком самолета через равные промежутки.

— А вот здесь я бы спрямил трассу, — голос командующего Второй Полярной Армией России, генерал-лейтенанта Сагаева, был оснащен уверенными начальственными интонациями. — Наоборот… Несколько сот километров для таких машин пустяк...

Острие красного карандаша, едва касаясь бумаги, пролетело над тундрой и прихотливыми изгибами прибрежья.

— Зато она становится менее уязвима, как в стратегическом смысле, так и по метеоусловиям… На мой взгляд, вот тут, в квадрате 47 дробь 9, — карандаш оставил отметку на небольшом мысе в северо-западной части Таймырского полуострова, — необ­ходимо установить радиомаяк. В данный момент хотя бы рацию туда забросить. Алексей Петрович, вам ведь придан батальон Полярных Волков ?

— Точно так, господин командующий.

— Вот и используйте их.

— Господин командующий, разрешите обратиться, — подал голос начальник штаба, — Там крайне сложные условия. Тяжелый рельеф. Скалы, лед. Ранцевики могут и не суметь высадиться. Побьются в пургу.

— Не смешите меня, полковник. Полярные Волки — это Полярные Волки. Для них нет ничего невыполнимого. Все ясно, господа офицеры?

* * *

На летном поле бесновался ветер, швыряя во все стороны пригоршни снежной крошки. Бульдозеры и специальные снегоуборочные машины, как заведенные расчищали ВПП, а её тут же заносило вновь, а они снова расчищали… Карусель...

Сквозь белесую пелену метели проглядывал огромный силуэт четырехтурбинного ДН-96. Вот пятеро летчиков в кожаных меховых комбинезонах, озаренные неверным мерцающим светом прожекторов, по спецтрапу полезли в кабину. Дико, перекрывая вой ветра, взре­вели двигатели.

Гигантские, в человеческий рост, сдвоенные колеса самолета вывернули на взлетную. Три зеленых ракеты...

Во вздрагивающем под ударами ветра гулком десантном трю­ме "Добрыни" взвод Волков со всей полагающейся по штату техникой разместился с относительным комфортом, если так можно сказать о помещении с голым металлическим полом и стенами. Единствен­ным удобством здесь были узкие, опять же металлические лавки, установленные вдоль бортов самолета.

Волки, здоровенные парни в белых бронекостюмах, перетянутых жгутами терморегуляторов, перебрасываясь шуточками в адрес друг друга, проверяли давление водорода в десантных ранцах. Этот ритуал неукоснительно соблюдался перед каждым вы­летом на цель в любое время года и суток.

В дальнем углу трюма, возле горбатых силуэтов зачехленных в прорезиненный брезент “Барсов”, — боевых машин на воздушной подушке, командир батальона объяснял задачу взводному, высокому скуластому сибиряку с нашивками поручика на рукаве костюма.

— Смотри, вот точка сброса. До квадрата семьдесят пять верст по прямой. Но напрямик тут не пройти, кругом скальные выходы. Так что пойдете по ущелью, “Барсы” потянут. Времени на все про все у вас двадцать четыре часа. Через сутки маяк должен заработать.

— Понял. Должен, значит — заработает. Не вчера на свет родился.

— Гляди, Андреич… Север ошибок не прощает, а Крайний Север тем более. Здесь тебе не Кавказ.

— Знаю. Но после Кавказа у нас с ноль второго никакого боевого опыта!

А тем временем за сотни километров от аэродрома, с которого стартовал самолет с десантниками, на безлюдных островах Ледо­витого океана вершины гор задымились, словно древние забытые боги зажгли за ними свои белые костры. Это — ледяное, незримое, тяжкое — добралось до перевалов.

Рухнули в пропасть нависшие снежные карнизы, обвалился лед с горных ледников. В реве и грохоте помчались лавины. Снег выши­бал камни, камни дробили скалы. Чудовищные обломки кувыркались в снеговых струях, точно мелкий сор в ручье. Лавины перемахивали через утесы. Через пропасти. Вдрызг расшибали скалы, еще более мощные. Уже и не скалы, — горы. Ветер превращался в ура­ган.

На побережье пришел норд-ост, самый страшный ветер не только Заполярья, — мира.

* * *

“ Ничего не понимаю, хафф задери!”, думал Капитан, входя в квартиру, — Что я, зря потерял столько времени?"

Причиной таких траурных мыслей служил тот факт, что получить информацию касательно Сатта Гула от сеидхе с треском провалилась. Первопоселенцы зеленого острова Эрин решительно отказались отвечать на вопросы Капитана. А если если принять во внимание обстоятельство, что Капитан пользовался определенной формой доступа к Истинному, эзотерическому, единому тайному божеству друидов, самому древнему и сильнейшему из Богов Первой Волны, то молчание сидхе приобретало какой-то зловещий оттенок.

Сначала все шло хорошо. Кэп ритуальными песнопениями пробил канал в инореальность, на Другую Сторону Бытия, установил ментальный контакт с обитателями старой Ирландии, принес необходимые жертвы, — трех черных как смоль воронов, и… Тут-то все и застопорилось. Едва Капитан помянул Сатта Гула, как сидхе прервали контакт, несмотря на отчаянные по­пытки Кэпа удержать связь.

Испросить совета у Истинного Капитан не мог, ибо тот отвечал на человеческие призывы крайне редко, да и то лишь по собственной прихоти. А пытаться навязать свою волю Истинному, — это то же самое, что попытаться заставить Время пойти вспять. Истинный обла­дал невообразимым могуществом и потрясающим равнодушием к людям. Кэп мог гордиться хотя бы тем, что Он хоть иногда помогает ему. К слову, Истинного называли Истинным не в силу особой правильности, а просто потому, что Истинный олицетворял собой в глазах Кэпа высший Закон Бытия.

Капитан сидел в кресле, перебирая мысли, как игрок перебирает карты в безнадежной попытке отыскать джокер. И тут его как стукнуло! Мгновенно создалось впечатление того, что кто-то стоит у него за спиной, глядя тяжелым, непод­вижным взглядом. Кэп, будучи личностью в таких вопросах опытной, бросил несколько быстрых взоров по сторонам, на перстень-индикатор, лежащий возле клавиатуры вариатора, на стены, — нет ли каких-нибудь подозрительных теней или отсветов; но признаков присутствия в комнате враждебной силы не наблюдалось. Все было тихо.­

Наконец, Кэп встал и резко обернулся. И естественно, ничего странного не увидел. Но он никак не мог избавиться от мысли, что некто или нечто еще секунду назад было здесь — мрачное и молчаливое, как… монах, лишенный причастия.

Нарочито громко насвистывая "Июльское Утро", Капитан плеснул в бокал скотч. Резкий вкус солода и ячменя быстро вернул его на землю. И лишь тогда Капитан заметил, что руны, вырезанные на деревянной рамке, обрамлявшей рисунок, изображавший Истинного на троне; эти руны светятся серым беспощадным огнем.

* * *

Отслеживая на лобовых радарах приповерхностный рельеф, пилоты выводили самолет на “десантную лыжню” — пологую траекторию, позволявшую Волкам точно приземляться в условиях пониженной ви­димости, — бушевавшая за бортом пурга давала о себе знать.

В трюме закрутились красные огни, — сигналы предстартовой готов­ности. Егеря мгновенно прекратили свою болтовню, все эти рассказы, кто сколько медведей в тайге завалил, сколько девок трахнул в последнем увольнении, и мгновенно разобрались на пары. Водители "Барсов" заняли места в кабинах машин — техника сбрасывалась в первую очередь.

Волки, кажущиеся непомерно толстыми из-за десантных ранцев, обвешанные, как новогодняя елка игрушками, оружием и снаряжением, давно уже пребывали в состоянии полной боевой.

Взводный, поручик Сиделин, еще успел перекинуться парой слов с комбатом, как зеленый огонь и пронзительное верещание сирены прервали его. В заднем секторе трюма заскрежетало, и первым гостем сна­ружи ворвался снег, закруживший по отсеку веселый танец.

Грузовые створки раскрылись полностью.

Машины, каждая на своей платформе, проскользнув по роликовым направляющим, одна за другой канули в белую кутерьму снежного ветра. Следом ринулись десантники, перед последним шагом в проем люка отработанным движением опуская лицевой щиток на шлемах. Сиделин двигался в хвосте взвода. Махнув рукой стоящим возле дальней переборки командиру батальона и бортинженеру “Добрыни”, поручик машинально ïðîверил надежность крепления в поясном захвате "литягина-15М", тяже­лого двухствольного автомата, хлопнул по щитку и вниз головой отбыл выполнять приказ.

У всего личного состава взвода, у тридцати лбов — один здоровее другого, это был седьмой десант в пургу. Конечно, локаторы обеспечивали какой — никакой, а обзор, но все равно, сохранялась опасность напороться на скалу. Поэтому Волки не сразу шли к земле, а уходили на горизонталь, и погасив скорость короткими импульсами движков, непрерывно ощупывая поверхность локаторами, начинали вертикальный спуск. Все эти эволюции осуществлялись при постоянной взаимной радиосвязи, так, чтобы первый приземлившийся вел остальных, выдавая в эфир постоянный пеленг.

Сиделин мягко принял толчок, уйдя в снег по колено, и тут же, расстегивая все еще плюющийся струями водорода ранец, принял доклады сержантов. "Взвод совершил высадку, потерь нет, машины готовы к движению".

— Отлично, ребята, — поручик глянул на циферблат хронометра, — Уложились за семь минут. Иду к вам...

Ослепительный свет фар головного "Барса" распорол белесую муть, завыли турбины, поднимая пятитонную машину вверх.

— Вперед. Карта на дисплее, вектор — двадцать на Северо-Запад, скорость — пятьдесят.

§ § §

— Ладно. Если ничего другого не остается, буду работать вручную.

Работой вручную Кэп называл копание в разного рода рукописях ипрочих письменных источниках информации. При определенном везении везения там можно было обнаружить ответ на любой интересующий тебя вопрос.

Капитан придвинул к письменному столу свое любимое кожаное кресло, запасся сигаретами, кофе, и приступил. "Мифологический словарь" оказался бесполезен, так как было похоже, что его составляли люди, считавшие, что мифология не идет дальше христианства и ислама. Несколько фолиан­тов того-же рода, что и "Словарь", набитых совершенно никчемной ерундой, Кэп сходу отложил в сторону, и вытащил на свет самый ценный предмет своей библиотеки — русский перевод “Некрономикона" Абдулы Аль Хазреда. Естественно, не оригинал, хранящийся под семью замками где-то в недрах “Ленинки”, а копию с него.

“… Никогда не допускайте и мысли, что человек — самый древний и последний Хозяин Земли. Но нет, были и Другие, бо­лее древние, были, есть и будут. Они обретаются с Другой Сто­роны, и ходят там, спокойные в своем естестве, и нет для них обычных измерений, и невидимы они нам. Неизвестно, где Древним, которых еще зовут Сеятелями Тьмы, удалось прорваться за грань, и неизвестно, откуда приидут Они, когда завершится Пульсация.

Неизвестно, почему никто не может лицезреть Сеятелей, и лишь изредка люди могут почуять Их по запаху, непривычному человеческому обонянию, — подобно запаху, что бывает в глубоких пещерах, где многие столетия не было ничего живого. Человек пребывает в полней­шем неведении относительно облика Древних, за исключением того, что Они принимают перед людскими зеницами. Истинный лик Сеятелей ужасен, ибо Их форма не обладает ни светом, ли веществом. Они бродят со странным запахом в глухих заброшенных местах, где произносят Слова и совершают Ритуалы, в свой Праздник, отмеченный знаками Крови и Голода. Ветер наполнен Их голосами, и земля глухо стонет под ударами Их копыт. Они пригибают деревья в лесу, Они вздымают волны. Они разрушают города, и ни один лес, ни один океан, ни один город не в силах сдержать карающую длань. Кадаф помнит Их, Кадаф, царствующий там, где лишь леди мрак, но кто из ныне живущих помнит, где возвышаются морозные утесы Кадафа? Жаркие пески пустынь и зато­нувшие в Океане города несут в себе Их голоса, подобные стонам Вечности.

Огнерогий Люцифер — Их дальний брат, но даже он видит лишь то, что Они позволят ему. Они испокон века держат когти свои у глотки людской, и все же никто Их не видит. Человек ныне правит там, где царили Они, и скоро Они будут править там, где ныне властвует человек.

Где раньше правила Зима, ныне властвует Лето… Но после летв вновь придет Зима… Они ждут, обладая могуществом и терпением..."

— Не то, не то — Кэп принялся изучать бредовые откровения Аль-Хазреда дальше, — Так, а вот это…

“… Все было сделано, как и обещано перед этим. Тогда Он был взят Великими, и заточен Ими в пустой город, что стоит там, где Глаз Дьявола смотрит на Землю, когда наступает пора листопада, и пахарь покидает свое поле… Он остался в Городе и поныне спит там...”

— Глаз Дьявола… Насколько я помню, так арабы звали Алгол. Алгол… Аль Гуль… Ал Гул — Сатта Гул! Так вот что там за безумие! Сатта-Гул — Демон Сатт, — Капитан мгновенно выхватил из памяти нужный отрывок легенды:

Слушайте, люди,

 Слушайте древний рассказ,

О Сатта Гуле, царящем во льдах...

Там, где ведьма-пурга завывает во тьме,

Где морозы сковали волны морей,

Всеми забытый Город стоит,

 Город, в котором безумие спит,

Которую тысячу лет..."

— Алгол виден только осенью лишь где-то на Севере, где-то за 60-й параллелью. Ага… Все соединяется...

Капитан поднялся из-за стола и принялся в глубоком раздумье ходить по комнате. Его неотвязно глодало предчувствие надвигающегося катаклизма. Чудовищного и неостановимого. Хотя… Кэп по личному опыту знал, что остановить можно практически любую катастрофу. Если понять её суть.

Капитан остановился настолько резко, что воздушный толчок смел с письменного стола несколько листов бумаги.

— Сатт… — Лицо Кэпа стремительно, точно в плохом триллере, побледнело. — Глаз Ужаса… Цаттогуа...

Капитану стало жутко, до тошноты, до звона в ушах. Они-то слишком хорошо знал, Что, а вернее, кто, скрывается за этим странным именем.

Цаттогуа, Глаз Ужаса, один из Тех, кто встал на пути Пришедших Первыми. Бог-Демон древнейших нечеловеческих рас, хранивших в памяти своей отзвуки той чудовищной битвы, что сотря­сала Реальность в Начале Времен.

Истинный и Первые сражались против Кеира Четырехрогого и Сеятелей, ибо пока те присутствовали в Реальностном Мире, над ним постоянно угроза уничтожения. Но Истинный, Истинный Воитель, поверг Кеира и изгнал Сея­телей за барьер, за Грань Реальности… Изгнал своей властью, основа коей — Огонь Предначальный, Огонь-Превыше-Вечности...

Но раса тогдашних хозяев Земли, согоотов, поддалась влиянию ледяного Зла, что несли в себе Сеятели, и обожествила Их. Многие тысячелетия пытались сооготы вернуть своих Богов в Реальность, но безмерная и рав­нодушная сила Истинныйа преграждала им дорогу. Ушли в бездны Прошлого сооготы, но знания этой зловещей расы не исчезли вместе с ней. От народа к народу передавались они в глубочайшей тайне, и достигли Времён Человека. Лишь крупицы Черной Мудрости, поскольку многое забылось в хороводе веков. Слабые умы людей не сразу сумели понять сокровенный смысл тех рун, что высекали сооготы на бронзовых пластинах, заменявших им книги. И знания Древних были упрощены до уровня, доступного людскому разуму. Но, будучи упрощенными, они перестали являться Знанием, превратившись в легенды и туманные мифы. Даже сейчас, во времена атомной энергетики и полетов в Космос, не всякий физик или математик сумеет понять суть Сил, что использовались в той древней Битве. Но не надо думать, что Они сражались посредством банальных громов и молний. Гораздо более мо­гучие силы служили им оружием. Например, то, что согооты называли “нхиал фиснехх”. А это, в свою очередь, обозначало боевой гравитационный удар, могущий разнести в мелкую пыль пару галактик. И Первые и Сеятели являлись властелинами Сущего, и не было Сил, Им неподвластных...­

Все боги зла языческих религий, а потом и Люцифер христианства, Иблис мусульман, лишь слабые тени той Тьмы, что изгнал Воитель из Двусторонней Реальности. Тени, искажающие истинную опасность Сеятелей.

— Так вот почему сеидхе молчали… И Цаттогуа, и малейшее упоминание о нем вне их власти. Но в любом случае непонятно, при чем тут Север? Сеятелей нет в Реальности.

Кэп замолк, прервав беседу с самим собой — излюбленную форму рассуждения. Его мозг работал со скоростью мощного вариатора, пытаясь из скудного набора фактов вывести стройную, логически верную теорию.

Но ничего путного не выходило. При всем своем желании Капитан не мог усмотреть никакой связи между Севером и Цаттогуой. Он совсем уже было собрался плюнуть на все это и пойти на улицу проветрить мозги, как вдруг его осенило. Лихорадочно листая “Некрономикон”, Дреград пытался отыскать ту фразу, обрывок которой мелькнул только что в его голове. Вот оно: "… И Цаттогуа выйдет из холодных пещер, чтобы править Землей...”

— Холодные пещеры… Горы на Севере… — Капитан вцепился в географический атлас. — Горы… Старый хафф… Хребет Бырранга! Таймырская горная цепь!

Ему сделалось вдруг нехорошо — он вспомнил стандартно-любезную гримасу теледиктора, и слова: — “По сообщению пресс-центра Министерства Обороны России, в Полярном Военном Секторе начаты крупномасштаб­ные учения "Арктида-98”. На учениях присутствует группа наблюдате­лей Комитета по обороне Государственной Думы России…”

— Военные учения… Не приведи Истинный, они там напорются на этот город...

* * *

— Командир, входим в ущелье. 14-00 по местному. И похоже, пурга унялась.

Поручик уже и сам заметил проблески солнца в непроницаемо-белой еще минуту назад пелене.

— Удвоить внимание! Стрелки, к пушкам!

Горбатые машины, шевеля тонкими стволами универсалок, и очень похожие сейчас на самодовольных жуков, одна за одной втягивались в узкий пролом ущелья.

— Господин поручик, поглядите… — подал голос сидевший у правого борта головной машины сержант Дуцаев, — Козырьки...­

Сиделин проследил взглядом направление, куда указывал сержант. На гребнях скал, образующих стены ущелья, висели массивные ледяные наплывы, действительно напоминающие козырьки парадных егерских фуражек.

— Да… Если такая штука сорвется и накроет машину… В них несколько десятков тонн, не меньше. Стрелять тут нельзя.

— В кого стрелять-то, командир? Ни одной живой души. А зверьё к машинам не пойдет, испугается шума.

— Ладно. — Поручик включил общую связь, — Всему личному составу. Пока не пройдем опасный участок, огонь открывать только в случае прямой угрозы.

Кто-то из Волков не преминул добавить: — В самом крайнем слу­чае разрешается застрелиться самому.

Сиделин хмыкнул, подумав, что чувство юмора не оставляет егерей даже при сорокаградусном морозе.

Сразу за следами прошедшей лавины — беспорядочным нагромождением каменных и ледяных глыб, где “Барсы” едва протиснулись, открылась широкая свободная плешь…

— Во! Хоть в футбол играй! — восхитился водитель головной машины.

Поручик дал команду прекратить движение, — наступило время сеанса связи с базой. Отправив четырех человек в полевое охранение, и приказав им осмотреть местность, он поглядел на развернувшего параболоид АНТ, — антенны направленной трансляции, оператору.

— Готово, командир.

Сиделин поправил тонкий усик микрофона индивидуального передатчика, подключенного через вариатор к мощной радиостанции машины.

— Байкал, Байкал, здесь Зея-5. Прием.

— Зея-5, здесь Байкал. Приём.

— Нахожусь в квадрате 47 дробь 8. Прошли без ЧП. Опережаем график на шесть часов. Приём.

— Продолжайте движение. "Снеговики" обещают нормаль. Приём.

— Понял вас. До связи!

Поручик нажал кнопку, переключая свою рацию на диапазон групп охранения: — Терещенко, что у вас?

— Все в порядке, командир. Тишина.

— Возвращайтесь к машине. Павлов, у вас?

— Командир, мы что-то тут нашли… Непонятно...

 Связь резко прервалась. В наушниках трещало и шипело.

— Сержант! Отвечай! Первая группа, ответьте!

Но поручику отвечал лишь шум и вой помех.

— Терещенко, к машине! Взвод, режим "Бой"!

В десантном отсеке "Барса" защелкали снимаемые с предохранителей автоматы. Лихорадочно перебирающий радиочастоты поручик услышал краем уха фразу Дуцаева: — Как в мае...

Все Волки помнили случай весной этого года, когда высадившиеся на островах Новой Земли американские "силз" пытались установить там автоматический ракетный пеленгатор. В огневом контакте с ними погибло четверо егерей из бригады, но вся группа "тюленей" была буквально вбита в лед.

— Да нет, сержант. Выстрелов не слышно было.

Полярные Волки, элита войск Сектора, натренированные на все сущест­вующие опасности бойцы, не сдались бы врагу без единого выстрела.

— Может, трещина во льду? — Вслух предположил кто-то из отделения Дуцаева.

— Не знаю. У Павлова лучшая реакция во всем батальоне. Архипов тоже не новичок. — Поручик отвечал сразу для всех.

Эфир был пуст, словно обойма после жаркой схватки.

К машинам подбежали Терещенко и его напарник. Хлопнула бортовая дверца, пропуская егерей внутрь. Растирая искусанные морозом щеки, Алексей, как старший группы, принялся докладывать: — Местность осмотрена. Признаков...

— Потом! — перебил его Сиделин, — Дуцаев, отделение двумя группами вдоль маршрута, вперед! Неговелов, веди машину следом, на дистан­ции прямой видимости. Ты за первой машиной. — Это уже относилось к водителю “Барса”, в котором сидел сам поручик.

* * *

— Да, да. Именно. А что, я разве не похож на полярника?

Кэп мило оскалился в ответ на удивленный взгляд девицы, сидевшей в кассе аэропорта. Видимо, та считала, что билеты в Норильск поку­пают не иначе как двухметровые бородатые мужики в куртках на собачьем меху.

— Пожалуйста. Рейс 0291, семь тысяч.

Капитан сосчитал несколько купюр с двухглавым орлом, попутно слушая кассиршу, предлагавшую ему пройти к пятому терминалу, так как регистрация уже началась.

Таща свой здоровенный баул к стойке с большой цифрой "пять", и повторяя про себя словно молитву: "Только бы они не нашли город, только бы не нашли...”, Кэп машинально отметил аномальное количество милиции в пассажирском зале. Их темно-серая с красным форма заметно облагораживала разноцветные толпы цивиль­ных граждан. После попытки взрыва самолета кавказскими сепаратистами на прошлой неделе, Московский Департамент Общественной Безопасности удвоил меры предосторожности.

— Добрый день, сударь. Ваш паспорт, пожалуйста.

Капитан сунул серую книжечку любезно улыбающемуся чиновнику.

— Прошу, ваш личный багаж.

— А с каких это пор у граждан России стали досматривать багаж на внутренних линиях? — немедленно прицепился Кэп к сотруднику аэро­порта. Тот принялся длинно и нудно оправдываться, ссылаясь на распоряжение, отданное Московской Городской Думой и администрацией "Внукова".

— Что это? — из баула извлекли скехт, аккуратно упакованный в замшевый чехол.

— Предмет коллекции. Разрешение на перевозку в паспорте. — отрезал Кэп.

— О-о! Сударь коллекционер?

— Да. И вообще, нельзя ли побыстрее?

Чиновник обиженно поджал губы, но разговорами Капитану больше не надоедал. Наконец через передвижную трубу-галерею, отягощенный лишь скехтом и небольшой дорожной сумкой ( баул после досмотра отправили в багажный отсек), Капитан проник внутрь самолета. Сопровождаемый профессионально-ослепитель­ными улыбками стюардесс, он добрался до салона первого класса и располо­жился на своем месте. Кэп всегда летал первым классом, не экономя на собственном комфорте. Тем более, что в первом обычно попадались тихие попутчики. Каждый из них ценил время, и свое и чужое, и посему не надоедал соседу бесконечными рассказами о любимой тёте.

Через некоторое время пол под ногами еле заметно дрогнул — галерея была отстыкована от аэробуса и гидравлика плотно задраи­вала входные люки. В салоне появились две очаровашки в пронзительно-голубой форме “Российских Авиалиний” и принялись демонстрировать, как надлежит пользоваться кислородными масками, выпа­дающими пассажирам на колени в случае аварийной разгерметизации.

Капитан обратил внимание на то, что почти никого из двенадцати человек, летящих первым классом, эта лекция нисколько не заинтересовала. Впрочем, оно и понятно — правила просты, как велосипед, и запоминаются с первого раза.

Гигантский лайнер выруливал на взлетную полосу. Кэп разложил на столике карту Таймырского полуострова, листок с имеющимися в его распоряжении данными, и включил в дисковом проигрывателе Кейтаро. Японский композитор как никто другой, помогал илу сосредоточиться на требуемом. А сейчас, когда перед Кэпом стояла трудная задача — определение вероятного местонахождения города Сатта Гула, или как теперь правильнее было говорить, — Цаттогуа, японец был как нельзя кстати. Горный массив занимал, если судить по карте, порядка тысячи квадратных километров, и поиски, как говориться, методом “научного тыка”, могли растянутся лет эдак на двести. Перстень-индикатор был тут совершенно бесполезен, потому что реагировал лишь на силы, проявленные в Реальности. Даже учитывая все намеки, содержащиеся в легенде, район поисков можно было сократить до семисот квадратов, не больше.

Капитан бился над этим вопросом весь полет. Прикидывая и так, и сяк, тщательно изучил выдержку из какого-то объемистого научного труда по геологии, посвященную тектонике и минеральному составу пород Таймырского полуострова, нашпигованную неудобочитаемыми терминами вроде — "плагиоклазы магмовых скал".

Так ни до чего и не додумавшись, Капитан, обращаясь преимущественно к спинке кресла напротив, изрек: — Работа на интуиции таит в себе много скрытой прелести.

В Норильске оказалось вполне приемлемая для этого времени года температура воздуха: — 18 С, и Кэпу, облаченному в кожаную куртку с меховой подкладкой, было в меру тепло.

Ехать на поиски вертолёта, способного добросить до гор, было уже поздновато, — вокруг царил морозный вечер, посему Капитан отправился в ближайшую гостиницу.

Получив в свое распоряжение вполне приличный двухкомнатный номер, Кэп распаковал сумку и водрузил на стол последнее слово российской электронной промышленности — портативный вариатор "Семаргл — АЗ-16". Эта штуковина на порядок превосходила все западные аналоги, все эти "Ай-Би-Эмы" и "Макинтоши” как по быстродействию, так и по удобству в эксп­луатации.

Шнур в розетку, другой в телефонное гнездо, благо модем встроен, а третий шнур к маленькой, но совершенно незаменимой приставке. Незаменимой для ускоренного взлома вариаторных сетей. Данный приборчик состряпал один Капитанов приятель, непризнанный гений в электро­нике, и ко всему прочему горчайший пьяница. Ни на одной из работ он не удерживался более трех месяцев, но уж если что-то делал, то делал с блеском.

За эту вариаторную отмычку любая бригада "братвы", московская ли, сибирская, не глядя отвалила бы пару миллионов полновесных рублей.

В течении следующего получаса Капитан влез в память сервера штаба Полярного Сектора и узнал, что в горах находится группа егерей, идущая вдоль по­бережья в район устья реки со странным названием — "Ленивая".

— Вот ведь! Назовут же… — Капитан еще раз прогнал через экран всю базу данных, и убедившись, что тревожных сообщений от группы не поступало, решил следующим образом: — ”Пока все тихо. Ну а завтра… Завтра там буду я. И тогда посмотрим..."

* * *

Первой обнаружила следы событий группа, идущая вдоль левой стены ущелья, и возглавляемая сержантом Дуцаевым. Поручик увидел. как егеря мгновенно рассредоточились, занимая позицию параллельно склону, и отдал команду водителям остановиться и быть готовыми прикрыть авангард огнем сорокамиллиметровых универсальных пушек.

— Господин поручик! — донесся из мембраны голос сержанта, — Тут стреляные гильзы! Это наши! Они палили как сумасшедшие!

— О чем ты, сержант? Мы не слышали ни единого выстрела! Так, ладно. Оставайтесь на месте и не забывайте глядеть по сторонам. Я иду.

Сиделин приказал радисту немедленно связаться с базой, переключив канал на его персональный передатчик, и выскочив из машины, побежал к егерям.

Плюхнувшись за валун, поручик вопросительно глянул на Дуцаева. Сержант стоял на одном колене и настороженно осматривал гребни скал. Заметив немой вопрос в глазах командира, он, отняв руку от цевья “литягина”, ткнул пальцем прямо себе под ноги. Россыпь тускло-желтых гильз четко выделялась на каменистой почве, едва присыпанной снегом.

— Что за бред! Пальба из двух стволов полными магазинами, а мы, с расстояния трехсот метров ничего не слышим! И куда делись сами Павлов с Архиповым?

Поручик обвел взглядом обледенелые скалы, словно они могли дать ответ на сей риторический вопрос.

— Как сквозь землю...

— Господин поручик! — радист был явно чем-то встревожен, — Нет связи с базой!

— Как так?

— Не понимаю! Я не могу выйти на канал!

— А через спутник?

 — То-же самое! Такое ощущение, что радиоволны упираются в стену!

— Какую стену?! Что ты мелешь, Тершин?

— Прошу прощения, господин поручик! Я хотел сказать, что вокруг нас зона полной радио-непроницаемости.

Сиделин почувствовал неприятный холодок где-то внутри — слишком все это походило на великолепно спланированную ловушку.

— Матвеев, Чарышев, Лобанов, перекрыть ущелье сзади, дистанция сто метров! Остальные, Терещенко старший, оцепить участок! Сержант!

— Да, командир?

— Помнишь тот трюк, что ты проделал на полигоне прошлой осенью?

Ну, прямой взлет…

Поручик прикинул высоту скал вокруг, и снова обернулся к Дуцаеву: — Тут сумеешь повторить?

— Сделаю.

Внезапно скалы завибрировали, словно натянутые втугую струны, и мгно­венно размазались в туманные пятна. Россыпи камней у их подножия начали шевелиться, медленно вспархивая в воздух, точно вороны, отяжелевшие после сытной трапезы. Поручик успел увидеть Дуцаева, так и не добежавшего до машины. Сержант, пригнувшись, бил из "литягина" веером, никуда особо не целясь. И все как в дурном сне — мертвящая тишина, поглотившая и грохот автоматов, и прерывистое рычание универсалок "Барсов". Ледяная волна безмолвия накрыла ущелье. И следом за тишиной, пришла Тьма, подобно тому, как за агонией приходит Смерть. Некому было видеть то, что случилось потом,

Мрак, накрывший землю своим плащом, схоронил под собою снег и людей, и всё то, что случилось потом...

* * *

— Мужики, хорошие деньги дам. Всего-то пару часов в воздухе, — Капитан помахал перед вертолетчиками местной геологической базы несколькими купюрами, как их называли в народе, — “орлятами”.

— Ну лады. Только куда конкретно тебя переправить?

— От Усть-Тареи на север, километров пятьдесят.

Пилоты переглянулись и вдруг дружно расхохотались: — А что ты там потерял?

— Какая вам разница? — ответил Кэп вопросом на вопрос, — Четыреста туда и обратно. Это еще четыреста.

— Идет. Через два часа на седьмой площадке.

Кэп кивнул, и покинув базу, отправился на проспект Возрождения России. Судя по информации, что выдали Капитану в гостинице, там располагался самый большой в городе магазин “Самойлов и К. Òуристическое снаряжение". Кэп рассчитывал докупить кое-какие припасы, пригодившиеся бы ему в дальнейшем.

Заехав на такси в гостиницу и продлив у портье срок проживания еще на пять дней, Капитан поднялся в номер и забрал скехт вместе с кожаным мешком, набитым всяческим оккультным инструментарием.

— Куда теперь? — поинтересовался у Кэпа похмельного вида таксист, пока парень залезал в машину.

— На Возрождения.

"Волгарь" тронулся. И внезапно, точно в горячечном бреду, для Капитана исчезли проносящиеся мимо улицы Норильска, заполненые спешащими пеше­ходами и многоцветьем витрин, и почудилось ему, что не на такси едет он, а на громадной бронзовой колеснице, влекомой черными как смоль же­ребцами, мимо бездонных дымящихся пропастей прямиком в багряные океаны преисподней.

Кэп тряхнул головой и наваждение пропало.

“Так, так… Интересно, кто это пытается взять мои мозги на абордаж?"

Покосившись на плохо выбритую физиономию таксиста, чем-то напоминавшую извлеченную из морских глубин голотурию разновидности "псевдо эпифора", Капитан пришел к выводу, что водитель на роль телепата-агрессора не тянет. Кэп принялся незаметно осматриваться и сразу заметил идущую вплотную за их машиной вишневую "Рогнеду" последней моде­ли, с характерными вздутиями воздухозаборников на широком капоте. Через тонированные стекла были видны лишь смутные силуэты двух человек, без деталей.

Капитан не успел еще подумать о причастности пассажиров "Рогнеды" к попытке ментального штурма, как пружина, двигающая собы­тия этого дня, сорвалась...

Сдавленный полу-вздох, полу-всхлип таксиста.

"Волга" вздрагивает, теряя управление, и резко уходит вправо, к бордюру. Кэп перехватывает руль, одновременно успевая открыть дверь со своей стороны.

Белое, точно мел, мертвое лицо шофера.

Его руки, слепо шарящие в поисках Капитана.

Визг тормозов.

Капитан выпрыгивает из машины, сшибая, словно кегли, прохожих, и ныряет в подворотню.

Распахнутые настежь двери "Рогнеды". Оказывается, не двое, — четверо. Маленький двор, сугробы, пустые коробки. Тупик.

Кэп разворачивается, отбрасывая скехт и сумку, и смещаясь с тректории вероятной атаки.

Удачно — первый нападающий промахивается, получая от Капитана в качестве напутствия рубящий удар по затылку. Труп.

Удар-блок-удар. Кто-то из троих оставшихся достает Кэпа. Вскользь, но все равно, — больно.

В неярком солнце взблескивает синяя сталь — атакующие прини­мают ладонями рукояти коротких кривых мечей.

* * *

Среди камней раздался шум, словно бы что-то свалилось с высоты, и следом непонятное шипение, похожее на голос огромного змея.

— Что за черт? — головы сидящих у костра синхронно повернулись в сторону загадочных звуков, — Кто это может быть ?

Поручик краем глаза заметил, как Неговелов, будто бы невзначай, положил руку на свой “литягин".

Кто-то шел из темноты к огню — было слышно поскрипывание снега. Легкие, тихие шаги казались солдатам каменной поступью статуи Командора. И Неговелов, и Терещенко словно сами превратились в подобия недвижных изваяний. После вчерашних событий даже поручик начал вздрагивать от любого шороха. А тут...

Все трое машинально придвинулись поближе к огню, дававшему хоть какую-то защиту, и ждали. Медленная поступь — слишком медленная, черт побери! — постепенно приближалась.

Вскоре в темноте можно было различить неясный силуэт. Фигура двигалась с остановками, неуклюже, как балаганная кукла, уп­равляемая нитями из темной вышины. Последний раз некто остановился — это были самые неприятные мгновения — в нескольких метрах от светового круга, отбрасываемого костром. Затем вошел в освещенную зону и оказалось, что это пропавший вчера сержант Павлов.

Бурных объятий не было. Три пары глаз в молчании уставились на вновь прибывшего, силясь взглядом проникнуть сквозь внешнее покрывало Неведомого, которое, несомненно, плотно окружало теперь сержанта.

— Ну что? Не думали, небось, что это я? — едва слышным, измученным голосом проговорил сержант, — Я в аду побывал, вы верите ?

И тихо засмеялся, после чего спокойно повернулся, точно ничего вчера не случилось, к огню.

Это возымело неожиданные последствия. Бледный как смерть Алексей Терещенко кинулся на спасшегося с кулаками, выкрикивая какие-то ругатель­ства. От полноты чувств он перешел на жаргон норильских кабаков, красочный и очень выразительный. Но поручик оттолкнул подчиненного, защитив сержанта и протянул тому флягу с коньяком.

Неговелов стоял и не знал, что ему делать. Вся эта суета прошла мимо — он никак не мог очнуться от пронзительного взгляда Сергея Павлова, проникшего к нему в душу и словно обжегшего что-то в ее глубинах. Он стоял в оцепенении, наблюдая происходящее, как сквозь замутненое стекло. Только запах, тот самый запах, заста­вил Неговелова отважиться на вопрос, который, как потом оказа­лось, мучил их всех.

— Сергей… Это действительно… ты?

Но нет! Тот, кто сидел сейчас на рюкзаке поручика, мало походил на прежнего Афанасия Павлова. Как шестидесятилетний старик похож на самого себя в далекой юности, даже еще меньше. Как маскарадная маска, отражение в кривом зеркале, грубый шарж. В прыгающих отсветах костра лицо сибиряка напоминало больше звериную морду. Казалось, сами пропорции искажены, словно в дурном сне: голова сплюс­нулась, рот стал длиннее, губы короче, обнажив желтые острые зубы. Кожа перестала быть просто обветренной, она посерела, покрылась множеством мельчайших язв, обросла жесткой, частой щетиной. И манера разговаривать, и жесты были неестественными, вызывающими в памяти балаган с его отвратительной, вульгар­ной игрой, рассчитанной на вкус самой невзыскательной публики. После, много лет спустя, поручик Сиделин, пытаясь подобрать слова, чтобы передать свои ощущения, говорил, что так мог вести себя человек, очень долго не видевший ни людей, ни солнечного света, чудом уцелевший, но никак не приходящий в себя.

Пока офицер с Неговеловым ошарашено смотрели на Павлова, и не знали, что и думать, Алексей Терещенко, потомственный забайкальский охотник, шестым чувством угадал что-то и побледнел еще больше. Подойдя к Павлову вплотную, он закричал, наполняя голос нешуточной болью: — Ты не сержант! Сергея я знал пять лет! Ты врешь, подонок! — Терещенко с яростью уставился на самозванца, будто желая сжечь его неистовым взглядом. — Клянусь своим первым медведем! Пусть я провалюсь, если… Если это не так!

Словно играя роль в дешевом триллере, он бесконечно повторял на разные лады одно и то же. Жутко было его слушать, и еще более жутко было на него смотреть, ибо в словах, неуклюжих и бесхит­ростных, угадывалась правда, и не просто правда, а Страшная Правда. Эхо разносило крики далеко за пределы их стоянки. Одно мгновение казалось, что сейчас Алексей кинется с ножом на сидя­щую сгорбленную фигуру: его рука потянулась к десантному штык-кинжалу после особенно бурного всплеска эмоций, но дело тем и кончилось. Излив силу в словах, он рухнул на снег.

Поручик, сбросив оторопь, решительно приказал прекратить истерику. Потом, вместе с Неговеловым, державшим "литягин" на боевом взводе, встал напротив сидящего, и произнес, твердо выговаривая слова: — Сержант! Вы видите, что происходит, и вы пока не осво­бождены от присяги! Потрудитесь объяснить, что с вами приключилось и где рядовой Архипов!

Сначала он хотел, да и говорил тоном поручика специальной бригады егерей "Полярные Волки", но лишь до того момента, когда сидящий поднял склоненую над ко­робкой с пищепайком голову и посмотрел на людей взглядом, котором не было ничего людского. Зло, если бы имело глаза, могло так посмотреть на Добро. Офицер отшатнулся и чуть не упал.

— После, господа, после… — раздался как из-под земли, тихий, спокойный голос.

— Мы не можем ждать! — вскричал Сиделин, совершенно вне себя, — У нас осталось четыре часа времени!

— Ну ладно, — сказал Павлов, легко меняя тон со спокойного на веселый, — Чего там. Я видел...

Неизвестно, что бы еще промямлил этот урод, если бы импровизированный допрос не прервал невообразимый вопль. Сначала никто не понял, откуда идет звук. На очень высокой ноте, с каким-то мяуканьем. Визжал Алексей Терещенко. Взрослый, сильный парень, тренированный солдат спецвойск кричал от ужаса. Лежа на присыпанной снегом земле, он показывал на ноги "сержанта".

— Посмотрите! Ноги! Гляньте на его ноги!

Неговелов так никогда и не узнал, что же увидел Алексей, потому что "сержант" каким-то неестественно быстрым движением убрал ноги в тень, а Терещенко отказался раз и навсегда разговаривать на эту тему. В тот же миг поручик с рычанием бросился вперед, и ухватив "сержанта" за плечи, попытался вытащить его на свет. Неговелов и на этот раз ничего толком не увидел. Заметил он лишь то, что ботинки на ногах пришельца как-то перекручены, словно внутри не человеческие ноги, а некие копыта или лапы.

Прежде чем кому-нибудь в голову успела прийти первая мысль, "Павлов" вскочил,. балансируя на ногах, как на ходулях, с вы­ражением страдания и боли на лице. Вернее, не на лице, а на морде отвратительного чудовища.

— Ну что, ноги? Сломались мои ноги. Вы их вылечите, но потом, а сейчас вы вот что сделайте...

Его тонкий, жалобный голос вдруг прервался. Откуда-то со стороны побережья донесся низкий, на пределе человеческого восприятия, рокот. Словно вздох нечеловечески огромного рта. Поручик потом говорил, что ему в этом шуме почудился некий призыв. Странные слова, которых он не понял, но, видимо, очень хорошо понял «сержант». Он быстро повернулся и стремительно кинулся на зов, не спотыкаясь, не шатаясь, за несколько секунд скрывшись среди заснеженных камней.

* * *

« Ох, ни хрена себе! Танит Безликая!» — Капитан признал оружие сразу. Ритуальные мечи давным-давно забытого культа карфагенской богини Танит.

Нырок вправо, к скехту. Жрецы бросаются в лобовую. Поздно. Полированная бронза топора крутанулась в косом "листе клевера" по трем плоскостям.

Перерубленные у плеч руки, все еще стискивающие клинки. Три кровавых фонтана. И хриплый шепот с неуловимым акцентом: — Да падёт на тебя любовь Танит Неведомой...

Оглушающе — звонкий удар по психике. Тьма в глазах...

Танит услышала жреца, и подарила смертному свою любовь...

* * *

Трава. Море с изумрудно-зелеными волнами. И ослепительный смех Фьяри, полный изумления от человеческой скованности. — Смелее, Кээп!

Они на вершине сида — одного из тысяч холмов Куллейна. Огромные, каких не бывает у людей, глаза золотоволосой сидхи лучатся весельем.

— Смотри, как это делаем мы, сиды!

Раса Фьяри дала свое имя холмам Эрина, их земли. Земли, что стала для сидов домом, после того, как они пришли сюда с Великого Северного Острова, покинув его под натиском наступающих ледников.­

На Эрине сиды строили свои дворцы в глубинах холмов, используя, и весьма искусно, выточенные водой пустоты. Тир Нан Огг, грандиозный дворец вождя сидхи, — Лугга Длиннорукого, тоже был скрыт под холмом, несмотря на свои огромные раз­меры.

Фьяри стремительно бросилась вниз, по склону, и разогнавшись до неверо­ятной скорости, взлетела, раскинув руки, подобно тому, как птица раскрыва­ет крылья. Словно стрела, пущенная из лука, пронеслась она по воздуху метров двести, и потом, изменив положение тела, мягко приземлилась на пружинящий травяной ковер.

Помахав издали рукой, сидхи вышибла из Кэпа последние остатки самоконтроля. Капитан ринулся с холма, как самурай, идущий в последнюю схватку.

И действительно, Кэп взлетел. Но только для того, чтобы после нескольких мгновений полета рухнуть в траву. Мягкая, точно пух, почва Эрина уберегла Капитана от переломов, но синяками наградила щедро.

— Ги хэлс ноатх, Кэп! Прости меня, я все время забываю, что ты человек, а не сид!

Но вдруг прекрасное видение померкло, и вместо точеной красоты Фьяри в лицо Кэпу оскалилась рожа мерзкой, гнусно хохочущей твари. Капитан дернулся, и очнулся.

Перед ним раскинулось гигантское помещение, все иссеченное повисшими в тенетах мрака багровыми отсветами горящих на полу костров. Зал был огромен, неестественно, не по человечески огромен. Колоссальные пилоны, сложенные из массивных каменных блоков, возносились вдоль стен, потеряв вершины в слоистой темноте, царившей под потолком этого не то дворца, не то храма. Неясные тени шевелились у подножий пилонов, там, куда не проникали неверный свет костров.

Ставшие от бешенства ярко-зелеными глаза Капитана остановились на людях, что находились прямо перед ним. Странные наряды из перекрещивавших тело кожаных полос и каких-то деревянных пластин, беспорядочно разбро­санных по кожаной сетке, сидели на них как влитые. За спинами этих мрачных личностей, на грубо сколоченной дощатой раме висел опутанный цепями мужчина, одетый, в отличие от остальных, вполне цивильно — серый пиджак, бежевая рубашка и черные брюки.

А чуть в стороне, на угольно черном постаменте, раскорячилась омерзительная статуя — изогнутая латинской "С" спираль, усеянная тысячами рудиментарных щупалец.

Капитан сразу узнал эту скульптуру, изваянную миллионы лет назад, в то время, когда хозяевами мира были те, кто поклонялся этому чудовищу, всегда напоминавшему Кэпу взбесившийся шнек от мясорубки, только увеличенный до габаритов многоэтажного дома. Цаттогуа… Глаз Ужаса… Сатта Гул… Даже сейчас его идол, в сотни раз меньший, чем оригинал, невольно внушал леденящий страх одним своим видом, полным какого-то мрачного величия.

“Ну вот. И искать не пришлось. Как говорится, — нет худа без добра...”

К Кэпу, рефлекторно напрягшемуся, приблизился один из кожано­-деревянной компании.

— Что ищешь ты здесь, в городе Бога ?

— Я с удовольствием отвечу на твой вопрос, но только после того, как ты добавишь к слову "бог" еще одно слово — "демон". — проговорил Кэп, с ухмылкой садиста наблюдая за появлением яростной гримасы на лице вопрошавшего. Как и следовало ожидать, жреца оскорбило такое неуважение к божеству, ну а Капитан очередной раз провел в жизнь свой принцип — безжалостно издевайся над теми, кто глупее тебя, и может статься, они поумнеют.

— Не кощунствуй… — в голосе высокого, смуглого и черноволосого мужчины, черты которого сразу навевали мысли о палеоаборигенах Сибири, явственно проскользнула нотка холодной угрозы, — Не кощунствуй перед ликом Бога...

— Это для тебя он бог. А для меня — гнусная Тварь, не заслуживающая равнодушия.

И едва в тяжелом воздухе этого зловещего места прозвучало слово “равнодушие", как жрец шарахнулся от Капитана, будто узрел вместо него грему­чую змею, собравшуюся в клубок атаки.

— Проклятый… Здесь ты найдешь свою смерть...

— Да? Ты же должен знать, любитель Червей, что смерть — не аргумент в спорах с такими, как я.

И Кэп нараспев прокричал, заставив испуганно затрепетать пламя костров:

“… О том, что герои встанут у трона,

В яркую сталь, как в кожу одеты,

О имени Бога, в чьем замке стоит

Трон из седого гранита...

Звуки этой баллады, сочиненной Капитаном года два тому назад, вызвали у жрецов какую-то странную реакцию — они собрались компактной группой и принялись что-то вполголоса обсуждать. Как ни напрягал Кэп слух, он смог уловить лишь одно слово — “хшелг”.

Насколько Капитан понял, слово это применялось жрецами в качестве самоназвания. Догадка сия пришлась как нельзя кстати, и поэт не преминул ею воспользоваться: — Что это за спектакль вы тут устроили? А, хшелги? Жертвоприношение не будет иметь ни малейшего смысла — Цатта нет здесь, он выброшен из Реальности и не услышит ваш зов...

Тогда случилось нечто и вовсе загадочное — хшелги разразились громогласным хохотом. Капитан с некоторым недоумением воззрился на ржущую, словно табун всбесившихся жеребцов, компанию.

— Истинный, похоже, не балует своих псов информацией, — бросил один из веселящихся жрецов, — Ты никогда не задумывался, что значит — изгнать из Реальности? Точнее, куда изгнать?

Кэп медленно проговорил: — Я знаю только о существовании "Тюрьмы Богов”. Но что это такое… Увы!

Кэп не лукавил — он действительно не знал о судьбе тех, кого Единый вышвырнул из Реальностного Мира. Смутный намек на участь поверженных Богов-Демонов содержался у Аль Хазреда в "Некрономиконе”, но араб, одолеваемый, как и всякий гений, отчаянными приступами шизофрении, воспользовался в данном отрывке настолько туманными метафорами, что даже изощренный в этаких вопросах ум Кэпа спасовал.

Хшелги расступились, и тот, кто говорил с поэтом, вышел вперед.

— Я расскажу тебе, какие страдания, длящиеся вот уже миллионы и миллионы лет, приходится переносить нашим Богам! По милости твоего Бога!!

Последнюю фразу хшелг выкрикнул с такой звериной ненавистью в голосе, что Капитан, не будь он самим собой, непременно бы испугался. Но жрец тут же взял себя в руки и продолжил уже спокойно: — Наши Повелители гордо несли сквозь Благословенную Тьму счастье Льда, и щедро делили счастье сие со своими верными слугами! Великие предтечи наши, те, кто во времена юности Мира наполнил жизнь радостью Зла, через неизмеримую толщу веков передали нам смысл Тайн. И мы превратили сокровище это в грозное оружие! Оружие, которое сметет с лика Мира таких, как ты! И очистится Мир для пришествия Сеятелей, пребывающих ныне скованными в глубинах Неосознанного.

Да, Истинный знал, как унизить наших Богов! Проклятый избрал наигнус­нейший способ мести, и лишив Сеятелей материального воплощения, запер их духовную сущность в подсознании людей! Она вынуждена яростно биться о стены этой незримой темницы, стены, что отделяют подсознание от Реальности, биться в круговороте неосуществленного и не находить выхода! Представь, каково Сеятелям, бесконечным в своем могуществе, лишиться малейшей возможности проявить Власть и Силу?!

Но мы нашли возможность сокрушить барьер между осознанным и неосознанным! И выйдут из заточения деятели, и снова воссияет над Реаль­ностью счастье Льда и Разрушения!

Видишь этого жалкого человечишку, висящего здесь? Слышишь, как в его подсознании, в его Тюрьме Богов, поет свою вечную песнь Цаттогуа?

Завершив сей проникновенный монолог, хшелг торжествующе глянул на Капитана. Поэт, не будь он связанным, с превеликим удовольствием вспорол бы ублюдку брюхо, чтобы тот поменьше радовался. Но прочные веревки надежно удерживали Кэпа от нежелательных, с точки зрения хшелгов, движений. Хотя, несмотря на негативные эмоции, Кэп получил от лекции жреца некоторый прок. Теперь он, по крайней мере знал, что-же скрывалось под таинственным слово сочетанием "Тюрьма богов", и сразу оценил такой способ изоляции Высших Существ.

Внезапно что-то случилось. Взгляд Капитана, еще секунду назад наполненный тяжкой ненавистью к радующемуся жрецу, стал невероятно спокойным и равнодушным, подобным взору, что бросает седое северное небо на расстилающиеся под ним ледовые равнины.

И казалось, что не сам Кэп, а кто-то, невообразимо более могучий и древний, заговорил его устами:

— Вы напрасно стараетесь, хшелги. Вам не дано вершить дела, требу­ющие Силы, как и не дано переступать через Пороги, воздвигнутые не вами...

Но вожак хшелгов, тот из них, что говорил с поэтом, криво усмехнулся и бросил в ответ:

— А мы не будем переступать Пороги. Мы здесь для того, чтобы открыть Дверь. А Ждущие за Порогом решат остальное сами...

— Ждущие, говоришь… Ну что-ж… Тогда я передам весточку и для них...

Жуткие, чуждые всему человеческому звуки сорвались с губ Капитана, какое-то низкое гортанное шипение. И настолько чудовищной бездной ушедших времен повеяло в храме, что хшелги отшатнулись от Кэпа кто куда — Капитан говорил на языке согоотов, первых Хозяев Земли.

Тело подвешенного на цепях человека резко выгнулось, да так, что цепи зазвенели, натянувшись втугую, словно гитарные струны.

Цаттогуа занервничал, если слово сие вообще применимо к существу — ровеснику Реальности. Не Времени даже, и не Вселенной, ибо понятия сии вторичны по отношению к первому объекту Творения.

Тут Кэп внезапно почуял смутное беспокойство глубинных уров­ней своей души, той ее части, что действовала как охранная система и называлась у людей “шестым чувством”. Некто, преисполненный Сил, приближался к подземному храму. Но данное движение про­истекало не в категориях Пространства-Времени. Этот Некто шел сквозь Реальность, как игла проходит сквозь полотно, с той же легкостью и скоростью. Только Капитан сообразил это, как засуетились и хшелги. Они быстро встали вокруг рамы с висящим, и к этому моменту переставшим содрогаться, тюремщиком Цатта, будто бы пытаясь защитить вместилище своего Бога от возможных посягательств.

“Что это такое затевается? — подумал Кэп, — С богом или полубогом, а судя по характеру перемещения, это именно кто-то такой, им не сладить..."

Сам же Капитан относился к готовящемуся выходу на сцену нового лицедея спокойно, с долей некоего любопытства. Да и чего бояться личности, давно уже подчинившей первобытные инстинкты, и страх в том числе, элементам разума? В свое время один из друзей Кэпа сравнивал его с воинами ислама, умирающими с радостью в сердце и криком "Аллах акбар!" на устах.

— В корне неправильно! — возражал тогда поэт, — Сходство лишь внешнее. Что бы там не разглагольствовали всякие шейхи и прочие имамы, шахиды идут за наслаждениями, недоступными в жизни, и обещанными правоверным в садах Аллаха. А я пойду, случись что, за честью… Честью одеть яркую сталь кольчуги и занять предназначенное для ме­ня место в тронном зале Истинного, моего Великого Наставника.

Единственное, чего я хочу — умереть, сражаясь… Не важно, с кем, где и по какому поводу...

Ослепительный, но в то же время какой-то неяркий свет вспыхнул во храме. И сквозь это туманное зарево четко пропечатался силуэт пришлеца. Создание сие Капитан узнал сразу. Несмотря на то, что крылья появленца не дыбились гордо за плечами, как это принято изображать на человеческих иконах, а струящимся, мягким белопенным водопадом окутывали всю баскетбольную фигуру существа, скрывая мелкие детали. Да и меч, что висел на поясе белого создания, мало походил на иконописные прямые клинки. Скорее он напоминал веретено, свитое из светящихся багряно-оранжевым нитей. И едва Кэп заметил, на все так же однообразно белоснежном челе золотой обруч, как понял все окончательно. Архангел, из числа тех, что стоят бесконечным караулом возле Престола Иеговы.

— Одумайтесь! — бронзовым гонгом ударил в зале голос посланца Иеговы, — Одумайтесь! Неизбывное дьявольское зло хотите впустить в людской мир!

Услышав сей спич, Кэп аж застонал сквозь зубы. " Ну почему?! Почему они считают, что в опасности лишь раса Хомо? Всем разумным расам Двухсторонней Реальности угрожает полныü распад и Ничто, появись здесь Цаттогуа! Он ведь освободит остальных Сеятелей, а вместе Боги-Демоны сумеют проложить путь в Реальность для Абсолюта..! Тогда нам останется лишь надеяться, что Истинный сумеет остановить его. А эти недоБоги во всем усматривают козни Сатаны!

Капитан великолепно осознавал тот факт, что Люцифер Огнерогий, хоть по большому счету и силен, в пике своих разрушительных способностей сумеет уничто­жить Пространство-Время на весьма ограниченном, — по вселенским меркам, разумеется, участке. Да и не станет он разрушать свое собственное обиталище.

Огромные, в пол-лица, глаза архангела, несмотря на грозные интонации в голосе, излучали всеобщую Любовь. Более неудачное средство для борьбы с Богами-Демонами трудно было вообразить. Ведь Сеятели могли пожирать любую эмоцию, вне зависимости от того, кто является ее носителем. И чем больше и сильнее эмоции, тем сильнее становится Сеятель, запустивший в них клыки своего Зла.

Хшелги тут же подтвердили правильность мыслей Капитана. Не обращая ни малей­шего внимания на грозные возгласы архангела, они соединили руки, обра­зовав живую цепь, и принялись что-то громогласно распевать. И с первым звуком этого песнопения, разорвавшего ту тишину, что установилась в храме после монолога архан­гела, у Кэпа возникло страшное и дремучее в своем ужасе ощущение того, что язык, на котором исполнялась эта молитва, с его чеканно-твердыми согласными, древнее всего, существующего в Мире. Древнее расы шогготов, древнее Земли и звезд, старше, чем сам Космос. Ничего подобного поэт раньше не слышал. Зато, вероятно, слышал воин Иеговы. Плавным, неуловимо текучим движением он сорвал с пояса меч, и тут-то началось самое интересное.

Тьма, клубившаяся по углам, будучи отброшенной туда Светом Любви, исходящим от архангела, и напоминавшая бойца, готового к яростному прыжку, внезапно ожила.

Черные, пульсирующие от неизбывной ненависти к Свету, щупальца чудовищного спрута ринулись со всех сторон к архангелу. Здесь, в своем древнем обиталище, Тьма была сильна. Но и воин Света мгновенно доказал, что по праву носит меч Силы. Оранжевое веретено с терзающим слух воем выписало в тугом воздухе, наполненном энергией столк­нувшихся полюсов Мироздания, фигуру, знакомую лишь наиболее мудрым раввинам, знатокам Торы и Каббалы, и зовущуюся там — Сихрат Элохим — "Спираль Божественного духа".

Тьма отпрянула, но через миг снова устремилась в атаку, сотрясая Реальность пронзительной яростью. Кэп, про которого в сума­тохе забыли, машинально отметив появление в зале еще трех хшелгов, уже знакомых, — с ритуальными мечами Танит Неведомой, принялся освобождаться от пут, мешающих следить за событиями.

А в это время в центре битвоворота творилось нечто невообразимое. Перед взором поэта, беспорядочно чередуясь, мелькал то силуэт архангела, одетый в сложнейшую паутину огненных сполохов, то разорванные нечеловеческими воплями оскалы хшелгов, и надо всем этим потрясающая мощь загадочного гимна.

Кэп отползал назад, не сводя взгляда с кипящей схватки. Упершись лопатками лопатками во что-то твердое и колкое, он быстро оглянулся, и с изумлением увидел свой скехт, полуприсыпанный каменным крошевом. Капитан тут же перевернулся на живот, зубами расстегнул и стащил чехол топора, и принялся перетирать веревки о лезвие. Да, не зря он часами выглаживал алмазным бруском бронзу скехта — толстенные путы лопнули практически сразу. Подхватив скехт, Кэп замер, чуть пригнувшись, ожидая окончания драки. Но та и не думала прекращаться. Казалось, силы хшелгов бездонны, как бездонны они были у архангела.

Внезапно чья-то ладонь, тяжкая как смертный грех и ледяная, словно поцелуй Вечности, упала на плечо Капитана. Поэт, повинуясь безошибочному инстинкту, нырнул вперед, падая и переворачиваясь через плечо, так, чтобы оказаться лицом к подошедшему сзади.

Там стояло нечто; настолько портивоестественное создание, что Кэп сперва даже и не понял что, а точнее, — кто это. Жуткий облик суще­ства представлял собою отвратительную смесь каких-то совершенно немыс­лимых, преисполненных запредельного порока деталей, не поддающихся вразумительному описанию. У Капитана возникло мимолетное ощу­щение, — из глубочайших адских каверн, щерящихся со дна преисподней, Зло вытащило все самое тошнотворное и омерзительное, что только нашлось, для того, чтобы слепить этого урода.

Лишь по свисавшим с горбатого туловища обрывкам когда-то белого, а отныне и навсегда грязно-серого комбинезона, почти не прикрывавшего где слизистую, а где чешуйчатую кожу, можно было догадаться, что раньше эта тварь именовалась человеком. Полярным егерем, ибо ­на одном из лоскутьев термоткани виднелась изодранная эмблема — скалящий клыки северный волк на фоне стилизованного айсберга.

Что-то злобно бормоча, монстр надвигался на Капитана.

— Ну и рожа! — поэт, поудобнее перехватив топор, совсем уже было собрался внести кардинальные изменения в столь незаурядную внешность своего противника, и только сейчас заметил, что из-за спины его, неуклюже ковыляя, вылезают еще несколько таких же уродов.

Капитан понял, какая судьба была уготована попавшим живыми в это гнездилище темного доисторического колдовства, и лицо его перекосилось в гримасе яростной ненависти. Ненависти к тем первобытным некромантам, что сражались сейчас против Воина Света, и к жалким этим подобиям людей, не сумевших сберечь самый ценный дар Истинного — свободу, и теперь обреченным на пребывание в рабстве у кол­довской банды.

— Над душами вашими я не властен, но тела упокоить сумею! — и с этими словами Капитан рванулся вперед. И, прорубая страшный коридор в тол­пе ходячих порождений черной магии хшелгов, среди взлетающих вверх фонтанов черно-багровой крови, Кэп помнил — все будет напрасно, если жрецы успеют высвободить своего чудовищного повелителя.

Когтистые лапы монстров, содрогаясь от злобы, тянулись к шее Капитана, рвали его одежду, но поэт, раз за разом уворачиваясь от когтей и вращая топором, словно пропеллером, наступал, тесня врага, рассекая надвое уродливые шишковатые головы, обросшие водорослеподобными лохмами. Мокрые звуки ударов, хруст ломающихся костей, утробное рычание тварей, боевой визг Кэпа, — все смешалось в одном сумасшедшем калейдоскопе.

Внезапно драка прекратилась. В радиусе десяти метров от Капитана не осталось ни одного живого противника, лишь изуродованные трупы. Cтоя по щиколотку в мешанине крови и слизи, Капитан оглянулся. Побоища, устроенного поэтом, похоже, никто не заметил, ибо по-прежнему хшелги продолжали распевать ту же древнюю, точно сама Вечность, песню, бросая Мрак на архангела.

— Кэп! — в душе поэта будто мечи лязгнули, — Идем!

Капитан увидел перед собой трех высоких темноволосых воинов в блистающих полированной сталью кольчугах. Они были похожи друг на друга, эти воины, различаясь только лишь оружием. Прямой, массивный норманнский меч, тяжелая бронзовая секира, тут-же идентифицированная Кэпом как типич­ная для так называемой “культуры боевых топоров" 2-го тысячелетия до нашей эры, и парфянский серп-секач. Капитан моментально все понял.

— Но… Как же здесь..?

— Там, куда зовут тебя, Время — ничто.

Первый, самый ближний из воинов вытянул перед собой руку и все исчезло, точно и не было. Кэп падал в кипящий водоворот Бытия, бежал по ускользающим из-под ног бесконечным спиралям, уклонялся от проносящихся мимо амебообразных созданий, чувствуя, — он все глубже и глубже погружается в ткань Реальности.

Они стояли посреди ровной как стол серой равнины, накрытой сверху одеялом такого-же серого небосвода. Но это была не безжизненная серость, воз­никающая там, где нет ни Света, ни Тьмы. Нет, этот цветосвет походил на хмурое северное небо, благородное в своем равнодушии к заснеженной земле.

А впереди, заслоняя лезвие горизонта, громоздилась колоссальная горная гряда, много выше всех гор Земли, подобная боевому строю етунов, шагающих на поля Рагнарека.

Точно в центре хребта выделялась базальтовая махина, больше походившая на окаменевший костер, чем на обычную гору. Кэп благоговейно воззрился туда, вполголоса процитировав:

На вершине самой высокой горы,

На фундаменте крепком из глыб гранита,

Дворец стоит с предначальной поры,

С тех самых времен, что давно-уж забыты...

— Да, ты все понял верно, — Это Столп Равнодушия, — воин с норманнским клинком указал на центральную скалу, — А там… — меч поднялся выше, — Там дворец Истинного. Но чтобы попасть туда, ты должен умереть.

— Н-не понял...

— Живым заказан путь к Гранитному Трону, ибо душа людская не вынесет Равнодушия Огня, что пылает во Дворце. Но право Шага в Огонь можно заслужить лишь через смерть.

— Пришло мое время?

— Нет. Истинный намерен укрепить силу и дух твой перед грядущей битвой. Но возможно сие только лишь на рубеже Смерти. Потом Жизнь вновь наполнит тебя и ты вернешься туда, откуда ушел. Человеческие руки ныне освобождают Бога-Демона, и воспрепятствовать сему должна также рука человека. Таков закон Воителя. Ты же знаешь, Кэп, — Истинный не вмешивается в Бытие Людей. Человеческие дела и проблемы — поле, которое пашут и засевают Боги Второй Волны. Так пусть же они и выпалывают сорняки, произрастающие там…

— Но вы же сами видели! Архангел, Воин Иеговы, и воин не из слабейших, не может одолеть даже прислужников Цатта!

— Вот именно. Поэтому ты и зван к Трону.

Солдаты Истинного взялись за свое разнообразное оружие. Кэп кивнул: — Я знаю ритуал...

Норманнский меч был вручен Капитану, и тот, привычно отсалютовав клинком, застыл в боевой стойке. Любой из современных фехтоваль­щиков какого угодно стиля, упал бы в обморок от ее вида, но владению мечом, а равно и топором-скехтом, Кэпа обучал тот, чье во­инское искусство на порядок превосходило все, на что способны лю­ди. Керган апНэхи, родной брат Фьяри, золотоволосой сидхи из Племен богини Дану, единственной, кого Капитан когда-либо любил по-настоящему. Стойка эта именовалась тоже весьма свое образно — “прыжок лосося”, но в данный момент ничего более подходящего для боя с превосходящим противником в арсенале Кэпа не имелось.

Секира и серп, терзая слух пронзительным лязгом, столкнулись со сталью меча. Удар, — отскок, удар, — удар.

Серп, свистнув точно пуля на излете, срезает прядь волос с виска Капитана. Поэт падает на колено, делает выпад, целя в окольчуженный живот серпоносца, но тот сдвигается чуть в сторону и меч бесполезно соскальзывает с металлических колец.

Кэп отшатывается назад, спасаясь от мелькающего у него перед носом лезвия бронзовой секиры, с тоской вспомнив скехт, ос­тавшийся на камнях подземелья: "Знал бы — взял с собой".

Чудовищный по силе повторный удар, последовавший спустя се­кунду, хоть отчасти и сблокированный Капитаном, все ж заставляет того пошатнуться. Руки вдруг наливаются свинцом, и мучительно медленно поднимая меч, Кэп краем глаза замечает стремительно летящий на него серп, мгновенно осознавая — отбить или уйти от атаки уже не удастся...

Ослепительная вспышка боли рвет разум Капитана в клочья, и черные вихри, пришедшие следом, уносят обрывки мыслей и желаний в леденящую Вечность…

* * *

Он шел. Безымянный, ослепший и оглохший, среди хмурых, напол­ненных туманом астральных плоскостей, среди звездных лугов, чьи бледные травы орошают дожди Тоски и Печали, средь темных долин, где пепел тысяч сгоревших миров щедро усыпал камни, когда-то быв­шие яркими светилами...

И где-то, в бесконечности Невозможного, незримая вибрация рож­дала слова, что сложены были безымянным, когда его имя еще звучало в Реальности:

… Отныне, вовеки не быть нам живыми,

Вершины утесов покрыты снегами,

И еле шуршит под ногами моими,

Трава на могилах и старых курганах...

И не было возврата назад, но могучая рука подхватила безымянного странника и вынесла за пределы, вынесла туда, где ни Жизнь, ни Смерть ничего ровным счетом не значат.

Он стоял. Стоял в объеме, чья геометрия являлась настолько… чуждой, что взгляд нне мог отыскать ни одной формы или поверхности, поддающейся определению. Чувство соприсутствия этого объ­ема одновременно всем Высшим Измерениям сразу захватывало попавшего сюда. Впереди, если так можно сказать о месте, где­ направления пересекаются сами в себе, возносился некий артефакт, отдаленно напоминавший гигантский каменный трон.

И едва в поле зрения пришельца, ибо зрение вернулось к нему, как только он появился тут, оказалась величественная фигура восседающего на троне, — все вернулось на круги своя. Память выплеснула свои бушующие волны из тех тайников, куда ее загнала Смерть.

— Истинный… — шепот Кэпа заполнил его существо, казалось, до самого дна.

А вокруг уже происходили стремительные изменения. Перепле­тения многомерных плоскостей и объемов исчезали, уступая место колоссальным бревенчатым стенам, вдоль которых недвижно замерли шеренги черноволосых, белокурых и рыжих воинов, затянутых в по­лированную сетчатую сталь кольчуг. Несмотря на визуально ограниченные, хотя и огромные, размеры тронного зала, в глубинах сознания Кэпа зашевелилось инстинктивное ощущение того, что воинов — бесчисленные мириады, и, сле­довательно, Тронный Зал продолжает оставаться многомерным континуумом, а стены из бревен и прочее, — лишь интерпретация окружающей обстановки человеческим восприятием.

Голос Истинного, кажущийся негромким, наполняло столь всеохватное Равнодушие, что за ним угадывалась невообразимая, слишком страшная даже для Бога, Сила...

­ — Ты долго искал Истину, Капитан… Нашел ли ты ее?

— Нет, Воитель. Но, может быть, Истина — Ты?

— И да, и нет. То, что являю собой я в глазах твоих, — Грань Истины. В этой Реальности пути постижения Истины приводят к подножию Огня, но не в Огонь…

Кажется, вот она, Истина, рядом, и стоит лишь протянуть руку и взять её, согрев теплом своих ладоней. Но Истина как гори­зонт — чем быстрее идешь к ней, тем быстрее она ускользает. Тщетно бежать, простирая руки свои к горизонту, — его не достигнешь. Но что поделать? Таков удел человеческий.

И склоняют люди головы, что еще недавно так гордо смотрели вперед, на сияющую бесконечность горизонта, и на ту радугу, что выг­нулась над ним.

Не надо пытаться достичь горизонта Истины. Отныне станьте горизонтом, станьте радугой в сияющей бесконечности. Но помните, — бесконечность это не дорога Бытия, ведущая из Прежде через Сейчас в туманное После. Бесконечность — бесконечная вариация одной и той-же точки Бытия, — Вечное Сейчас.

Поймите это, и сделайте шаг, вырываясь из Вечного Сейчас, Шаг в Истину. Это трудно, почти невозможно, поскольку человек — и Зверь и Бог в одном лице. И желания Бога в человеке, — стремление его бессмертной души осоз­нать свое единство со всем Мирозданием, не могут гармонировать с герпится выделить себя из мира, где он не достигает гармонии, противопоставить миру свое личностное "Я". Это стремление есть у любого из рода человеческого, но оно опасно, как ни что иное, поскольку вне Реальности существует лишь Абсолют, и его Вечное Никогда.

В Реальности-же только два пути для ищущих Истину. Первый путь — путь подчинения божественного человеческому, духа созна­нию, и поиск Истины в ее материальных проявлениях. Это путь большинства людей, но путь этот подобен змее, кусающей себя за хвост. Второй путь — долгий путь духовного развития, путь, по которому двинулся к сияющим высотам Истины Гаутама. Сей путь привел его к Истине, но не в Истину, ибо находясь в Реальности, шагнуть в Истину невоз­можно. Реальность есть Свет и Тьма, но в Свете не увидать Истину, ибо слишком он ярок; Тьма тем паче не поможет вам. Лишь Огонь Предначальный, что не излучает Свет, но гонит прочь Тьму, поможет узреть Беспощадное Равнодушие Истины.

И если путь Духа — для немногих, то Шаг в Истину, Шаг в Огонь — для тех единственных, кто сумеет Понять. Понять смысл, таящийся в шаге.

Отказаться от самодовольного человеческого "Я" и от бессмертной божественной души, — самого тяжкого груза на крыльях, несущих в Истину. Отказаться самому, поелику это возможно. А то, что от Зверя, изгонит Огонь, — ведь Зверь на то и Зверь; не в его силах отказаться от самого себя.

И тогда, когда Разум, Душа и Зверь перестанут существо­вать Реальности, — Истина, — Предначальный Огонь, что суть одно и то-же.

И ничего больше отныне не понадобится. Ибо всё то, что есть в Реальности, есть всего лишь частные проявления Предначального.

Огонь, Истина — Сила, создавшая Первую Реальность, создав­шая отправную точку Вереницы Миров. В ней ваша Реальность — краткий миг Вечного Сейчас, царящего там, где Предначальный Огонь.

Это знание имели друиды, не все из них, а лишь те, кого называли "кенхдройд", — лесные мудрецы, и строители Стоунхенджа. В знании сем крылся секрет их могущества. Но кто из ныне живущих помнит слова, гремевшие среди мегалитов Уэльса? Люди променяли Равнодушие Истины на Свет Любви Богов Второй Волны, ибо невозможно человеку принять и понять Огонь, ведая, что горит Он не для него.

Знанием о Шаге в Огонь обладал и человек, написавший одну из самых величественных книг в истории расы Хомо, — " Так говорил Заратустра”. Но и он, подошедший вплотную к Огню, к Истине, и указавший начало Пути в Огонь, не решился на Шаг. Он засыпал алмазы Истины пылью красивых, но ничего не стоящих слов, — ему помешал страх. Слишком хорошо понимал автор “Заратустры”, что это значит — — сжечь душу в Огне. Он не сумел отказаться от человеческого в себе самом и остался с людьми.

Но ключ к Истине, что был у него, есть и у тебя. Он помо­жет раскрыть ее бездонные тайники. Ее глубины, в неизъяснимости коих сокрыта Сила Огня, Сила Равнодушия...

Истинный говорил, и глас его воистину был гласом Истины, выжигавшей пы­лающие письмена в душе Кэпа, и вновь наполнявшей дыханием Жизни мертвое тело...

И последний отзвук божественного голоса рокочущим ураганом швырнул поэта туда, откуда призвали его к Гранитному Трону Истины.

И вместе с угасающим эхом разум поэта пронзила ярчайшая молния Понимания: — " Истина, Огонь Предначальный, Истинный, — суть одно! В какой-же из неисчислимых точек Вечного Сейчас сделал Свой Шаг в Огонь тот, кого я называю Истинным?”

Взгляд Кэпа, преисполненный равнодушного Знания, остановился на Воине Иеговы, с обреченным неистовством продолжающего сражение.

И мгновенно прервалась битва, ибо противники почувствовали ту волну яростного равнодушия, волну, исходившую из сердцевины личности Капитана, и поняли — настал черед Иной битвы...

* * *

Из радиопереговоров штаба учений (позывной “Стерх”) с поисково-спасательным самолетом Норильской базы ВВС Российской империи \ лозывной "Сапсан"\.

— Слышим вас, "Сапсан"! Докладывайте!

— В 17-45 по секторному засек радиопеленг группы Сиделина, квадрат 47\9, и совершил посадку в указанном квадрате, приняв на борт троих из группы: поручика Сиделина и рядовых Терещенко и Неговелова. По их словам, никто больше из группы не уцелел. Все трое находятся в состоянии глубокого психического шока. Медики ре­комендовали отложить выяснение обстоятельств ЧП до возвращения на базу.

После взлета взял курс на район предполагаемого ЧП и совершил облет указанного района. В 18-00 наблюдал серию взрывообразных подвижек горной породы, неизвестного происхождения и характера в субквадрате 47\8\12. Радиационный фон — норма. Зарегистрирован одномоментный сбой в работе навигационного комплекса.

— Понял вас, "Сапсан"! Возвращайтесь на базу, полковник!

* * *

“… Дар Творения, как бы всеобъемлющ он не был, еще не делает его обладателя Богом. Бог — нечто большее, чем просто власть создавать из материи косной материю активную и наделять ее Духом и Разумом.

И называя своего Бога Творцом, адепты многих религий думают, что они правы в этом своем заблуждении. Но как может быть прав тот, кто о Первом Творении ничего не знает?

Предначальный Огонь, Истина, Грань которой я знаю под именем Истинного, — вот Источник, давший Начало полноводной реке Вереницы Миров, где каждый Мир всего лишь точка Бытия Вечного Сейчас, того, что знающие именуют Реальностью.

Мне отчаянно не хватает слов человеческих, и я уподобляюсь художнику, пытающемуся запечатлеть картину, уже родившуюся в ду­ше, но, — нет красок и приемов живописных, сумеющих перенесть на грубый холст всю ярость пламени, бушующего в сердце его существа.

Но… Но так же, как и художник, я вдруг понимаю, что Знание Огня, Знание Истины — тем единственным, кто восприимет его Яростное Равнодушие, им хватит тех Слов и Красок, что есть, ибо слушать они будут не Душой, не Разумом и не Телом..."

"… Хаос Вечен. И Боги Вечны. Но Огонь, что был до Начала, Превыше Вечности..."