Его там не было

Его там не было

Коридор с бледно-голубыми стенами тянулся так же бесконечно, как и речь человека, который шагал рядом со мной. И речь его казалась столь же пустой, как весь этот безлюдный коридор. О чём может рассказать дежурный врач гостю, вроде как представляющему руководство? О маленькой зарплате, недостатке необходимых медикаментов и оборудования, о катастрофическом состоянии корпуса больницы и даже намекнуть на недовольство государственной властью.

Тем не менее, я внимательно слушал этот поток бесконечных жалоб, с трудом преодолевая желание заткнуть сей источник болтливого вдохновения. Впрочем, такие люди имеются везде и их следует терпеть, как всякое необходимое зло. Ко всему прочему, халат выданный мне, оказался слишком мал, отчего я ощущал себя обряженным в смирительную рубашку. Нет это конечно некоторым образом сближало с обитателями палат, мимо которых мы шагали, но я же не стремился к полному сближению!

— Кстати, — наконец изрёк Андрей, как звали этого, не в меру болтливого молодого человека, сорока семи лет, — после того, как вы утолите своё любопытство, будьте так любезны, пройдите в ординаторскую.

Я вопросительно взглянул на спутника и тот немедленно пояснил, тускло отсвечивая плешью:

— Вы у нас сегодня — не первый посетитель. Тот, что пришёл первым, сказал, что вы обязательно придёте и обязательно пожелаете с ним поговорить. После беседы с пациентом, понятное дело.

— И как же зовут того, который пришёл первым? — спрашивал я скорее, ради проформы.

— Пётр, если я ничего не перепутал, — дребезжащим тенором ответил Андрей. — Он так и сказал: называйте меня Питером. Высокий такой мужчина, широкоплечий и глаза у него чёрные — пречёрные, никогда прежде таких не видел. И ещё кожа на лице, мне показалось, что она слишком бледная. Он видимо чем-то болен.

— Это не болезнь, — хмыкнул я, с трудом удержавшись, чтобы не открыть истинную причину бледности Питера. — Просто он очень много времени провёл вдалеке от солнечных лучей и поэтому его кожа утратила способность воспринимать ультрафиолет.

— Не вырабатывается меланин? Случается, — Андрей вновь кивнул, и я увидел каплю пота на его лысине. Нет, почему-то этот человек сразу начал вызывать у меня неприязнь. — У нас тоже, некоторые клиенты, из тех что сидят безвылазно, лет через пять становятся, как снеговичики. Особенно женщины. Санитары от таких балдеют! Нет, не все, конечно.

— Сделаем вид, что вы этого не говорили, а я не слышал, — я с огромным трудом скрывал презрение к этому представителю рода человеческого. С каким тошнотворным наслаждением он произнёс это: «особенно женщины»! Для полноты картины не хватало только слюны на подбородке.

— Да, да, — Андрей испуганно усмехнулся и с подобострастием посмотрел на меня. — Неудачная шутка, ха-ха, согласен. Знаете, вертишься постоянно среди психов, вот и у самого что-то такое…

— Проехали. Расскажите лучше о нашем пациенте, — я решил сменить тему, дабы избежать новых «неудачных шуток». Тем более мне было интересно узнать мнение заинтересованного человека об этом случае.

Дурацкое выражение на лице врача, сменилось осмысленным. Очевидно погружение в профессиональные проблемы пошло моему спутнику на пользу. Андрей двинул бровями, наморщил свой чересчур высокий лоб, шмыгнул носом и просветлел лицом. Очевидно отыскал точку отсчёта, от которой решил вести рассказ.

— Пациент — мальчик восьми лет, — Андрей показал рукой расстояние от пола, что видимо должно было символизировать рост. — По нашей линии — никаких отклонений, до происшествия. В меру умный, в меру общительный — всё в норме. Семья полная — отец и мать. Оба работали, в чрезмерном употреблении алкоголя и наркотиков не замечены. По информации соседей и знакомых, чуть ли не идеальная пара. Сюда.

Андрей открыл дверь, и мы поднялись по узкой лестнице на этаж выше. Прошли по короткому коридору и остановились у двустворчатой двери с армированным стеклом. Здесь, за меленьким столико спала рослая плечистая женщина в синем платке, под которым угадывался короткий ёжик волос. Очевидно спящая услышала наши шаги, потому что подняла голову, и я увидел плоское, ничего не выражающее лицо. В воздухе ощущался аромат спиртного.

— Петровна, опять спишь на работе! — Андрей погрозил пальцем и покосился на меня. — Ещё раз повторится — вышибу, к чёртовой матери, не погляжу на былые заслуги.

Вся эта тирада, вполне очевидно, предназначалась исключительно для меня и как мне кажется, здесь не было никого, кто бы это не понимал. Поэтому женщина, не изменившись в лице, откашлялась и прогудела сиплым басом:

— Да я только на секундочку глаза прикрыла.

— Ладно, смотри мне, — врач махнул рукой. — Дай ключ от сто восемнадцатого.

— Что-то зачастили вы туда, — Петровна рылась в столе. При этом она каким-то странным способом один глаза направляла вниз, а вторым изучала меня. — Сначала — один, таперича — другой. Да ещё и в такое время.

— Не твоё дело! — Андрей ещё раз погрозил пальцем. — И не спи, зараза такая. Я проверю.

Когда мы выходили, я оглянулся: голова Петровны плавно опускалась к заветному столу. Андрей ускорил шаг, очевидно, чтобы я не услышал стука и храпа. Кроме того, он продолжил свой рассказ.

— В общем обычный мальчик из благополучной семьи. Но всё хорошее рано или поздно заканчивается. Как-то раз вся семья на своём автомобиле возвращалась из отпуска и…Короче, обычная история: бухой водила грузовика, машина всмятку, а оба родителя — в морг. Трагедия, такое дело.

Меня несколько покоробило то равнодушие, с которым врач поведал о гибели молодой семьи, но я промолчал. Какой смысл укорять в цинизме именно этого человека, если подобное успело стать своего рода нормой в отношении современных людей? Для спутника погибшие были абстрактными фигурками в сводке телевизионных новостей. Вот они есть, а вот их нет, достаточно щёлкнуть кнопкой на пульте.

— Мальчик каким-то чудом умудрился уцелеть и даже не получил ни единого перелома. Чудо, м-да. К сожалению, единственная полученная им травма, черепно-мозговая, едва не свела пацана в могилу. По дороге в больницу диагностировали клиническую смерть, — Андрей помолчал, видимо для создания интриги, — и она продолжалась порядка полутора часов. Мальчику очень повезло, что его оперировал лучший нейрохирург область, а он никогда не бросает работу, пока есть самый ничтожный шанс. Эту операцию до сих пор считают чем-то невероятным.

Андрей покачал головой, словно сам не мог до конца поверить в рассказанное. В этот самый момент мы остановились перед белой дверью, на которой висел старый покосившийся номер: «Сто восемнадцать». Однако врач не тропился открывать её. Задумчиво уставившись в конец коридора, Андрей вертел ключ на указательном пальце. Где блуждали его мысли, я не знал. Должно быть очень далеко, потому что спутнику потребовалось достаточно много времени, чтобы вновь сфокусировать свой взгляд на мне.

— Можно, я закончу свой рассказ? — попросил он, как-то непривычно жалобно. — А то ваш предшественник вообще ничем не интересовался. А просто выгнал меня из бокса. Не знаю, что там происходило, но вышел он оттуда крайне расстроенным.

— Продолжайте, — разрешил я, пожав плечами. В конце концов, я не испытывал особого желания как можно быстрее попасть за эту обшарпанную дверь с покосившимся номером. Мало того, я испытывал нечто, вроде страха. Страха войти внутрь.

— Так вот, около месяца мальчик лежал в реанимации, пока не стало окончательно ясно, что его жизнь — вне опасности, — Андрей заметно приободрился, когда я разрешил ему закончить рассказ. — Но появились сомнения в психической стабильности пациента. Память сохранилась полностью, но произошли сильные изменения психотипа, если вы понимаете, о чём я. Ребёнок стал необщительным, полностью замкнулся и непрерывно пребывал в депрессии. Кроме того, были замечены попытки суицида, сначала — робкие, а после всё более настойчивые.

— Гибель родителей — тяжёлое испытание, особенно в таком возрасте, — сказал я, искренне надеясь, что дело именно в этом. — Многие дети плохо переносят расставание с близкими родственниками.

— Так дело в том, — Андрей насупился, — что он до сих пор не знает о том, что его родители погибли! Мало того, он никогда не просил, чтобы они пришли его проведать и вообще ни разу не вспомнил о них. В общем, когда попытки самоубийства начали сменяться приступами агрессии в адрес окружающих, мальчика пришлось изолировать. Сначала его пытались держать в обычной клинике, но после того, как поведение пациента стало опасным даже для взрослых санитаров, ребёнка перевели к нам.

Андрей помолчал. Сейчас он напоминал бегуна, перед финальным отрезком трассы.

— Мальчик ни с кем не общается, ничего не говорит. Он или лежит в позе зародыша, или ведёт себя, точно дикое животное, запертое в клетку. Вот почему меня очень удивил сам факт того, что ваш коллега вообще сумел с ним пообщаться.

— Пётр — великолепный психолог, — я улыбнулся, вспомнив кое-что. — Нет ни одного человека, к кому бы он не смог подобрать ключик.

— Думаю, у вас получится не хуже, — судя по всему, Андрей решил мне польстить. — Только заклинаю вас, будьте как можно острожное — пациент может оказаться по-настоящему опасен.

— Учту, — я подождал, пока он скрипел ключом в замочной скважине. — Если не возражаете, я хотел бы побеседовать с мальчиком наедине. Боюсь при свидетелях у меня не получится установить с ним контакт.

— Ваш предшественник сказал то же самое, почти слово в слово, — мрачно кивнул Андрей и осторожно открыл необычайно толстую дверь. Изнутри она оказалась оббита чем-то мягким зелёного цвета. Андрей щёлкнул выключателем и в боксе вспыхнул тусклый свет. — Заходите, но я ещё раз предупреждаю: будьте осторожны. Если что-нибудь случится — зовите, я буду стоять здесь и помогу.

— Очень вам благодарен, — сказал я и шагнул внутрь. — Будьте любезны, закройте дверь. Когда я закончу, позову.

Тяжёлая дверь с протяжным вздохом закрылась, и я услышал, как ключ провернулся в замочной скважине. Теперь я мог осмотреть помещение, в котором оказался.

Вообще-то осматривать оказалось нечего. Очевидно, бокс предназначался для буйных пациентов, поэтому никаких предметов здесь не казалось. Мягкая губка зелёного цвета покрывала не только стены, но и пол с потолком. В свете единственной лампы было видно щуплую детскую фигурку, которая калачиком свернулась в дальнем углу помещения.

Стоило мне войти, и мальчик тут же поднял голову, глядя в сторону выхода. Теперь я мог хорошо рассмотреть лицо пациента. На вид — обычный мальчик, семи-восьми лет от роду. Разве что очень тощий, так что больничная пижама висела на худых плечиках, как на распорке огородного пугала. Короткий ёжик волос не мог скрыть толстой белой гусеницы шрама, идущего от затылка к переносице. Но выражение лица…

Оно было абсолютно не детское, точно физиономию старика приделали к детскому телу. Да и вообще, глубокие морщины рассекали лоб, а черные круги вокруг провалившихся глаз смотрелись, точно пятна сажи. И глаза больше напоминали две дыры, которые вели в чёрную бездну.

Мальчик привстал, оскалился и я услышал какой-то сдавленный звук, напоминающий гортанное рычание. Ну что же, понятно, почему Андрей меня предупредил: такое могло испугать кого угодно. Однако я только ласково улыбнулся и подошёл ближе. Мало-помалу рычание стихло, сменившись тихим поскуливанием. Я опустил ладонь на волосы, ощущая, как пригибается жёсткий ёжик. Мальчик успокоился и в его глазах появилось осмысленное выражение, которое я мог бы охарактеризовать, как смесь ужаса и бесконечной тоски.

Я присел рядом, ощущая, как проклятый халат натягивается и трещит на спине. Нужно было спрашивать, но я боялся. Поэтому пару минут я гладил мальчика по голове и молчал.

— Ты — посланец? — в конце концов спросил я.

Он не понял вопроса и это было хорошо заметно по растерянному взгляду. Да, ребёнок определённо не посланец, он — обычный мальчик, который сумел проникнуть дальше, чем кто-либо из живущих.

— Расскажи, что ты увидел, — тихо попросил я, пристально глядя в бездонные глаза. — Что с тобой случилось, после большой боли?

Мальчик вздрогнул и по его провалившимся щекам скользнули капли влаги. Я мог сколько угодно жалеть несчастного, но мне требовалось узнать то, что он принёс с собой.

— Меня несло куда-то, — слабый голос дрожал. — Папа и мама были рядом со мной, а потом вдруг исчезли, я даже не понял, куда. Мне стало страшно и одиноко, и я заплакал, но внезапно появились голоса. Они звали меня и пошёл за ними.

Рассказ не сильно походил на речь восьмилетнего ребёнка, но не это меня удивило. Скорее изумляли определённые нюансы происходящего.

— И куда ты за ними пошёл, вверх или вниз?

— Вверх, всё время вверх. Голоса твердили, что очень скоро я попаду в место, где будет очень много света и тепла. Потом голоса исчезли, но перед этим сказали, чтобы я ничего не боялся. Дальше меня быстро несло по серой трубе, стенки которой всё время вращались.

Он замолчал и отвернулся, так что я больше не мог видеть его глаз. Очень страшно было задавать вопрос, точно я обратился Сизифом, которому оставалось последнее усилие, чтобы выпихнуть камень на вершину горы.

— И что, — спросил я, — там был свет? Кто встретил тебя в свете?

Какая-то незримая струна лопнула с оглушительным звоном и от этого звона у меня в ушах загрохотал настоящий ураган. Мальчик упал ан бок и его тело скрутилось так, будто через него пропустили электрический ток. Он не рыдал, нет. Он кричал так, будто выплёскивал всю свою душу в этом безумном вопле. И в крике слышалось такое горе, которое не может испытать никто, чтобы тут же не умереть.

— Его там не было! — кричал мальчик, захлёбываясь и выталкивая из себя по одному слову: — Его! Там! Не было!

Не помню, как я оказался на ногах в паре шагов от мальчика. Я глядел на бьющегося в истерике ребёнка и меня я переполнял безграничный ужас. Я и сам начинал дрожать, когда слышал этот вопль: «Его там не было!»

— Спи! — приказал я. — Спи и забудь об этом. Навсегда забудь.

Мальчик успокаивался и его плечи всё меньше дёргались под уродливой больничной пижамой. Ребёнок засыпал, но всё ещё всхлипывал.

— Не было! — последний раз выдохнул мальчик и уснул.

А я прислонился спиной к двери и запрокинул голову, пережидая, пока перестанут дрожать колени и трястись руки. Не знаю, как мой предшественник, а я был раздавлен, растоптан и стёрт в порошок.

— Открывай, — приказал я, стараясь успокоить дрожащий голос.

Ключ провернулся в тут же секунду. Очевидно Андрей приготовился открывать дверь, сразу после того, как услышал крик мальчика. Первым делом врач оглядел меня. Видимо искал следы укусов или царапины. И только убедившись, что я в полном порядке, Андрей посмотрел в угол, где уже спокойно сопел мальчик.

— Что с ним? — спросил врач, кивнув на ребёнка.

— Всё в порядке, он просто спит, — я массировал веки, ощущая, как все долгие годы моего существования непосильной ношей ложатся на плечи. — Думаю, теперь он пойдёт на поправку и через месяц-другой полностью придёт в норму.

— Вашими бы устами да мёд пить, — усмехнулся Андрей, закрывая дверь. — Ну и как, выяснили всё, что хотели?

— Да, узнал. Всё узнал, — мне не хотелось с ним говорить. Даже видеть не хотелось. — Будьте любезны, отведите меня в ординаторскую. Хотелось бы уже закончить все дела на сегодня.

Обратный путь мы проделали в полном молчании. Андрей правда пытался вести разговор, но всякий раз я не очень вежливо обрывал спутника, так что в конце концов Андрей обиделся и даже не попытался войти вместе со мной в ординаторскую. Впрочем, я бы и сам попросил его выйти оттуда.

Я закрыл дверь и посмотрел на того, кто меня здесь ожидал. Он, заложив ногу за ногу, сидел на дряхлом стуле и чёрные глаза казались пятнами на бледном лице. Под белым халатом, таким же тесным, как мой, блестел тёмный кожаный плащ. Да, он всегда предпочитал чёрные цвета одежды, а не красные, которые его контора предписывала к употреблению.

Он ухмыльнулся и жестом предложил мне присесть на кривоногий табурет, целый выводок которых разбрёлся по комнате. Руку никто никому не подавал. Всё, как всегда. Сев на табурет, я опёрся локтем на стол, заваленный какими-то журналами.

— Ну привет, Питон, — я покачал головой. — Тебе не кажется, что называть себя Петром — это проявление неуважение и вообще, наглость?

— Михаил, ты всегда был занудой и морализатором, — отмахнулся он. — Да и вообще, никакая это не наглость, просто самая близкая адаптация моего имени. И, между прочим, ты всё это отлично понимаешь, просто тянешь время, чтобы не переходить к главному. К тому, что тебя так пугает.

— Ты прав, — тут же согласился я. — Обсуждать это очень страшно, хоть если подумать, чего уже бояться?

Питон кивнул.

— Определённая информация доходила и до нас, — сказал он, сверкая белоснежными зубами, где торчали два длинных клыка. — Но, как сам понимаешь, наша агентура не работает в столь высоких сферах. А боссу очень хотелось знать правду, поэтому стоило просочиться этим сведениям, и он сразу же отправил меня сюда.

— Не терпится порадоваться? — горько усмехнулся я. — Станцевать на наших костях?

Питон задумался, рассматривая меня так, будто увидел в первый раз.

— Порадоваться? — переспросил он. — Я бы так не сказал. Босс был с Ним в достаточно близких отношениях, в те времена. Знаешь, мне иногда кажется, будто он до сих пор любит Его и даже преклоняется перед Ним. Поэтому не думаю, будто моё сообщение его обрадует. А станцевать на ваших костях…

Питон отрицательно качнул головой. Я не совсем понял, что означал этот жест, поэтому решил спросить:

— Хочешь сказать, что сейчас, когда мы отрезаны от центра и блокированы здесь, вы не воспользуетесь предоставленной возможностью?

— Нет, — твёрдо сказал мой собеседник. — Какие бы слухи про нас не распространяли, мы всегда играли честно. Я получил чёткие указания: что бы ни случилось, правила игры не меняются. Так что, можете не опасаться.

Он легко поднялся на ноги и подошёл к двери. Взявшись за ручку Питон остановился и повернулся ко мне. В его глазах я увидел нечто непривычное: печаль, бесконечную печаль.

— Смысл, — грустно сказал он, — теряется всякий смысл. Как если бы маленькие дети дрались за кусок пирога, а в процессе драки вдруг выяснилось, что его кто-то съел. И вот они стоят, с разбитыми носами, с синяками, царапинами и шишками. Стоят в полной растерянности: за что они дрались? Что им делать дальше?

Не дожидаясь моего ответа, он распахнул дверь и вышел. Возможно мне просто послышалось, но из-за двери донеслось: «А ведь я Его тоже до сих пор люблю».

Когда я вышел на улицу, Питон уже успел уехать и перед выходом стоял только мой автомобиль. Я подошёл к нему и остановился, не в силах открыть дверцу. В голове продолжали крутиться вопросы, заданные Питоном: «За что мы дрались? Что делать дальше?»

В поисках ответа я поднял голову к звёздному небу.

Однако ответить оказалось некому.

Его там не было.