Дом с выходом к реке

"Потерявший душу — спасется"

Евангелие от Матфея, 10

Глава 1

Угораздило же меня купить этот дом в прошлом году. Нет, вначале я подумал, что счастье, после долгих лет мытарств по съемным квартирам, скандалов с соседями, безденежья, нехорошими предчувствиями и мрачными мыслями о завтрашнем дне, наконец-то улыбнулась нам и сменило гнев на милость. Дом понравился мне сразу, что-то ёкнуло внутри, потянуло сладостным холодком и приятной истомой, словно увидел наяву сон, который снился тебе когда-то в далёком детстве. Снаружи вроде и небольшой, но внутри просторный, с двумя большими светлыми комнатами, кухней, в которой было достаточно места для всей семьи, туалетом и шикарной ванной комнатой.

Во дворе, чистом и ухоженном, накрытом навесом из солнцезащитного стекла, находилась ещё так называемая летняя кухня — небольшой домик с одной комнатой, маленькой кухонькой и умывальником. Кроме того — о, боже! — там была самая настоящая баня, пусть и не ахти какая, но вполне сносная, и, пожалуй, самое главное, — гараж, хороший, капитальный, со смотровой ямой, без которой любой ремонт превращается в настоящее мытарство.

И, наконец, то прекрасное, что меня просто покорило с первого взгляда это то, что огород упирался прямо в берег реки, которая неспешно протекала в сторону лимана. Если мечты и вправду сбываются, то это был именно тот самый случай. Хочешь — купайся, хочешь — лови рыбу на удочку, а хочешь — поставь мангал и жарь шашлык в своё удовольствие или, на худой конец, просто посиди на стуле у самой воды, выпей чашку крепкого кофе и поразмышляй о тщете жизни и прочей лабуде, мелькающей в голове подобно назойливой и бесполезной рекламе, которую невозможно отключить.

В конце концов, я вбил две сваи и постелил сверху доски, сделав таким образом небольшой мостик, выступающий вперед от берега в реку и выкосил вокруг камыш. Получилось очень даже недурственно, аккуратно и как-то очень по-домашнему, если бы не озверевшие вечерние комары, но тут уж ничего не поделаешь.

По счастливому стечению обстоятельств моим соседом справа оказался мой старый знакомый, с которым мы раньше, очень давно, некоторое время работали вместе. Впоследствии Руслан, так звали моего приятеля, устроился в транспортную компанию водителем на большегрузные автомобили, через некоторое время уже сам купил в кредит видевший виды «Ман» и работал, как говорится, на себя. Его подолгу не было дома, а когда он наконец приезжал из дальнего рейса, то большую часть времени проводил за ремонтом своего грузовика. Я по-соседски помогал ему как мог в режиме принеси-подай, он помогал мне уже с моей легковушкой, в общем, чего греха таить — все сложилось как нельзя лучше.

Сосед слева оказался донельзя мрачным типом, уже в возрасте, лет где-то видимо под шестьдесят, хмурым, подозрительным и постоянно небритым. Вечно зыркал из-под кустистых бровей цепким, неприветливым взглядом из-за забора, что-то недовольно бормотал себе под нос и здоровался каким-то неожиданно резким, гавкающим голосом, словно бы матерился по-собачьи. У него было что-то с правой рукой, то ли травма, то ли еще что, не знаю, пальцы плохо сгибались, от чего он никогда и ни с кем не здоровался за руку. Да он и не дружил ни с кем, работал где-то сторожем, а в свободное время ловил рыбу, которую продавал на рынке.

Ну и ладненько. Надо уважать тараканов в чужой голове. Звали его то ли Петр Иванович, то ли Павел Иванович, точно не знаю, фамилия его была Шпак, в общем, все называли его просто Иванычем, ну и я тоже особо вдаваться в этот вопрос не стал, Иваныч так Иваныч.

Глава 2

Однажды, примерно месяца через два после новоселья, когда Руслан в очередной раз пришёл из рейса, мы сидели на скамейке перед его домом. Он опять что-то ремонтировал в своём грузовике, копался в электропроводке, а я оказывал моральную поддержку. Иваныч тоже что-то делал у себя во дворе, стучал молотком, пилил доски, громыхал листовым железом, все время недобро посматривая в нашу сторону.

— Ну, как убивец? — спросил у меня Руслан, кивнув головой в сторону старика, — Фортели не выкидывает?

— В каком смысле — убивец? — не понял я.

— В прямом, — он нехорошо усмехнулся, — Ты что, не знал?

— Нет.

— Ну ты даёшь! Он раньше ментом был, убил попа, прямо на допросе. Прикинь? Из табельного оружия. Кипиш был — мама не горюй!

Дело обретало довольно неожиданный оборот, жить рядом с человеком, пользующимся в округе такой славой, было предельно неприятно.

— Какого попа? Нашего?

— Нет, ты что? — засмеялся Руслан, — Наш сам кого хочешь в землю вобьет!

Действительно, местный батюшка, иерей Александр Брижан, был человек лютого здоровья, мастер спорта по вольной борьбе, ярый приверженец здорового образа жизни, чем заразил почти всю станицу. При его непосредственной поддержке был построен спортивный комплекс, проводились многочисленные соревнования, сам он постоянно проводил среди населения разъяснительные беседы о вреде пьянства и наркомании. Спорить на эту тему с ним было совершенно бесполезно. Да никто и не решался.

— А какого тогда? — спросил я.

— Приезжал тут один из города, не помню как называется, когда из людей всяких барабашек изгоняют…

— Экзорцист?

— Во, точно! Экзорцист! Изгонял чертей из алкашей местных, и кто-то там умер прямо во время обряда, то ли с похмелья, то ли ещё чего, не знаю. Отвезли этого экзорциста в отделение, и его прямо там Шпак и застрелил. Не веришь? — Руслан насмешливо посмотрел на меня, — Сам спроси. При случае.

В это время старик с грохотом открыл ворота, вернулся в дом, послышался шум работающего двигателя и его старенькая «Нива» выехала со двора. Он вышел из машины, с неописуемым скрипом ворота закрыл, снова зыркнул на нас нехорошим взглядом, сел за руль и уехал, оставляя за собой тучи выхлопных газов.

— Да гонишь ты все, — сказал я, — Ты же дальнобойщик? А дальнобойщики все ментов не любят.

— Да кто же их любит? — фыркнул Руслан, — Ментов-то?

На том все вроде как и закончилось. Я, конечно, спросил у жены про этот случай, но она ничего подобного не слышала. Сказала, что Руслан всегда был балаболом, с самого детства, и знает она его как облупленного, потому что училась с ним в одном классе. В принципе, я так и думал.

Глава 3

Прошел ещё месяц. Осенью время быстро летит. Работы мало, свободного времени хоть завались, солнце встаёт уже поздно и вечером внезапно наступает ночь. Ходишь по двору словно неприкаянный, маешься от безделья, сидишь за компьютером, в игры играешь, хотя вроде и возраст, не пацан какой-нибудь, а все туда же. Скучно, холодно и неинтересно. Ночью не спится, встанешь, выйдешь к реке, сядешь на мостике у воды и будто бы ждёшь чего-то, а оно все не приходит, задержалось в пути, или просто отлынивает, в грош тебя не ставит. Только слышно как старик сети из лодки вытаскивает, гремит веслами и громко топает болотными сапогами по деревянному настилу, направляясь к своему дому.

Однажды на выходных, ближе к вечеру, он окликнул меня через забор:

— Слушай, сосед, пустишь в гараж?

— В какой гараж? — не понял я.

— В свой, чей же ещё? — он осклабился, — У тебя же гараж с ямой? А мне глушитель надо поменять. На земле не охота валяться — погода уже не та, да и неудобно…

Я ответил согласием, выгнал машину во двор, и через несколько минут Шпак с грохотом заехал на своей “ниве” ко мне в гараж, вытащил из багажника набор ключей и полез в смотровую яму, кряхтя и что-то недовольно бормоча себе под нос. Для большего удобства я протянул ему переносную лампу:

— Держи, так будет лучше видно.

Он буркнул что-то вроде благодарности, и занялся ремонтом. Памятуя о его увечной правой руке, я не уходил, чтобы помочь в случае чего, если он конечно снизойдет до просьбы о помощи, но Иваныч довольно ловко управлялся с инструментом и быстро снял старый глушитель, чертыхаясь, вылез из ямы, отряхнулся, достал из «нивы» уже новый, сел на старое колесо, которое валялось у меня в гараже, закурил:

— Ну давай, спрашивай, я же вижу — невтерпежь.

— Что спрашивать? — не понял я.

— Как что? То, что балбес этот, Руслан, наговорил обо мне. Лучше уж я сам расскажу, чем всякие идиоты будут про меня тут басни сочинять.

Он снова залез в яму и начал устанавливать новый глушитель на место. Несколько минут Иваныч с остервенением крутил гайки, чем-то постукивал, что-то смазывал силиконовой смазкой и тихо ругался, потом, наконец, продолжил:

— В девяносто седьмом году, я уже старшим опером был, случилась одна принеприятнейшая история. Как-то приходит ко мне моя бывшая учительница, Татьяна Семеновна, царство ей небесное, и спрашивает:

— Помнишь сына моего?

— Лешку? Конечно, помню! — он моложе меня был, года на два или три, хороший был парень, мы с ним вместе на футбольную секцию ходили, только я в старшую группу, а он в младшую. Школу закончил с серебряной медалью, выучился на инженера и работал в местном Управлении механизации. Потом что-то случилось у него в семье, какая-то неприятность, он развелся и начал потихоньку прикладываться к рюмочке. И со временем все чаще и чаще.

— Ты бы поговорил с ним, он тебя послушает, сил моих больше нет! — запричитала она, всхлипывая как ребёнок. Что мне было делать? Пообещал помочь, хотя по опыту знаю — дело это безнадежное. Как-то зашёл к нему, а он пьяный, с забулдыгами какими-то сидит, в доме накурено, музыка орёт. В общем, не получилось разговора. После этого он совсем с катушек слетел, пить стал запоями, откачивали его в больнице, лечили, кодировали — все бесполезно.

Виделся с ним как-то ещё пару раз — не узнал. Он уже чертей гонял в открытую, упадёт на пол, трясётся, пена изо рта и кричит громко каким-то дурным голосом, словно не своим, а будто звериным. Жутко. И тут матушка потащила сына в церковь, к нашему попу, к отцу Александру, он тогда совсем молодой был, стала просить его сделать «отчитку». Брижан долго ругался, будучи по образованию медиком, попытался было образумить мать:

— Татьяна Семеновна, какая «отчитка»? Фильмов

Голливудских насмотрелись? Его лечить надо, медикаментозно, оказывать квалифицированную психологическую помощь, в любом случае, пока он сам не захочет — толку не будет! Более того, так называемая «отчитка» — очень опасная вещь, как для того, кто её делает, так и для того, над кем этот обряд совершают, и абы кого к нему не допускают, разрешение даёт только епископ.

— Ну, епископ так епископ, — вздохнула Семеновна, поправила платок на голове, перекрестилась и пошла восвояси.

Уж не знаю куда она ездила, к кому обращалась, но вскоре из епархии приехал некий священник, связался с ней и сообщил что готов провести обряд. Несмотря на то, что у него при себе были какие-то необходимые для этого бумаги, Брижан наотрез отказался содействовать ему:

— Вы уж как-нибудь сами, без меня, — отрезал он.

Церковь закрыли, и внутри осталось только три человека — Семеновна, её сын Алексей и приезжий священник.

Глава 4

— Я тот день хорошо помню, — Иваныч снова закурил, собрался с мыслями и продолжил, — Он с самого начала не заладился. В соседнем районе из ИТК сбежали заключенные, напали на охрану и завладели оружием. Все отделение на ушах, выдали табельное оружие, усиление, прямо как в кино. Почти весь личный состав на патрулирование. И тут звонит Брижан, говорит, что у него человек умер.

— Где? — спрашиваю.

— Прямо здесь, в храме.

Приезжаем, там уже скорая, сам отец Александр, приезжий священник, Семеновна и ее мертвый сын Алексей. Врачи сказали, что следов насилия на теле нет, предварительная причина смерти — остановка сердца. Ну, думаю, слава богу, а то не хватало ещё убийства в церкви. Стали выяснять, что случилось. Мать в ступоре, она так до конца и не оправилась, Лешка мёртв, Брижан сам только приехал. Ну, взяли мы этого заезжего попа — и в отделение.

И вот сидит он у меня на стуле напротив, весь такой благообразный, благочинный, ну ни дать, ни взять — не от мира сего и я вдруг понимаю, не знаю как, что чихать он хотел на то, что у него человек умер. У меня на таких людей нюх, как у собаки. Ну, думаю, что-то тут не так. Ни паспорта при нем, ни прав водительских, ничего, только писулька какая-то якобы от его начальства церковного.

— Как мне к вам обращаться? — спрашиваю.

— Отец Иоанн, в миру Пекам, — отвечает он, — Иван Петрович Пекам.

— Где работаете? Чем занимаетесь?

— Я не работаю, я служу, — улыбнулся он, — Я зеркальщик.

— Зеркальщик? — спрашиваю, — Это что-то новенькое. И что значит работать зеркальщиком?

— Это значит творить волю Божию, — отвечает он, — Вы же знаете, что все в Его власти? А как эта власть осуществляется? Имеете об этом представление?

— Нет, — отвечаю я, — Не имею ни малейшего понятия.

А сам думаю, что же именно тут не то, почему не сходятся концы с концами? Что-то неуловимое, какие-то детали, мелочи, не могу понять какие, что-то очень на тоненького. В конце концов, пусть выговорится, если уж дело такой оборот принимает, тут главное — не перебивать. Первое правило Глеба Жеглова — улыбайся! Священник тем временем продолжал:

— Вот вы кем себя считаете?

— В каком смысле — кем? Тем, кто я есть, тем и считаю.

— Понятно, — снова засмеялся он, — То есть, тем, кого вы видите в зеркале: мужчиной средних лет, который служит в милиции. И если вы однажды увидите в зеркале вместо этого женщину-пенсионерку, то сразу насторожитесь и решите, что что-то здесь не так. Верно?

— Верно, — осторожно ответил я.

— Но если вы каждый день будете видеть в зеркале другого человека, а не того, кем вы сейчас являетесь, то кого вы станете считать собой? Самого себя или свое отражение в зеркале? Свое собственное ничтожество или Божий дар, коим и является отражение, проецируемое в сознание человека? А? В этом и заключается Божий промысел — дать человеку Образ и Подобие, дать Судьбу, дать Смысл и Призвание.

Отец Иоанн откинулся на спинку стула, победоносно окинул меня взглядом, исполненным божественного совершенства и именно тогда я понял, что передо мной сумасшедший.

— То есть вы тот, кто настраивает зеркала надлежащим образом? — предположил я, — Чтобы они формировали нас соответственно божьей воле? А что будет, если человек захочет увидеть себя самого в зеркале, увидеть себя таким, какой он есть на самом деле?

— Зачем? — удивился священник, — Поверьте, это не очень приятное зрелище, тут недолго и рассудком тронуться. К сожалению, такое иногда случается, приходится перенастраивать систему, в самом крайнем случае отключать объект.

— Как сегодня? Пришлось отключать? — меня начинало бесить это самодовольное существо, абсолютно невменяемое, сумасшедшее, несущее какую-то несусветную чушь у меня в кабинете, — Вы хоть понимаете, святой отец, что все то, что вы тут говорите — это богохульство?

Он вдруг рассмеялся, весело, громко и заразительно, едва ли не складываясь пополам, смеясь, вытер выступившие слёзы:

— Да Ему плевать на вас! Вы же просто декорации, массовка, персонажи с определенными характеристиками, существующие в заданных параметрах. Как только выходит гарантийный срок, вас разбирают на составляющие, потом собирают по новой, обнуляют интерфейс и задают новые алгоритмы. И все сначала.

Тут меня прямо перемкнуло, как затмение какое нашло, так захотелось эту улыбочку стереть с его рожи. Проверим, думаю, до какой степени ты псих. Достал я свой табельный пистолет и говорю ему:

— А вот сейчас и узнаем, кому на кого плевать.

Обойму-то, естественно, вынул незаметно, оставил в кабуре, мало ли чего. Он как ствол увидел, аж побледнел весь, затрясся, схватился за сердце, шепчет одними губами:

— Воды! Дайте воды…

Тут уже и я перепугался, думаю — вот же дурак, погнался за понтами дешевыми, не хватало ещё трупа на допросе, за это же сразу из органов попрут, как пить дать! Наливаю из графина воды в стакан, протягиваю ему, он дрожащими руками тянется и вдруг хватает графин и с размаху мне им по голове — бабах! У меня искры из глаз, я попытался рукой удар смягчить, мне осколками всю ладонь исполосовало, с тех пор она меня плохо слушается. Повалился я на пол, все как в тумане, поволокой какой-то все затянуло. Он хватает пистолет, взводит курок и стволом к своему виску:

— Засиделся я у вас, да и лишнего наговорил, у нас, знаете ли, своя субординация, по головке не погладят.

Нажимает на курок — результата, конечно, нет! Осмотрел пистолет:

— О, да вы хитрец, товарищ капитан!

Обшмонал меня как заправский спец, нашёл обойму, вставил её, дослал патрон в патронник, осклабился:

— Пора и честь знать!

Ну, тут уже без осечек все было, пол-головы снесло. На выстрел в кабинет набежали остальные сотрудники, шум, гам, крики какие-то. Я не очень хорошо все это помню. Потом, естественно, разбирательство было, что да как. Оказалось, что священник этот приезжий, отец Иоанн, и не священник вовсе, никакого отношения к церкви не имеет и документы все его — липа. Личность его установить тогда так и не удалось, Брижану нашему сильно досталось, у них дисциплина не слабее нашей. Мне тогда намекнули, что после этой истории повышения мне не светит, я ещё три года отработал и вышел на пенсию по выслуге в двадцать лет.

Глава 5

Вот такая история, сосед. А не то, что там всякие придурки насочиняли. Несколько лет назад поехал я в Крым, он ещё тогда украинским был, там встреча выпускников была, я ведь сам родом оттуда. И вдруг вдруг встретился с ним, случайно, на вокзале в Севастополе, смотрю — идёт себе, живехонек, в рясе, жиденькая бороденка и улыбочка на лице, от которой воротил как с похмелья. Я его окликнул:

— Эй, милейший, как вас там — Иван Петрович Пекам, если не ошибаюсь?

Он очечки протер, глазками поморгал, и я готов об заклад биться на что угодно, что этот упырь меня узнал, но не подал виду.

— Вы меня с кем-то перепутали, гражданин, — а сам улыбается во весь рот, как кот чеширский.

— Да тебя трудно с кем-то перепутать! — отвечаю я.

Тут мимо патруль шёл, подошли к нам, спрашивают, мол, что происходит? Ситуация неприятная — чужая страна, иностранец скандалист с местным священником — кто останется виноватым?

— Извините, — говорю, — Ошибочка вышла, уж больно люди бывают друг на друга похожи.

— Ничего страшного, с кем не бывает? — он тоже не стал обострять ситуацию, — Всего доброго, Павел Иванович! Может, ещё свидимся!

Представляешь, каков сукин сын? Но с тех пор больше его не видел, да и честно говоря, не горю особо желанием. Живу я спокойно, тихо и неинтересно, приключений на пятую точку опоры не ищу. Подрабатываю сторожем, пенсия, рыбалка — чего ещё надо, чтобы встретить старость?

Иваныч закончил свой рассказ, первый и последний раз пожал мне руку, неуклюже, неловко, из-за травмированной ладони, сел в свою «ниву» и уехал. С тех пор прошёл уже год, я эту историю никому не рассказывал, старик по-прежнему живет нелюдимо, словно бы ничего и не было, здоровается через забор, иногда что-то чинит у себя во дворе и по ночам ловит рыбу, которую продаёт на рынке.

И вот я смотрю на все это и никак не могу отделаться от ощущения, что окружающее нравится мне все меньше и меньше: и сосед слева, и сосед справа, и гараж со смотровой ямой, и навес на весь двор, и летняя кухня во дворе, и баня и сам дом с выходом к реке.

Продам его на хрен.