Демиург

Иван долго искал ключи, стоя перед дверью своей квартиры. Летом ключ достать легко, летом он находится во внутреннем кармане портфеля. Если вторая рука не занята пакетом с покупками из продуктового магазина, ею Иван открывает портфель, не глядя нащупывает молнию, отводит ее в сторону, достает ключ, открывает дверь.

Зимой сложнее, потому что ключ, особенно если торопишься, не обязательно прятать в портфель, его можно положить в карман пальто — в правый, в левый, во внутренний. Поэтому вариантов для поиска ключей становится больше.

Но сегодня Иван был в куртке, в которой было миллион карманов, а кроме портфеля у него за спиной был еще и рюкзак, так как после работы Иван заехал в спортзал.

Голодный, а от этого сердитый, Иван, тихо психуя и мысленно матерясь, хлопал себя по карманам в надежде услышать звон. В связке у него много ключей: от подъезда, от квартиры, от кабинета, от дачи, от именной кабинки в спортзале (ею он очень гордится, хотя в зал ходит раз в месяц), а еще звона добавляет металлический брелок в виде пивной кружки, который Иван купил несколько лет назад в Мюнхене на Октоберфест.

Наконец, он вспомнил, что перекладывал ключи из куртки в рюкзак. Портфель он оставил в машине на парковке спортивного комплекса, а ключи ему нужны были для именной кабинки. Прислонив портфель к двери, Иван, как фокусник в цирке, принялся вытаскивать из рюкзака мокрые вещи: полотенце, плавки, футболку, шорты, носки. Плюнул, проклиная «дырявую» память, и выудил звенящую связку ключей из кармана куртки — как они туда попали, Иван решил даже не думать.

Дома были жена и сын, но он всегда открывал дверь сам. Сначала у жены были занятия, она преподавала онлайн, и он не хотел ее отвлекать, потом у них появился спиногрыз, и Иван боялся разбудить их, так как расписание сна зависело от множества разнообразных условий, в которые Иван не вникал, но соблюдал. Потом дверной звонок сломался, вероятно, понял всю никчемность своего существования. Сын уже учится в третьем классе, жена бросила преподавание, а привычка открывать дверь, не беспокоя родственников, осталась.

Вошел в прихожую, включил свет. Две двери по правую сторону коридора закрыты, это значит, что сын в своей комнате делает вид, что делает уроки, но, конечно, он не делает уроки, а занят чем-то таким, во что не хочет посвящать своих родителей — жену это ужасно тревожит, а Ивана нет, он сам, как будто бы совсем недавно был третьеклассником и диапазон его занятий, от которых у его родителей могли бы появиться седые волосы, был настолько широк (фильмы про водопроводчиков и одиноких мамаш, компьютерные игры с отрубанием рук и ног при помощи ржавого мачете, ролики в ютубе про живых мертвецов и инопланетян — далеко не весь список и не самое ужасное), что он предпочитал не вмешиваться и уж точно не открывать дверь в комнату сына внезапно (как это периодически делает жена). Так спокойнее. И ему, и сыну.

Вторая закрытая дверь — вещь посерьезнее. Это значит, что за день Иван успел допустить какую-то оплошность, из-за которой на кухне его скорее всего не ждет ужин (а жрать очень хочется), не будет жалобных рассказов про очередной «трояк» от сына, не будет ласковых поглаживаний и восторгов по поводу очередного посещения спортзала, не будет тарелки с чипсами на диване и очередной серии очередного сериала про то, как кто-то кого-то убил или что-то похитил или кому-то изменил, от чего быстрее засыпается в приглушенном свете под бубнеж из телевизора.

— Всем привет! — крикнул Иван и вздрогнул.

По привычке он оглянулся перед тем, как снимать ботинок — сзади обычно стоял их любимец кот Чак, рыжий британский увалень, которому всегда доставалось этим ботинком по башке. Но Чак умер месяц назад, а привычка всегда оглядываться, чтобы не наступить на этого дурака (так же, как и с открыванием двери), осталась. А вздрогнул Иван от того, что ему показалось, будто Чак все-таки стоит сзади. Такое бывало и раньше. И не только у Ивана. Жена и сын рассказывали, что настолько привыкли к Чаку, что он повсюду им мерещится: сначала боковым зрением будто улавливаешь тень, потом оборачиваешься, фокусируя зрение на том месте, где якобы находился Чак, а там никого нет.

Иван вздохнул с грустью. Да, такое бывает…

На его приветствие никто не ответил. Сын, наверно, «гоняет лысого» в наушниках, а жена игнорирует специально, чтоб Иван сразу понял, что провинился.

Прошел в ванную, помыл руки, посмотрел на усталое лицо в зеркале, оно подмигнуло ему и улыбнулось, он улыбнулся в ответ (надо бы побриться, а для этого встать завтра на десять минут раньше).

В кладовке переоделся.

Встал в центре кухни. На плите пустая кастрюля… Если смотреть на дно кастрюли, дно кастрюли будет смотреть на тебя.

— Ужина нет? — крикнул он, постаравшись не вкладывать в вопрос претензионную интонацию.

Из-за закрытой двери в большую комнату донеслось безразличное «Нет». Там смотрели кино, но почти без звука — чтобы была возможность оперативно комментировать реплики Ивана.

— А почему? Вы терминаторы что ли? Не нуждаетесь?

— А мы поели, — ответ последовал через некоторую паузу, вероятно, отвечающий выдержал ее специально для драматизма.

— А я? — на этот раз Иван не стал скрывать досады и вложил в эти две буквы обиду каждого человека на Земле, кто остался в этот вечер без ужина.

Пауза.

— А ты вчера ужинал не дома, и я решила, что ты и сегодня поужинаешь там же.

— Я же предупреждал тебя почти за неделю, что встречаюсь с ребятами, и приду не голодный, но сегодня-то я ни с кем не встречался, был на тренировке, и голодный.

Пауза.

Пауза затянулась.

Иван умел готовить, он знал, что в холодильнике найдет что-нибудь, из чего сможет сделать себе пожрать, поэтому удручало его другое: он конечно не будет выяснять, что случилось (во-первых, скорее всего, это запоздалая реакция на его вчерашний поздний приход домой с пивным «выхлопом», во-вторых, выяснение причин, может вытянуть за собой его прошлые провинности, оставленные без последствий, а на такое судилище Иван не был готов этим вечером), поэтому переночует он сегодня на диване в коридоре, а это значит, что «холодная война» продлится еще несколько дней, пока он не придумает оригинальный способ намеренно выставить себя идиотом, чем утвердит жену в мысли, что она всегда права. Она этой мыслью потешится, ласково назовет его дурачком, и они помирятся.

Он вздохнул. Спать в коридоре не хотелось. Какого черта? Иван вышел из кухни и по-хозяйски (мужик я или не мужик?) толкнул дверь в большую комнату и чуть не шагнул в пропасть.

За дверью не было большой комнаты. За дверью зияла пустота, рябь, как в старом телевизоре.

Иван застыл в немом ужасе. Мысли проносились потоком, и он тщетно пытался выловить хоть одну, логически объясняющую происходящее. Ничего не понимая, Иван бросился к двери детской, распахнул ее и увидел ту же черно-белую рябь.

Вернулся на кухню и посмотрел в окно — за окном когда-то была широкая улица, по которой ездили машины, были дома с магазинами на первых этажах, стояли светофоры, все сверкало, мигало и гудело, но сейчас ничего, пустота. Только свет от уличного фонаря.

— Что происходит? — произнес Иван вслух.

Он почему-то рассчитывал на ответ.

— Ты в одном из исчезающих миров, которые я создаю для развлечения, — кто-то ответил Ивану, но кто?

Иван огляделся вокруг, никого. Только кухня.

Голос был в его голове.

— Как «Матрица» что ли? — Иван пытался сходить с ума не быстро, поэтому решил задавать вопросы.

— Ну, типа того, — прозвучал голос в голове.

— А где жена? Где сын? Где они?

— Они моя фантазия. Они исчезли.

— А я почему не исчез вместе с ними?

— Ты ключевой персонаж, ты можешь мне понадобиться. Но не бойся, скоро ты их забудешь.

— Я хочу к ним, — Иван готов был заплакать.

— Исключено, они эпизодические фигуры. Как в кино или в компьютерной игре — ну, ты должен знать, ты же программист. В играх ведь не прописывают во всех подробностях проходящего мимо человека? Так… пара пикселей. Даже в лицо не надо всматриваться. Ты вот жену свою помнишь? Помнишь, как она выглядит?

— Помню! — с вызовом выкрикнул Иван.

— Это пройдет, — успокаивающе произнес голос.

— А можно это все вернуть? Я не хочу ничего забывать.

— Какой-то ты болтливый попался. Айтишники же вроде не болтуны. Сделаю тебя в следующий раз тамадой или адвокатом.

— Послушайте, мне страшно, — Иван дрожал всем телом. — Для чего вы это сделали?

— Мне надоело. Я каждый день так делаю. Твоя история у меня не получилась. Переделывать я ее не буду, но сам ты у меня получился, по-моему, неплохо. Поэтому останешься в заметках или черновиках.

— Это какой-то дурдом! — воскликнул Иван. — Кто вы такой?

— А ты как думаешь? Есть предположения?

— У меня нет желания думать и играть с вами в загадки!

— Подсказка: кто будет говорить с тобой в твоей собственной голове?

— Кто? — не понимал Иван.

— Ну кто? — передразнил его голос.

— Кто? — повторил Иван.

— Ну, ты же сам! Ты создатель.

— Я? Если я создатель, то я бы не стал это уничтожать. Если я создатель, я могу все вернуть, как было?

Тишина. Никто не ответил.

Как будто Иван вдруг проснулся, но ощущение было такое, что он еще спит, а проснулся не по-настоящему, а в новом сне.

Иван снова огляделся. Посмотрел в коридор: две распахнутые двери, дверь в кладовку-гардероб, прямо входная дверь. В комнаты он заглядывать боялся. Повернулся к окну на кухне. За окном все так же горел фонарь. Какое-то время он светился, но потом стал моргать.

— Это последнее, что я увидел, — услышал Иван. Точнее, даже не услышал, а подумал чью-то мысль.

— Кто? — подумал Иван вопросительно.

— Я.

— А кто ты?

— Я. А фонарь в окне это последнее, что я увидел. Но вас я запомнил. Тебя, Иван, твою жену Катю, твоего сына Сережу, хотя он, конечно, маленькая собака — когда вас не было дома, он таскал меня за хвост. Но я вас все равно любил. И знаю, вы меня тоже любили.

А темнота, которая была за окном, вдруг оказалась уже в самой кухне.

— Ты, Иван, живешь сейчас в моем последнем воспоминании.

— Чак? Ты что ли? — Иван почувствовал, как покрывается мурашками.

— Перед тем, как ты повез меня к ветеринару, я зашел в комнату Сережи, потом в большую комнату, хотел увидеть Катю, но она была в коридоре, я потерся об ее ногу.

Темнота наступала со всех сторон, поглотила комнаты, коридор, наступала на кухню.

— Потом я пошел на кухню, запрыгнул на подоконник, посмотрел в окно. Я любил смотреть в окно.

— Да, ты любил смотреть в окно, — вздохнул Иван.

Моргающий в темноте фонарь погас.

— Ты прости, что я повез тебя…

Темнота накрыла кухню.

Иван стал задыхаться от душивших его слез и проснулся. Была ночь. Все спали. Он лег на диване, потому что поздно пришел и не хотел никого будить. В углу, у входной двери будто бы стоял Чак. Но это конечно показалось. Тень из окна падала под таким углом.

Иван для чего-то брал лопату, думал, что Чака надо будет закопать в парке, но в клинике ассистент ветеринара сказала, что они все сделают сами. Он не знал, что надо делать в таких случаях, поэтому просто стоял в дверях кабинета и смотрел на умирающего Чака. Ветеринар с неприязнью посмотрел на Ивана, а ассистент объяснила, что такие процедуры не делаются в присутствии хозяев.

— Мне выйти? — не понял Иван.

— Да — ответила ассистент. — Не волнуйтесь. Ему не будет больно. Потом его кремируют. Вам здесь не нужно быть. Все документы, которые могут вам понадобиться, мы направим по электронной почте.

Ивану почему-то не верилось, что все так закончится. Он не понял, почему он не может присутствовать. Он хотел поспорить, поругаться, позвать руководство клиники для выяснения причин.

Но вместо этого он почти выбежал оттуда.

Лопата? Для чего он ее взял? Так по-деловому бросил в багажник. Мужчина. А сам разрыдался, как ребенок. И не смог успокоиться. Плакал навзрыд. В приемной сидели какие-то девочки с кроликом в клетке и удивленно смотрели на него. Ассистентка догнала уже на улице, отдала контейнер-переноску.

Он недоуменно взял ее. Для чего она ему теперь?

На стенках следы от маленьких коготков — котенком Чак ненавидел эту клетку и царапал ее.