ДЕД

Посвящается Чарухину Василию Ивановичу,

а также всем тем, кто воевал за нашу свободу

ДЕД

Шум строевого шага пронзал голубовато-белую пелену тумана и с силой отражался в моих ушах, постепенно утихая. Слышался то ли рокот, то ли усталость идущих, но невидимых мне солдат. Марш напоминал мне какую-то с детства знакомую мелодию, кажется, песню из фильма "Белорусский вокзал". Сложно было поверить в реальность происходящего со мной, я закрыл глаза и от усталости повалился лицом на сырую траву. Усталость брала вверх над моим телом, отключая ноги, руки и, наконец, голову. В ушах вдруг закружился вальсом Фрол Захарович, говоря мне: «Прощай Юра». Я погружался все глубже и глубже в сон, вдыхая аромат полевой травы. Как долго я не лежал на траве, как же вкусно она пахнет в тумане. Мысли становились все медленнее, я спал….

— // —

Я как-то привык уже не вспоминать эту историю, года два прошло с того случая. Сначала терзали мысли о произошедшем, потом отпускало, то вновь снова подкрадывалось из ниоткуда и заставляло разбирать все по полочкам по кусочкам, сшивая ткань памяти по мельчайшим деталям. Я никому не рассказывал эту историю, да ее сложно кому-то рассказать, разве что психиатру, который обязательно выпишет за такие рассказы белый билет в диспансер. Я забывал о ней и почти забыл, и если бы не заметка в газете, раздаваемой в подземке накануне 9 мая про ветерана, который во время Великой Отечественной войны где-то в сражениях за Минск был подбит, успел посадить горящий самолет в болота или леса и всю оставшуюся жизнь мечтал найти то место, о котором не мог ничего толком вспомнить. И вот экспедиция, составленная из активистов-поисковиков, по рассказу ветерана нашла это место и даже остатки самолета, пролежавшие в глухом лесу уже более полувека и еще нетронутые людьми. На фото поисковиков фюзеляж самолета и ветеран при полных боевых наградах, стоящий рядом у своего боевого брата, потерянного на полвека. Я, кажется, дочитал уже до конца или даже просмотрел текст, но одно слово меня зацепило и заставило окаменеть. В заметке было написано, что радость ветерана была недолгой, потому что после того как ему был показан самолет, ветеран, сев в заросшую травой кабину скончался. Остановилось сердце. Я просто сидел и смотрел в пустоту через эту заметку, а в голове отголосками трехлетней давности начали как лучи светомузыки всплывать картинки еще не давнего прошлого. Пот прошиб мою спину, а в голове снова заиграла мелодия вальса и Фрол Захарович, как живой сказал мне: «Здравствуйте, товарищ санитар!». Я пытался забыть, спрятать эти воспоминания, но, кажется, никуда уже не мог от них деться. Я закрыл глаза, в радуге всплывающих образов потерялись куда-то шум толпы и тряска вагона метро. Рельсы отстукивали ровный такт, превратившийся в стук дубовых часов на стене декана факультета челябинского медицинского института.

— //-

Длинный и скучный третий курс моего обучения подходил к логическому концу, я уже тогда не понимал, зачем выбрал медицинский ВУЗ. Я рос в совершенно нормальной семье рабочих: отец работал на ремонтном заводе, мать работала в этой же столовой. Детство мое прошло во дворе в бесконечных войсковых операциях против ребят из соседнего дома, битвами за горки, посещением стройки, игрой в солдатиков и роботов, разбавленная первыми видеоиграми. По-хорошему я должен был пойти в политехнический, ну, в крайнем случае, менеджмент. Не знаю, что тогда произошло, но, видимо, в период моего полового созревания совпал с просмотром какого-то фильма, и я решил зачем-то стать врачом. Уже к окончанию первого курса я осознал всю странность моего выбора, но под тягостью ответственности за неправильно выбранное решение я проучился кое-как весь второй курс, а на третье уже просто плыл по течению. Не то чтобы я был плохим студентом, нет — я учил, я выступал, рассказывал, просто у меня не было огня в глазах, мне было не интересно, информация не запоминалась, а просто заучивалась для оценки. Я плыл по течению и лишь один старик — преподаватель латинского как-то после урока, на котором я получил отлично, отозвал меня в сторону и сказал: "Ты врачом не станешь, можешь не стараться. "Вот он станет, — и показал на парня из нашего потока, ничего не соображавшего в латыни, — и она станет, — показал своим сухим пальцем на Юльку, любовь моего первого курса — а ты нет, уходи, пока не поздно, жизнь себе поломаешь, поверь, уходи и все, я вижу, я чувствую ты не здесь". Для меня его откровение было шоком и я на 2 месяца я начал учиться с таким усердием, что декан факультета даже повесил мою фотографию на доску лучшего ученика месяца, но потом, как и прогнозировал дед, интерес вновь пропал и все вернулось на круги своя.

Тепло начинало брать свое, такое чистое золотое солнце уверенно светило в наши грязные окна лабораторного корпуса, что не было сил больше сидеть на этих нудных парах и я выходил на каждой паре покурить раза по два. Преподаватели злились, но мне было все равно, я не хотел, чтобы эта весна проходила мимо меня. Приближался сезон экзаменационной сессии, мне было все равно, я был готов посредственно или удовлетворительно, моих знаний хватало на тройки, а значит, я мог продолжать свое неторопливое и скучное обучение.

Прогуливаясь по длинному опустевшему после занятий коридору я повернул в сторону нашего деканата, чтобы узнать расписание зачетов, и подойдя к стенду увидел интересное объявление «Военный комиссариат города Челябинска приглашает студентов медиков пройти производственную практику в лечебных учреждениях Министерства обороны РФ».

Не успев дочитать объявление, я увидел, как двери деканата распахнулись, и из них показалось брюхо самого уважаемого человека этого корпуса — нашего декана.

— О, Юра, привет, что изучаешь? — спросил удивленно декан.

— Объявление вот увидел, — с поддельным интересом произнёс я.

— А мы его только повесили. Мой друг, кстати, он сейчас здесь, предлагает сделать специальный набор из наших студентов и отправить их на практику по всей стране, — сказал декан.

— Хорошая идея, — сквозь зубы произнес я, желая побыстрее уйти

Вдруг декан, взяв меня за рукав, буквально втащил в приемную.

— Миша, вот смотри готовый студент, третий курс, пацан троечник, самое то для вас, пойдет? — спросил декан.

— Пойдет, — нагло хмурым голосом ответил некто в военной форме.

— Саш, а сейчас можешь мне его дать? Просят тут под Тулу, в дом престарелых, к ветеранам его.

— Миш, ну как я его тебе сейчас отдам? Сессия и еще учеба идет, — как-то не уверено сказал декан.

— Ну и ладно, забирай, половина экзаменов с меня, остальное осенью! — добавил декан.

Некто в форме улыбнулся и сказал: "Собирайся студент, билет тебе оплатим в оба конца, а там сам крутись, зато съездишь хоть куда-нибудь. Завтра жду в военкомате, третий этаж, 310 комната".

Я и сам не понял, что произошло и лишь в глубокой задумчивости вернулся в общежитие, сел на стул, нажал кнопку чайника и начал думать, что мне взять с собой. Брать особо было нечего. Родители почти не присылали денег, зато исправно снабжали продуктами, с голоду я не умирал, но из одежды были джинсы, набор футболок, набор рубашек, костюм и брюки, и три белых халата. Все чем богат.

Я тут же покидал свои вещи в сумку и поставил ее на кровать. "Готов, — подумал я и закурил сигарету, — мне определённо везет, вот и поездка".

Давно я не отдыхал. Я конечно особо и не напрягался. Летом ехал к родителям в область, там отдыхал на даче, страдал ерундой со старыми дворовыми друзьями, гулял, а потом отец брал какую-то путевку в профсоюзные фанерные домики на берегу озера и перемещался туда на недели две с ним и младшим братом. Курили, общались, ловили рыбу, спали, гуляли, играли в волейбол, вечерний шашлык у костра под гитару. Так проходили последние два лета. Ничего нового. "Родителей предупреждать нет смысла, — подумал я, — отзвонюсь из Тулы".

Настало утро. Взяв сумки, и ничего не сказав своим соседям, я отправился в военкомат. Там, поднявшись на третий этаж, я постучался в указанную мне комнату.

— Пришел что-ли? — прозвучал голос из-за стула. — А я думал, соскочишь, студент. Ну, заходи, садись. Меня Михаил Иванович зовут, я отвечаю за работу с молодежью, а тут пришла разнарядка обеспечить должного уровня уход за ветеранами перед праздниками. Сам знаешь скоро 9 мая, ветеранов не так много осталось, все почетные люди, надо им сделать красиво и уютно. Вот и набираем студентов. Тебе повезло, тебя в центральный регион и место хорошее — лес да поля, от Тулы не далеко. А других в таких дыры пошлем, не обрадуются. Ну, ты у нас первый, а значит и счастливый!

«Женя!» — нажал кнопку вызова секретаря Михаил Ивановича: "Выпиши наши два билета до Тулы и обратно на месяц на Грачева Юрия Борисовича и распорядись там насчет пайков, собери все что есть».

Все будет хорошо студент, доедешь отлично, водки тебе, конечно, не дам, сам пойми нет, а вот продуктами обеспечим высший класс. Хватит на месяц, вопрос в том, сможешь ли утащить.

Через минут десять зашла Женя, секретарь: "Вот билеты, Михаил Иванович, а продукты внизу получит у вахтера. Вот адрес, куда надо прибыть, по прибытию позвонишь там и в местный военный комиссариат.

— Вот и чудненько, Юрий Борисович! — сказал военком. — В путь к ветеранам! Этот день Победы…порохом пропах, — весело запел Михаил Иванович.

— А когда ехать то? — спросил я.

— Да хоть сейчас студент иди на вокзал и жди поезда — первый проходящий твой, в кассе предъявишь — выпишут билет и все, наслаждайся. Потом мне еще спасибо скажешь. Кстати, вот тебе денег — на 5 тысяч купишь мне сувенирный самовар, понял?

— Понял, Михаил Иванович, — ответил я, взял деньги, спустился вниз получил полмешка провианта и пошел не остановку. Вот так и начался мой путь в дом престарелых.

Военкомовские билеты удалось обменять на ближайший, но на плацкарт. Прогуляв по вокзалу шесть часов, я погрузился на плацкартную верхнюю полку, открыл баночку пива, достал первые попавшиеся консервы. И застучали колеса, замелькали фонарные столбы и деревья, дороги, леса, поля и холмы. Соседи были неразговорчивые, да и я не особо хотел общаться, я лишь смотрел в окно, в ушах играла любимая музыка, и настроение за последние полгода начало потихоньку подниматься. Я радовался дороге, радовался неожиданному предложению и даже будущей работе в доме престарелых. Стук колес медленно вводил меня в транс, легкий алкоголь начинал давать о себе знать, меня потянуло в сон.

— // —

"Молодой человек, вставайте! Сдавайте постель, скоро выходить!"— прозвучало сквозь мой крепкий сон. Сдав белье и немного прийдя в себя, я сошел на станции города-героя Тула. Город встречал меня весенним солнцем и легким холодком.

Осмотревшись, я нашел вокзальное кафе и решил позавтракать, а заодно и разузнать, как проехать в дом престарелых. От кассирши я узнал, что до точки назначения нужно было ехать загород на автобусе до остановки Лукьянчиково, а далее пешком. "А там спросишь", — сказала немолодая, ярко накрашенная кассирша в пожелтевшем переднем фартуке. Вооружившись пивом в дорогу, я погрузился в автобус и медленно выехал из города в сторону моего месячного приключения.

Лукьянчиково оказалось не самой ближней станцией, поэтому в дороге я успел поспать и подумать о своем особом пути, предназначении, врачебной специальности, о декане и его друге, которые с легкой руки отправили меня сюда. Наконец автобус затормозил у одинокой остановки.

"Лукьянчиково!, — хрипнул водитель, — выходи!". И я вышел на улицу. Кроме меня на остановке, да и в ближайшей зоне видимости прохожих не было. Подвела меня кассирша. Решено было идти по единственной дороге уходящей вглубь от шоссе в сторону некоего населенного пункта. День только начинался, тополиная аллея, молодая зеленая трава и полынь как могли насыщали воздух. Пройдя около километра, между тополей показался обелиск. Надпись на гранитной плите гласила, что здесь в июне 1942 года части красной армии в ходе наступательной операции окружили и разгромили немецко-фашистских захватчиков, и далее список погибших. По количеству плит легко можно было сосчитать, что солдат было около 200 человек.

"Немало", — подумал я, — вечная память ". И пошел дальше. Еще через полкилометра показалась усадьба. Видимо это и был дом престарелых.

Здание представляло большой старый деревянный дом, такие я видел на картинках из костромской области, как-то резко переходящий в двухэтажный краснокирпичный. На пороге дома лежала толстая откормленная дворняга, рядом сидел с закрытым глазом большой рыжий кот с ободранным ухом, на лавочках, стоящих вокруг крыльца сидели пенсионеры. Кто-то просто молчал и смотрел вдаль, кто-то о чем-то говорил.

— Завтракать,! — прозвучал протяжный женский голос из чуть-чуть приоткрытого окна. Но никто из сидящих, так и не пошевелился. Старик, сидящий на самой первой лавочке, лишь продолжал смотреть куда-то вдаль, сквозь дом и прилегающий лес.

— Завтракать! — резко и быстро произнес голос и большое женское тело в белом халате показалось из окна.

Пенсионеры зашевелились, начали вставать и медленно проходить в дом.

— А это кого принесло? — с удивлением произнесла женщина.

— Практикант, — ответил с нескрываемым раздражением я.

— Практикант, значит, давай иди сюда практикант. Есть будешь?

Я поднялся по скрипучим лестницам и вошел в дом после последнего пенсионера. Дом меня встретил запахом старости. Не то чтобы что-то плохо пахло, просто и сам дом и его обитатели давно постарели, а потому запах старого дерева, перемешивался с запахом старости людей.

— Давай сюда, ну как покажись, — вышла женщина в белом халате и не представляясь сказала, — вот кабинет Михаила Васильевича, тебе к нему, практикант, — добавила женщина, усмехнувшись.

Поставив сумку, я прошел по темному коридору и зашел в единственно открытую дверь.

— Разрешите? — спросил я.

— Заходи! — сказал голос изнутри.

— Я практикант! — добавил я.

— Вижу, — ответил Михаил Васильевич.

— От военкомата, — заметил я

— Понял, будешь жить в соседней комнате со сторожем. Документы давай, — сказал Михаил Васильевич

— А что делать-то? — спросил я

— За дедом будешь следить!

— За каким?

— За таким, за краснознаменным!

— В смысле? — переспросил я

— В прямом, практикант. Дед у нас недавно, ветеран, Герой войны, что тут забыл, не знаю. Твоя задача перед майскими праздниками его поддержать. Ну, чтобы не скучно и нам в помощь.

— Меня Юра зовут, если что, — сказал я.

— Это хорошо, практикант, но практикант мне больше нравится, уж извини.

— Дед наверху в третьей палате — Фрол Захарович.

— Фрол Захарович? — переспросил я.

— Да, так точно, Фрол Захарович, опасный дед, скандальный, смотри не нервируй его. Он, кажется, до сих пор думает, что он комбат или руководитель какой. Столько лет уже прошло, а он все командует бабками и мной. По ночам орет. Зачем приехал, сюда не знаю. Жил бы себе в Москве, что там домов престарелых нет. И сервис, и качество, а он — нет, хочу сюда и все.

Завтракать будешь? Каша рисовая с молоком, наша повариха варит — пальчики оближешь. Вообще, иди осмотрись, поешь и к деду.

Соседняя комната была чуть просторнее той, в которой я был принят шефом (так его тут все звали), две кровати, тумба, холодильник, телевизор и иконки над кроватью сторожа.

— Практикант пойдем завтракать! — зашел за мной шеф.

Кухня представляла из себя большой зал, расположенный уже в кирпичной части, пять больших столов, телевизор и раздача. Но тетка в белом халате пенсионерам разносила сама.

— Пробуй кашу, пальчики оближешь, практикант, — сказла шеф.

— Меня Юра зовут! — повторил я

— Ешь практикант, — услышал я в ответ.

 Пенсионеры как будто меня не замечали, как будто меня и не было и мое появление было для них не в новинку.

Один из сидящих седовласых стариков вдруг повернулся к нам с шефом и сказал прищурившись: " Бабу твою за такую кашу орденом надо наградить, все вот не пойму вы контора государственная, а каша вкусная. Не пойму вот кто у кого ворует".

— Кушайте на здоровье, Фрол Захарович. Это и есть твой дед. Я же говорил — активист!

— А что за хлопчик с тобой? — спросил дед.

— Практикант к вам от военкомата, — ответил шеф.

— Хм, — усмехнулся дед и продолжил завтрак.

— Вот видишь, повозиться придется. А вообще тебе повезло, потому как дед здоров, ходит, не дурной. Так что привыкнешь быстро. Кстати, ему 95 лет, аккуратно-раритет.

Я ел кашу, она и впрямь была вкусная, и смотрел на деда. Среднего роста, худой, седые волосы, спина чуть сгорблена, клетчатая рубашка. Выраженные скулы и голубые глаза. Дед не производил впечатление немощного старика, эдакий живчик, и уж тем более не на 95 лет, максимум на 80. Не успев допить какао, дед встал, сверкнул своим глазом и, несмотря на меня, сказал: « Через 15 минут комната номер 3», — и вышел в коридор.

— Не опаздывай практикант, будет орать! — сказал шеф.

Ровно через 10 минут я поднялся, зашел в комнату, чтобы одеть халат и поднялся по лестнице наверх и постучал в дверь.

— Открыто! — ответил старческий голос.

Я открыл дверь в комнату. Яркий свет понимающегося солнца немного меня ослепил.

— Ну, здравствуй, санитар! — сказал дед и начал смотреть на меня.

Дед сидел ровно, одетый в военный мундир, сверху до низу увешанный медалями.

— Лечить меня пришел что-ли? Так я тебя расстрою, нахер мне твое лечение не надо.

— Я из военкомата я, практикант, — ответил спокойным тоном я.

— Аааааа, мне говорили, так вот зачем. Дурь придумали стариков веселить, другого занятие нет деньги тратить. Ну практикант — рассказывай.

— Меня Юра зовут.

— Это не важно, практикант, Юрой ты будешь, когда я захочу, а пока ты практикант!

«Не слишком радостный прием для деда, который должен в принципе радоваться появлению хоть какого-то человека», — подумал я.

— Думай практикант, думай, как меня веселить. До 9 мая осталась неделя. Чинушам отчитаться надо, а вдруг помру, — засмеялся дед. Тогда влипнешь, практикант. Скажут тебе, что же ты, сволочь, ветерана не уберег. И все Гитлер капут тебе, практикант.

Я стоял и смотрел на деда. Не то что не было приятно, что он говорит мне, просто я ловил себя на мысли, что такого деда я хотел всегда. Ветерана при боевых орденах, строгий. Я бы такого деда водил бы в кафе и был бы горд, когда он шел бы со мной по улице. Но такого деда у меня не было: отец был из детдома, а родители матери рано ушли. Деда мне не хватало все детство. Поэтому я очень дружил с одним дедом из нашего подъезда, но у него были свои внуки и я всегда завидовал, когда они приезжали к нему, а на 9 мая он одевал свои медали и они шли гулять в парк.

— Чего молчишь, практикант, язык проглотил? — спросил дед.

— Я в вашем распоряжении, — ответил я.

— Ого, ну тогда идем гулять товарищ — практикант.

Так состоялось мое знакомство с Фролом Захаровичем.

Через минут десять после нашего разговора дед спустился вниз и мы пошли гулять по парку. Фрол Захарович шел не быстро, а мельчил шажочками, иногда останавливался, глубоко вздыхал и снова шел.

Молча мы прошли метров 300.

— Практикант, курить то у тебя есть? — спросил дед.

— Есть, Мальборо, — ответил я.

— Давай, а то шеф совсем все изъял, последнюю пачку вытащили при уборке. А курить сам знаешь, как прижмет, так хоть не спи, с ума сойти можно. Я так-то не курил, даже на войне, в самом начале не особо, а как в наступление пошли, поняли уже, что немец не вернется сюда, так страшно и стало, вернуться все хотели домой, да не многие не смогли. А там пошло поехало, уже после победы, завод — всегда подымить я любил с мужиками в цехах, потом стал подниматься по партийной линии, а курево, так меня и не отпускало, в итоге уже будучи руководителем главка все на меня жаловались, что мол Фрол весь кабинет закурил. Так что иду я с сигаретой рука об руку уже не менее семидесяти годков. А тут сын придумал всю эту историю с домом престарелых, езжай, говорит, бабку похоронил, так тебе там веселее будет общаться, будешь, чем в районе всех доставать. Я ж и совет ветеранов возглавлял и районным депутатом был и кем только не был, а вот уже лет десять только дома сижу сил больше нет ни на что, телевизор, газеты, прогулки. Вот такая жизнь у меня, практикант.

Дед все мельчил, а я наслаждался прогулкой по сосновому бору, свежий воздух, тропинка, пение птиц, рассказы Фрола Захаровича. Не то чтобы я их особо слушал, я уже привык, когда родители чему-то меня учат просто слушать звук, а не вникать в него. Так и тут, дед что-то говорил про свой двор, про то, что таблетки стали дорожать, что пенсия у него хорошая, семья большая, все заботятся.

— Ты меня слышишь, практикант или что? — неожиданно посмотрел на меня дед, — ты мой практикант на месяц, а значит должен внимательно слушать.

— Есть товарищ командир! — ответил я деду, чуть усмехнувшись.

— Вот допрыгаешься у меня, практикант, вот допрыгаешься, — прохрипел дед и мы развернулись в обратную сторону.

В этот день я больше не видел деда. Он меня не звал и я к нему не заходил.

— Мне только дедом заниматься? — поинтересовался я у управляющего.

— Молодец практикант, что спросил, но у нас тут работы особой нет, все распределено и устоялось уже годами. Единственное, что выбило нас это твой Фрол Захарович, который обязательно захотел приехать конкретно к нам из пятизвездочного подмосковного санатория для ветеранов. Что ему тут нужно я не знаю, а если тебе нечем заняться, можешь читать — библиотека тут недалеко, ее просто не видно из-за деревьев. Там хорошая женщина, выдаст тебе литературы на твой месяц. Вот и отдыхай, читай и развлекай деда. По-моему, отлично проведешь время, — с энтузиазмом рассказал мне управляющий.

Делать было особо нечего, спать я не хотел, и под вечер я отправился в библиотеку. Действительно библиотекарша оказалась весьма хорошей женщиной, с усердием меня расспросила о том кто я, откуда что читаю, что читал, что мне интересно и только потом предложила на выбор несколько книг.

«А знаете, — сказала она, — хотите книгу нашего краеведа, про наш район, там все есть и про дореволюционное время и про войну.

«Почему бы и нет», — подумал я и выбрал именно этот вариант. Ведь как все время повторял мой сосед по общаге. Если ты, куда-то приехал, возьми путеводитель — будет интересно.

Я вернулся в дом и под включённой лампой начал читать «Записки краеведа Мерзликина А.И. о истории района». На этом я и уснул.

Завтракать…завтракать….завтракать… все четче доносилось до меня и я понял, что начался второй день моего пребывания в доме престарелых. Умывшись, я спустился к завтраку, все те же люди сидели по своим местам, женщина в белом халате разносила еду. Шла неторопливая беседа, вполголоса работал телевизор, легкий весенний ветерок залетал сквозь полуоткрытое окно, наполняя комнату запахом свежести. Каша вновь была великолепна. И все было бы хорошо, если бы не одна деталь — не было Фрола Захаровича. Сначала я не придал этому значение, но потом в разговор вмешалась женщина в белом халате: « Вот на подносе для деда твоего завтрак, приболел он, не спустился, так что вот, практикант, как сам поешь, отнеси и ему».

«Началось, — подумал я. Больной, капризный дед не лучшее дополнение к моему месячному отпуску. Но делать было нечего, я взял поднос и пошел наверх. Фрол Захарович, лежал в кровати с газетой, но ее он не читал, а смотрел отреченным взглядом.

— Доброе утро, Фрол Захарович, — произнес я максимально учтиво.

— Плохо мне, практикант, опять ночью удар был, время мое видать на исходе совсем, аккурат девятого мая, торопиться видать нам надо сказал дед. Завтракать не буду, аппетита нет, сам съешь половину и скажи внизу, что я немного поел, да чая отпей, а сам приходи и просто посиди со мной.

Я спустился вниз, сказал шефу, что деда чуть-чуть покормил, что он будет лежать сегодня, а я его сторожить.

— Вот видишь, практикант, и тебе работа нашлась, книжку ему почитай, а то достанет своими разговорами, — сказал шеф

Я взял книгу и поднялся наверх. Фрол Захарович, лежал в том же положении.

— Я книгу взял про историю края, почитать вам? — спросил я у деда.

— Давай, коли не шутишь, — проворчал дед.

Я открыл оглавление и спросил: «Тут есть про купцов, есть по войну, вам что интересней?».

— Войну давай, практикант.

Я начал читать про первые месяцы, про оборону города и районов, про подвиги солдат, про отступление частей РКА, про временную оккупацию и про контрнаступление советских войск. Абзац близился к концу, я его хотел уже не дочитывать, гляда на легкий дрем деда, но пересил себя и дочитал. Одним из важнейших эпизодов контр наступательной операции советских войск в тульском направлении была операция, проведенная близ деревни Лукьянчиково, в ходе которой войска 32 полка нанесли сокрушительный удар по немецкому штабу и дезорганизовали работу нескольких немецких соединений, которые были уничтожены и отброшены в следующие дни. В ходе наступательной операции близ деревни Лукьянчиково к высшим наградам посмертно был представлен целый взвод, осуществивший штурм немецкого штаба.

— Спасибо тебе практикант, пока уходи, — сказал Фрол Захарович, еле сдерживаясь от слез.

— Я что-то не то прочитал? — спросил удивленно я.

— Все то, даже черезчур то, уйди пока, — ответил мне дед хрипя.

Я вышел, а дед засопел и начал рыдать. Было как-то не по себе, я знал, что на ветеранов всякого рода книги и фильмы о войне производят плохое впечатление, заставляя вспоминать те годы, не надо было читать это деду.

Все последующие 2 дня я поднимался к деду, несколько раз в день, относя ему еду и читая ему книгу. Я гулял, курил, спал, общался ни о чем с персоналом и шефом.

На четвертый день Фрол Захарович выздоровел и встретил меня утром в кителе при орденах.

— Завтракать буду внизу, 9 мая скоро, что же я валяюсь как старик, — и спустился вниз.

— Здравствуйте, Фрол Захарович, говорил каждый житель дома.

Деда усадили на почетное место управляющего и подали завтрак.

После него мы пошли в библиотеку. Фрол Захарович попросил меня подождать на улице, а сам что-то долго обсуждал с библиотекарем.

«Недалеко здесь, но неудобно сказала женщина, отсюда вниз и как бы за холмом он стоит. Штаб то здесь был, а на пригорке батарея. Вот они и снизу его брали» — что то рассказывала библиотекарша.

Мы еще погуляли с полчаса, добрались до ближайшей лавочки и дед, впервые за пять дней назвал меня по имени.

— Есть Юра одно дело, не знаю, как ты к нему отнесешься, но просить мне больше некого.

Алкоголь? — спросил я

— Не суетись Юра, выслушай, давай закурим.

Дед рассказал мне историю своей молодости, учебки, первых дней войны, первого боя, отступления, потери боевых товарищей, ранения и своего назначения командиром взвода, прямо перед самым контрнаступлением.

«Люди подобрались отличные, сдружились мы, я пацан еще, а мужики взрослые, да ребят еще пару. Все у нас было по согласию, по опыту, по совету, все как дома, все как у боевых товарищей. Что только не повидали мы с ними, прошли огонь и воду. И танки давили нас и рукопашная была. И когда теряли товарищей — плакали все. Но война есть война. Так вот Юра, оказавшись под Тулой, к нам поступила боевая задача в ходе марш-броска атаковать немецкий штаб, в то время как основные силы наносили главный контрудар. Мы знали, на что идем и куда попали, но выбора не было, требовались, нетривиальны военные решения и мы были брошены сквозь прорыв фронта прямо на штаб. А штаб Юра был здесь и это мой взвод лежит здесь за горой, а я с тобой тут сижу, сказал дед и вновь зарыдал».

Через некоторое время, взяв себя в руки, он продолжил: «Пошли в бой, поднял я ребят, не горцевали мы, а все по уму делали, но все равно увидели нас и завязалось, что тут было Юра, если бы ты знал, зубами рвали друг друга, когда до окопов добежали, ножи, лопатки, кулаки. Тут-то меня и кантузило, мина попала в окоп, где я как раз и дрался. Дальне ничего не помню, был госпиталь, потом опять фронт, мне сказали, что остатки взвода расформировали, я пытался кого-то найти, но никого не было, уже после войны искал место, но некоторое время найти что-то было сложно, приезжал сюда несколько раз, да не в тот район. Ну а потом жизнь, сам знаешь закрутила, завертела год за годом, семья дети, у меня их кстати пятеро, внуки. Раз в год надо было только все это пережить, перебороть себя, каждый год я их всех вспоминал, каждый год, каждое имя и фамилию помню до сих пор. Потом ушло как-то все это, я постарел, а недавно, где-то года два назад начали мне они сниться. Приходят по-очереди, общаемся, рассказываю каждому, как жизнь свою прожил, да прощения прошу, что не с ними. Вот и нашел я это место Юра, сколько таких памятников по этим областям — куча, а мой один и он здесь. И поэтому прошу я тебя Юра меня туда отвести, но не сейчас, а вечерком 9 мая».

— Проблем нет, Фрол Захарович, вот только надо ли туда идти вечерком, давайте днем сходим, вы же знаете, что вечером для вас выход из дома закрыт.

— Обсудим еще, — сказал дед и мы пошли обратно.

Все следующие два дня прошли в подготовке к предстоящему дню победы. Районные власти, узнав кто новый жилец дома престарелых, привезли делегацию, дарили деду и всем остальным постояльцам подарки и цветы, устроили мини концерт и фотографирование. Шеф распорядился девятого подать праздничный завтрак и обед, а вечером дал денег мне и сторожу для закупки фейерверка. Приезжали школьники, представители области, к деду даже накануне приехали его дети, и весь день пробыли с ним, уговаривая его вернуться обратно в Москву. На что дед сказал, 10 или 11 меня и заберете.

Наступил вечер 8 мая, мы с дедом сидели на лавке перед входом и обсуждали детали предстоящей операции я не особо понимал, зачем деду было идти туда вечером, но особо и его не спрашивал, а только слушал указания, как и что. Дед был хорошо осведомлен о графике всех жителей, о том кто когда ложиться спать, где ключи, где гасят свет, кто попивает, как идти. Вообщем работу проделал замечательную. Мы сидели, курили и общались, наверное, большего удовольствия от общения я не получал ещё никогда. Фрол Захарович рассказывал по своих женщин, про военное время, про свою фронтовую любовь, которую вновь на пятом десятке лет, как они подружили свои семьи и как жили душа в душу до того самого момента, когда все начали потихоньку уходить. Шел первый час ночи, а мы сидели и разговаривали с Фролом Захаровичем, так как-будто были старыми друзьями.

В это раз меня разбудил звук пионерской трубы. Прямо так как в пионер лагере. По дому бегала обслуга, столовая была украшена шарами и плакатами, стариков усаживали за столы, из старого патефона играл вальсок, а занавеска у приоткрытого окна играла в такт музыке. «Девятое мая всегда особенное», — подумал я и начал помогать усаживать ветеранов. Через несколько минут спустился Фрол Захарович. Седовласый гордый старик, в отглаженном кителе, ордена и медали звенели в такт его мелким шагам. Ему было отведено самое почетное место.

Усадив всех за стол, выступил управляющий, санитарка, повариха, медсестры, я, а дальше по желанию люди говорили слова и делились воспоминаниями, веселился и шутил Фрол Захарович. Все ждали трансляции Парада Победы, потом пошли фильмы и в праздничном настроении, без сон часов дом жил весь день. Кто-то уходил отдохнуть, кто-то приходил, рассказывали о своей жизни, смотрели, обсуждали фильмы, телефон горел — своим звонили родственники, а многие нашли время приехать к своим старикам. Гвоздиками был уставлен весь наш зал, а весеннее солнце добавляло празднику яркость и доброту. С фильмами и танцами под патефон мы дошли до минуты молчания, после которой все разошлись по комнатам, чтобы отдохнуть и далее уже посмотреть салют, который мы должны были устроить со сторожем. «Готовься Юра, — подошел ко мне Фрол Захарович, — в 21-30 будем выходить». Я промолчал, мне становилось как-то не по себе от задумки деда, но так как я ему обещал, то не стал давать заднюю. Легкий ветерок и перепад температуры вечером образовал туман, в сосновом бору.

Ровно в 21-30 вышел Фрол Захарович с черного хода при орденах и мы скрылись в темноте сосновых алей. Поначалу все шло хорошо, мы дошли до библиотеки и посидели на ступеньках, деду надо было передохнуть. Далее пошли вниз к оврагу, чтобы зайти на горку, за которой должен бы быть памятник, к которому так спешил дед. Дойдя до низины, наши ноги с каждым шагом к горке начал окутывать туман, огни дома и других строений постепенно удалялись, откуда— то еле слышался знакомый с детства вальс, а может быть это играли военные песни, но музыка то прилетала, то улетала обратно.

Мы шли молча, как вдруг дед схватился за сердце и сжался.

— Фрол Захарович, что с вами? Давайте вернемся обратно, нельзя так! Зачем я вас сюда повел, дурень! Фрол Захарович!

Но дед лишь отмахнулся от меня, достал две таблетки валидола и медленно пошел дальше. Мы шли дальше, низина переходила в пригорок, а туман все нас не отпускал, а только окутывал нас все сильнее. По идее он должен был остаться внизу, но мы все дальше заходили в белое молоко. Музыка становилась все сильнее, как будто на пригорке был установлен магнитофон.

— Фрол Захарович, пойдемте обратно! — не затихал я.

Но дед, придерживая руку у сердца, все шел и шел вверх, а мы все дальше и дальше заходили в туман. Через несколько десятков метров послушались голоса. Я обрадовался, что мы не одни и крикнул: Эй, кто здесь? Мы тут, ау!». Но мне никто не отвечал, а дед, начал уходить вперед, стремясь дойти до вершины. Вдалеке послышались разрывы нашего салюта, небо совещалось красными и синими красками, а мы шли вверх. Музыка стала отчетливо громкой, в моих ушах что-то зазвенело, послышались какие-то звуки, как будто я нахожусь на площади и где-то рядом идет толпа людей.

Мы достигли вершины, туман нас окончательно окутал, недалеко на склоне виднелся белый обелиск.

— Здравствуй Фрол! Здравствуй, здравствуй, Фрол!

— Здравия желаю товарищ командир, — слышалось из разных уголков горы.

Я не понимал, что происходит, в тумане невозможно было кого-то разобрать, лишь тени и эти песни.

— Здравствуйте, ребята, — зарыдал дед, — как же долго я вас искал, как же долго, а вы все здесь мои хорошие все здесь, меня ждете!

— Ты же сам тогда сказал, во время боя — я вас не оставлю, я за вами вернусь. Вот и ждем тебя здесь, дожидаемся. А ты крепкий хер все никак, да никак, — засмеялись голоса в тумане.

— Простите, ребята, простите, меня, простите, что я жив!

— Да брось, Фрол, ты все сделал правильно, жизнь прожил красиво, мы все видели, мы за тебя очень горды, детей родил, нас вспоминал. Грудь в орденах. Все правильно было товарищ командир. Все верно Фрол Захарович, — доносились голоса.

— Что же теперь ребята? — спросил дед.

— Теперь пойдем, все вместе, пришло время, нас без тебя не пускают, говорят без командира никуда. Даже фрицев уже забрали, вон там ребята поисковики копали, кого найдут, хоронят и все уходят, а мы тебя ждем.

Я не верил, я не понимал, что со мной происходит, реально ли все это.

— Фрол Захарович, пойдемте домой, — сказал я.

— Я дома Юра, я наконец-то дома! — ответил дед.

Фрол скинул с себя китель, и пошел в туман, музыка играла все громче, а я чувствовал дикую усталость.

— Фрол Захарович! Фрол Захарович! Фрол Захарович! Фрол Захарович! Пойдемте домой, — твердил я, — пойдемте домой, военком, шеф меня, нас всех убьет, Фрол Захарович!

Но дед уходил от меня все дальше и дальше. Я потерял счет времени, голоса, беседы, солдаты, как будто были и не были вокруг меня, я как будто был в центре штаба, но никого не видел. Разговоры, приветствия, радость, все было вокруг меня. От усталости я сел на траву, не в силах больше слышать музыку и движение вокруг. Солдаты собирались, складывались. Знакомый голос командовал: «Равняйсь, смирно, все здесь хлопы…все товарищ командир, идемте друзья». Шум строевого шага пронзал голубовато-белую пелену тумана и с силой отражался в моих ушах, постепенно утихая. Слышался то ли рокот, то ли усталость идущих, но невидимых мне солдат. Марш напоминал мне какую-то с детства знакомую мелодию…кажется песню из фильма «Белорусский вокзал». Сложно было поверить в реальность происходящего со мной, я закрыл глаза и от усталости повалился лицом на сырую траву. Усталость брала вверх над моим измученным телом, отключая ноги, руки и наконец голову. В ушах кружился вальсом Фрол Захарович, говоря мне: «Прощай Юра!». А я погружался все глубже и глубже в сон, вдыхая аромат полевой травы. Мысли становились все медленнее я спал….

— //-

— Да вот здесь он, — донеслось до меня сквозь сон. Лежит в траве, небось пьянущий.

— Вставай практикант, потеряли тебя все, с утра ищут, — сказал сторож и помог мне встать.

— А где солдаты, дед, здесь же все были? — удивленно интересовался, отряхиваясь по ходу ходьбы.

— Эх, практикант, практикант, умер твой дед — утром зашли, а он лежит у себя чистенький, в орденах. Вот тебе и девятое мая.

Я не выдержал и побежал в дом, взлетел на верх, увидел скорую и лежащего на кровати деда.

— Вы Юрий? — спросил мужчина в белом халате. Вот вам записка от деда. Открывать не стали, умер от остановки сердца, держал в руке, заклеил.

Я взял бумажку и спустился вниз, сел не крыльцо, открыв записку, в которой было всего несколько строк: «Спасибо Юра тебе за все, ребята сказали ты отличный парень, врачом не становись, не твое, на меня не сердись, все получилось так как я хотел, проконтролируй, чтобы меня забрал сын, ордена и медали ему, остальное он сам знает как и что».

Впервые мы было горько, я закрыл глаза, горечь поступила к горлу, а соленые слезы покатились по моим щекам.

Деда забрали в морг, вещи я собрал в его чемодан, вечером приехал его сын, которому я передал его последние пожелания. Было как-то горько от всего этого, и мы обнялись на прощанье.

— Ты звони, если что, отец сказал, что ты хороший парень, когда звонил мне, чтобы я тебе помог. Вот мой телефон и сунул мне визитку в карман.

Дальнейшее пребывание здесь теряло смысл, я позвонил военкому и все рассказал.

— Вот оно что, прохрипел он, ты только мне это рассказал, или еще кому?

— Только вам.

— Забудь об этом Юра, если не хочешь в дурку, понял?

— Понял, — ответил я и положил трубку.

Из дома меня никто не выгонял, все были подавлены, как и я. Через неделю я собрался, попрощался с каждым жителем и поехал домой. По дороге я принял решение, что уйду из медицинского.

Так и сделал по приезду, к удивлению родителей и декана. Через какое-то время собрался и переехал в Москву, по визитке сына деда смог устроиться на работу, поступил на вечерний на менеджмент. Жизнь складывалась неплохо.

Про деда я периодически вспоминал, особенно когда видел его сына, но тяжесть нашего с дедом секрета не давала мне покоя. Фрол Захарович не беспокоил меня, но часто я угадывал его образ в стариках накануне дня победы.

— // —

Стук дубовых часов на стене декана факультета челябинского медицинского института превращался обратно в шум поезда метро. Я открыл глаза. Я вспомнил все, на душе было легко. Я подумал о Фроле Захаровиче, улыбнулся и пошел дальше своей жизнью.