Debita animadversiona puniendum

Я сплю. Мир меняется.

— Сжечь ведьму! — скандировала толпа. — Сжечь ведьму!

Но я не ведьма! Я травница, мать моя была знахаркой и обучила меня собирать травы. Судья, добрый и разумный, говорил о важности чистосердечного признания. Пытая меня, он день ото дня повторял, что мне нечего бояться. Его задача как слуги Господнего есть вернуть меня к Церкви. Я должна раскаяться, тогда мои муки окончатся. И я раскаялась.

Экипаж остановился. Поездка на казнь — вот мое избавление. Слуги света выволокли меня на очи жаждущих. Зевак собралось столько, что площадь была не в силах вместить всех желающих увидеть очищение. Ведьм жгли чуть ли не каждый день, но люд только распылялся все больше.

— Подстилка дьявола! — кричит кто-то, и в мое лицо летит гнилой помидор.

Камни попадают по незажившим, гниющим ранам, по синякам. Я падаю, и меня грубо ставят на ноги. Кандалы на руках, на ногах унизительно бередят сердце. Так страшно мне не было даже на дыбе. Полные ненависти лица, желание узреть мой конец, причинив мне хоть толику боли. Им было плевать на мою невиновность. Им было плевать, кого казнят. Они свято верили в слова епископа и правое решение суда. И я верила в правосудие. В свое время.

Один глаз заплыл. Вторым я вижу лишь частично. Платье испачкалось в грязь и кровь. Слуги инквизиции затягивают меня на эшафот. Камни, овощи, плевки продолжают лететь в мою сторону. Взгляда судьи хватает, чтобы чернь стихла и вернулась к благоразумному ожиданию. Я смотрю на затянутое тучами небо. Второй день пасмурно, говорят. Но казнь отменять не стали. В тишине, в горячем воздухе, ожидающем дождя, голос проповедника звучит подобно грому. Он предостерегает народ божий от коварства дьявола и его приспешников.

Слуги приковали меня к позорному столбу. Глаза людей, половина из которых меня видели впервые, вспыхивают в предвкушении. Проповедник обращается ко мне.

— Я раскаиваюсь, — мои слова утопают в волне негодования толпы. — Я признаюсь в связи с дьяволом. Я готова понести наказание.

Ведьме не дано право защищаться. Ее раскаяния достаточно, чтобы вынести смертный приговор. Я видела, как сжигают ведьм, помнила их муки. Но никогда не думала, что окажусь на их месте.

Хворост вспыхивает под моими ногами, и пламя ползет вверх по одежде. Все очищающий огонь заставляет грудь взрываться от боли. Мои крики тонут в ликующих возгласах толпы. Никакие пытки не могли сравниться со сжиганием заживо. Боль становится всем моим миром, его началом и концом. А конец жизни, обещающий геенну огненную, все не наступал. Легкие разрываются от удушья, обожженная плоть отслаивается от костей, на радость черни. И вот небо проливает мне свой всепрощающий свет, мои веки смыкаются…

— Восемь часов ровно, — писклявым голосом оповестил будильник.

Я с трудом открыла глаза. Предметы не спешили принимать четкость, и я осторожно присела на кровати. Дышать все еще было тяжело, больно. Назойливая гарь саднила в груди. Вытянув руки, я буквально на ощупь добралась до кухни. На подоконнике меня ожидала чашка с кофе и горсть таблеток. Весь мой дом был заставлен флакончиками с пилюлями да чашками с кофе различной давности приготовления.

Зрение и слух постепенно приходили в норму. Я присела на подоконник и проглотила таблетки. Ожоги на моем лице, руках медленно начали затягиваться. Из-за десятков препаратов я не чувствую физической боли, зато моя душа рвется от тревоги. Горечь на языке заставляет меня поморщиться. Коронеры погрузили пластиковый мешок с телом в машину. Толпа зевак разражается лжесочувствием и праведным гневом.

— Кто же мог убить бедную старушку?

— А это было убийство? — тотчас собеседница оставляет переживания по поводу преждевременной кончины старушки. Глаза полной женщины загораются от любопытства. — Кто убил? Она же одна жила!

— Не знаю, — покачала головой первая ворона. — Миссис Тальбот сгорела заживо, представляешь! Дом цел, а она черная, будто нефть.

Люди не меняются. Не имеет значения, где и когда они живут. Им бы только позлорадствовать, пообсуждать чужое горе. За собой ведь смотреть неинтересно. А миссис Тальбот и правда была доброй и тихой старушкой. Любила кукол да кошек. Угораздило же меня зайти к ней денег занять! Чашка с кофе разбивается о пол. Я подхватываю сумку и быстрым шагом направляюсь к запасному выходу. Полиция уже опрашивает соседей. Не хватало еще мне под подозрение попасть.

Машина плавно скользит по дороге, оставляя очередное убежище за моей спиной. Всю сознательную жизнь мне снятся кошмары. Поначалу это были единичные случаи. Я просыпалась, и ужасы оставляли меня. Но с течением времени кошмары снились мне все чаще. Они вытесняли другие сновидения, становились с каждым разом все изощреннее. А с недавних пор мои сны стали просачиваться в реальность.

Машина подъезжает к остановке. Две девушки в школьной форме переговариваются между собой, весело хихикая. Отпускаю педаль газа, и машина практически останавливается. Время течет невероятно медленно. Веки опускаются. Колесо наезжает на камень, и я вздрагиваю. Вокруг меня оживленная площадь рынка. Люди в старинных одеждах спешат каждый по своим делам, не обращая на меня внимания. Девушки с остановки тоже здесь. Они продолжают говорить. Светловолосая с корзинкой в руке оборачивается через плечо. Ее взгляд скользит по улице, словно она ищет кого-то конкретного. Я съёживаюсь, пытаясь спрятаться. От чего-то я боюсь ее взгляда, где-то на уровне подсознания мне знакомо лицо этой девушки. Но я не могу вспомнить, откуда ее знаю!

— Ты продолжаешь убивать!

Неведомо, как девушка оказалась перед лобовым стеклом моей машины и опустила кулаки на капот. В ее зрачках вспыхнул огонь. Черты лица девушки исказились, и на скулах проступили черные струпья.

— Смотри, куда едешь!

Я инстинктивно вывернула руль и выжала педаль тормоза до предела. Я заехала на чью-то лужайку. Боже, как же я рада, что таки проснулась вовремя. Но вот только как я уснула?

— Чертова психичка! — продолжал негодовать парень, которого я чуть не отправила к праотцам. — Кто тебе права дал?! Будь ты проклята!

Мои губы искривила ухмылка. Ох, сколько же я выслушала на своем веку проклятий, угроз и пожеланий сдохнуть самой жуткой смертью. Что же, у любой профессии есть изъяны. Вот у моей — такие.

Девушки поспели удалиться с остановки. Осмотревшись, я пришла к выводу, что ничего, кроме ухода незнакомок, на улице не изменилось. Погода осталась ясной, дорога пустовала, улочка пестрила домами. Отправив в рот горсть таблеток, я неспешно направила машину вниз по улице.

Оставляю авто напротив мотеля. Отлично. Захудалый мотель на окраине города популярностью в жару не пользовался, а значит, был готов приютить меня.

— Доброе утро, мисс, — пропел явно скучающий без работы регистратор. — Чем могу помочь?

Его одежда видела лучшие времена, как и обстановка помещения, вероятнее всего, выполняющая функцию дома мужчине тоже. Радовало, что здесь было хотя бы чисто и хозяин дыры старался поддерживать более или менее пристойный вид своей кормушки.

— Номер на одного человека, мистер Беккер, — улыбнулась я.

Бесконечные скитания приучили меня к минимализму. Кровать, уборная и кофе. Большего мне не требовалось. Холодный душ и горячий напиток. И таблетки, такие же бесконечные, как мои скитания.

Думаю, что здесь, читатель, у тебя возникает вопрос, касаемый квалифицированной помощи. Психологи, психиатры, гипнотизеры и даже ведьмы. К кому я только не обращалась со своей бедой. Одни пытались вывести в картинках причину моих кошмаров, другие — залечить сильнодействующими препаратами до амебного состояния. Толку не было от светил медицины. Причина мне была известна, и когда я ее высказала, то меня упекли в богадельню. Благо там нашелся доктор, заинтересовавшийся моей патологией. Некрасиво я с ним поступила, да что поделать? Главное — я заполучила экспериментальный препарат, способный давать мне бодрствовать большую часть суток.

Насчет ведьм скажу одно — перевелись. За время своих скитаний я встретила всего пять действительно сильных. От них я бежала так, что сама инквизиция морщилась от сверкания моих пяток. Завидев мое подсознание в хрустальном шаре, колдуньи тотчас предпринимали попытки меня убить. Все как одна. Поэтому я решила придержаться советов психиатра с его таблетками.

В борьбе со сном время всегда тянется мучительно медленно. Ты можешь засесть с интереснейшей книгой, но, когда будет перевернута последняя страница, часы с издёвкой покажут тебе, что прошло всего пару часов. Я переворачиваю страницы, будто бы прожитые жизни. Так тяжело и страшно мне в тот момент смотреть на числа с датами. А впереди еще столько всего…

Стук в двери отвлекает меня от раздумий. В ящик летят документы, и я прячу за спину револьвер. Гости, особенно в подобных мотелях, меня не радуют никогда. Да все равно придется идти смотреть, кого там нелегкая принесла.

— Мисс Лангория, вы сумочку забыли, — пролепетал Стивен.

Стоит, пританцовывает на месте. Забавный такой. Улыбаюсь ему в ответ. В голове уже зреет план дальнейшего побега.

— Спасибо.

Закрываю дверь. Стивен еще несколько секунд стоит на пороге. Ничего тебе, человечек, не обломится. Не с той девушкой ты решил познакомиться поближе. Сумочка летит на кровать, и я плюхаюсь следом за ней. Эх, не был бы такой честный, узнал бы, что никакая я ни мисс Лангория.

Всхлип. Сначала тихий, едва отличимый от звона капель воды. Теперь всхлип сменяется стоном. Вздрагиваю, но так, по привычке. На цыпочках направляюсь к приоткрытым дверям уборной. Толкаю.

Здесь сыро, по стенам текут ручейки воды. И холодно очень. Я обнимаю себя за плечи и ускоряю шаг. На мне одето мужское платье, волосы коротко острижены. Еще несколько шагов по инерции. Это место мне знакомо и оно мне нравится. Стены дышат отчаянием, воздух пропахся кровью и гнилью. Я дома у Смерти. Ее песни в десятки ртов трогают мое сердце, напоминая, что я еще жива.

К моему ходу присоединяются двое крепких мужчин. Вместе мы доходим до пыточной камеры. Завидев меня, палач оставляет свою жертву, замирает в поклоне. Мне плевать на почести. У меня во рту привкус травяного чая, и я хочу вернуться к беседе с судьей, допить чай, а затем отдохнуть. Тошно, скучно. Казнить тоже некого. Проклятая девка не желает сознаваться в связи с дьяволом.

— Продолжай, — бросаю палачу.

Девка уже не пытается прикрыться лохмотьями. От ее правой руки осталась одна кровавая рана. Я знаю это состояние. Сейчас ведьме кажется, что большей боли не существует. Ха, посмотрим еще, как ты на костре визжать будешь!

«Испанский сапог» затягивается вокруг ее голени. Орет, дергается, словно уже на сковороде. Весело. Только она своим умоляющим видом злит.

— Признавайся, дитя, — наклоняюсь к ней. — Твои муки окончатся. Я хочу наставить тебя на путь истинный. Признавайся.

Боль сменяется в ее глазах ненавистью. Слишком поздно замечаю, что ведьме удалось освободить руку. Когда только поспела?

— Сознавайся в своих грехах, — шепчет она.

Палач перехватывает ее руку, когда рукоять ножа уже прокручивается в моем животе. Сплевываю кровь на лицо девке. Нет, мне не столько больно, сколько обидно, что ли? Как я могла допустить такую оплошность? Я же люблю свою работу и хорошо ее делаю…

На лицах провожатых паника. Ее я и запоминаю, когда падаю им на руки. Выжить, мне нужно выжить любой ценой, чтобы самой поднести факел к ведьминому костру. Ишь, чего придумало, мерзкое создание!

Темно. С трудом открываю глаза и подскакиваю на кровати. Крик срывается с губ. В свете фонарика вижу кровь. Я опять заснула. Твою же… За ногу. Да, как оказалось, проблемы только начинаются. Возле здания администрации стоит полицейская машина. Из обрывков фраз понимаю, что Стивена зарезали. Горький привкус вины грызет мою душу. Бедняга только сумочку мне принес, всего-то!

Полпачки обезболивающего в рот, рану на животе перевязываю на скорую руку. Перемахнув через окно в уборной, крадусь к оставленной возле обочины машине. Сигнализацию непредусмотрительный хозяин авто не установил, хоть в чем-то мне повезло. Смыкаю провода и снова подаюсь в бега.

Люди почему-то боятся одиночества, а я могу только мечтать о нем. Да, у меня есть семья, целых пять родственных душ. Собственно, от них я и бегу. Меняю имена, города, страны. А они все равно меня находят. Я никогда долго не задерживаюсь на одном месте, но это уже слишком. В предыдущем доме я прожила целую неделю, прежде чем погибла та добрая старушка. Проклятье на мою голову! Я же не могу просто отрезать себе язык?! Или могу?

Вероятнее всего, у тебя, читатель, уже возник вопрос, на что я живу, собственно? Бегаю с места на место, угоняю машины. При моих «талантах» работать в офисе или на любом другом «законном» месте я не имею возможности. В своей жизни я творила такое, что на голову не наденешь, поэтому махинации с кредитками, воровство и прочие грешки совесть мою уже очернить не в силах. Прошу простить меня, читатель, на бегу трудно выстроить последовательность рассказа. Запомни одно, умоляю! Выбор профессии определяет твой путь в жизни, твои ценности, модель поведения. Все свои злодеяния я творила, опираясь именно на этот выбор.

Всматриваясь в лица прохожих, я вижу ту же глупость. Книги в руках сменили девайсы, интернет поглотил людей полностью. Теперь красивые особи с фальшивыми улыбками вбивают в головы народа свою волю вместо проповедников. И народ свято верит, почитая их идеи за собственные. Эх, ничего не изменилось. Каждый поглощен собой. И смешно, и плакать хочется.

Стук колес вторит биению сердца. Он успокаивает, позволяет сосредоточиться и не дает уснуть. Я понимаю, что моя исповедь походит на бред выжившей из ума. Признаться, я сама не раз задумывалась насчет своей вменяемости. Но у меня было вдоволь времени, чтобы пораскинуть мозгами и выстроить в голове логическую цепочку. Признаться, я была бы рада в свое время угодить в психушку, если бы это помогло.

Я пыталась справиться самостоятельно, затем обращалась за помощью. Да только квалифицированную помощь в начале моего пути найти было трудно. Долгие годы я сражалась со своими демонами, да у всех есть предел. Свой я нашла в объятиях могучего и древнего леса.

Говорят, что смерть дает избавление. Набросив петлю на шею, я приготовилась к путешествию в ад. Агония ждать себя не заставила: я задыхалась, тело выгибалось от судорог, сердце стучало, как бешеное. Последняя порция воздуха со свистом вырывается из груди, и я затихаю. Секунда, еще одна, вторая, третья… Мои глаза распахиваются, и воздух расправляет легкие. Болтаться в петле дальше смысла не имеет. Это я понимаю через минут пять.

А вдруг вмешались высшие силы и решили поставить меня на путь истинный? Спустя сутки я прыгнула с обрыва. Опять не вышло. Составив себе список возможных способов свести счеты с жизнью, я принялась апробировать каждый из них. Как можно было уже догадаться — результат оставался равен нулю.

Меланхолия и отчаяние всегда приходят с ранней осенью. Тогда мои пути сходятся к одной тропе. Я пешим ходом иду к своему началу и останавливаюсь в центре площадки. Ныне здесь лишь обшарпанные качели, песочница, унылые лошадки из гниющего дерева. Прям мой мир во плоти. Усмехаюсь. Мои глаза помнят все, что было возведено людьми на этом месте. Но я всегда вижу самое первое творение — позорные столбы в числе пяти.

Пять лет — пять бед. Именно на этом месте появилась моя семья. Они сумели объединиться по ту сторону света и оказались в разы сильнее моих бравых наставников. В моей голове звучит мой собственный смех, в широких зрачках пляшет огонь. Да только я давно не злорадствую, глядя, как огонь пожирает чужую плоть. Жалею ли я о чем-либо? О да. Я сожалею много о чем, но более всего — о собственной глупости. Я верила в бравое дело, я положила к их ногам свою душу! А в итоге разделила удел того, кого ненавидела. Ведь дело Света уничтожать ересь, а без уничтожения еретиков это делать не получается.

— Оружие женщин — их красота,

В сердцах пятерых лишь пустота.

Ангелика чиста, словно сам Свет,

Да только Бога в душе ее нет.

Барбел гуляет одна между снов,

Подбросим в костер еще чуток дров.

Гретхен врачевать умела все раны,

А сама умерла слишком уж рано.

Ерсэль читала в лесах книги дурные,

Пепел ее с ветром гуляет отныне.

Мэв верила в то, что она дочь Земли,

Только стихии ее вдруг подвели.

Не выдержав судьбы ударов,

Пять стали авторами моих кошмаров, — шепчу я и поднимаю глаза.

Лицо Мэв привычно бледное. Тонкие губы сложены в ухмылку, седая прядь ниспадает на обожженную скулу. Ее ухмылка не выражает ничего. Мэв пуста, и смысл ее существования стоит пред ней. Все до тошноты как всегда. Глаза Барбел скрывает повязка. С дуновением ветра слышится звон цепей, которыми я сковала ее перед очищением. Ерсэль держит руки вытянутыми. Над опаленными ладонями парит книга с пергаментными страницами. Символы и буквы давным-давно стерты. Губы ведьмы шевелятся. Она повторяет заговоры из книги, будто боится их забыть. Спутанные волосы цвета меди Гретхен пахнут травами. Лохмотья едва скрывают ее тело. Словно в назидание я должна смотреть на витиеватые шрамы, которые сутками выводила на коже лекарши. Но самой неприятной для меня была встреча с Ангеликой. Она была последней, пятой сестрой. Девушка собирала травы, когда я нашла ее в лесу. Этого оказалось достаточно. Ну, если добавить ко всему мое желание убивать во благо правого дела, а еще — озлобленность. Подумать только! Если ты родилась женщиной, то все. Никаких тебе постов и званий. Иди и плодись во благо человечества. Ох, отвлеклась. Глаза травницы полнились ненавистью. Единственное, что останавливало Ангелику от возмездия, — приказ Мэв. Ах, как же черны были те времена, а как глупы нравы! Чувствую нотки раскаяния с привкусом разочарования.

Солнце прячется за горизонт. Мэв в долю секунды настигает меня.

— Debita animadversiona puniendum*, — шепчет она, и глаза ее вспыхивают синим пламенем.

Пальцы ведьмы разжимаются. Горячее дыхание подхватывает с ее ладони пепел и отправляет его мне в лицо.

— Собрать и развеять над эшафотом, — шепчу в ответ. — Чтобы ничто впредь не напоминало о богохульных делах твоих.

Секундный контакт глаза в глаза, и я срываюсь с места. Так происходит раз за разом. Меня наполняют силы, я готова продолжить наше общее дело. Привычно мне дают фору в пару дней, отдохнуть, так сказать. Мэв не хочет играть с выжившей из ума, она желает насладиться моими эмоциями в чистом виде. Эти кошмары не станут терзать мой мозг, реальность обретет лицо привычное для человека. Я не помню вкуса еды или напитков, не испытываю холода или жара. Я никогда не состарюсь. Единственное, в чем я нуждаюсь, — сон. Он есть моя жажда и мой злейший враг.

Удар отправляет меня в непродолжительный полет. Хруст костей смешивается со свистом тормозов. Моя тушка скатывается по склону в яму. Откуда-то издалека слышу нецензурную брань. В голосах говорящих царит паника и страх. Естественно, они же сбили человека насмерть. Когда во время пыток человек терял сознание от боли, я считала, что это дьявол усыпляет приспешника своего дабы избавить от допроса.

Прихожу в себя. Убийц уже поспел след простыть. Знали бы они, что на моем пути может встретиться кто и что угодно, но только не смерть.

Слабые и презренные слуги дьявола оказались сильнее слуг Света. На своем веку я отправила на костер десятки ведьм, но именно эта пятерка смогла объединиться по ту сторону жизни, чтобы дать мне по башке. Не спорю, я заслужила.

Снова за моими плечами остается очередной город. Их уже сотни. Имен, стран, городов. Каждый божий день я повторяю свое имя, и то, кем я была. Все свои четыре сотни лет. Я Катерина Вихрова, слуга Святой инквизиции. Они — ковен ведьм, мною казненных. Пять девушек стали моей совестью, моим бременем до скончания веков. И сколько бы я ни вымаливала прощения, я не получу его. Не заслужила. И я готова нести свой крест, ибо каждому воздастся по заслугам.