Дашка

Ярмолич Виктор

Дашка

1

В подвале было сыро, холодно и темно. Воняло мышами и плесенью. С ее чутким обонянием это было невыносимо. Ее глаза, способные видеть во тьме, день изо дня наблюдали одну и ту же обстановку: картонные коробки, сложенные у дальней стены, возле небольшого, покрытого паутиной и пылью окошка. В солнечные дни, окно давало немного тусклого, рассеянного света.

Старый шкаф, подпирающий потолок, застыл в полумраке неведомым монстром.

Посредине располагался верстак, опирающийся на короткие, кривые ноги. На верстаке угадывались разбросанные инструменты, назначение которых Дашка не знала.

У ближней стены, важно раскинулся пузатый котел. Поначалу котел топили, и в подвале было тепло, но потом что-то случилось, и вот уже довольно длительнее время ее окружала сырость и мрак…

…холод и одиночество…

Но Дашка ждала. Она умела ждать долго и терпеливо. Она была забыта и брошена, и ей больше ничего другого не оставалось, как ждать и верить.

И вот когда однажды в ее полированных, гладких глазах отразился электрический свет, она поняла – они вернулись и теперь не оставят ее.

Тимур щелкнул выключателем – мрачный подвал осветился тусклой, запыленной лампочкой, подвешенной под потолком. Он опустился по скрипящим деревянным ступенькам вниз. Покрутил головой — здесь ничего не изменилось за прошедшие пять лет: картонные коробки из-под различных бытовых приборов, шкаф служащий хранилищем для всякого барахла, верстак с разбросанными инструментами: пила, молоток, пара стамесок, киянка, гвоздодер…

В дальнем конце котел, покрытый ржавчиной и копотью. Рядом с котлом старый письменный стол, с отломанной ножкой, опирающийся на пластиковый ящик из-под пива. Рядом с ним гора точно таких же ящиков, на которые сверху навалены тряпки, куртки, одежда — в основном женская, а сверху всего этого вполне приличная норковая шуба.

Тимур осмотрелся:

«Где же это может быть?»

Он открыл шкаф, порылся на полках. Перевернул картонные коробки, отбрасывая их в сторону. Заглянул зачем-то в котел. Переворошил письменный стол. Стал, задумавшись, почесывая подбородок. Взгляд его упал на пивные ящики

«Неужели я выпил столько пива!?»

и вещи наваленные на них.

«Вряд ли это, находиться там…»

Окидывая взглядом гору вещей, вдруг его что-то привлекло. Он прищурил левый глаз, склонив голову набок. Из-под шубы выглядывала плюшевая мордочка, с блестящими глазами и рыжим носиком. Тимур нахмурил лоб, что-то вспоминая. Сделал шаг к ящикам, одним движением руки скинул шубу на пол, поднимая ворох пыли и удивился неожиданному открытию:

«Дашка!»

Теплая волна воспоминаний хлынула откуда-то сверху, словно с потолка:

Двор залит ярким солнечным светом.

Конец лета.

Сад ряснится от урожая: с веток свисают краснобокие яблоки, сочные груши, спелые сливы. Он катает Соню на качели. Девочка смеется. Ее белокурые волосы развеваются на ветру. Тимур улыбается в ответ. Его переполняет счастье.

На пороге дома показывается Алиса. Она держит в руках большую, плюшевую тигрицу.

— Соня, покачай Дашку, она тоже хочет! – кричит она.

— Па, покатаем Даску?

— Конечно покатаем, беги, тяни ее сюда!

Тимур останавливает качели, Соня бежит к матери. Обхватывает Дашку, которая едва ли не больше девочки, своими ручонками, пыхтя, тянет ее.

— Тимур, она надорвется, – ворчит Алиса, — подарил игрушку: тигр в натуральную величину! Хорошо хоть слона не купил.

Тимур улыбается.

— Доця, смотри не споткнись. – Говорит он ласково. Жена не понимает — это Соня выбрала тигрицу, а для нее он готов на все…

Воспоминания промелькнули как огненная вспышка, как солнечный зайчик, отраженный от стекла. И снова он оказался в тесном, тусклом подвале. Лишь Дашка лежала здесь, словно частица того яркого, солнечного, летнего дня.

— Привет… — Слово выпало изо рта непроизвольно, нечаянно.

Он взял тигрицу в руки. Игрушка была размером если не в натуральную величину, то с приличную собаку точно.

Вышел с ней к центру помещения, ближе к свету. Держа ее на вытянутых руках, рассматривал симпатичную рыжую мордочку в черную полоску. Пластиковые глаза покрывал слой пыли.

Тимур провел по ним рукой, и на него глянули удивительно живые, выпуклые, прозрачные бугорки, с темными зрачками в углублении. Его всегда поражали эти умные, словно живые глаза. Возможно, Соня и выбрала эту игрушку, потому что она производила впечатление поразительно живого зверя. Может быть из-за достоверности выполненной игрушки, (расцветка, уши, мордочка, хвост, лапы, мягкая шерсть – все как у настоящего тигра!), или вот из-за этих глаз?

— Ну что Дашка, вот мы и остались с тобой одни.

«И почему Соня сразу решила, что это тигрица, а не тигр?»

— Пойдем со мной, нужно привести тебя в порядок…

Он и позабыл, зачем спускался в подвал.

2

Тимур прошел на кухню, неплохо обустроенную, но видимо давно не видевшую женской руки. Дашку поставил на обеденный стол в центре. Первым делом ополоснул под краном один из немытых стаканов возле мойки, достал из шкафа початую бутылку коньяка. Плеснул в стакан, немного подумал, долил еще до половины, выдохнул воздух в сторону и залпом выпил. Поморщился, занюхивая тыльной стороной ладони. Перевел взгляд на тигрицу; Дашка лежала на животе, выставив передние лапы вперед, а задние подогнув под себя, словно изготовившись для прыжка. Ее симпатичная, но в тоже время довольно хищная мордочка, была повернута к Тимуру. Она смотрела на него своими умными глазами. Белая грудка была испачкана чем-то серым, левое ухо немного надорвано, длинный, полосатый хвост покрыт свалявшейся шерстью, кончик хвоста распорот и из него торчал клок ваты.

Тимур отчетливо увидел тот день, когда он забрал дочку из детского сада.

Они садятся в машину – он за руль, Соня на заднее сидение. Едут домой.

— Что в садике? – спрашивает он, поглядывая на девочку в зеркало заднего вида.

— Нициво. – Соня вертит в руках куклу.

— Что совсем? Чем занимались?

— Уцили песенку.

— Какую? – допытывается Тимур.

— Пло котика.

— Споешь мне?

— Папа, а Алинка дулочка, поломала мне куклу! – Вдруг прерывает тему Соня.

Тимур невольно усмехается:

— «Алинка дурочка», дочь, кто тебя научил так говорить?

Соня молчит насупившись, сдвинув брови – сердиться как мама.

— Это плохое слово. А хочешь новую игрушку?- неожиданно предлагает он, даже для самого себя.

Девочка радостно бросается обнимать отца.

— Хоцу, хоцу!!!

— Тише, тише, я за рулем! – по телу Тимура разливается счастье, заполняя его полностью. Он улыбается.

Когда они заходят в ближайший магазин игрушек, Соня почти сразу кидается к тигрице, стоящей на прилавке.

— У-у-х, папа, купи Даску! – восторженно кричит она.

— Кого, кого?

— Даску, Даску! Купи Даску!!!

— Почему Дашку?

— У нас в садике есть такая, только маленькая, тигла Даска. Это ее мама, да!?

Тимур смеется.

— Возможно. Сколько стоит? – вопрос обращен он к продавщице.

Та, называет сумму и, хотя Тимур совсем не рассчитывал на такую покупку, практически опустошавшую его кошелек, послушно отсчитывает деньги.

— Хватай свою Дашку, айда домой, ох и достанется нам от мамы…

Тимур поставил стакан на стол, снял с крючка одно из кухонных полотенец, намочил один край под краном.

— Сейчас мы тебя почистим, — приговаривал он, оттирая тигрицу от пыли, — приведем в порядок, будишь как новенькая.

Хвост пришлось застирать под теплой струей воды.

— Вот так, помоем хвостик, вытрем его полотенцем… так гораздо лучше. Будишь ты хищница — красавица как прежде.

Пройдя в просторную гостиную, Тимур посадил Дашку на широкий кожаный диван. Клацнул пультом плазменной панели телевизора. Достал из стеклянного бара, стоящего у стены, стакан и коньяк. Выпил.

Порылся в ящиках. Нашел моток ниток. Слегка подрагивающей рукой вдел нить в иголку, принялся зашивать порванное ухо и хвост.

— Ну вот, теперь совсем хорошо. – Сказал он, откусывая концы нитки, и осматривая игрушку со всех сторон.

Вечер они провели вдвоем: Тимур смотрел телевизор, пил коньяк, тигрица лежала рядом. Он поглаживал ее плюшевую голову, между ушей. Он так и заснул на просторном диване, нежно обняв Дашку рукой.

Сон его был тревожным. Зрачки энергично двигались под веками. Его самый ужасный кошмар всей жизни, снова вернулся к нему. Во сне он снова видел тот злополучный день, который навсегда переменил его жизнь:

Осенний день после дождя. Сад роняет мертвые листья. Вокруг все желтое, мокрое, осеннее.

Сегодня у Тимура много дел (даже во сне они не отпускают его): привезли отборные, сосновые бревна, для строительства бани и еще…

Вот уже три месяца, как они въехали в новый, отстроенный дом на месте старой хибары деда. Тимур очень любил деда, умершего год назад, и не хотел ломать дом, который дед построил собственными руками, но Алиса настояла… Лишь гордость деда, его сад, который он растил и лелеял всю жизнь, Тимур не дал тронуть. Не позволил спилить ни одного дерева, поэтому новый дом получился не такой большой, как хотела жена, но довольно уютный, удачно вписавшийся в усадьбу.

Во дворе еще были видны следы незаконченного строительства: бетономешалка, различные инструменты, строительные принадлежности, разобранные леса, мусор. И основная головная боль Тимура: сливная яма в дальнем конце двора. Нужно было ее закончить к холодам. А пока новый, добротный дом, был без удобств канализации.

Алиса прожужжала этой ямой все уши. В общем-то, саму яму вырыли быстро, оставалось обложить ее кирпичом, положить сверху металлические балки, залить бетоном и засыпать землей. Но как назло на неделю зарядили дожди, которые помешали закончить дело. Рабочие положили поперек ямы доски и накрыли брезентом.

Сегодня с утра, впервые за неделю, проглянуло солнышко. Тимур поспешил к источнику своей головной боли, приподнял брезент, и к ужасу увидел, что, несмотря на все принятые меры, трех метровая яма, почти полностью заполнена водой. Рабочие притянули насос, сняли брезент и принялись откачивать воду. Пока насос качал, пришла машина с лесом, и все отправились на разгрузку.

Тимур руководит выгрузкой, перебрасываясь фразами с рабочими. Из-за дома, в голубенькой курточке выскакивает Соня. Подбегает к нему.

— Папа, папа, мама выпустила меня гуять! – Радостно щебечет она.

Тимур подхватывает дочку на руки. Целует ее в щеку.

— Доченька, папа очень занять, ему некогда следить за тобой. Смотри, какие большее бревна тягают дяди.

— Ага, башие.

— В-о-т, здесь нельзя гулять, вдруг дядя уронит бревно… чем занята твоя дорогая мама?

— К ней плисли подлужки, мама показывает дом.

— Хвастаеться?

— Ага.- Кивает девочка.

— Ох уж твоя мама хвастунья, тебя отправила, чтобы ты не крутилась под ногами?

— Нет, мама сказала – «иди, помоги папе».

— Ну понятно, я это и сказал… ох ты помощница моя, — он целует дочку в нос, — и что бы я без тебя делал?

— Да, сто бы ты делал?

Тимур, что есть силы, прижимает девочку к себе.

— Папа, лаздавишь! – Смеется Соня.

— Алиса! – кричит он в сторону дома.

Из распахнутого окна второго этажа выглядывает жена. Смотрит на них сверху вниз.

— Ты зачем выпустила ее во двор, ты видишь, я занят!

— Пусть погуляет, неделю дома сидела.

— Ты видишь, что во дворе твориться? Бросай свих подружек, и давай двигай сюда, погуляй с Соней.

— Тимур, не начинай. – Алиса сердится.- Соня, марш домой!

— Мама, но я хочу гуять.

Тимур хмурится, но при посторонних не хочет развивать перепалку. Опускает дочку на землю.

— Зайка, беги домой, папа скоро освободиться, и пойдем с тобой гулять.

— А в лес пойдем?

— Конечно пойдем.

— К зайцику?

— И к зайчику, и к белочке…

Соня хлопает в ладоши, разворачивается на одной ноге и не спеша удаляется в сторону дома.

Спустя полчаса, когда рабочие уже закончили разгрузку и сели перекурить, из окна снова выглядывает Алиса.

— Тимур, где Соня, она с тобой?

Он медленно поднимает голову. Бросает на нее уничтожающий взгляд. Сердце, словно почуяв беду, тревожно бьётся. Он бросает в грязь не докуренную сигарету и бросается за дом. Обогнув строение, замирает, осматривая просторный двор и сад. Сколько ни всматриваясь, он нигде не видит голубенькой курточки.

— Соня!!! – кричит он. – Дочка, иди к папе!

В ответ тишина, лишь рокот мотора, откачивающего воду. Он и привлекает внимание Тимура. Взгляд его впивается в дальний конец двора, туда, где тарахтит насос. И сердце обрывается – в одном месте угол ямы обвалился.

Тимур, бросается туда. Он бежит, а ему кажется, что он стоит на месте, словно на беговой дорожке! Ноги налиты свинцом, а яма отдаляться, словно мираж в пустыне. Затем происходит скачек во времени и пространстве, как это иногда бывает во снах, и вот он уже стоит возле ямы и видит в мутной воде голубенькую курточку.

Он кричит, но голоса своего не слышит. Связки парализованы.

Тимур бросается в яму, вода доходить ему до груди, ноги вязнут в глине. Он хватает курточку, разворачивает ее к себе: в небо устремляется безжизненный взгляд девочки. Посиневшие губы плотно сжаты. Безжизненные пальцы сжимают комок земли с вырванными травинками.

Тимур кричит. Вокруг ямы собираются люди: рабочие, жена, соседи, но он их уже не видит, перед глазами стоит мертвое лицо дочери.

Дашка лежала в темноте, вслушиваясь в дыхание Тимура. Он метался во сне, стонал. Она чувствовала его боль. Она впитывала ее как губка, поглощая в себя. Она хотела забрать ее всю, до капли, выпить, что бы ему стало легче.

Но боль не уходила.

Она переполняла Тимура.

Дашка ловила его дыхание, пытаясь облегчить муку. Но как невозможно вычерпать рукой море, так не возможно было выпить эту боль и страдание.

Тимур вдруг, среди ночи, открыл глаза. Ему показалось, что кто-то дышал ему в лицо. Он буквально ощутил чье-то присутствие. Он даже был уверен, что кто–то давил ему на грудь широкими, мягкими, но массивными лапами.

По лицу стекал пот, кошмар опустошил его силы.

Он пошарил рукой вокруг себя, и нащупал тигрицу. Обнял ее, прижимая к себе. Почувствовал теплую слезу, стекающую по щеке – не произвольно, нежданно. Прижался сильнее лицом к ее плюшевому телу, которое со сна показалось ему теплым. Ему нужен был хоть кто-то…, кто-то, кто мог бы осушить эти слезы страдания и боли, пусть даже это было бы и искусственное существо.

3

Утром почувствовал себя разбитым и подавленным. Душевная боль прошлых дней, которую, казалось, он уже позабыл, снова вернулась к нему, и прочно поселилась в сердце.

Почистил зубы, глядя в заляпанное зеркало ванной. Провел рукой по трех дневной щетине, но бриться не стал. На кухне выпил чашку кофе, глядя в окно на свой двор. За окном стояла поздняя осень. Сад пожелтел и ронял мертвую листву.

«Как тогда, пять лет назад, помнишь?», — в голове возник посторонний, чужой голос. Слегка похожий на его (такой, как мы слышим свой голос в голове, и упрямо открещиваемся от записанного на пленку).

Так вот, голос, прозвучавший в голове, походил именно на такой, как словно он слушал себя со стороны — с экрана телевизора, или динамика магнитофона: приглушенный, с легкой хрипотцой и металлическим, неживым, равнодушным оттенком.

«Да, помню, — ответил он своим обычным, внутренним голосом.- Рад бы забыть, но не могу…».

Неожиданно в стекле возникла собачья морда, испугав Тимура.

— Тфу ты черт! – непроизвольно воскликнул он. – Карат, получишь у меня! – погрозил он кулаком крупной, немецкой овчарке. — Сейчас я тебя покормлю.

Тимур достал из шкафа большой пакет собачьего корма. Вышел с ним на крыльцо. Увидев хозяина, собака радостно виляя хвостом, кинулась к нему на грудь, едва не сбив с ног. Тимур обхватил шею пса, потрепал за ухом.

— Ух ты псина хитрая, проголодался? Сейчас, сейчас… – тиская собаку, приговаривал он.

Безмерно счастливый пес, лизнул его лицо.

— Ну все, все, пошли, пошли со мной. Где твоя миска? Карат ко мне!

Тимур обогнул свой двух этажный дом, за которым раскинулся тот самый осенний сад, который он наблюдал в окно кухни минуту назад. Направился к вольеру, стоящему у высокой, бетонной ограды, под навесом. Открыл дверь, впустил собаку. Из пакета насыпал полную железную миску корма. Проверил наличие воды.

— Ну вот, до вечера тебе хватит. Приду с работу, покормлю, хорошо?

В знак согласия, собака вильнула хвостом.

— Не скучай, и не облаивай соседних собак, ты же не какая-то дворняга-пустобрех, а породистый кобель, с нордическим характером, истинный ариец.

«Истинный ариец» захрустел сухим кормом.

Тимур направился в дом. Оделся. Захватил на вешалке куртку (накрапывал дождь, который мог перерасти в ливень). Прошел в гараж. Открыл ворота, выгнал свой серый «Опель». Проехав несколько домов, посигналил соседу Михалычу, отворяющему ворота. Михалычу было лет шестьдесят, но, не смотря на свои годы, тот был еще крепким мужиком, высокого роста, плотно сбитым, с седыми бровями, округлым лицом и широкими скулами.

Сосед в приветствии поднял руку. Тимур включил радио, и переключил все внимание на дорогу.

Через двадцать минут, он въезжал в ворота Автосервиса.

«Ремонт автомобилей. Рихтовка кузова. Покраска. Регулировка инжекторов. Шиномонтаж. Балансировка» — гласила вывеска на въезде. Поставил машину у здания офиса.

В кабинете его приветствовал Сергей – друг, напарник и совладелец предприятия. Сергей встал из-за массивного стола, он был на голову выше Тимура. Протянул руку.

— Привет братишка! Чего такой смурной, не выспался?

Тимур махнул рукой:

— Да так, призраки прошлых лет… чет на душе тошно.

— Слушай, ты не заболел? Если чего, езжай домой, отдохни, распетляем.

— Да нет, все в порядке. Я в норме. Работа это то, что мне сейчас нужно. К тому же заказов вагон и малая тележка… Осень – наша горячая пора.

— Да уж, боксы заставлены машинами не пройти, парни едва поспевают…Надо Егорку вызванивать с отпуска, потом отдохнет. Вчера звонил Николаич, ему срочно сегодня к вечеру нужна машина, а ее еще хрен начинали. А ты знаешь, Николаич серьёзный мужчина, и постоянный клиент…

— Ну вот, а ты говоришь «домой»… Клиент для нас, прежде всего! – Сказал Тимур экранную фразу усмехнувшись. — Давай по кофейку, и в бокс, тряхнем стариной, вспомним молодость – руки по локоть в мазуте! Покажем парням, как надо работать!

— Брось ты, «стариной», третий десяток едва разменяли, вся жизнь впереди. Есть еще порох в пороховницах! – он похлопал Тимура по плечу. – Однако, дружище, ты мне не нравишься. Сегодня вечером я выставляюсь, будем лечить твою хворь.

Как и обещал, Серега «выставился» на славу: начали в офисе коньяком, затем была баня – с пивом и водкой. И под занавес закончили в баре терпкой текилой.

Домой привез Тимура молодой таксист (машина так и остались под окнами офиса). Таксист был знакомым Сергея, который остался в баре, с подвыпившей блондинкой. Таксист помог хмельному Тимуру выбраться из машины. Он полез в карман за деньгами, но парень замахал руками:

— Не надо, не надо, я Серегин должник, мы разберемся.

— Хорошо. Бывай друг. – Язык Тимура заплетался. Понял, что длинные диалоги сейчас не его конек, лишь кивнул на прощание.

Пошатываясь, вошел во двор. Запер калитку. Направился к дому, но услышал радостный лай собаки, которая учуяла хозяина.

— Карат, сейчас я… сейчас выпущу… тебя я… сейчас. – Не сразу удалось сформулировать фразу пробормотал он, меняя направление движения.

В доме скинул куртку прямо на пол. Плюхнулся на диван. Включил телевизор. Пододвинул поближе пепельницу, закурил. Взгляд его упал на Дашку, лежащую на диване, там, где он ее оставил.

— Дашка…, привет. – Он икнул.

Тигрица молчала.

— Ну как ты?

Он посмотрел в ее пластмассовые глаза, и вдруг ему показалось, что один зрачок расширился, реагируя на смену освещения. Тимур склонил голову набок, прищуривая левый глаз – что свидетельствовало о мыслительном процессе.

«Да нет, у тебя просто уже в глазах рябит!».

— Ты знаешь, а мне хреново. – Пожаловался он игрушке. – Дашка, мне очень хреново… понимаешь?

Тигрица понимала. Он прочел это в ее умных, удивительно живых глазах.

— Где теперь наша Соня?

Он не смог совладать с эмоциями, (алкоголь усилил чувство безысходности и тоски) и по щекам потекли две слезинки.

— Нет, нет, я не плачу, – он обнял тигрицу, прижимая ее к груди, – мужчины не плачут, мужчины огорчаются.

Свободной рукой, он вытер слезы.

— Ты слышишь мое сердце? Ты чувствуешь, как оно болит, Дашка…? Оно разбито на части. На маленькие кусочки…

Тимур почувствовал (скорее показалось), тепло, идущее от игрушки, словно от живого существа. Будто тигрица откликалась на его боль.

Он встал, не выпуская Дашку из рук, покинул гостиную. По крутым, деревянным ступенькам взобрался наверх, пару раз едва не свалившись.

Оказавшись на втором этаже, толкнул дверь в ближайшую комнату, которую он не открывал уже очень давно. Включил свет. Шагнул через порог.

Теперь он стоял посреди детской. С левой стороны, у стены аккуратно заправленная кровать. У большого, обзорного окна письменный стол. Рядом шкаф, уставленный игрушками. На стенах пестрые обои, с Мики Маусом, Томом и Джери и другими мултяшными персонажами, а также детские рисунки.

Тимур подошел к одному из них, где на фоне деревьев, детской рукой были нарисованы человечки.

— Смотри, это наша семья. Вот Соня, правда похожа? Вот Алиса, это я, а это вот смотри, это ты, Дашка! Смотри, какая ты рыжая, большая и сильная! – спазм сдавил горло, неприятно защемило сердце. — Теперь нет ничего… Остались только мы с тобой… Пожалуй, осталась только ты, я тоже умер… Давно… — он осекся. Долго смотрел на рисунок, затем прошел к кровати, устало опустился на оранжевое покрывало. Положил Дашку на подушку. Взял со стола портрет в рамке. На него смотрела, симпатичная девочка, в розовом платье.

«Ее любимом!»

Рыжие пряди волнистых, вьющихся волос спадали на лоб. Озорная улыбка навсегда застыла на ее лице.

Комок подступил к горлу. Он почувствовал, что сейчас снова расплачется.

— Я пойду, доця… Оставляю тебе твою Дашку.

Он вернул фотографию на стол. Положил руку на голову тигрице.

— Будь с ней. Охраняй и оберегай ее. Если мы не смогли сделать это в нашем мире, сделай это в том, другом…

Смахнув набегающую слезу, он поспешно покинул комнату.

Во сне его снова мучил кошмар:

Все тот же мокрый, осенний день, все так же он занимается разгрузкой. К нему подбегает дочь. Он целует ее, обнимает. Словно чувствует грядущую беду, но не может предотвратить. Грудь его наполнена едкой, давящей тоской.

С тяжелым сердцем он отпускает дочку от себя (хотя не хочет этого делать! Не хочет!!! Но не может, все уже предрешено...) Соня скрывается за домом. Тимур нервничает. Что-то не дает ему покоя, что-то беспокоит его. Он идет во внутреннюю часть двора, и вовремя: замечает дочку, которая стоит возле ямы, и смотрит на работающий, чавкающий насос. Тимур бросается к ней, кричит, но он онемел, его губы словно срослись между собой.

В голове пульсирует мысль:

«Я успею!!!».

Вот он уже совсем рядом, сейчас схватит ее, и уже никогда не отпустит! Но девочка делает неосторожный шаг, край ямы, размытый дождями, начинает сползать, увлекая за собой. Пальцы Тимура скользят по влажной курточке, и Соня с криком падает вниз. Тело ее тут же скрывается в мутной воде.

— Н-е-т! — кричит он.

Не теряя времени, Тимур бросается следом — еще не все потерянно, он спасет ее! Холодная вода обжигает тело, но он не чувствует этого. В яме гораздо глубже, чем он ожидал, ноги едва достают до дна. Тимур ныряет. Пока хватает воздуха, обшаривает яму. Выныривает, что бы вдохнуть кислорода, снова погружается в мутную, холодную жидкость.

Яма, размером три на пять метра, вдруг становиться огромной как океан. И такой же бездонной. Он не достает дна, не видит границ. Одна мысль отдается болью в висках:

«Я найду ее! Я успею!!! Я спасу!!!».

Но вместо этого его поглощает океан — безраздельный океан боли.

Тимур метался по кровати. Бормотал бессвязные слова. Несколько раз просыпался, что бы вдохнуть воздуха, и снова нырнуть в омут ямы, что бы найти свою дочь! В эти моменты, то ли слышал реально, то ли чудился на грани сна и яви, отчаянный собачий лай, переходящий в злобное рычание. Затем визг и тишина…

5

Проснулся Тимур с похмельной головой и не ясным предчувствием беды.

Пошатываясь, прошел на кухню, достал из холодильника банку холодной «Колы», с жадностью выпил. Включил электрический чайник. Когда чайник закипел, заварил себе большую кружку крепкого чая – верное средство от похмелья.

Закурил сигарету, причмокивая пил обжигающий чай, чувствуя, как живительное тепло проникает в желудок. Пытался вспомнить события вчерашнего вечера и последующего ночного кошмара.

Допивая чай, подумал о том, что не видно Карата, который, если был не заперт в вольере (а он точно помнил, что выпускал его вчера), то обязательно бы уже появился в поле зрения. Это насторожило Тимура.

Поспешно одевшись, он вышел во двор. Пронзительно свистнул.

— Карат, Карат, ко мне! Иди ко мне, мальчик!

Осмотрел двор, но собаки не было видно. Спустившись с крыльца, прошел к вольеру. Вольер был пуст. Но вокруг были заметны странные следы: вырванная трава, развороченная земля, вперемешку с опавшими листьями. Он присел на корточки, осматривая непонятные следы. Увидел клок шерсти, вырванной с корнем. Осторожно взял его двумя пальцами; несомненно, шерсть принадлежала немецкой овчарке. Следы борьбы (то, что это была борьба — очевидно) вели в сад. Тимур проследовал за ними и в глубине осеннего сада, практически уже лишенного листвы, обнаружил…

Карат лежал на взрытой земле, оскалив пасть – видимо он сражался до последнего, но силы были не равны. На шерсти застывшие пятна крови, и засохшей земли. На шее пса зияла огромная, рваная рана с запекшейся кровью. Тимур опустился на землю, становясь на одно колено. Провел ладонью по телу остывшей собаки.

— Кто же это тебя так, Карат? – проговорил он севшим голосом.

Осмотрелся вокруг, пытаясь понять, что же тут случилось. Слой опавших листьев скрывал следы, но там, где они были разворошены борьбой, он отчетливо видел следы Карата, его широкие ступни, отпечатались на влажной земле. А вот следов врага, с которым пес вел борьбу не на жизнь, а на смерть, совсем не было видно. Словно тот летал по воздуху, или был очень легким, таким легким, что его лапы (а то, что это сделал зверь, Тимур был уверен) не отпечатались на черноземе.

Хотя в одном месте, возле опавшей яблони, в небольшом углублении, где скопилась вода, и грязь была рыхлой, почти жидкой, ему удалось обнаружить нечто похожее на отпечаток. Размером с ладонь, на земле застыли четыре вмятины, словно от подушек лап. След был частично смыт дождем, и что за животное оставило его, невозможно было разобрать.

Все еще размышляя о ночном происшествии, Тимур сходил в сарай, взял лопату. В дальнем конце двора, там, где сад упирался в бетонный забор, вырыл могилу. Притащил тело Карата. Осторожно положил закоченевший труп пса в яму, и принялся засыпать.

Работая, он не переставал размышлял над тем, кто мог проникнуть во двор, огороженный высоким, неприступным забором. И чем больше он думал, тем больше убеждался, что это мог бы сделать человек, но не зверь! Но с человеком Карат бы расправился в два счета!

«Может враг затаился внутри», — мелькнула безумная мысль. И от этой мысли ему стало не уютно. Он обвел взглядом свой двор и сад, которые теперь не внушали ему чувство безопасности.

Когда почти все было закончено, зазвонил мобильный телефон, лежащий в кармане куртки. Грязными пальцами достал свою «раскладушку», посмотрел на номер звонящего – это был Саша, молодой паренек, который работал в Автосервисе.

— Да Саня?

— Тимур Олегович, тут возникли проблемы…

— Где Серега?

— Его нет, на звонки не отвечает.

— Серега видимо загулял, хоть бы к обеду появился… — размышляя, сказал он вслух. — Дело серьезное?

— Да. Без вас не разберемся.

— Саня, давай, бери мою тачку, что бы через полчаса был у меня, я пока соберусь.

— Хорошо.

Тимур захлопнул «раскладушку». Поспешил в дом, лишь один раз оглянувшись на холм земли, появившийся в дальнем конце сада. Тогда он еще и не догадывался, что это не последняя могила в осеннем саду.

Побрился. Принял прохладный душ. Долго отфыркивался. После душа полегчало: отступила головная боль, «сушняк» не так сильно давал о себе знать.

Тимур оделся. Услышал за двором сигнал своей машины. Покидая дом, вдруг сосредоточился на одной вещи, которую в спешке не замечал. Он прищурил левый глаз, склонил на бок голову, лоб прорезала глубокая морщина. Пытался вспомнить, ведь он вчера отнес Дашку в комнату дочери.

«Тогда как, она могла оказаться снова здесь, внизу, лежащей на полу, возле ступенек?» — снова дал о себе знать посторонний голос.

Он поднял ее с пола, в недоумении оглядывая.

— Ты как здесь очутилась?

Тигрица сверкнула пластмассовыми глазами отраженным светом электрической лампочки.

— Пить, наверное, надо меньше, как думаешь? – сказал он не себе, а пытливому голосу в своей голове.

Его пальцы наткнулись на твердые комочки, застывшие на лапах. Тимур перевернул тигрицу – это была земля.

«Очень странно…» — настаивал голос.

Он посмотрел на пол, заляпанный грязными ботинками.

«Совсем погряз в грязи, нужно устроить генеральную уборку» — подумал он своим обычным голосом.

«Ты думаешь причина в этом?»

«А в чем же еще?»

«Ну не знаю… все как-то странно…»

«Блин, где же ты взялся такой надоедливый?» — Поинтересовался Тимур сам у себя.

Он отнес Дашку в гостиную, положил ее на диван.

— До вечера. Остаешься за старшую…

Не успели они с Сашей отъехать от дома, к машине подошел сосед. Постучал костяшками пальцев по стеклу. Тимур опустил окно.

— Тимка привет! – Поздоровался он своим басовитым, с хрипотцой голосом.

— Привет Михалыч!

— Слушай, выручи по-соседски.

— Что случилось.

— Да я бля, вчера на своей ласточке влетел немного, так, ничего серьезного, фару разбил, и крыло переднее помял…, нужна помощь твоих орлов.

— Давай на следующей неделе? Работы по горло…

— Тимка, ну ты че, выручи соседа, а? Ну как я на помятой машине?

Тимур задумался, барабаня пальцами по рулю.

— Ладно, Михалыч, пригоняй свою ласточку, что ни-будь придумаем. Вот, Саня займется. – Кивнул он рядом сидящего молодого парня.

— Ну спасибо, выручил, – сосед похлопал Тимура по плечу, – я в долгу не останусь!

Тимур кивнул.

— Давай, Михалыч…

6

Пустой дом.

Бывает ли дом когда ни-будь абсолютно пуст?

Если прислушаться, то в доме покинутом хозяевами, можно услышать много разных звуков: вода капает из не плотно закрытого крана, стены постанывают – толи от ветра, толи от проседания фундамента.

Шорохи и скрипы…

Словно кто – то крадется по пустым комнатам, осторожно ступая подушечками лап. Широких, массивных, пушистых лап. Почти невесомых, почти неслышимых, но в которых спрятаны острые как бритва когти. Смертоносные, пронзительные, беспощадные! Которые иногда поскрёбывают по деревянному паркету, словно такие огромные, они не вмещаются в шерстяную варежку, и острые, как жало гигантской осы, выглядывают наружу.

А может это все только слышится?

Кажется?

Мерещится?

Может это всего лишь ветер? Сквозняк? Мыши? Или наша разыгравшаяся фантазия?

И косые тени, сквозь не плотно зашторенное окно, движутся в унисон странным звукам. Тени оживают, шевелятся, скользят – принимая причудливые образы.

Дом пуст. Дом ждет, когда его оживят голоса людей, топанье ног, звон посуды, хлопанье дверей.

А пока дом пуст, но не мертв – тени и звуки наполняют его.

Тимур открыл входную дверь. Зажег свет в прихожей и тени метнулись по углам, находя спасение в укромной темноте. Тимур на мгновение замер – что-то ему не понравилось в разметавшихся тенях… некоторые были очень похожи на затаившегося зверя.

— Заходите. – Сказал он, после секундного замешательства, пропуская гостей: Михалыча и Сашу. Видно было, что троица уже в хорошем подпитии. Угощал Михалыч, в знак благодарности за проделанную работу.

— Тимка, хороший у тебя дом! – пробасил он, осматривая внутреннюю обстановку, дубовую лестницу ведущую на второй этаж.

— Проходите в гостиную, я на кухню, сейчас что-нибудь соображу закусить… — Тимур принял пакет из рук Саши. В пакете звякнули бутылки.

Саша с соседом Тимура прошли в комнату.

— Неплохо, неплохо, — вторил Михалыч осматриваясь. – Ого, зверюга! – Воскликнул он, увидев Дашку. Взял ее в свои громадные ручищи.

— Я таких кошаков, на Амуре, двух штук завалил, правда, один меня здорово подрал… ух глазища злобные, как у настоящего! – он сгреб морду тигрицы в свою ладонь. – Мочил я таких кошаков, бля не вру! Свирепая зверюга и хитрая, падла!

В комнату вошел Тимур. Спокойно, но решительно вырвал игрушку из клешней соседа.

— Не тронь!

— Тимка, ты чего?

— Пошли на кухню. – Оставляя Дашку на диване, и удаляясь в сторону кухни, проронил он.

— Чего он? – обратился сосед к Саше.

Тот пожал плечами.

— Пошли, выпьем, и расскажешь, как ты охотился на тигров…

Сидели за столом. На полу батарея пустых бутылок. На столе закуска, початая бутылка водки, пепельница, полная окурков. За окном давно стемнело. Михалыч поднял очередную рюмку.

— Ну, Тимка, давай за тебя!

— Да пили уже за меня.

— За хорошего человека можно и выпить! Ведь не отказал же соседу в помощи? Не отказал! А я в долгу не останусь, ты мне добро, и я тебе добро. Вот так люди должны жить, тогда наступит у нас комунизьм бля, едрить его в душу!

— Давайте выпьем за моего шефа. – Поддержал захмелевший, Саша.

— Давай! Пью за тебя, Тимур, за твое доброе сердце, и за тебя Саня, за твои золотые руки! Поехали!

Выпили. Михылыч достал из пачки «Беломор Канала» папиросу и, минуя этап закуски, закурил.

— Слушай, Тимка, все хочу тебя спросить, дом вот у тебя хороший, добротный, зарабатываешь неплохо, а где же хозяйка? Неужели у такого видного парня нет жены?

— Была жена, да сплыла. – Тимур хрустел соленым огурцом.

— Че, утопил? – Михалыч усмехнулся.

— Нет, уехала со своим новым хахалем в Эмираты.

— Че серьезно?

— Вполне.

— И давно?

— Года четыре назад.

Михалыч откинулся на спинку стула.

— Развелись?

Тимур кивнул утвердительно.

— Ну, бывает. Я сам три раза женат был… А дети?

Тимур помрачнел. Нервным движением взял со стола пачку сигарет, но она оказалась пуста. Он встал из-за стола.

— Схожу за сигаретами…

Когда Тимур вышел из кухни, Саша заговорил полушепотом:

— Не надо Михалыч, Тимур не любит об этом говорить… у него дочка погибла лет пять назад.

— Да? Я не знал. Я то, сам тут живу всего три года.

— Тимур после трагедии с женой развелся, и в этом доме не жил, хотя построил его практически своими руками. Это усадьба деда, который вырастил Тимура с пеленок… здесь несколько лет его брательник двоюродный обитал, пока его не посадили… Тимур лишь пару месяцев назад вернулся в дом. Видно отлегло… Но говорить он об этом не любит.

— Я не знал, конечно не буду…

Вернулся с сигаретами хозяин дома. Михалыч осекся.

— Наливай Саня, выпьем. – Едва слышно сказал Тимур.

Сидели допоздна. Разговаривали. Михылыч рассказывал о своей бурной молодости. Тимур клевал носом – ему трудно было угнаться за соседом, который словно и не пьянел, несмотря на количество выпитого спиртного. Да еще сказывался вчерашний день… Саня тоже порядком закосел, но еще держался. Ближе к полуночи, Михалыч затянул песню. Посетовал на то, что у Тимура нет гитары, а то бы он выдал! Под предлогом выйти в туалет, Тимур покинул кухню, прошел в гостиную и завалился на диван.

Михалыч выдал еще пару песен. Выпили вдвоем с Сашей. Поинтересовался, «а где же это хозяин дома?». Саша сходил в комнату и вернувшись сообщил, «что хозяин спит непробудным сном».

«Слабенький», – заключил Михалыч, разливая остатки из последней бутылки.

— Давай, Санек, выпьем, и айда ко мне!

— Неее, мне уже хорош! – запротестовал парень.

— Да брось ты, молодой!.. я в твои годы неделю мог фестивалить! – Михалыч опрокинул рюмку. – Давай, давай, и пошли… у меня дома и гитара есть!

Михалыч поднялся из-за стола, его качнуло в сторону.

— Так, стоять, спокойно! Эх-х, где мои семнадцать лет, на большом каретном, – затянул он своим хрипловатым басом, — а где мой черный пистолет, а-а на большом каретном…

Саша и Михалыч покинули дом по-английски — не попрощавшись с хозяином. Обнявшись друг с другом, вышли на ночную улицу. Михалыч пел очередную песню, Саша пытался подпевать. Пошатываясь, они двинулись по пустынной улице, шлепая по лужам, но не обращая на этот факт никакого внимания.

Голые ветви деревьев покачивались на холодном, осеннем ветру, отбрасывали причудливые тени на заборах и земле, там, где стояли фонарные столбы. Желтый свет редких фонарей периодически подрагивал, когда струны проводов раскачивались.

Собутыльники шли, минуя круги освещенных участков улицы, под столбами и погруженные во тьму.

— Михалыч, где твой дом? – поинтересовался Саша.

— Да вон, пару метров осталось. – Прерывая пение, ответил тот.

Они уже подошли к калитке дома Михалыча, как вдруг, Саша услышал позади себя едва уловимый шорох. На заборе мелькнула неясная тень, и его плече обожгла острая боль. Толчок отбросил его к забору, об который он ударился головой. В глазах замелькали разноцветные вспышки и звездочки…

Должно быть, он потерял сознание ненадолго. В чувство его привел дикий крик. Он открыл глаза, но не мог ничего увидеть, глаза заливала кровь, стекающая с разбитого лба. Он напряг зрение, но лишь с трудом различил неясную, аморфную тень, которая склонилась над чем-то, лежащим на земле, издаивающем дикий ор, очень похожий на бас Михалыча. И то, что делала эта тень, очень походило на то, как звери терзают свою добычу, разрывая ее в клочья. Саша, сидя на земле, попятился назад, пока его спина не уперлась в забор – отступать было некуда.

В какой-то момент, крик Михалыча достиг апогея, и на самой высокой ноте резко оборвался, словно захлебнулся противным, булькающим звуком в горле, лишь было слышно клацанье зубов, треск разрываемой материи (или плоти!), хруст костей. Затем и эти звуки стихли.

Саша услышал мягкие, крадущиеся шаги, и понял, что зверь приближается к нему. Он закрыл глаза, прощаясь с жизнью. Шаги затихли где-то чуть в стороне. Прошло немного времени, которое Саша усердно молился о спасении. Когда же он открыл глаза, то сквозь кровавую пелену, увидел перед собой оскаленную, окровавленную пасть, с огромными клыками и острыми как бритва зубами. Из пасти вырвалось низкое, утробное рычание и она заполнила собой весь мир.

7

Первая мысль, которая посетила Тимура, когда он проснулся, было:

«Хватит! Пора завязывать с алкоголем!».

С этой решительной мыслью он встал. Направился в ванную, умылся, побрился, почистил зубы. На кухне поставил чайник. Но не успел он заварить кружку душистого чая, (Тимур ценил хороший чай) как раздалась трель звонка – кто-то звонил в звонок возле калитки. Домофона у него не было (не успел поставить), накинув куртку на голое тело, вышел из дома. Открыв калитку, увидел перед собой молодого человека, в милицейской форме, с кожаной папкой под мышкой. Тимур насторожился – он не любил милицию, еще с тех лихих пор, в начале девяностых, когда приходилось сколачивать свой первый капитал не всегда законным образом. Сейчас он работал вполне легально, но настороженность к органам власти осталась.

— Здравствуйте! – первым заговорил молодой человек.

— Здрасте.

— Меня зовут Антон Павлович, — представился милиционер.

— Оч приятно.

— Вы Тимур Олегович?

— Да, а чем обязан?

Тимур бросил мимолетный взгляд на улицу, и увидел как почти во все соседние дома звонят или стучат люди: одни в милицейской форме, другие в штатском, но судя по выправке, они тоже представляли собой власть. Так же он заметил дальше по улице, в районе дома Михалыча, несколько милицейских автомобилей и скорую помощь.

— Вы знаете, что произошло ночью? – открывая папку, доставая оттуда пару чистых листов, спросил милиционер.

— Нет.

— Вы знакомы с вашим соседом Батуриным?

— Михалыча? Да знаю.

Милиционер положил листы на папку, из внутреннего кармана достал ручку, и принялся писать.

— А что случилось? – Занервничал Тимур.

— Ночью было совершенно нападение на вашего соседа и молодого парня…

— Саню!?

— Вы что-то знаете об этом?

— Ничего, кроме того, что мы вчера вечером, втроем, выпивали у меня дома.

— Так, это уже интересно, – продолжая писать, заключил Антон Павлович. – Поподробнее можно?

— Михалыч, сосед… попросил отремонтировать его машину, у меня автосервис в городе, – пояснил Тимур. — Ну я по-соседски помог человеку… Михалыч выставлялся. Начали в автосервисе, когда он приехал за машиной. Немного выпили. Потом поехали ко мне домой, прихватив с собой Саню, собственно он занимался машиной…

— В котором часу это было?

— Наверное… — Тимур задумался вспоминая, — около девяти.

— Что дальше?

— Дальше мы сидели у меня. Выпивали. Часов в двенадцать я пошел спать, мне уже было достаточно… они сидели еще на кухне, но сквозь сон я слышал, как вскоре покинули дом. Михалыч что-то говорил о гитаре у него дома…

— Вы не встали их проводить?

— Нет, иначе Михалыч бы потянул бы и меня с собой, он заводной мужик… так, а что случилось? Они живы?

— К сожалению, ваш сосед мертв, парень в больнице ранен, но врачи говорят «жить будет».

— Во дела! А что за ублюдки на них напали? – Тимур был ошарашен новостью.

— В том то и дело, что, судя по всему, это был не человек.

— В смысле, не человек?

— Возможно зверь.

— Какой зверь!? – Тимур опешил.

— Если бы мы знали… но судя по ранам, нанесенным вашим знакомым, это был крупный, свирепый хищник. Может быть волки… здесь в лесах, за городом, насколько я знаю, водятся подобные звери.

— Многих повыбивали, но еще есть отдельные экземпляры, только вот я давненько не слышал, что бы они появлялись в жилой зоне. Да они сами человека бояться как огня! Может быть бродячие собаки?

— В том то и дело, что раны не похожи на укусы волка или собак, другой характер нанесенных повреждений. – От этих сухих, профессиональных терминов, Тимуру вдруг стало совсем не хорошо.

— Слушайте, а ведь у меня на днях тоже произошло ЧП! У меня собаку, немца, растерзали, прямо во дворе!

— Серьезно?

— Да, прошлой ночью! Я сам в недоумении, кто такое мог сделать!

— Можно взглянуть, где это произошло, может есть какие следы?

— Конечно, заходите. – Тимур посторонился, пропуская милиционера.

Он провел его в сад, показал место, где нашел Карата. Рассказал, как он обнаружил пса, и странный след. Следователь долго рассматривал землю и траву вокруг. Задавал вопросы. Когда он закончил, Тимур повел его назад к калитке.

— Да, очень странно, – заключил следователь, — ума не приложу, что за животное могло такое сделать!

— А что рассказывает Санька?

— Он пока в шоке, твердит что-то об огромной кошке.

— Кошке? Хм… может быть рысь?

— Мелковат хищник, вот подобный мог бы такое сделать. – Следователь кивнул на дом.

Тимур проследил, куда показывал Антон Павлович, и увидел в окне дома Дашку. Она лежала на широком подоконнике, и через стекло словно наблюдала за мужчинами во дворе.

«Странно, как она там оказалась?» — мелькнула мысль у Тимура.

— Раны очень похожи на укусы тигра или льва, так говорят специалисты. – Добавил следователь.

— У нас подобные звери не водятся. – Задумчиво проговорил Тимур, не отрывая взгляда от Дашки.

«Тебе не кажется это странным?», — зашевелился в голове тот самый, посторонний голос.

— Я знаю, в том то и дело. Все это ставит в тупик… шикарная игрушка.

— Дочкина. – Отвлеченно, думая о своем, произнес Тимур.

Они дошли до калитки.

— Так вы, значит, ночью ничего подозрительного не видели, не слышали?

— Нет, спал как убитый. – Все так же, находясь в прострации, автоматом отвечал Тимур.

— Ну ладно, мы сейчас опрашиваем соседей, может кто, что видел или слышал. Если, что-то вспомните, или обнаружите, дайте знать.

— Хорошо.

— Ну, до свидания, и будьте осторожны, неизвестно, что за зверь бродит в округе. Если ему не составило труда проникнуть к вам во двор, то… — следователь не закончил, но Тимур понял, что он имел в виду.

Тимур закрыл калитку, несколько минут озадаченный стоял на тропинке, ведущей к дому, сосредоточенно думая. Его взгляд то и дело возвращался к окну, в котором застыл силуэт Дашки. В голове эхом звучали слова следователя:

«Большие укусы… огромная кошка… мелковат хищник… Вот подобный бы мог такое сделать…».

В доме, Тимур первым делом направился к Дашке. До конца не осознавая, свои действия, взял тигрицу в руки, и принялся пристально изучать ее. Что он хотел найти, Тимур и сам не знал, он даже не понимал, зачем он это делает. Различные фразы, образы и обрывки мыслей роились в голове, которая и без того раскалывалась от похмелья, и с трудом соображала, а тут еще такие новости! Несколько бурых пятен, на мохнатой морде тигрицы, привлекли его внимание. Они вполне могли бы быть засохшей кровью. Ведь когда он достал Дашку из подвала, он отмыл ее, и эти пятна точно отсутствовали. Так откуда же они могли взяться!?

«Вот тебе и доказательства» — спокойно, почти равнодушно сказал голос.

«Стой, стой, стой, стой!!! — Закричал он в ответ. — Это белая горячка, тебе не кажется?! Ты много пьешь последнее время!».

Он бросил Дашку на диван и, кажется, даже вытер руки об штаны.

«Не стоит с ней так обращаться». — Сказал ему голос из вне.

«Заткнись! Заткнись! Это бред!».

«Возможно. А ты отдай ее на экспертизу, пусть проверять, что это за странные пятна». – Невозмутимо твердил посторонний голос.

«Меня отвезут в психушку. А даже если это окажется кровь, меня упекут в тюрягу, ведь кто поверит, что плюшевый тигр, может… Стоп! Все! Не хочу об этом думать! Это полный бред!».

Он смотрел в пластиковые глаза тигрицы, настолько живые и осмысленные, что ему становилось страшно. Ему казалось, что вот-вот она моргнет, или пошевелит усами. Словно загипнотизированный кролик, под взглядом удава, он не мог оторвать глаза. Из оцепенения его вывел телефонный звонок. Тимур посмотрел на номер звонящего – это был Сергей.

— Да Серега. – Сказал он в трубку устало.

— Тимур, что там у вас случилось!?

— Саня в больнице.

— Я знаю. Он был у тебя вчера?

— Да.

-Ну блин дела! Что у вас там твориться?

— Не знаю. Ты где, на работе?

— Да.

— Слушай, ты там один управишься? Нужно к Сане в больницу съездить, может деньгами помочь, или еще чего. Да и к соседу зайти нужно… там небось все в шоке.

— Конечно, давай, занимайся. Мы тут разберемся. Если чего, звони.

— Давай, до связи.

8

Тимур съездил в больницу к Саше. Попытался с ним поговорить, но ничего вразумительного не услышал. Парень был испуган, плохо соображал, что с ним произошло, и смутно помнил события прошедшей ночи. У него было разодрано плечо, спина. Большая рана на ноге, выше колена, разбитый лоб и расцарапанное лицо, но к счастью глаза целы, хоть и опухли.

Затем была неприятная процедура посещения дома Михалыча. Там царил траур и горе близких родственников. Тимур взял на себя организацию по поводу похорон. Съездил в похоронное бюро. Обговорил все детали. Расплатился.

К вечеру из морга привезли Михалыча. Тимур долго не решался подойти к гробу и уже готов был уйти совсем, не взглянув на тело, но все же решился… То, что он увидел, надолго отпечаталось в его голове. Несмотря на усилия в морге, грим и прочее, Михалыч выглядел плохо: основное, конечно, скрывал хороший костюм, но лицо… левый глаз отсутствовал напроч, щека зашита и замазана, и без того округлое лицо Михалыча, опухло, и стало больше раза в два. Нос разворочен. В общем, ужасное зрелище предстало перед глазами Тимура.

Ему стало не хорошо. Он поспешно покинул дом.

Вернувшись к себе, решительно направился к бару. Достал бутылку коньяка, налил полный стакан. Уже поднес к губам… в ноздри ударил терпкий аромат хорошего букета. Тимур замер с налитым стаканом, поднесенным ко рту. Перед лицом стояло обезображенное лицо соседа. Прошло несколько секунд, Тимур медленно поставил налитый стакан в бар.

— Прости Михалыч, я еще тебя помяну, но не сегодня. – Сказал он вслух, своему отражению, в зеркале бара.

Взгляд его упал на Дашку, лежащую на диване. После некоторого раздумья, он взял ее в руки и направился на веранду. На веранде отворил дверь, ведущую в подвал.

— Прости Дашка, пожалуй, не надо было тебя доставать из… из прошлого, – извинился он. – Слишком много чувств ты разворошила.

В подвале, он положил тигрицу на то же самое место, где и обнаружил, лишь не стал накрывать шубой. Дверь подвала поспешно запер на засов. Слишком поспешно, словно опасался преследования.

Рано лег спать. Ужасно разболелась голова. Впервые, за долгое время, лег на свою кровать в спальне (когда то, он делил это ложе с Алисой), а не на диване в гостиной.

Ему снились сны. Сначала это был хороший сон:

Ему снилась Соня, как они играют в прятки. Она бегает по саду, ветер развевает ее рыжие кудри. Соня смеется, прячется за деревьями. Тимур делает вид, что не может ее найти. Вот мелькает ее голубенькое платьице. Он затаивается за соседним деревом, осторожно выглядывает из-за ствола. Он застанет ее врасплох, схватит и защекочет. Соня будет смеяться, вырываться и сквозь смех кричать:

«Папочка, мне секотно! Отпусти меня!»…

Занятый мыслями, он не замечает, куда перебегает дочь. Он действительно теряет ее из виду!

«Вот сорока юркая, таки спряталась от отца!».

Все так же из засады, осматривает сад, в поисках Сони. Ага, вон за раскидистой грушей, мелькнули рыжие кудри! Ну, погоди, поймаю!

Мелкими перебежками, от дерева к дереву, он незамеченный приближается к груше. Возле ветки, отходящей от основного ствола, торчит локон рыжих волос.

« Доця, что же ты себя так выдаёшь! Вот сейчас поймаю и защекочу… ».

В этот момент, волнистый, рыжий клочок волос отклоняется в сторону, но вместо белого лба дочери, и ее голубых глаз он видит длинные усы, растущие из широкого носа, черные ушки и пластиковые глаза тигрицы. Сердце обрывается и замирает где-то в пятках. И тут тигрица моргает левым глазом.

— Соня!

С криком он бежит к дереву. Ему на встречу из-за ствола, бросается тигрица. От ужаса он замирает словно парализованный.

«Она НАПАДАЕТ!!!».

Но следом за игрушкой показывается Соня. Это она держит Дашку на руках впереди себя. Просто за большим телом Дашки, он сначала не увидел ее!

«Вот идиот, а ты подумал, что плюшевая тигрица нападает на тебя?! Это же просто большой комок искусственной шерсти, ваты, поролона и пластмассы!».

— Папа, мы с Даской тебя обманули! – смеется Соня. – Ты испугался!?

Тимур вздыхает с облегчением. Кивает.

— Ты меня обхитрила… ты и… Дашка!

В этот момент, тигрица на руках Сони, поворачивает к нему голову, ее глаза хищно сверкают. Она издает злобный рык, обнажая клыки…

Тимур проснулся. За окном лил дождь. Он слышал, как тяжелые капли барабанят по стеклу. Перед глазами стояла рыжая морда тигрицы из сна. Она пугала его, и в то же время было в ней что-то родное, близкое, словно частица его самого – потерянного, брошенного, забытого в темном подвале. Покрытого пылью и паутиной одиночества.

Он лежал, глядя в темный потолок.

«Как я устал! Один в этом доме, никому не нужен! Что за жизнь!?».

Ему стало себя нестерпимо жалко.

Тимур повернулся набок, но еще долго не мог уснуть, терзаемый мыслями об одиночестве.

Он идет по пустынной, ночной улице. Туман стелется по земле, словно в дешевом фильме ужасов, клубится, обволакивая ноги. Впереди вырисовываются два силуэта. Они идут в обнимку, поют песни. Это Саша и Михалыч. Они проходят мимо, даже не взглянув в его сторону.

«Конечно, это же сон, я для них не существую».

Они направляются к дому Михалыча. Тимур двигается следом. Он идет позади, осознавая, что сейчас должно произойти что-то ужасное… Он хочет проснуться, но не может. Как это иногда бывает, когда во сне, чувствуешь приближение беды, хочешь прервать сон, но не можешь! Словно лежишь привязанный на рельсах, а на встречу несется скорый поезд, ослепляя фарами! Все ближе и ближе…

Тимур слышит позади себя шаги, осторожные, крадущиеся.

«Вот оно!».

Он оборачивается. Из тумана появляется Карат. Радостно виляет хвостом. Тимур присаживается на корточки.

— Каратик, Карат, иди ко мне мой мальчик!

Собака с готовностью подходит к хозяину.

— Хороший пес, хороший… ты откуда взялся?

Тимур гладит его по голове, чешет за ухом. Вдруг ощущает под пальцами что-то липкое, теплое, вязкое. Он подносит ладонь к лицу и видит кровь!

— Карат… — срывается с губ опустошенный вздох.

Собака скулит в ответ, словно чувствует за собой вину.

Ужасный крик проносится по улице. Тимур вскидывает голову, туда, куда удалились Михалыч и Саша (он совсем забыл про них!), и видит как на противоположной стороне, на заборе пляшут тени, подсвеченные тусклым, качающимся фонарем. Одна из них напоминает поверженного человека, усердно отбивающегося от ЧЕГО-ТО большого! То, что рвет его на части, вгрызается во внутренности, отрывает конечности, то, что убивает его! Человек кричит, но крик его становился все тише и тише, пока совсем не захлебывается кровью.

Существо управившись, с довольным урчанием отступает назад и растворяется в тумане.

Все это он видит как наяву, словно в ужасном театре теней. Он ничего не смог сделать, ничем не мог помочь. Он был беспомощен. Как тогда… это случилось дождливой осенью. Той осенью, когда он потерял дочь. Тогда он тоже ничего не мог сделать…

— Прости… — шепчут онемевшие губы. Грудь разрывает боль и тоска.

Наблюдая за ужасной картиной, он все еще держит голову Карата в своих руках. Он чувствует его тело, которое совсем уже остыло и не излучает живительного тепла.

— Карат…

Он опускает голову, и видит вместо собаки тигрицу.

— Дашка?

Ее глаза сверкнули, она оскалила пасть, обнажая огромные, окровавленные клыки (как нелепо и ужасно они смотрятся в плюшевой пасти!!!) Дашка бросается на него, валит на землю, вонзает клыки в горло…

Тимур проснулся, тяжело дыша. Дашка хотела его убить! Но за что!?

«За то, что ты не спас Соню! Не спас, не уследил, не смог! И еще ты бросил ее! Забыл о ней! Предал!» — Перечислял голос в голове.

Ему хотелось рыдать.

В ночной тишине он вдруг услышал странный звук, словно кто-то скребся в дверь, пытаясь войти (или выйти). Далекий, приглушенный, монотонный звук.

«Хватит! Я больше не хочу!!!».

Он зарылся лицом в подушку, закрывая уши. Лежал долго, стиснув зубы. Когда перевернулся на спину, звук исчез (или его не было вовсе, возможно это его возбужденное сознание…).

Вместе с новым сном, пришел старый кошмар:

Злополучный, дождливый, осенний день. Рабочие разгружают машину. К нему подбегает Соня.

— Папа, погуляем в плятки?

Он наклоняется к дочери.

— Сонечка, папа сейчас занят.

— Ну папа, давай в плятки?

— Ну хорошо, беги прячься, я тебя найду.

— А вот и не найдешь, не найдешь! – тараторит Соня, убегая за дом.

В этот момент, один из рабочих не удержал конец бревна, и оно падает в грязь.

— Ну емо-е, мужики, ну аккуратнее можно! – Кричит Тимур, направляясь к машине. Пака объяснял рабочим, как нужно работать, совсем забывает о дочери. Спохватывается лишь спустя минут десять. Мысленно ругая себя, направляется на поиски. Огибает дом. Заглядывает под навес, в сарай для инструмента.

«Куда же ты спряталась?».

Окидывает взглядом опавший сад, и наконец, обнаруживает голубенькую курточку, возле… возле сливной ямы!!!

— Черт, Соня, стой, не шевелись. – Шепчет он, словно криком боится спугнуть ее — Соня стоит на самом краю, малейшее движение и она упадет!

«Спокойно, спокойно, не делай резких движений». – Твердит он себе, приближаясь к дочери.

Он вытягивает руки вперед, чтобы еще сократить расстояние. Девочка не замечает отца, она смотрит на работающий насос с шумом засасывающий воду.

«Воробушек, стой спокойно, я поймаю тебя!».

Вдруг, под ее ножкой, земля приходит в движение. Соня вскрикивает. Ее нога проваливается в низ. Вес тела перемещается, она падать. В этот момент Тимур прыгает, его рука обвивается вокруг хрупкого запястья дочери. Он падает на землю, Соня висит над водой, болтая ногами.

— Папа, дези меня! – кричит она.

— Я держу дочка! Держу!

Он чувствует как шевелится под ним земля (проклятые дожди размыли чернозем!) и он сползать в низ. Свободной рукой, он пытается ухватиться за траву, за землю. Соня поднимает вверх голову, и он видит ее испуганные, наполненные слезами глаза. Губы ее что-то шепчут, но слов он не слышит.

— Я держу тебя… — шепчет он ей в ответ, и чувствует, как они летят в низ.

Падение было бесконечным, словно полет в невесомости… Затем удар об воду, и в этом миг он выпускает запястье, которое продолжал сжимать все это время. Все это время он не отпускал ее, держал, а теперь потерял!

— НЕТ!

Глупо кричать под водой, но он не мог ничего поделать. Это крик отчаяния и боли! Легкие заполняет вода. Он захлёбывается, тонет. На ноги словно навешивают тяжелые гири, которые упрямо тянут на дно.

«Ты не спас ее! Не спас! Так зачем тебе жить!?».

Он расслабляется, раскидывает руки, и медленно, словно паря, погружается в низ, на дно, во тьму…

Чьи-то сильные руки выхватывают его из наступившей тьмы. Легкие со свистом расправляются от живительного воздуха. Он открывает глаза: в расплывчатой дымке видит испуганные лица, стоящие на краю ямы, а среди них большая, рыжая, ЖИВАЯ тигрица! Она стоит, выделяясь из всех, точно светится на фоне голубого, бездонного как океан, неба. Люди суетятся, но ожившую тигрицу никто не видит, словно она существует только для него…

Дашка смотрит вниз, Тимур замечает в ее взгляде столько боли и сострадания, и слезы…!

Он видит их!

— Тигры не плачут, тигры огорчаются… — шепчет он посиневшими губам

— Дашка!

Он вскочил с кровати весь в поту, и тяжело дыша, словно только вынырнул из воды. Побежал на веранду. Открывая дверь в подвал, был уверен, что увидит тигрицу на ступеньках, рядом с дверью… он хотел ее там увидеть…

Ступеньки были пусты.

Включив свет, он спустился вниз. Игрушка все так же лежала на ворохе одежды. Он взял ее на руки, прижимая к себе.

— Прости меня, Дашка. Прости. Мы одни с тобой… Ты и я…

Он поднялся наверх. Лег на кровать, обняв тигрицу, и последние несколько часов до рассвета проспал спокойно.

Без снов, без кошмаров.

9

Утро, впервые за много осенних дней, было солнечным, ясным. Тимур выглянул в окно — на траве лежал иней.

«Скоро зима».

Он посмотрел на восходящее Солнце, блики которого играли в заледенелых кристаллах воды, и ему захотелось жить! Впервые, за много лет!

«Нужно позвонить Маришке. Надоело одному…».

Солнце, сделав свой положенный (но сильно укороченный) круг по небу, клонилось к закату. Голый, осенний сад отбрасывал длинные, причудливые тени, словно костлявые руки мертвецов, которые тянулись к дому, равнодушно взирающему на них окнами-глазами.

Еще один день умирал, вспыхнув напоследок огненными красками заходящего солнца.

— Проходи. – Тимур пропустил вперед молодую женщину, лет тридцати. Затворил дверь. Помог снять плащ.

— Ты правда соскучился? Или ты позвал меня, чтобы я навела в твой берлоге марафет? Только честно. – Поинтересовалась девушка, окинув взглядом творящийся вокруг беспорядок.

— Конечно соскучился, — не моргнув глазом соврал он, — но…, если ты тут немного похозяйничаешь, я буду не против.

— Ты плут. – Кокетливо усмехнулась Марина, поправляя перед зеркалом свои короткие, темные волосы, собранные сзади в небольшой хвостик.

— Мариш, а если ты еще приготовишь на ужин чего ни-будь вкусненького, то я достану бутылочку вина… есть у меня очень хорошее винцо, подарок старого друга…

— Тимур, ты плут и соблазнитель, – улыбнулась девушка, — но за это, ты мне и нравишься.

Тимур поцеловал ее в щеку.

— Ну вот и договорились…

Ужин был великолепным. Марина порылась в холодильнике, и сумела-таки приготовить неплохую стряпню, из того что смогла найти. Тимур, привыкший к полуфабрикатам, ел с удовольствием, не забывая нахваливать девушку.

— У меня есть для тебя сюрприз. – Сообщил он под конец ужина.

— Ты хочешь мне что-то подарить? – осведомилась Марина.

— Не совсем, просто я решил немного отдохнуть…, мы переговорили с Серегой, и я взял недельку отпуска. Мы можем с тобой куда-нибудь съездить, хочешь в Турцию или…

Не успел он закончить, как очутился в крепких женских объятиях.

— Тимурчик, ты серьезно? Я тебя обожаю!

— Ну, ну, спокойно. Завтра съездим в город… есть у меня один знакомый в тур фирме…, Бэха у него, черная…, поможет выбрать, куда нам махнуть позагорать.

Девушка впилась в его губы словно пиявка. Тимур подхватил ее на руки, и понес в спальню. Этим и должен был закончиться романтический вечер…

К сожалению, в спальне все сложилось не так, как хотелось бы.

Только они расположились на кровати, лаская друг друга, переплетаясь обнаженными телами, как вдруг Марина испуганно закричала.

— Ай! Что это!?

— Что случилось?

— Здесь что-то есть! Что-то за моей спиной!

Тимур пошарил рукой, и наткнулся на Дашку, про которую он совсем забыл, отправившись на работу.

— Успокойся, не кричи, это всего лишь плюшевая игрушка.

— Какая игрушка?

Он потащил тигрицу на себя.

— Вот, это Дашка.

— Тфу черт, испугала меня! – Марина выхватила тигрицу, и швырнула ее на пол.

— Прекрати! – Сердито сказал Тимур.

— Ну Тима, я испугалась, — девушка прильнула словно змея, обвилась вокруг него. Ее губы заскользили в низ, по груди, по животу и ниже. Тимур учащенно задышал, обхватил ее голову руками.

— Расслабься, я все сделаю…

И она сделала…

Он спал как младенец, посапывая во сне. Он не слышал, как Марина, которая мечтами уже находилась на побережье Средиземного моря и поэтому не могла уснуть, встала, намереваясь посетить уборную. Босыми ногами ступила на пол и, сделав два шага споткнулась, едва не разбив себе голову о дверной косяк.

— Блядь! – негромко, беззлобно, чисто интуитивно выругалась она.

Наклонившись, пошарила рукой по полу, пытаясь определить источник помех. Наткнулась на плющевое тело.

— Сука, из-за этой идиотской игрушки я чуть не убилась. – Полушепотом произнесла она, поднимая Дашку.

Покинув спальню, Марина включила свет в гостиной. Тигрицу она прижимала к своему обнаженному телу. Она решила рассмотреть ее на свету. Повертела в руках.

— Прям как настоящая. – Негромко заключила она, уставившись в пластмассовые глаза. Но тут произошло то, чего она никак не ожидала – оба зрачка тигрицы расширились, а затем быстро сузились, словно наводили резкость! Все это произошло быстро, почти незаметно. Но она ЗАМЕТИЛА! В страхе отбросила тигрицу от себя, которая с тихим шлепком упала на пол.

«Тфу, нет, тебе показалось!».

Девушка испуганно покосилась на неподвижную игрушку, упавшую мордой от нее.

«Точно показалось».

Она направилась в дальний конец дома, туда, где находилась ванная с туалетом. Сидя на унитазе, плотно сдвинув обнаженные колени, мурлыкая под нос песенку про «Солнце, море, пляж…» она вдруг услышала тихое поскребывание в дверь.

«Тимур завел кошку?», — мелькнула мысль.

Она толкнула дверь, которая открывалась наружу, но там не оказалось маленького, лохматого, пушистого существа.

«Странно…»

Покинув туалет, Марина прошла на кухню, открыла холодильник, достала банку колы, что бы напиться. Она пила, запрокинув голову вверх, как вдруг ее отвлекло движение в дверном проеме. Словно кто-то прошмыгнул из гостиной, в дальнюю комнату, минуя кухню.

— Ти-му-р? – негромко пропела она.

Ей ответила тишина. Марина поставила не допитую банку в холодильник, медленно направилась к выходу. Ступая босыми ногами по холодному кафелю, она почти миновала сопряжение комнаты, и прихожей, но ей показалось, что в углу, погруженном во мрак, что-то находиться. Что-то неподвижное, застывшее в темноте…

Она сделала еще шаг, и тут тьма зашевелилась и, трансформировавшись в лохматое, рыжее существо, ринулась не нее. Все произошло настолько быстро, нападение было настолько стремительным, что девушка даже не успела закричать.

10

Тимур проснулся рано — почувствовал неладное. Первым делом пошарил рукой по кровати, и убедился, что Марины рядом нет.

— Марина! – негромко позвал он.

Встал с кровати, торопливо натянул джинсы. Вышел из спальни. Окинул взглядом гостиную: она оказалась пуста.

Направился в сторону кухни.

— Маринка, ты где пропала? Я надеюсь, ты готовишь мне завт… — он не договорил, потому что, минуя прихожую, увидел босые ноги, лежащие на полу и выглядывающие из дверного проема. Сердце учащенно забилось. Он медленно, словно во сне, заглянул за перегородку.

— О, господи! – выдохнул он и сполз по стене на пол. Обнаженная Марина лежала на полу, в луже застывшей крови, с разорванным горлом.

— Нет, этого не может быт! Боже, боже, боже! – твердил он на грани помешательства. Пальцами коснулся ее тела. Почувствовал, какое оно холодное, резко отдернул руку.

— О, господи! – снова воскликнул он, закрывая лицо руками. – Зачем?!

Он долго сидел, раскачиваясь телом вперед и назад. Мозг переваривал (пытался!) информацию. Холодное, обнаженное, окровавленное тело девушки лежало рядом. Он то и дело бросал на него взгляд.

— Марина… Марина…, — он твердил ее имя как заклинание, словно это могло оживить девушку.

Спустя некоторое время (не мене получаса), он немного начал приходить в себя. Первая осознанная мысль была:

«Дашка! Где Дашка?».

Тимур осмотрелся вокруг, в поисках тигрицы, но нигде ее не обнаружил. Поднялся на ноги (колени предательски дрожали), направился на кухню, затем в дальнюю комнату, в гостиную, заглянул еще раз в спальню, но тигрицы нигде не было видно.

«Затаилась». – Решил он.

«Что будишь делать?» — спросил посторонний голос в голове, который порядком ему уже надоел.

«Как что, звонить в милицию!».

«Да, и что ты им скажешь, что плюшевый тигр убил твою подругу?»

«Скажу!».

«Никто не поверит, все решат, что это ты ее ухлопал».

«Ну и пусть!».

«Не забудь, тебе припишут еще и смерть Михалыча».

«О господи!!!».

«Вот, вот…».

«Что же делать?».

«Нужно избавиться от тела!» – эта мысль, словно молния, словно стрела пронзила мозг, и стало легче. Мысли упорядочились в голове, четко заработали в одном направлении – «как?»

— Я закапаю ее в саду. – Сказал Тимур вслух. – Я ЗА-КО-ПА-Ю ЕЕ В СА-ДУ. – Отчетливо, с расстановкой проговорил он, словно вдалбливая в голову непослушного ученика важную формулу.

Первым делом он решил вырыть яму, возле того места, где похоронил Карата. Даже если кто-то заинтересуется свежей землей, он всегда сможет сказать, что хоронил собаку.

Работал упрямо, остервенело, вонзая штык лопаты в рыхлую, еще не замерзшую землю. Чернозем выкидывал на край ямы. Когда показалась глина, принялся кидать на другую сторону.

К обеду яма была готова. Тимур сел отдохнуть. Грязными пальцами достал пачку сигарет, с наслаждением закурил. Над головой зависло хмурое, черное небо, и в душе у него было также – хмуро, сумеречно и черно.

«Будит снег, — решил он, — тем лучше, скроет все следы».

Перекурив, направился в дом: оставалась самая неприятная часть работы. По дороге завернул под навес, снял большое полотно брезента, которым всегда накрывал дрова для бани.

В доме, растянув брезент на полу, осторожно, словно боялся причинить боль, перекатил тело Марины на него. Завернул края, и потащил наружу. Аккуратно опустил тело в яму, с минуту постоял над ним, словно не решаясь переступить последнюю черту, и в конце концов, не говоря ни слова, принялся кидать свежую, рыхлую, землю. Комки земли глухо шлепались на брезент, скатывались по краям.

Когда яма была засыпана, оставшийся чернозем раскидал по саду, засыпал все опавшими листьями. Дома вымыл до блеска окровавленный пол. Вспомнил про вещи Марины, собрал их в полиэтиленовый мешок и отнес в подвал.

После всего, с наслаждением принял душ, смывая с себя грязь и память о событиях этого тяжелого дня.

После душа, одев чистую рубашку и джинсы, (грязные кинул в стиральную машину) вышел во двор. Пересек сад в разных направлениях, осматривая местность свежим взглядом: не оставил ли он каких подозрительных следов. Вроде все было чисто.

Присев на пенек, закурил. Со второй половиной дня, с севера пришел холод. Вместе с выдохом сигаретного дыма, он выдыхал пар. Тимур поежился – прохладно с мокрой головой.

«Нужно растопить котел, и заодно сжечь одежду». – Решил он, направляясь к дому.

Но этот длинный день, для него еще не закончился.

11

К вечеру пошел снег. Огромными, пушистыми хлопьями он ложился на грязную, осеннюю землю, покрывая все вокруг, чистым, девственным покрывалом.

Тимур растопил котел. Открыв топку, покидал в пламя одежду Марины. И только тут, его посетили мысли о совершенном поступке. Все это время он работал, не давая сомнениям проникнуть в его голову. Теперь же, здесь, возле огня, в полумраке подвала, сидя на ящике из под пива, он вдруг подумал:

«ЧТО Я НАДЕЛАЛ!?».

«Это правильное решение» — успокаивал его ЕГО-НЕ ЕГО голос в голове.

«Я стал преступником!»

«Ты ее не убивал».

«Хм, легче поверить, что я спятил, и убил ее в бессознательном состоянии, чем в то, что плюшевый тигр оживает…».

«Ты думаешь, это ты сделал?»

«А почему бы нет… вот сейчас я разговариваю с посторонним в моей голове, может у меня раздвоение личности… как там говорят: на почве чувства вины…»

«Интересная версия… так ты думаешь это Я СДЕЛАЛ?»

«Ты…, я…, мы вместе… Я НЕ ЗНАЮ! Может я сошел с ума? Может это все в моей голове?».

«Возможно», — неожиданно согласился голос.

Не успели сгореть остатки материи, как он услышал отголосок звонка, слабо доносившийся в глубину подвала.

«Черт, это еще кто?».

Он поднялся наверх. Постоял у входной двери, надеясь, что непрошеный гость уйдет.

«Надо было потушить свет», — запоздало заметил голос.

Снова раздался длинный, настойчивый звонок.

«Ну ладно, кто бы там не был, нужно поскорее отделаться от него», — решил он, направляясь к калитке.

С металлическим звуком откинулся засов, он распахнул калитку и замер, не веря своим глазам:

— Алиса!?

— Здравствуй, Тимур.

— Ты…, ты, что здесь делаешь?

— Стою на пороге твоего дома, может впустишь? Холодно.

В воздухе, наполненном падающими снежинками, повисла пауза.

— Заходи, конечно, заходи. – Без энтузиазма пригласил он.

В доме Алиса скинула капюшон куртки, и по плечам рассыпались ее светлые, густые волосы.

— А у тебя тепло, ты затопил котел?

— Да, затопил. – Сухо ответил Тимур. При свете ламп, он взгляну в лицо своей бывшей жене.

«Как она изменилась, постарела. Эти опухшие глаза, морщины…».

— Что, плохо выгляжу? – поинтересовалась Алиса, заметив, что он смотрит не нее.

— Нет, выглядишь хорошо.

— Ох, Тимур, ты никогда не умел врать. – Вздохнула она.

Он опустил глаза.

— Ты как здесь оказалась? Ты же была в Эмиратах.

— Была. Вот вернулась.

— Давно?

— Пару дней назад.

— А как же Давид?

— Порядочная сволочь оказался. – Снова вздохнула она.

— Тебе понадобилась четыре года, чтобы это понять?

— Нет, мне хватило полтора года.

— А дальше?

— А дальше я осталась без копейки денег, с просроченным паспортом, в чужой стране, ну и завертело, закрутило… много чего было… ох, я не хочу об этом вспоминать. Лучше расскажи как ты? Я все-таки вижу, ты не очень рад мне, держишь на пороге…

— Проходи в гостиную, просто ты так неожиданно появилась, я немного растерян.

Алиса усмехнулась.

— Растерян, смущен… раньше ты не был робким.

Она направилась в гостиную. Тимур, отстав на шаг, проследовал за ней.

— Дашка!

От ее восклицания он вздрогнул. Алиса стояла на пороге комнаты. Тимур выглянул из-за ее плеча (она была на пол головы выше него), и увидел тигрицу, как ни в чем небывало лежащую на диване, обращенную мордой к двери.

«А ведь еще десять минут назад ее здесь не было!» — подумал он, а вслух сказал:

— Ты помнишь?

— Помню. Это была ЕЕ любимая игрушка.

— Игрушка Сони. – Поправил он.

Она обернулась, пристально посмотрела на него.

— Ты все еще винишь меня в ее… — она запнулась, заглянула в его черные глаза, — …в смерти Сони?

— Нет. – Соврал он и опустил глаза.

Она коснулась рукой его не бритой щеки.

— Я же тебе уже говорила: ты так и не научился врать.

Он наклонил голову в сторону, отстраняясь от ее холодной ладони.

— Ох Тимур, Тимур, сколько воды утекло..., – она опустила руку, – может нальешь чего ни будь выпить? Что-то я замерзла.

— Конечно, – Тимур направился к бару, — что ты будешь пить?

— Чего ни будь покрепче. – Алиса села на диван, закинув ногу на ногу.

Тимур отметил потрепанные джинсы, растянутую кофточку, не застегнутую на три верхних пуговицы. Видимо финансовые дела у бывшей супруги были не очень. Из роскошной блондинки, Алиса превратилась в потасканную, не первой свежести проститутку. Яркий макияж еще больше усиливал это сходство. Фигура, правда, практически так и осталась идеальной: длинные, прямые ноги (хоть и не в первой свежести брюках), высокая талия, пышная грудь (полный третий, он еще помнил…), но вот лицо… и руки.

И если лицо можно было подмазать, то… женщину всегда выдают руки. Когда то, это были ухоженные, бархатные ручки, с тонкими пальцами, длинными ногтями, никогда не знавшие физической работы. Он еще помнил, как эти руки умели ласкать! Правда они всегда были холодны, впрочем, как и сердце их хозяйки.

— Покрепче: текила, коньяк. Есть водка. – Прервав свои размышления, огласил он.

— Давай коньяк! Давно не пила классный коньяк. А ты, я помню, всегда любил хорошее пойло.

— Ну если травить свой организм, так уж лучше первоклассной отравой.

— Вот, вот, узнаю тебя. За что я тебя и уважала, так это за твою не скупую натуру. Ты никогда не считал денег, может поэтому, они тебя и любили?

— Да, и ты этим умело пользовалась. – Уколол он.

— Тимур, тебе не идет злорадство.

Он налил в чистый стакан коньяка для Алисы. Сам решил воздержаться, но случайно обратил внимание на налитый стакан, оставленный им с позавчерашнего дня.

«Какого черта, сегодня можно выпить…, нужно выпить…, слишком насыщенный событиями день!».

«Выпей», — разрешил голос.

«Заткнись! Надоел уже…» — огрызнулся Тимур.

Закончив внутренний диалог, взял оба стакана в руки, сел рядом с Алисой на диван.

— Вот. – Он протянул ей хрустальный, ребристый стакан.

— За что выпьем, Тимур? – она приняла наполовину налитый стакан из его рук, слегка коснувшись пальцами ладони.

Он молчал, уставившись в пол.

— Слушай, ты какой-то странный. У тебя что-то случилось?

— За последние дни много чего случилось. Много чего… — он резко опрокинул свой стакан, выпив все до дна.

— Ну вот, а я только хотела предложить выпить за любовь…

— А разве она есть? – выдохнул он, чувствуя, как спирт обжигает пищевод.

— Любовь? Есть, есть, конечно. – Алиса, так же залпом осушила свою порцию. Поморщилась, прижимая ладонь к губам. – Крепкий! – процедила она, и протянула ему пустую «тару».

— Еще?

— А почему бы и нет? Вот сейчас напьюсь, да начну приставать к тебе. – Алиса вскинула на него глаза, и звонко рассмеялась. – Испугался?

Тимур смутился.

— Не бойся, я шучу. – Алиса достала пачку сигарет, — пепельница у тебя найдется?

— Пошли на кухню, там и покурим…

Тимур направился в сторону кухни, прихватив пустые стаканы и наполовину пустую бутылку коньяка.

Шел второй час ночи, и пепельница уже полнилась от окурков. Под столом стояла пустая бутылка коньяка, а на столе початая бутылка водки. Алиса порядком захмелела, да и он пару раз промазал сигаретой мимо пепельницы.

— Ну что, Тимур, ты я вижу, обитаешь сам?

— Почему так решила?

— Не вижу я женской руки в этом доме. Так, может кого приводишь потрахать, но постоянно… хм, вряд-ли.

— Ты решила, что после тебя моя жизнь закончиться?

— Не закончилась, нет? – с надеждой поинтересовалась бывшая жена.

Он посмотрел ей в лицо, в глаза, пытаясь прочесть, что она сейчас думает, чувствует…

— Если она и закончилась…, моя жизнь…, то после гибели Сони.

Сказал он медленно и Алиса услышала в его словах упрек… увидела в его взгляде.

— А ты думаешь, мне, легко было? Не забывай, это была и моя дочь!

— Нет, — Тимур покачал головой, — ты ее не любила, так как я ее любил. Ты ведь даже не хотела рожать ее, помнишь? Все говорила «я еще слишком молода, я хочу пожить для себя…».

— Да, я была еще молодой, глупой! – С вызовом воскликнула женщина, вскинула ладонь, провела по глазам, как бы вытирая слезы.

«Показуха, — равнодушно подумал Тимур, — она умеет давить на жалость».

— Ты ведь сам меня никогда не любил! – продолжая вытирать сухие глаза, и слегка даже всхлипнув, продолжала Алиса.

— Нет, ты ошибаешься, я любил тебя. Очень любил… особенно когда узнал что ты беременна… я ни одну женщину не любил так, как тебя. А вот ты меня никогда не любила. Тебе нужны были только деньги, вещи, прочее барахло… Вон оно, все там, в подвале, твои шубы, шмотки…, — Тимур сам не на шутку завелся, — Ты хотела красивой, богатой жизни…, помнишь как ты говорила «у нас будит новый дом, новая жизнь…»? Какой прок от новой жизни, если ЕЕ рядом нет! Если я не вижу, как она растет, взрослеет. Я никогда не увижу ее первых отметок, она не расскажет мне о своем первом парне, первом поцелуе, я никогда не смогу увидеть ее в подвенечном платье! Понимаешь, НИКОГДА!!! – последние слова он почти прокричал ей в лицо.

— Да, и ты винишь в этом меня. – Спокойно заключила Алиса, глядя как он завелся и пытаясь умерить его пыл (она еще помнила, каким он бывает бешенным!).

— Не буду врать, да! Я виню себя, что полюбил такую равнодушную, бессердечную…, — он запнулся, подыскивая подходящее слово, — …особу! Которой было, в общем-то, наплевать на мужа, на ребенка. Ее интересовала только ее жизнь, подруги, ТУСОВКИ! – Последнее слово он произнес жестко, резко, чеканя каждую букву.

— Ну ты и сволочь, Тимур. – Произнесла Алиса, злобно сверкнув глазами.

Он смолк. Что говорить? Все уже давно сказано, словами дело не поправишь. Он видел, что Алиса на взводе, или вот-вот действительно разреветься, или ударит его.

Он молчал. Она тяжело дышала.

— Ладно, что теперь. Оба виноваты, – прервал молчание он, — я себя виню не меньше чем тебя. Все занят был, недосуг, блин… — вытрусив из пачки сигарету, чиркнул зажигалкой, закурил. – Давай еще выпьем, – свободной рукой разливая по стаканам водку, добавил он, — помянем нашу девочку.

— Пусть земля ей будет пухом. – Алиса взяла стакан со стола. — Все мы будем там, рано или поздно…

— И тогда я снова увижу ее… – Перед тем как опрокинуть стакан, полушепотом добавил он.

— Ты где сейчас живешь? – закусывая, спросил он.

— У подруги.

— А как же квартира матери?

Алиса хмыкнула.

— Братик ее уже оприходовал. Продал, пока меня не было.

— Да, семейка у вас была веселая…, что собираешься делать?

— Не знаю. Работу нужно найти.

— Алиса, ты же ничего не умеешь делать. И образования у тебя восемь классов.

— Ты зря меня не до оцениваешь. Я прошла такую школу…, восемь классов отдыхают.

— А что за подруга?

— Людка Фомина.

— А-а-а, помню. Которая все перебирала женихами. Думаю она еще не замужем.

— Да уж, собственно, я и зашла к тебе…, ну у нее там новый кавалер. Сегодня у них должно все решиться…

— Ага, в сотый или тысячный раз! – не удержался Тимур.

Алиса бросила на него укоризненный взгляд, и продолжила:

— Она пригласила его на ужин домой, не буду же я там торчать как заноза в заднице.

— А ты что, с ночевкой ко мне? – недоуменно, произнес он. До него, наконец, доходил смысл посещения бывшей жены.

— А что, прогонишь?

Тимур покачал головой. Долго молчал, хмурил лоб.

— Это очень плохая идея. – Решил наконец он.

— Клянусь, я не буду к тебе приставать… если ты этого боишься…, просто, разреши мне переночевать, хоть на диване в гостиной. Утром я уйду, и больше тебя не потревожу.

— Ты не понимаешь, все не так просто. – Перед глазами стояла картина растерзанной Марины.

— Тимур, но мне некуда идти! Пожалуйста, не прогоняй меня, сегодня. – Он услышал в ее голосе просительные нотки. Ему даже стало ее жалко — Алиса всегда умела добиваться своего.

Он молчал, стараясь не смотреть ей в глаза.

— Ну ладно, переночуешь сегодня у меня. – Вдруг решил он.

«Что ты делаешь?! Ей нельзя здесь оставаться!» — завопил его «родной» голос внутри.

«Пусть ночует». – Хладнокровно сказал посторонний-потусторонний голос.

Он знал, что ей нельзя остаться, чувствовал это, Дашка ей не простит… или он… но голос упрямо твердил свое:

«Плыви по течению, не сопротивляйся, все уладиться…»

«Будь что будет». – Поставил он точку.

— Переночуешь на диване, – перед глазами всплыл образ Дашки, затаившейся, словно страж.

— Спасибо.

Он еще что-то хотел сказать, но лишь махнул рукой. Налил в стакан водки, выпил, выдохнул воздух.

— Все, я спать! – Он встал и его слегка качнуло. – Постельное знаешь где, располагайся.

— Хорошо Тимур. До завтра.

«Если оно будет, завтра».

Пошатываясь, он прошел в гостиную. На диване лежала тигрица. Он взял игрушку в руки. Посмотрел в ее пластмассовые глаза. Вдруг мелькнула отчаянная мысль:

«В котел ее!».

Но он увидел, что на него смотрят ЖИВЫЕ глаза. И они напомнили ему глаза дочери.

«Ты не посмеешь». – Сказал ему голос, со второй половины сознания.

— Дашка, не надо. – Прошептал он на ухо тигрице.

— С кем ты разговариваешь? – услышал он за спиной голос Алисы.

Тимур обернулся.

— Я иду спать наверх.

— Подальше от меня?

Все так же сжимая в руках тигрицу, он двинулся к выходу из комнаты.

— Оставь ее мне, – Алиса протянула руки к Дашке, – мне с ней не так будет одиноко.

Он замер.

«Пусть возьмет, если хочет…» — снова сказал голос.

— Пожалуйста, возьми. – Протянул он тигрицу, устав бороться с самим собой.

«Ты победил», – сказал он чужому голосу в своей голове.

«Я всегда побеждаю…»

Она приняла игрушку из его рук. Понюхала ее шерсть.

— Слушай, чем от не пахнет, словно…

— Она лежала в подвале, – не дал ей закончить Тимур. – Мы забыли о ней… бросили. Но я нашел ее… спас.

Он побрел, опустив плечи. Слова кончились. Кончились чувства и эмоции. Он стал словно камень.

— Спокойной ночи, Тимур.

Тимур не ответил. С трудом взобрался по ступенькам на второй этаж. Неимоверная усталость всего этого тяжелого дня, навалилась на него, пригнула к низу, словно на плечи ему взвалили непосильную ношу. Он прямо валился с ног.

«Как я устал… будь что будет… надоело все…» — метались в хмельной голове обрывки мыслей, словно мотыльки на тающем свету.

Он распахнул комнату дочери – с фотографии на столе, на него смотрело такое милое, родное лицо Сони. Но он не смог смотреть ей в глаза, не смог… чувство вины не давало ему это сделать.

Словно разваливающаяся прямо на глазах машина, перешагнул через порог, с трудом передвигая ноги, сделал три шага и в беспамятстве рухнул на кровать.

12

Впервые за много дней, спал как убитый, без снов, без кошмаров. Лишь странная тяжесть давила на грудь, словно груз, который он никак не мог скинуть. Эта тяжесть сжимал грудную клетку, не давала дышать. Словно две массивные лапы, подушечками, в которых прятались огромные, острые как бритва когти, давили сверху массой в несколько десятков килограмм.

Ночью его разбудил крик. Сначала это был возглас недоумения, испуга. Затем крик боли. И длинный, протяжный, женский ВОПЛЬ!

Тимур повернулся на живот, уткнулся в подушку, и закрыл уши ладонями.

«Спать, спать! Это просто плохой сон!», – твердил он себе словно в бреду.

Несколько минут, до его ушей, еще доносились крики, которые все слабели, слабели и вскоре стихли.

— Все кончено, Сонечка прости меня. – В подушку сказал он.

Тимур встал. Тело дрожало в болезненной лихорадке.

«Может я следующий?»

Медленно, словно опасаясь нападения, приотворил дверь. В образовавшуюся щель просунул голову — в коридоре было темно, лишь тусклый свет с гостиной, на первом этаже, неверно падал на лестницу, и от лестницы отражался на стенах тусклыми бликами. В доме стояла мертвая, давящая тишина,

«Час «Ч»…»

в которую он вслушивался, пытаясь уловит малейший звук…, намек на звук. Но лишь собственное, учащенное дыхание нарушало эту зловещую тишину.

Тимур отпустил дверь, и она медленно отворилась, с противным, режущим уши, скрипом. Втянув голову в плечи, он шагнул за порог, словно из безопасного убежища, на враждебную территорию. Снова напряг свой слух. На этот раз его уши уловили ветер, завывающий снаружи. Словно до этого он находился в звукоизолированной комнате, и вот переступив порог, тишина рассеялась, и он смог различить некоторые звуки: тиканье часов на стене, завывание ветра, потрескивание замерзающих деревьев. Вторя северному ветру, завыли соседские собаки. Это он тоже услышал, и вздрогнул:

«На покойника».

На грани истерики (или умопомешательства?), он направился к лестнице. Приблизившись к ступенькам, посмотрел вниз: серая полоса тянулась по паркету, из гостиной в сторону кухни.

«Это кровь?»

«А что ты ожидал увидеть, клубничное желе?» — проснулся в голове враждебный голос.

Ему стало плохо. Закружилась голова. Он схватился за перила, чтобы не рухнуть вниз, и наверняка свернуть себе шею. Горло сдавил спазм — стало трудно дышать.

«Что я наделал?!».

«Ты ничего не делал».

«Вот именно! А должен был сделать!»

«Все – так — и- должно – было — быть». – Спокойно, с расстановкой сказал ему голос.

Держась за перила, с трудом перебирая ногами, он медленно спускался (сползал) вниз.

Вот и первый этаж: Тимур сам не свой, двинулся по следу красной полосы (теперь он видел отчетливо — это кровь!), которая тянулась в сторону кухни.

Миновал коридор. Порывы ветра свистели в щелях входной двери. По углам лежала темнота, и в этой темноте ему мерещилась (а может быт и нет!) рыжая бестия, затаившаяся для прыжка… для решительного броска.

Спина покрылась испариной, волосы взмокли, он тяжело дышал. Воздух со свистом вырывался из легких, сливаясь с воем ветра и подвыванием собак. Он крался по своему дому, словно ночной вор, вздрагивая от малейшего шороха.

Вот и кухня, в которой темно как в пещере (сюда не проникал свет с гостиной). Дрожащей рукой он долго не мог нащупать выключатель. Когда свет вспыхнул, Тимур зажмурился, но всё равно успел увидеть распростертое тело на белом, кафельном полу.

Глаза открывал медленно, словно надеялся, что ему все померещилось… Но Алиса лежала почти в центре кухни, недалеко от стола, окровавленным лицом вверх. Глаза закрыты. Одна рука прижата к шее, видимо она пыталась заткнуть рану. Кровь, сквозь пальцы, стекала по ее обнаженным плечам на белый кафель, и плыла ровной, алой лужей, отвоевывая сантиметр за сантиметром — чистое пространство белоснежного кафеля.

Виновника всего этого нигде поблизости не наблюдалось.

«Мавр сделал свое дело, Мавр может уходить…».

Тимур смотрел на эту кровавую картину пустыми, безжизненными глазами. Ни один мускул не дрогнул на его каменном лице. Он лишь устало выдохнул. Сделал несколько шагов к поверженной женщине. Медленно опустился на одно колено, не обращая внимания на кровь, в которую угодило колено.

— Алиса… — он коснулся ее лица.

Вдруг она закашляла, выплевывая сгустки крови. Он испуганно отдернул руку. Женщина с трудом разлепила веки. Посмотрела на него глазами полными боли и страха.

— Помоги мне… — прошептали ее окровавленные губы.

Он осторожно отнял ее руку от шеи, и увидел ужасную, рваную рану, из которой еще пульсировала кровь. Он не мог ей уже ничем помочь. Ей оставалось совсем не много, может быть несколько минут…

Впрочем, кое-что, он мог сделать…

— Помоги… — снова прошептала она.

— Конечно, я помогу тебе. – Сказал он, и не узнал своего голоса — это был тот голос, который он слышал в голове: пустой, безжизненный, холодный, равнодушный.

Он подогнул вторую ногу, становясь на колени, наклонился над телом. Протянул совершенно уже не дрожащие руки, обхватил ее тонкую шею и сдавил словно тисками. Он и не подозревал, сколько было силы и ненависти в его руках!

Женщина забилась в судорогах. Захрипела. Засучила босыми ногами по полу. Выгнулась дугой и вскоре затихла.

— Я помогу тебе… помогу тебе… помогу… — словно заклинание шептал он, не своим, чужим голосом.

Сквозь его пальцы просочилась кровь. Он чувствовал, какая она теплая и липкая. Заметив, что Алиса затихла, он взглянул в ее остекленевшие, вылезшие из орбит глаза.

— Вот и все, теперь тебе не больно. – Он отнял руки от ее растерзанной шеи. Поднял их вверх, рассматривая стекающую по пальцам кровь на свету люминесцентной лампы, словно любуясь.

Лампа дрогнула, усиленно загудела и в этот миг он услышал:

— Папочка! — голос обухом ударил по ушам.

Резко обернулся и не поверил: в дверном проеме стояла Соня и, обхватив руками плюшевое тело, держала Дашку.

— Соня, девочка моя… — прошептал он пораженный.

Мертвая дочь смотрела на него глазами полными боли, любви и сострадания.

Он почувствовал, как слезы застилают глаза, изображение дочери размывается, растворяется. Тыльной частью ладони (чтобы не запачкаться кровью) смахнул набегающую слезу и на мгновение утратил видимость. Когда же снова взглянул, дверной проем был пуст.

— Соня, прости меня… Я не хотел… Я не мог… — он не договорил — не знал, что сказать.

Медленно поднялся на ноги. Прошел в ванную. Стянул с себя окровавленные джинсы. Склонившись над раковиной, долго мыл руки, тщательно их намыливая. Сполоснул лицо холодно водой. Посмотрел на свое отражение в зеркале и испугался — на него смотрело лицо покойника: бледное, обескровленное, словно восковое. В глазах пустота, от которой ему самому стало страшно.

Вытерся махровым полотенцем. Прошел в гостиную, где и увидел Дашку, которая как ни в чем небывало лежала на застеленном цветной простыней диване. Он посмотрел ей в глаза, но увидел лишь отблеск лампочек.

— Я устал, я хочу спать. – Сообщил он тигрице.

Устало сел на диван, потер воспаленные глаза, в которые словно насыпали песка. Некоторое время сидел с отрешенным взглядом, монотонно раскачиваясь из стороны в сторону, словно маятник. Затем повалился набок, подминая под голову подушку.

«А что будет завтра?», — спросил он себя угасающим разумом.

«Ничего, просто в саду появиться еще одна могила», — беспристрастно ответил ему голос из далека, словно с другой планеты.

И этот ответ его удовлетворил. Он засопел, дыхание его стало ровным, тихим, спокойным…

Он нуждался в отдыхе. Он был ему необходим как воздух.

«Все завтра… все остальное завтра…», — плавно скользила мысль, пока он проваливался в спасительную отрешённость сна, в забытьё. И хотя к нему снова пришел тот самый осенний кошмар, но в это раз он сделал все как надо:

Он видит Соню, стоящую на краю ямы.

Подобравшись для прыжка, он бросается к ней! Все его чувства обостряются во сто крат. Он видит себя животным — быстрым, стремительным, беспощадным ТИГРОМ, ринувшимся в свою последнюю, смертельную схватку со смертью.

Его нос слышит тысячи запахов, и среди них запах дочери, такой сладкий, приятный. Но этот запах смешан с запахом страха и чернозема, который предательски начинает двигаться. Это он тоже видит своими острыми, словно у орла глазами. Его зрачки сужаются, фокусируясь на цели своего броска – на дочери! От этого броска зависит ВСЕ! Это бросок не на жизнь — на смерть!

У него есть только один шанс — ПОСЛЕДНИЙ!

Его неимоверно сильные ноги — лапы отталкиваются от земли, оставляя глубокие вмятины. Уши прижаты, обтекаемую морду рассекает упругий воздух.

Его тело – тугая пружина, сжатая в десятки раз, а теперь выпущенная на свободу. Словно молния, он мчится к своей цели!

ОН ЧЕЛОВЕК — ТИГР!

«Я успею!!!».

Девочка падает, вскинув руки вверх.

«Я У-С-П-Е-Ю!!!» — обезумевшим тигром рычит в голове голос, утративший человеческие нотки.

Тело ускоряется, пружина разжимается, готовая вот — вот разорваться (взорваться!), лопнуть! Все движения на последней грани, на пределе!

Еще один последний рывок, смертельный бросок и …

И он успевает!

Вихрем, огненным, рыжим смерчем он проносится мимо, обхватывает ее хрупкое тело руками, (лапами?) практически выдергивая из пустоты, из свободного падения…

Прижимает к себе что есть силы.

— Я СПАС ТЕБЯ! – рычит он, оглашая победным ревом округу. Так рычать тигры, выходя победителем из смертельной схватки. Из схватки с самой смертью!

— Папа, мне больно. – Слышит он сдавленный голосок.

Тимур ослабляет объятия (теперь тигр оставляет его, уступая место человеку). Соня поднимает голову, и он видит ее испуганное, встревоженное лицо. Девочка виновато улыбается. Он сердится, но не может удержаться и его губы растягиваются в ответной улыбке.

— Теперь все позади… — облегченно говорит он, а по щеке катиться теплая слеза, но на этот раз, это слеза счастья.

Дашка лежала в темноте, вслушиваясь в его равномерное дыхание. Он не метался во сне, не стонал. И она больше не чувствовала боли! ОНА ушла из его измученной груди!

Тигрица лежал на страже, охраняя его.

Раскинув руки для невидимых объятий, Тимур улыбался во сне.

sevenkontinent.narod.ru

rakip@yandex.ru

Январь – апрель 2010г.