Черный ворон

Да! Она сказала да. Он до сих пор не мог поверить в реальность данного события. Поймав себя на том, что ноги его явно пытаются перейти на бег, Саша постарался взять себя в руки. Но ему это не очень удалось: вскоре после того, как Саша перешел на нормальный шаг, он вновь поймал себя на том, что начинает торопиться. В его одурманенное сознание постоянно врывалось то, когда она произносила эти две великих буквы «д» и «а» одним словом. Священным словом — да.

Галстук, казалось, душил его: Саша расправил узел, потом подумал, что так выглядит нехорошо, и вновь затянул. Конец июля, духота не реальная, а он напялил этот костюм. Впрочем, это был его лучший костюм, а сегодняшний день должен быть именно лучший. С этой мыслью он переложил букет цветов из одной руки в другую, потому как тот натирал ему ладонь. Потом Саша подумал, что если так будет делать часто, то испортит букет.

Саша резко остановился. За ним следили тысячи лиц, но он не смотрел на них — задняя стенка зала, утопающая во тьме, ему казалась более интересной. Кровь выстукивала в его голове свой собственный ритм. Всеми силами он старался не перейти на крик: говорить равномерно и плавно.

И мысли и дела он знает наперед.

Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:

Оно вам не поможет вновь,

И вы не смоете всей вашей черной кровью

Поэта праведную кровь![1]

И все же последнее слово он произнес с каким-то готическим трагизмом. Зал на секунду замер, словно удивленный, что уже все закончилось, и взорвался аплодисментами. Саша их не слышал. Ему будто уши заложило: какие-то звуки были, но понять ничего нельзя. Только украдкой поглядев во время поклона, Саша увидел перед собой непрерывной мелькание. Выпрямившись, он развернулся, как ему показалось, резко и удалился за кулисы на ватных ногах.

За кулисами его ждала Маша: она взяла его за руки и, улыбаясь, нежно произнесла:

— Это было прекрасно!

Ему было душно. Кажется даже, он вспотел, но не замечал, не чувствовал и не видел перед собой ничего, кроме ее глаз и ее пальчиков, касающихся его пальцев.

— Выходи за меня!..

— Что? — растерянно, но, все еще улыбаясь, переспросила она.

Зачем он это ляпнул? На лице его лице отразилось ощущение собственной никчемности.

— То-есть… я хотел сказать… пойдешь… Не хочешь ли сходить со мной на свидание? — кое-как исправился он и сам своим заиканием вызвал у себя жалость.

— Да, конечно, — смеясь, ответила Маша.

— Правда? — для него, со всеми питаемыми надеждами, это было действительно неожиданно.

— Да, правда.

Маша сказала: да.

— Тогда завтра на нашем месте: у третьего фонаря?

— Хорошо, — произнесла она тихо и нежно, а он почему-то услышал в ее словах некую облегченность.

Они некоторое время постояли, улыбаясь и глядя друг другу в глаза, потом она оглянулась и, неловко прикусив нижнюю губу, проговорила:

— Сейчас мой выход. Мне идти надо.

Саша кивнул, будто само собой, а потом его накатило волной грусти, когда Маша выпустила его руки из своих рук. Или он выпустил ее. Хотя это было не столь важным.

Маша отошла в сторону и ее тут же окружили подружки, которые непонятно зачем стали возиться с ее нарядом: она итак была прекрасна.

— А я бы не пошла, — сказала вдруг одна из девушек, которую звали Оля.

— Это еще почему? — опередила вопрос Маши другая — Даша.

— Да потому что ее никто не приглашал! — ответила самая молодая, но не менее бойкая из них третья — Танюшка.

Вчетвером девушки дружно посмеялись.

Саша все еще стоял на своем месте, но они — то ли делали вид, что его нет, то ли не замечали, то ли не видели, то ли все вместе — или точнее каждая по отдельности вела себя по одному из пунктов, — но он все слышал очень хорошо.

— И вовсе не потому, — продолжала Оля, постепенно становясь серьезной. — Подумай сама, если он три года собирался пригласить тебя на свидание то, сколько лет он будет собираться сделать предложение?

Она действительно так сказала? От удивления Саша оглянулся, но лишь столкнулся взглядом с усатым мужчиной, попыхивающим папироской. Мужчина хмыкнул, перекинул папиросу из одного уголка в другой и обошел Сашу…

И вот он на назначенном месте, в нужный час. Ее еще нет: наверное, она припоздает, как это принято у девушек. Легкое разочарование внутри, что его спешка была излишне. Впрочем, куда важное, что она согласилась прийти, остальное не столь существенно.

Сначала они немного прогуляются, потом он сводит ее в театр, после чего в ресторан и, как бы в завершение вечера, еще одна прогулка, и Саша проводит ее домой. По крайней мере, Саша так планировал, и только мог надеяться, что ей понравится. В театре ставили «Гамлета» со знаменитым Высоцким в главной роли. Он уже ходил на постановку, и она ходила, да и кто в Москве еще не был.

Он забрался в левый карман брюк, но не обнаружил в нем билетов. Тогда Саша переложил букет в другую руку и забрался в правый карман — и там билетов не было. Да что ж такое! Саша помнил, как брал их с собой. С ощущением неизбежного во взгляде, он проверил одинокий задний карман брюк, оба наружных кармана пиджака — везде его ждало разочарование. В порыве отчаянья он забрался во внутренний карман пиджака, но и там его ждала предательская пустота.

Внутри него все рухнуло. Саша опустил голову, утонул в плечах пиджака; лицо его сделалось неприметным, серым, каким-то безликим; глядел он с тоской, будто вообще ничего не видел перед собой и мог вызвать только жалость. Следует сейчас немедленно бежать домой. И, конечно же, он припоздает, хотя это мягко сказано. Был еще вариант дождаться Машу. И уже вместе с ней отправиться к нему домой, главное чтоб Маша все правильно поняла. Понятное дело, прогулка отменялась… Впрочем, может и не надо.

Если… В его глазах появилась надежда. Он выглядел как человек, который два часа провисел на скале, держась только пальцами и с божьей матерью всуе, и вдруг понял, что его уже вытягивают наверх с помощью веревки. Саша забрался в карман рубашки — там, где его сердце выстукивала дикий и беспокойный ритм, — и вынул пальцами краюшки билетиков, с радостью развел их ножницами в стороны. Это было приятно ни с чем несравнимое облегчение.

Он прижал руки к груди, как вдруг над головой раздался какой-то непонятный шелест и, что-то острое впилось ему в волосы. В его сознание тут же всплыло одно из тех воспоминаний, которые как раз желательно забыть. Учился Саша в классе пятом, когда ребята, на пару лет старше его, явно от безделья, потревожили осиное гнездо. А Саша, дабы поглядеть что-то не обычное и удовлетворить свое детское любопытство, стоял поблизости. В какой-то момент дикие насекомые полностью облепили его и принялись жалить: вот то же самое он почувствовал у себя на голове сейчас. Защищаясь руками, он почувствовал под пальцами что-то мягкое, шершавое и живое. В дело включился букет и нападение прекратилось.

— Да что такое! — нервно восклицает Саша, чуть присев и поглядывая в небо, ожидая новой атаки.

Все еще с опаской поглядывая вверх, он засунул букет, вынул расческу и принялся налаживать красоту.

— Сигареты не будет? — хрипло спросил мужчина в черном костюме, голосом который почему-то показался Саше знакомым.

— Простите, не курю, — ответил он, перед этим неизвестно для чего провел руками по недавно обшаренным карманам.

Потом он боковым зрением заметил, что и голова спрашивающего тоже, — прямо, как и костюм, — полностью черная. И в это самое мгновение дуло пистолета уперлось в сашину грудь и — баба-ах! — раздался выстрел. Испуганно, Саша отступил на шаг назад, лицо его резко покраснело: он выронил расческу и букет, схватился за грудь и упал на колени. По белой ткани рубашки расползалось сочное пятно крови. С одним-единственным вопросом: «За что?» — он посмотрел снизу вверх на того кто стрелял, в надежде разглядеть лицо своего убийцы под капюшоном. Только лица под ним не было. Человека в черном костюме вообще не было.

Саша посмотрел вниз на грудь, выпустив из ладоней рубашку, но кроме измятой ткани ничего не увидел. Осознав, что крови нет, Саша принялся расстегивать пуговицы рубахи, хотя со стороны выглядело, будто он их рвет. Грудь была цела, разве что кожа слегка покраснела. Он прижал руки к груди, только теперь с облегчением и поднялся на ноги. Перед ним быстро пронеслась черная птица, от которой он шарахнулся, следя за ней взглядом, и увидел на противоположной стороне аллеи процессию.

С неба крупными хлопьями пошел снег. Он походил на тополиный пух, но тут же таял, упав в открытую ладонь Саши.

Люди, участвующие в процессии, выглядели серой массой, какой-то безразличной и холодной, в их движениях было что-то однообразное и до боли скучное, хотя сам Саша подумал, что они чем-то напоминают черно-белый фильм, только без помех. Ворона он уже не видел: тот пронесся над людьми, на что они даже не обратили внимания и исчез где-то среди деревьев.

Саша двинулся неспешно к процессии, смущаясь, через вежливое слово, поинтересовался, у одного из участников: «Куда собственно все идут?» На что он не получил ни то что бы даже ответа, даже реакции на то что он задал вопрос. Тогда Саша спросил, все также вежливого, у другого, потом у третьего, четвертого, пятого, после чего у шестого человека, все больше углубляясь в реку процессии. Когда число перевалило далеко за десять, Саша вдруг вспомнил, что у него все-таки свидание, а он двинулся неизвестно куда и непонятно зачем.

Он развернулся и хотел уже дать задний ход, только его не только не пустили — и, мало того, потащили вперед. Как всегда вежливо, при этом постучав какому-то человеку по плечу, он попросил о том, чтобы его пропустили, ведь у него есть более важные дела. Однако человек никак не отреагировал, молча, вместе со своим соседом, которым оказалась милая дама, чуть моложе сорока, продолжили его тащить. Обращение к даме, тоже ничем ему не помогло. Тогда Саша, выражая как бы свое возмущение, напрягся, дабы силой преодолеть стену непонимания, только ему не стоило этого делать. В туже секунду Саша получил кулаков в лицо, потом в грудь, живот и бока. Врезаясь спиной впередиидущих, он с удивлением осознавал, что первый удар ему нанесла та сама милая женщина. Кто-то кричал: «Фашисты!». Через секунду, несколько голосов повторили то же самое. Он попытался извиниться перед впередиидущими, одновременно пытаясь все-таки сдать назад, но его опять начали бить, следом толкать, сбили с ног и принялись пинать.

Когда он перестал сопротивляться, все прекратилось на несколько секунд, а потом его резко окатили, будто из кружки, холодной водой. Моргая, он сфокусировал, наконец, взгляд и ему тут же в лицо ударила чья-то брючина. Саша дернулся назад головой и врезался затылком в железную трубу. Пока брючина не залепила ему еще раз, он на четвереньках уполз в сторону и, прижавшись спиной к стене, поднялся на ноги. Первым делом он огляделся: Саша находится в ванной комнате; согнувшись над умывальником, стоял, очевидно, хозяин данного помещения и издавал странный хрипло-булькающий звук. Саша, непонятно к чему, вспомнил что у него хорошее воспитание и с извинениями, обратился к мужчине. Мужчина, почему-то не захотел обращать на него внимание, продолжая совершать свои странные процедуры. Тогда он подошел к нему ближе, с желанием привлечь внимание того, похлопав рукой по плечу, и тут же, увидев лицо хозяина данного помещения и следом кровь в раковине, шарахнулся назад к стене, через которую попытался выйти спиной.

В этот самый момент в помещение ворвалась бледная женщина, и Сашу со всего маху ударило чем-то белым по глазам. Он весь сморщился, закрыл голову руками и осел на пол, а по щекам побежали слезы.

— Володя! — испуганно воскликнула женщина.

— Маринка… — булькающе ответил мужчина.

Потом поднялся шум и гам. Какие-то люди, постоянно сновали то туда, то сюда; то один говорил, то другой, то все вместе взятые что-то говорили-обсуждали; Саша не понимал что происходит. Очнулся он в углу совсем другой комнаты. Люди что-то выясняли, бледная женщина что-то объясняла, потом в комнате появились другие люди, которые начали говорить о чем-то своем — о каких-то планах и еще более странном: смысле. Только он на них не обращал внимания, его больше волновал один человек в этой комнате; тот, что единственный молчал из всех и только смотрел на бледную женщину. Тот, кого звали Владимир Высоцкий.

Новоприбывшие, очевидно, были врачами из скорой. Женщина пыталась им что-то объяснить, но они, уже все решив, отнекивались от нее, потому как смысла это не имеет. Что-то именно не имеет смысла, поначалу Саша не понял, а когда понял, женщина уже потеряла всякую надежду. Он выбрался из угла и четко произнес: «Нет», — только на него никто не обратил внимания, кроме женщины. Что-то огромное сперва поднялось из-за ее спины, а потом заполнило полкомнаты. Сашу отбросила к окну, и только там он сообразил, что это были крылья. Белые огромные крылья.

Лицо женщины стало гневным, и даже в гневе оно было красиво. Она говорила что-то гневно и твердо о Франции и о скандале; такое, о чем не стоило говорить в любой ситуации, но она говорила. И сейчас бы ее ничего не остановило. Люстра замигала; на улице становилось то светло, то темно; отчетливо слышался электрический треск; а женщина продолжала говорить резко, злобно. От нее бы в тот момент никто бы не ушел. И никто не ушел. Женщина требовала чуда, если обычная медицина не способна решить проблему.

Врачи, наконец, очухались и расшевелились, оглядели Высоцкого и прямо на одеяле понесли его из комнаты. Женщина продолжала что-то говорить, но уже пациенту; теперь уже она не гневалась, скорее, выглядела усталой. Саша побрел за импровизированными носилками… Коридор тянулся бесконечно, Саша сам чувствовал себя усталым, люди вокруг толпились. Через некоторое время он понял, что находится уже не дома у известного артиста, а вновь идет вместе с процессией.

Ломиться назад смысла не было. Печальный опыт тоже опыт. Он стал пробираться боком, аккуратно, тщательно и, на этот раз, молча. Вскоре он обратил внимание, что все, будто ненароком, стараются его вытолкнуть в том направление, куда он собственно и двигался. Именно выталкивают, а не толкают. Все закончилось тем, что Саша бегом, буквально, выскочил из процессии. Но радость его быстро прошла, когда Саша сообразил, что все-таки выкрутился, не совсем удачно, в какой-то переулок: справа и слева его окружали здания. Процессия так и продолжала тянуться бесконечно, и не было видно ей ни конца, ни края.

Обернувшись, он не сразу, но понял, что никакой это не переулок, а съемочная площадка. С обеих сторон от него тянулись длинные декорации зданий к уходящему в закат Солнцу на подобие того, как это было в фильме «Неуловимые мстители». Помещение освещалась прожекторами, которые отключались и, во концовке, остался только один. Только благодаря нему он увидел, что здесь еще кто-то есть. Вроде бы женщина. Она сидела на маленьком стульчике посреди огромной площадки. Саша сначала не узнал ее. Лицо показалось знакомым, однако он никак не мог вспомнить, где ее видел. Потом он вспомнил: это была французская актриса, русского происхождения, Марина Влади — жена Высоцкого. Это она отстаивала жизнь Высоцкого, когда сами врачи отказались что-либо предпринимать. Она заботилась о нем, так как никто не мог позаботиться. Только где сам Володя? Почему его нет рядом с ней? Рядом с ней безопасней. Где угодно, лишь бы рядом с ней.

По мере того как Саша размышлял, сам не замечая, перешел на быстрый шаг. Теперь же, когда его сознание наполнилось самыми худшими предположениями, он не выдержал и сорвался на бег. Только стоило бы ему внимательней смотреть под ногами: дело в том, что по всей площадке, хоть и не так много, но были протянуты толстые кабели. На бегу, он махал внимание, звал по имени известную актрису, но все без толку. И вот тут он зацепился за один из кабелей и кубарем покатился в ноги Марине Влади. Даже этот шум и гам, произведенный им, не произвел на нее никакого впечатления.

— Марина, где Володя? — испуганно кричал он ей, но она даже не смотрела на него. — Где Володя, Марина? — повторял он.

Потом Саша посмотрел туда, куда смотрела она. Ее взгляд был сосредоточен на процессии, а если быть точнее на ее передней части. Пока Саша пытался понять, хоть что-нибудь, Марина встала, взобралась на стул и, расправив крылья, улетела прочь от него.

Расстроено глядя, как она исчезает в черном пространстве неба, он поднялся на него. Что делать ему дальше, он не знал. Развернувшись, Саша двинулся к процессии. Как ни странно, она приняла его обратно легко и Саша вместе с ней, двинулся дальше.

Чем дольше он шел вместе с процессией, тем больше ему казалось, что идет он не сам, а что-то ведет его. Почему-то его это сильно беспокоило. Больше Саша не пытался бежать назад, так же как выбраться в сторону, хотя в какой-то момент оглянулся, но ничего нового не увидел: те же безразличные лица; собственно, такое же, как у него. В какой-то момент, Саше обратил внимание, что все как-то замедлились; то ли он слишком быстро стал идти. Только все чаще люди стали расступаться и пропускать его. Такими темпами он дошел быстрее до начало процессии, чем пытался выйти в сторону, и туже наткнулся на четырех мужчин, которые просто стояли и держали гроб.

От неожиданности Саша шарахнулся в сторону и оглянулся: вся процессия уставилась на него испуганного. В голове его раздался выстрел, и Саша испуганно уставился на грудь, скрытою рубашкой, лишенной из-за некоторых неправомерных действий нескольких пуговиц. Грудь понятное дело была цела, только ему потребовалось больше времени для того, чтобы понять, что глазеют они не на него. Он оглянулся: они смотрели на надпись в окошке. Саша замер, почти не дыша, и услышал ту тишину, что называют гробовой. Посмотрев на людей, Саша увидел, что они также замерли, больше походят на статуи. Надпись гласила: Спектакль отменен, умер артист Владимир Высоцкий.

Он посмотрел на процессию. Стало вдруг не выносимо страшно, да так, что кончики пальцев похолодели и болезненно онемели. Он вдруг понял, что толпа вовсе не безразлично-холодна; она растерянна. И это испугало его больше чем осы из детства. Все казалось каким-то дурацким сном, если б Саша четко не понимал всю реальность событий.

Толпа вдруг расступилась, подобно Красному морю перед Моше, и четверо мужчин понесли гроб между людьми. Саша побрел за ними. Люди за его спиной вновь сошлись, но он уже не оборачивался, чтобы убедится; он просто знал.

Шли долго. Саша думал, что целую вечность. Кто-то настойчиво повторял кричать: «Фашисты!» — и ему вторили другие голоса. Хотя путь нисколько не казался ему напряженным, все же Саша ощущал некую невыносимую усталость. Куда они шли? зачем они шли? уже не имело никакого значения. Они шли потому, что так нужно было. Но кому нужно? хотя тоже уже для него не имело значения. Он просто шел — и все! — пока все не остановились…

От неожиданности, он оглянулся и увидел на лицах беспокойство. Все чего-то ждали. Саша поглядел вперед, пытаясь различить в толпе хоть что-то, и увидел огромные Черные Врата высотой метров тридцать. Они разом растворились в разные стороны и из-за них попали клубами туман, почему-то напомнивший Саше густую пену, которая комьями повалилась на толпу. Мужчины с гробом исчезли в тумане. За ними двинулась вся процессия.

Когда перед ним исчез человек, он протянул руку к туману и почувствовал холодок, который не вызвал у него никаких неприятных ощущений. Следующим шагом он вступил в туман, потому как сзади уже напирали толпы. Здесь было прохладно, но не так чтобы холодно; просто легкая прохлада. И еще здесь было тихо, хотя иногда он слышал странные звуки, и какие-то силуэты роились в тумане и будто бы жили своей жизнью.

Он, посмотрев вправо, увидел, как две безликие темные фигуры вдевают в петлю третью, у которой отчетливо видны белые волосы, прядью падающие на лоб. Третий повис, слегка заболтавшись, и челка его скрыла глубокий рубец. Следом раздался выстрел справа, и Саша повернул голову туда, увидев сначала белого коня: конь бил копытом и жалобно ржал. Чуть дальше Саша увидел кудрявого мужчину, который опустил странной формы руку и следом раздался выстрел — кудрявый мужчина упал. Двое бросились к кудрявому; только тот, кто стрелял, не бросился: он просто опустил оружие.

Процессия продолжала двигаться той же толпой, не видят никаких преград и ограждений. Когда же они остановились, тогда Саша вдруг увидел одного из тех, кто нес гроб: он почему-то стоял со всеми вместе, и понятное дело гроба у него не было. Это показалось Саше странным, двинулся вперед, и как в прошлый раз все пропускали его и расступались. К его удивлению, гроб был уже закопан, могильная плита установлена и рядом стоял памятник Владимиру Высоцкому: сам Высоцкий не высокий и с гитарой, а за ним кони…

— Товарищ! — раздался знакомый ему голос, правда знакомый ему по фильмам и кинохроникам. Голос принадлежал Сталину.

Он повернулся и увидел, что одна из могил устелена газетами, а сверху стоят несколько бутылок водки, ребристые стаканы и огурцы с селедкой. За импровизированным столом сидело трое: Ленин, Сталин и Брежнев. Первый выглядит слишком полным, чем можно себе вспомнить и вообще выглядит так, будто бы спит. Третий неприятно причмокивает губами. Сталин подвигает один из стаканов, наполненный на половину мутноватой жидкостью, почему-то меньше всего похожую на водку, в сторону Саши.

— Товарищ! — повторил Сталин, — выпей с нами за Великого Русского поэта Владимира Амадеуса Пушкина!

Саша наклоняется для того, чтобы взять стакан, и в этот самый момент Брежнев резко поддается вперед и его долго и смачно вырвало прямо на газетную скатерть. Сталин начал говорит что-то о метро. Ленин весь как-то задрожал, замахал руками и, открыв глаза, нагнулся и вынул из-под ног ледоруб.

Саша прочел на не забрызганном блевотной массой кусочке газеты:

И звезды:

Он разобьется о камни,

О подводные мели…[2]

И следом:

И камни будут надсмехаться

Над вами…

Нервно сглотнув слюну, он попятился назад. Процессия резко вздохнула и он, повернувшись к ним, увидел, как она вся разом опустил на колени, и поклонилась лбом до земли. Потом они все поднялись и, развернувшись, ушли.

Саша посмотрел на вождей: Брежнева опять рвало, а Ленин угрожающе держал над головой ледоруб — и выглядел вовсе не угрожающе; скорее был смешен. Черный ворон, шумно хлопая крыльями, пролетел над вождями, затем сделал круг над Сашей и уселся на гриву одной из лошадей. По привычке прикрыв голову руками, молодой человек внимательно следил за ним, пока тот не сел и только тогда заметил, что горбатый гном Высоцкого внимательно человеческими глазами следит за ним.

Саша опустился на колени и низко поклонился до земли.

— Прости нас, Володя, — тихо проговорил он. — Прости нас всех!..

Ответом ему было лишь странный стук по асфальту. Он поднял голову: Саша вновь был на аллеи, у третьего фонаря; к нему быстро шла Маша. Она села на корточки возле него: бледная и красивая одновременно.

— Сашенька, ты чего? — испуганно сказала она. — Ну, прости, что я опоздала!

— Володя умер, — сказал он детским голосом, в котором сквозила обида, будто его наказали зато, в чем он невиноват.

— Какой Володя? — не поняла Маша. Непонимание ее исчезло в туже секунду, как она произнесла имя Высоцкого: ее глаза стали большими, она закрыла рот рукой, и заплакала.

Саша, молча, обнял ее.

Ворон, внимательно глядевший на них со спинки парковой скамьи, вдруг расправил крылья, и полетел в небо, туда к высшим мирам.