Больше, чем любовь

Выбираться из палатки не хотелось, хотя Светлана проснулась давно. Сквозь щель под пологом ощутимо тянуло утренней прохладой, и, казалось, та ждёт только момента, чтобы забраться в спальник. Девушка повернулась спиной к выходу и сквозь полуприкрытые веки посмотрела на лежавшую рядом подругу. А Наташке хоть бы что! Лежит, раскинув руки, и, хоть старенькое одеяло сбилось куда-то к ногам, спит как младенец. Светлана прислушалась к глубокому, ровному дыханию и перевела взгляд с рыжего локона, мягко обнимавшего плечо подруги, чуть ниже. Наверно, Наташке даже жарко — вон, и рубашка расстёгнута.

Словно в подтверждение мыслям девушки, байковый отворот медленно скользнул вниз, обнажив чуть расплывшийся холмик груди. Ворсинки ткани в такт дыханию легонько гладили тёмное пятнышко соска, и он твердел с каждой секундой. Светлана завистливо вздохнула — почему жизнь устроена так несправедливо? Одним достаётся всё, а кому-то...

— Мммм, — протяжно простонала Наташка и, словно кошка, потянулась всем телом. — Уииих! Пора вставать? Жаль… Такой сон приятный, хотелось бы продолжения.

— У тебя таких продолжений хватает! — усмехнулась Светлана. — А нам действительно пора — до озера надо засветло добраться.

— Не скажи, подруга. В жизни всё как-то скучно выглядит — встретились, переспали, разбежались. А тут… — шумно вздохнула Наташка, — романтично. Наверно, только во сне и бывает так красиво. Чтобы и «принц», и ухаживал правильно, и любил потом до смерти. Нет, что ни говори, а нынешние мужики козлы!

— Ой-ой, знаток нашлась! Вот встретишь когда-нибудь своего единственного, тогда и посмотрим, что запоёшь.

Наташка резко перевернулась на живот, откинув на спину рыжие кудри.

— Брось, уж мне ли не знать! Это ты монашкой держишься. В сказки веришь, чуда ждёшь. Мужика тебе надо!

— Зато у тебя каждый день новый! И что, счастлива?

— А я многого не жду. От жизни надо получать удовольствие здесь и сейчас, иначе на пенсии вспомнить нечего будет.

Опираясь на локти, Наташка переползла к выходу и выглянула наружу. Волна прохладного воздуха ворвалась в палатку вместе с радостным криком:

— Вот это да! Айда по росе побегаем!

— Рехнулась что ли? Холодно же! — отозвалась Светлана, плотнее завернувшись в спальник.

— Неженка! — расхохоталась подруга и решительно бросилась в туманное марево раннего утра.

Светлана нехотя выбралась из палатки и замерла. А ведь, действительно, красиво! Небольшая полянка возле речки, где они вчера остановились на ночлег, блистала мириадами капелек росы. Если бы не стелящаяся пелена редкого тумана, они сейчас сверкали бы алмазами, а так лишь молочно светились крохотными жемчужными искорками.

Она опустилась на корточки, и поляна волшебно преобразилась. Капельки слились в сплошной ковёр, ветер гнал по поверхности мелкие волны, и оттого казалось, будто Наташка бежит по колено в воде, высоко поднимая ноги и подбрасывая к солнцу сверкающие брызги. И венок из крупных ромашек на голове, как корона. Наверно, подобрала возле палатки — вчера целый вечер плели.

— Русалка, — вздохнула Светлана…

Она завидовала Наташке с первого дня знакомства. С того самого момента, когда судьба на пять лет назначила им делить метры в комнате общежития. Завидовала её красоте, дичинке в больших зелёных глазах, завидовала лёгкости, с которой подруга беззаботно летела по жизни. И порой ненавидела, потому что с такой же беззаботной лёгкостью та могла обидеть любого язвительным словом. Не только Светлане пришлось испытать это на себе. Как-то раз она даже сказала, что не считает Наташку подругой, а в ответ услышала:

— Не парься. У мужиков это называется солидарностью, а у нас дружбой.

Наташка умела убеждать. Вот и неделю назад, когда студенты после сессии дружно разъезжались на каникулы по домам, она за несколько минут уговорила Светлану встретить ночь на Ивана Купалу на Ведьмином озере.

— Только представь! Звёзды вокруг — даже в воде, искры до неба, песни до утра. Может, именно там ты и найдёшь свой аленький цветочек. А в городе что? Тоска, пыль и скука.

— Я маме обещала… И потом, ты же всегда прекрасно встречала праздник здесь!

— Прекрасно? Опять всю ночь смотреть на пьяных малолеток, которые толкают друг друга в костёр? Пижоны! Гонором могли бы полмира оплодотворить! А в прошлом году два придурка умудрились прямо над костром столкнуться. Один сильно обжёгся и в больницу попал, — Наташка зло усмехнулась и тут же серьёзно продолжила. — Там будут классные ребята из театрального, я с ними на дискотеке познакомилась. Каждый год ездят, и у каждого своя роль. Весело.

— Далеко, — неуверенно возразила Светлана.

Подруга фыркнула:

— Скажешь тоже! Каких-то сто километров. Ну, ещё два дня пешком вдоль речки, но это же ерунда. Кстати, есть там парень, — она картинно закатила глаза, — мистикой увлекается, как и ты…

Светлана согласилась. Но, скорее, не благодаря заверениям Наташки о незабываемой ночи. Почему-то при каждом упоминании о Ведьмином озере сердце тревожно замирало. Тревожно и радостно. А ещё повторявшийся последнюю неделю сон: гладь чёрной воды, мелкие волны масляно лижут камешки возле ног, вдалеке матово отсвечивают луной кувшинки, шёпот из глубины… Тихий и невнятный, похожий на музыку, когда звуки сплетаются в чарующую мелодию и способны унести на край света. Или свести с ума…

В детстве Светлана испытывала подобное чувство не раз. Ей казалось, вокруг всё не настоящее — плывут по небу нарисованные облака, спешат в разные стороны блёклые картонки людских фигур, шуршат по асфальту игрушечные машины. И голоса звучат как в кино…

Мама тогда прижимала её голову к своей груди и, нашёптывая колыбельную, тихонько баюкала. Странно, но сейчас Светлана не могла припомнить ту детскую песенку. Зато навсегда врезались в память колючие бабушкины слова: «Совсем чужая ты здесь. Ох, и тяжко тебе придётся, коли дом свой не отыщешь…»

— Вылезла из берлоги?

Наташка, мокрая с головы до ног, стояла рядом и улыбалась. Потемневшие от влаги волосы казались сейчас бурыми, а в её глазах вместо обычного озорства светилось насмешливое превосходство. Ох, как Светлана ненавидела этот надменный взгляд!

— Ветер поднялся — как бы дождя не натянуло, — буркнула она в ответ и потянулась к охапке хвороста. — Я приготовлю завтрак, а ты пока вещи собери.

— Как скажешь, босс! — бодро прокричала подруга, приложив ладонь к виску.

«Чумовая» — подумала Светлана и покачала головой:

— Шевелись, а то совсем замёрзнешь.

Наташка опустилась на четвереньки и бодро заползла в палатку, выставив наружу едва прикрытый полупрозрачными трусиками зад. Светлана опять не сдержала вздох зависти — за такой попкой любая армия побежит куда угодно, а уж грудью зеленоглазая бестия и танк остановит. И, словно устыдившись собственных мыслей, принялась нервно ломать сухие ветки.

Ветер действительно посвежел. Порывы становились продолжительнее и мощнее. Полянка давно очистилась от остатков тумана, и лишь роса на траве ещё напоминала о недавней утренней сказке. Но скоро и она, к сожалению, исчезнет. Зато костёр разгорелся быстро — гудел громко и радостно, вылизывая пламенем закопчённый бок армейского котелка.

Не прошло и пяти минут, как вода забурлила белым ключом. Светлана осторожно переставила котелок подальше от огня. Забросила заварку, разложила на газете бутерброды и окликнула подругу:

— Ты скоро? Чай остынет.

Наташка, пыхтя как бульдозер, вытолкала из палатки разом оба рюкзака.

— Ура, чаёк! — радостно взвизгнула она. — Горяченький! А то задубела совсем, даже кофта не спасает.

И тут же потянулась к кружке, но взять не успела. Мощный порыв ветра подхватил пустую палатку как пёрышко — перекатил через головы не успевших испугаться девушек и швырнул на костёр. Пламя отпрянуло, спряталось среди углей, но через мгновение вновь рванулось вверх через огромную прореху в тенте. Щёлкнули, выпрямившись, фибергласовые дуги, хлопьями рассыпались остатки ткани…

— Твою ж… — выдохнула Наташка.

Светлана запоздало бросилась к костру, выхватила оплавленный лоскут и с недоумением долго его рассматривала. Мысли блуждали, метались как искры чёртового костра, пока их всех не поглотила одна. Катастрофа. Всё, о чём она мечтала последние дни, в одну секунду рассеялось подобно миражу: не будет ни озера, ни сладкого шёпота из глубины, ни надежды понять, чем её так притягивало это место. Впору было реветь или вешаться. Светлана резко развернулась и набросилась на подругу:

— Ты что натворила, дура?!

— Я?!

— Ты! Зачем все вещи из палатки вытащила? Видела же какой ветер!

— Не ори на меня! Сама сказала.

— А ты головой работать умеешь? — не унималась Светлана. — Или только ноги… Курица!

Наташка едва не задохнулась от возмущения — услышать такое! Она широко раскрывала рот, пытаясь протолкнуть воздух в лёгкие, чтобы ответить парой непечатных выражений. Надо же, ноги вспомнила! Сама-то, небось, и рада бы раздвинуть, да никто не берёт! С такой кислой рожей даже стипендии не хватит приплатить за удовольствие.

— Ты… ты… — сипела Наташка.

— Эй, у вас всё нормально? Помощь не нужна?

Неожиданный окрик заставил девушек замолчать. С противоположной стороны поляны неторопливо приближался мужчина в камуфляжной форме с длинным посохом в руках. Когда он подошёл ближе, Светлана смогла рассмотреть незнакомца лучше. Не молод, но и не старик — в густой тёмно-русой щетине поблёскивала редкая пока седина. Подтянутый, загорелый. Немного странным показалось, что за плечами у него висел не рюкзак, а линялый вещмешок. Такие показывают в документальных фильмах о войне.

— Помощь-то нужна? — повторил он.

Наташка попыталась ответить, но закашлялась — воздух, наконец-то, нашёл лазейку в сдавленном спазмом горле. Светлана же продолжала молча разглядывать мужчину. Было в нём что-то непонятное. Вещмешок древний, а кроссовки на ногах современные, стильные. И посох оказался обыкновенной палкой. Но такой, что в руках держали явно не один год — отполированной частыми прикосновениями, потемневшей от пота и времени. Но больше всего поражали серые глаза незнакомца. Казалось, они светились. И стоило мужчине пристально посмотреть, она почувствовала то же волнение, какое испытывала при рассказе подруги об озере.

Светлана протянула незнакомцу кусок ткани:

— Палатка вот… сгорела.

— Да, это не брезент, тот бы выдержал. Куда собрались-то?

— На Ведьмино озеро, — вступила в разговор Наташка. — Далеко ещё?

Она уже окончательно успокоилась и говорила привычно игриво, будто не зрелого мужчину расспрашивала, а знакомилась с парнем на вечеринке.

— На озеро? Путь-то не близкий. А чего не со стороны Волчьего? Оттуда пешему часов шесть всего, да и тропа набитая, не заблудишься.

— У нас карта есть, — похвасталась Наташка.

Мужчина рассмеялся:

— Карта? В лесу карта не поможет. Тут и местные-то ходить опасаются, а уж приезжему и вовсе беда. Сами-то откуда?

— Из Барнаула. Студентки мы, в «педе» учимся.

— Учителки, значит, — кивнул незнакомец. — На озеро-то зачем подались?

— Так ведь праздник!

— Завтра день-то Иванов. А без палатки вам ночью не отдых будет, а морока одна. Уж лучше назад вертайтесь — если напрямки, аккурат на Семёновский хутор попадёте к вечеру. Люди там хорошие, не обидят.

Наташка перестала улыбаться. До неё только сейчас дошло, что праздник они могут встретить в лучшем случае на автостанции. Она посмотрела на Светлану, ожидая, что рассудительная подруга подскажет выход, но та хмуро вертела в руках оплавленный лоскут и молчала.

— Может, шалаш, — неуверенно и как-то жалобно предложила Наташка. — Всего же одну ночь…

Мужчина внимательно оглядел девушек и едва заметно улыбнулся.

— Настырные, однако… Так и быть, помогу вам. На взгорке возле озера охотничий домик есть. Крепкий ещё, хоть после смерти Михалыча, лесничего-то нашего бывшего, за ним никто не следит толком. Почитай, годков семь уже. Покажу. Согласны?

— Согласны! — радостно завопила Наташка и повисла на шее у незнакомца. Казалось, он смутился столь бурного проявления чувств и торопливо спросил:

— До утра послежу, а дале уж сами. Мне с вами загорать-то не с руки — дел много.

— Согласны, согласны!

Наташка подпрыгивала на месте маленьким рыжим цыплёнком, и Светлане на короткое мгновение стало досадно, что она не сдержалась и накричала на подругу. Злость ведь была настоящей — сильной как никогда. Ещё бы чуть-чуть, могла бы ударить или вообще убить. Но самое странное, что даже сейчас ей не было стыдно: Наташка давно нарывалась на грубость.

— Ну, тогда собирайтесь живее, — голос мужчины оторвал Светлану от неприятных мыслей. — Дорога-то не простая…

Незнакомец не обманул. Девушки очень скоро убедились в этом на собственной шкуре. В прямом смысле слова. Пробираться местами пришлось через завалы — не обойти, не перепрыгнуть. Наташка, как ни старалась, раз за разом цеплялась за острые сучки и шипела не столько от боли, сколько от досады. А когда на голой лодыжке заалела глубокая царапина, от её недавней весёлости не осталось и следа:

— В чащу завёл, пигмей, — зло прошептала она. — Надо было вдоль речки идти.

— По речке-то вам два дня ходу, — неожиданно отозвался проводник.

Светлана посмотрела на него с изумлением — она, хоть находилась рядом, и то едва расслышала подругу, а до мужчины шагов десять, не меньше!

— Удивлена?

Он вдруг оказался настолько близко, что Светлана заметила, как ритмично пульсирует жилка на его виске. Глаза незнакомца опять светились, но теперь в сиянии чувствовалась глубина. Как будто источник находился очень-очень далеко. Казалось, вокруг всё замерло: исчезли звуки, стволы деревьев почему-то стали плоскими и тусклыми, как на старой картине, и куст боярышника выглядел сейчас досадной кляксой на том же холсте. Живыми оставались только зрачки перед глазами. Они приближались, слепили, окружали со всех сторон, пока и сами не растворились где-то за спиной — остался только свет, которым можно было дышать…

Светлана стояла на берегу озера. Поверхность воды курилась лёгким туманом, мелкие волны настойчиво пытались дотянуться до цепочки трёхпалых следов на влажном песке. А сама пичуга споро семенила вдоль кромки — то приближаясь, то отпрыгивая подальше — словно играла с водой в «салочки». Зашелестел, распугивая комаров, рогоз сухими листьями, дрогнула лепестками кувшинка от удара рыбьего хвоста…

…металлически звякнуло за спиной. Светлана обернулась: на пригорок, припадая на правую ногу, медленно поднималась старуха с ведром в руке. А на самом верху поглядывала на озеро тёмными окошками древняя изба.

«Тяжко тебе придётся…» — прошептал камыш.

«…если не отыщешь…» — подхватил растревоженный ветром тальник.

— Я дома, — счастливо улыбнулась Светлана.

И тут же грохотом отозвалось со всех сторон…

— Уснула?!

Наташка трясла подругу за плечи.

— Что…

— Очнулась, наконец! Я уж подумала…

Светлана не слушала, о чём торопливо говорила Наташка — она не могла оторвать взгляд от незнакомца. Казалось, он не обращает на девушек внимания, однако Светлана была уверена, что он слышит каждое слово. Не только слышит — видит каждый жест, знает каждую невысказанную мысль. Странно, но сейчас ей это даже нравилось.

— Эй, я тут! — Наташка щёлкнула пальцами перед лицом подруги. — Куда уставилась?

Она проследила за взглядом Светланы и усмехнулась:

— Понятно… Слушай, ты часом мухоморов по дороге не объелась? Уже на стариков бросаешься!

— Ты не понимаешь, он особенный.

— Куда уж мне с одним лёгким, да и тем простреленным! — Наташка внимательно посмотрела на подругу. — Да ты, похоже, втюрилась. Вот же дура!

— Это больше чем любовь, — покачала головой Светлана. — Если бы ты только знала, что он мне показал.

— И что же?

— Мой настоящий дом, — тягуче прошептала Светлана, растягивая звуки, словно пробовала каждый на вкус. — Целый мир.

— Точно свежим воздухом отравилась! — зло фыркнула Наташка. — Глюки ловишь? Мир, вселенная, гармония. Бред! Да он такой же, как все мужики. Только попроще, потому как деревенский. Хочешь, докажу?

— Не сможешь.

— Ну-ну…

— Пора, девчата! — призывно махнул рукой мужчина. — Кедрач скоро, передохнём. Лес-то там чистый, быстро доберёмся.

— Идём! — бодро прокричала Наташка и сквозь зубы добавила. — Быстро разберёмся.

Светлана промолчала — не хотелось обидным словом нарушить настроение, которое только что подарил незнакомец. А подруга перебесится…

Он опять не соврал. Не прошло и получаса, как впереди показался просвет в бесконечной череде строгих стволов и взлохмаченных колючками веток кустарника. Наташка почти бегом выскочила на крохотную полянку и с наслаждением бросилась лицом в пахучее разнотравье. Что может сравниться с ароматом, настоянным на солнце? Девушка перевернулась на спину, откинула с лица волосы и жадно втянула воздух и неожиданно спросила:

— Послушайте, мы уже полдня вместе, а имени вашего так и не знаем. Кто вы?

Мужчина ответил не сразу. Аккуратно положил посох, опустился на одно колено, перевязал ослабший шнурок. Потом сел и лишь тогда заговорил:

— Я-то? Считай, почти полвека Арсением кличут. И стар, и млад.

— Редкое имя, — Наташка с интересом посмотрела на него и озорно улыбнулась. — А вот скажите, Арсений, почему озеро Ведьминым называют? Там что, настоящие ведьмы водятся? Шабаши проводят и всё такое…

— Да откуда ж им взяться-то? Вы ж грамотные, небось, чтобы во всякую чепуху верить. Шабаши-то бывают, конечно, но людских рук это дело.

— Почему же тогда Ведьмино?

Судя по тому, как мужчина нахмурился, отвечать он не хотел. Наташка же настаивала, словно капризный ребёнок, и даже подползла к ногам Арсения, жалобно поглядывая на него снизу вверх с выражением «шрековского» кота. В другое время Светлану повеселили бы артистические ужимки подруги, но сейчас они только раздражали.

— Почему? — заговорил, наконец, мужчина. — Жила когда-то в этих краях девушка. Нездешняя, но откуда и как появилась, никто уже не помнит. Приютила её бабка-знахарка, да и обучила своему искусству. Где и когда травы собирать, как отвары готовить и раны заживлять. Места-то у нас охотничьи — и летом, и зимой зверя промышляли. Бывало, рысь кого цапнет или волк порвёт. Хватало работы-то. И когда старуха преставилась, врачевать ученице пришлось. Хорошо справлялась. А года через два вдруг мор страшный на скотину напал, а следом и люди помирать начали. Старалась она — и отварами поила, и боль заговоривала, да только хуже становилось. Видать, крепко люди грешили — почитай, половину хворь та проклятая в могилу свела. Вот народ-то и решил, что знахарка всему виной. В общем, прогнали её, и поселилась она возле того самого озера. Да только смерть пуще прежнего косила и людей, и скотину. Тяжко видеть, как у тебя на глазах родные умирают, а горе и сильного разума лишает. Собрались мужики, нашли знахарку — верёвку на шею с камушком привязали да в воду… С тех пор озеро Ведьминым и называют.

— Звери! — скривилась Наташка. — Самих бы утопить! Неужели никто не вступился?

Арсений колюче посмотрел на девушку:

— Был у неё парень. Любил крепко, да против всех идти побоялся. Мучился потом долго, руки пытался на себя наложить в том же озере, да знахарка даже с того света не дозволила, — шумно вздохнул Арсений. — Так что не бойся, нет там ведьм, и не было никогда. А вот русалки, поговаривают, водятся.

— Правда? — Наташка рывком села рядом, прижавшись бедром к ноге мужчины. — Вы их видели? Расскажите! Знаете, я в детстве хотела стать русалочкой. Смешно, да?

— Совсем не смешно. Старики рассказывали, чтобы русалкой стать, нужно сделать что-то очень плохое, — он опять нахмурился. — За мечту чужой бедой платить приходится.

Девушка прижалась ещё теснее, как бы невзначай коснувшись грудью руки Арсения. Да ещё и ногу в сторону отвела так, что короткие шорты расправились на лобке. «Переигрывает, — недовольно подумала Светлана, — даже идиот сразу фальшь почувствует». Её неприятно поразило, что мужчина даже не пытался отстраниться — сидел истуканом и молча смотрел куда-то вдаль. Только желваки на скулах щетинисто бугрились.

Наташка легонько ткнула Арсения в плечо:

— Хотя бы увидеть.

— Может, у тебя получится, — тряхнул головой мужчина. — О цене только не забывай.

Он потянулся — так, что щёлкнули позвонки — помассировал шею и решительно, рывком, поднялся:

— Осталось немного — вон, уже и кедрач начинается.

Идти, действительно, стало легче. Знаменитые алтайские кедры кряжисто захватили территорию уверенной мощью — даже трава, робко пробиваясь между опавшими иглами, жалась поближе к морщинистым стволам. Раскидистые ветви выстроили коридоры и галереи, которым позавидовал бы лучший архитектор. С анфиладами и зелёными портиками, с лабиринтами, ведущими к хвойным беседкам и гротам. Правда, Светлана не смогла до конца насладиться волшебным буйством природы — внимание постоянно отвлекалось на лицемерное поведение подруги: Наташка всю дорогу вилась вокруг Арсения. Бегала, как преданная собачка, сыпала глупыми вопросами и смеялась без причины. А он улыбался в ответ! Светлана чувствовала, как наружу смолой сочится злость. Как у раненого дерева боль всегда льётся тягучей слезой…

— Пришли…

Арсений указал на тёмный сруб, едва заметный в зарослях иван-чая и крапивы. Наташка скептически хмыкнула, а он невозмутимо посохом расчистил проход и удовлетворённо заметил:

— Хорошо строили раньше, на совесть — не гниёт лиственница-то. Заходите.

Дверь протяжно скрипнула. Комнатка оказалась крохотной — почти всё место занимали деревянный топчан, протянувшийся от стены до стены, да чугунная печка-буржуйка с ржавой трубой. Рядом с ней аккуратной стопкой лежали трухлявые поленья, а из угла в угол тянулась верёвка, увешанная пучками сухих трав. Втроём тут даже стоять было тесно.

— Ух, ты! — вскрикнула Наташка и достала с узкой полочки возле входа пыльную керосиновую лампу. — Интересно, работает?

Арсений забрал лампу, смахнул пыль и с усилием покрутил фитиль.

— Должна. Надо только керосин поискать. Михалыч-то хозяйственный мужик был, завсегда держал запас. А ну-ка, посторонитесь немного, девчата.

Подвинуться получилось только наружу. Подруги, вытянув шеи, с порога наблюдали, как Арсений шарит под топчаном. Звякнуло и покатилось по полу помятое ведро, глухо ударился о доски топор, и, наконец, Арсений вытянул наружу банку, из которой торчал замотанный в тряпку деревянный чоп. Мужчина потряс жестянку и удовлетворённо кивнул:

— Есть. Вы пока прогуляйтесь к озеру. Заодно и водички наберёте, — Арсений протянул ведро. — Недалеко тут — распадком спуститесь, и уже на берегу. А я пока приберусь малость.

— Я помогу! Не мужское дело веником махать, — Наташка повернулась к подруге и прошептала. — Иди. Только назад не очень спеши.

Светлана сразу поняла, что та задумала. Хотелось ответить чем-то обидным, но, взглянув на спокойное лицо Арсения, она только прошипела сквозь зубы:

— Обломаешься.

И, подхватив ведро, почти бегом бросилась прочь…

Берег оказался совсем не таким, как в видении. Не было ни песчаной полоски, ни заросшей камышом заводи. Только кувшинки знакомо покачивались на поверхности да надоедливо пищали комары. Светлана зачерпнула воду и долго всматривалась в собственное ломкое отражение. Чувства колыхались в унисон — вскинутые брови отбивались в душе недоумением, а кривая усмешка ударяла в голову чёрной злобой.

Она с силой хлопнула ладонью по воде, разбивая картинку на множество осколков:

— Хватит!

Нет, она должна видеть! Наташкин позор обязательно принесёт успокоение.

К домику Светлана вернулась быстро. И сразу почувствовала, что уверенность тает, как мартовский снег. Прикрытая дверь и тихий стон, отчётливо слышимый в вечернем затишье, встретили вязкой преградой. Она с трудом добралась к похожему на амбразуру маленькому отверстию возле двери. Наверно, хозяин домика оставил его для каких-то особых целей, но для Светланы сейчас оно оставалось единственной возможностью, способной рассеять сомнения. Как замочная скважина, которая возбуждает и манит запретностью…

Наташка ритмично наступала. Давила ягодицами на бёдра Арсения, словно хотела проткнуть себя насквозь. Светлана чувствовала это физически — как скользит чужая плоть, как стирает отчуждение и добирается до того мгновения, когда отступать уже поздно. А ямочки-глаза внизу позвоночника смеются беззаботной уверенностью.

Подруга прогнулась дугой — как плёткой, плеснула волосами по спине и тут же расслабленно упала вниз. Рыжие локоны закрыли лицо мужчины, окутали грудь — схоронили лица плотной завесой, но Светлана видела, как Наташкины губы пьют чужую страсть, как кончик языка слизывает готовый сорваться с губ рык вожделения.

Это было прекрасно. Естеством, горячим чувством, сакральным смыслом существования. И выглядело мерзко. Лицемерно. Потому что Светлана вдруг увидела горящие победным огнём глаза подруги. Она доказывала, а не наслаждалась…

Брошенное ведро, смачно булькая, покатилось вниз. И следом, теряя веру, как ведро выплёскивало воду, побежала Светлана. Перед глазами, затмевая дорогу, стоял победный Наташкин взгляд…

Сколько она просидела на берегу, Светлана не знала. Душа исходила обрывками несбывшихся ожиданий, оставляя внутри пустоту и холод. Казалось, даже сердце перестало стучать. Быстро темнело, и так же стремительно тускнела зелень осоки, припорошенная пеплом догорающего заката. Осмелевшие комары тучей роились совсем рядом, однако не нападали. Наверно, тоже чувствовали, как остывает и густеет кровь в венах. Вот и хорошо — сейчас бы Светлана от них даже отбиваться не смогла.

— Загораешь?

Наташка, шумно вздохнув, села рядом. Отбросила потемневшую от пота прядь волос на плечо и искоса взглянула на подругу:

— Зря страдаешь… Я же говорила, все мужики одинаковые. Этот не исключение. Правда, — она провела кончиком языка по нижней губе, — Арсений наш оказался бодрячком. Изголодался, наверно, по нормальной бабе в своей глуши.

Светлана почти не слышала, о чём говорит подруга. Голос звучал глухо, словно из-за стены. Она лишь хорошо видела, как кроваво отблёскивают зубы в глубине Наташкиного рта. А ещё запах… Приторно-развратный, чужой. Он накатывал волнами, першил в горле мутной взвесью и заставлял судорожно хватать воздух в поисках чистого глотка. Светлана чувствовала, что задыхается.

— Чего молчишь? Обиделась что ли? — зло выкрикнула Наташка и вскочила на ноги. — Дура ты! Спустись на землю и живи как все нормальные люди. И будет тебе счастье.

Она подошла к кромке воды. Мелкие волны коснулись пальцев, и Наташка удивлённо вскрикнула:

— Ух, ты! Теплющая! Айда купаться, подруга! Вода, говорят, все болезни лечит. Заодно и кувшинок нарвём на венки. Завтра праздник, не забыла? — оглянулась она на упорно смотревшую под ноги подругу. — Ну и сиди тут одна, а я поплаваю. Хоть отмоюсь от этого дерьма!

Светлана исподлобья наблюдала, как Наташка, обняв себя за плечи, заходит в воду. Однако фигура подруги, которая всегда вызывала у неё зависть, выглядела сейчас размытым пятном. Чётко было видно только глаза-ямочки над ягодицами. И они уже не смеялись — хохотали. Зло и насмешливо.

Тугая волна вытолкнула пустоту из груди. Ненависть заполнила каждую клеточку тела, сочилась из пальцев, застилала пеленой глаза, пока сумрак окончательно не поглотил всё вокруг. Но ямочки на спине Наташки по-прежнему кололи взглядом, и до дрожи захотелось раздавить их как уродливые прыщи на лице.

Ненависть нашла выход. Светлана плохо понимала что делает — в голове не было ни одной мысли. Боль плеснула в виски, оплавила чувства серой коркой шлака. Едва слышимый крик захлёбывался в ушах, а руки вдавливали глаза-ямочки в илистое дно озера. Давили до тех пор, пока те не брызнули рыжими струями по щекам. Масляной плёнкой растеклась по поверхности ненависть…

Светлана хрипло дышала, выплёвывая воду и остатки злобы. Было удивительно тихо, словно привычный мир в одно мгновение вдруг беззвучно рухнул. Ни шорохов, ни искорки света. Чёрная вода вокруг и беззвёздное небо над головой смыкались, казалось, на расстоянии вытянутой руки. И вдруг она услышала зов. Глубокий, как сама ночь. Он звал переливчатым шёпотом, манил обещанием.

Светлана сделал шаг, потом второй — почувствовала, как прохлада обволакивает тело всё выше. Осмотрелась: границы видимого мира расширились — призывно покачивали бутонами кувшинки, слаженно гудели над лунной дорожкой комары. Хорошо, покойно… Ещё несколько шагов, и вода пролилась в лёгкие избавлением…

Арсений поставил лампу на порог. Наконец-то всё закончилось. Столько лет ждал и верил…

— Я привёл ученицу, люба моя. Как ты хотела. Теперь ты примешь меня?

Он прислонился к косяку и улыбнулся. Той улыбкой, которой не стесняются дети — спокойной и уверенной. Кожа на его руках смялась шагренью, голова упала на грудь. Арсений конвульсивно дёрнулся, задев иссушенной рукой лампу. Керосин вспыхнул, горячие языки пламени жадно лизнули стены…