Анжела

Карточка вытерлась на сгибе. Давно перевёсти бы её в цифру, но руки не доходили, а теперь, вроде, ни к чему. Все тут, только Муромцева и Виолетту, чью фамилию Эдуард забыл, почти проглотила белёсая вертикальная полоса. Виола выскочила замуж сразу после выпускного, стала Смит и укатила в Штаты. Муромцев поднялся на нефти, растолстел, но был тем же Сашкой, что и четверть века назад, только пил по-чёрному.

Все сейчас при деле, успешны в той или иной степени, все живы. Все, кроме Анжелы.

Отработав день на картошке, они толпой сорвались на дискотеку в соседнее село. Загрузились в кузов самосвала и поехали. Как и сегодня, лил дождь, водитель неудачно крутанул баранку, машину занесло, Анжела вылетела наружу и по раскисшей глине скользнула под колёса...

Она жила ещё четверть часа, часто дышала и смотрела на Эдуарда. Блик от фар тонул в огромных зрачках. Эдуард запомнил этот взгляд навсегда, как он запомнил и вкус её губ. Они целовались накануне, целовались неумело и жарко. Эдик понимал, Анжела ждала от него поступка, понимал, какого именно поступка, но испугался.

На фотографии, как и на остальных, сделанных той осенью, не было Валерки Рубина, самоотверженно взявшего на себя роль фотографа.

Вернулась боль. Он всегда чувствовал боль, стоило подумать о Валерке, и всегда вспоминал Валерку, когда боль начинала грызть тело. Боль и Рубин стали для Эдуарда едины и неразрывны, как плюс и минус, как аверс и реверс, как север и юг. Валерка Рубин служил в Минздраве и снабжал Эдика морфием.

Эдуард скосил глаза на часы: пора. Он кинул в рот капсулу, запил минералкой и откинулся назад. Свет фонарей дробился в каплях, дворники гоняли воду по лобовому стеклу. Эдуард ждал, когда челюсти, впившиеся в его нутро, разожмутся, а руки перестанут дрожать. Он ясно понимал — это временно и ненадолго, потом вместо морфия он начнёт принимать изоморфин или похожую гадость, с работы придётся уйти, бросить всё: кафедру, учеников, недописанную книгу, нанять сиделку — и готовиться к уходу. Или вообще переехать в хоспис, Валерка устроит по старой дружбе… В бога Эдуард не верил, чудес не ждал и мечтал только об одном: умереть достойно, не превратиться в воющее мясо.

Окна института поплыли назад. Эдуард махнул сторожу на воротах, миновал хилый сквер и вырулил на бульвар. Дорога была пуста, время суток и ненастье разогнали прохожих по домам. У памятника Ленину, стандартного, тяжёлого, сохранившегося по причине всеобщего равнодушия и апатии, он свернул в сторону от центра. Город быстро кончился, на железнодорожном переезде впереди загорелся зелёный огонь.

Автомобиль мягко качнуло на рельсах.

На обочине стояла девушка. Эдуард притормозил. Невысокая, тоненькая. Светлое, не по погоде лёгкое платье мокрой тряпкой облепило фигуру. Девушка обхватила себя руками за плечи, нахохлилась и безнадёжно смотрела под ноги. Шум мотора она не заметила. Обморок? Как она держится на ногах? Эдуард знал, так бывает.

— Вас подвести? — он разблокировал дверь.

— Что? — девушка подняла голову.

Эдуарду захотелось зажмуриться и вдавить педаль газа до упора. Она удивительно, невыносимо походила на Анжелу! Одно лицо. Не помни он, что чудес не бывает, что мёртвые умирают навсегда, подумал бы… Эдуард помотал головой — что за наваждение!

— Садитесь, — сказал Эдуард. — Куда вас подвезти?

Возникла секундная заминка. Девушка или не понимала, или не могла поверить, так как ожидала чего-то совсем другого, или её удивила форма вопроса: как будто она уже согласилась сесть в машину к незнакомому мужчине, осталась мелочь: выяснить — куда? Дурной, невоздержанный его язык!

— Не подумайте чего плохого, — торопливо сказал он. — Вас подвезти? Холодно. Вы совсем замёрзли.

— Да? — девушка неуверенно улыбнулась. — Да, очень холодно. Спасибо!

Незнакомка немного суетливо забралась в машину, неуверенно подёргала ремень безопасности и села, скромно сложив ладони на подоле платья.

— Извините, — Эдуард перегнулся через неё и вытянул ремень. — Вот так, наискосок, а здесь — замок.

Платье на девушке было тонкое, короткое. Как её угораздило выйти в нём в такую погоду? Нагибаясь, Эдуард с неизбежностью упирался взглядом или в коленки, или в грудь. Можно отвернуться, смотреть в лобовое стекло, но это неудобно и показалось ему глупым. Идиотизм какой-то. Он что, молодых девушек не видел?

— Извините, — повторил Эдуард. — Так куда?

— Не знаю… — удивлённо ответила девушка. — Не помню. Наверное, мне надо уходить?

Она потянула ручку двери.

— Да сидите вы! — с досадой сказал Эдуард. — Придумаем чего-нибудь.

Про такие случаи он тоже знал. Девица элементарно могла пребывать в шоке. Ничего, отогреется, придёт в себя и всё вспомнит. А если не вспомнит, можно привлечь Валерку или Мишку из МВД. Невелики хлопоты. Не бросать же её здесь, под дождём?

— А как вас зовут, помните? — спросил он, набирая скорость. До его коттеджа оставалось несколько минут. Эдуард переехал сюда недавно: очень не хотелось терять на дорогу время, его и так почти не осталось. — Меня — Эдуард.

— Помню, — девушка шмыгнула носом. — Анжела.

Опять совпадение? Не слишком ли их много? Руки задрожали, Эдуард едва удержался на проезжей части. Не будь она широкой и пустынной, пришлось бы вызывать полицию, такую Эдуард вывел на дороге загогулину! Взял себя в руки и осторожно, медленно, почти шагом въехал в распахнутые ворота особняка. Родительская квартира, ипотека и гонорары за статьи — денег хватило в обрез. Зато своя крепость.

— Проходи, — Эдуард отомкнул дверь и пропустил Анжелу вперёд. Девушка остановилась посредине холла и растерянно посмотрела на Эдуарда. Он перешёл на ты; она не обратила внимания.

— На кухню иди, прямо, — сказал он, кидая ей тапочки, — сейчас чая накипячу.

— Холодно, — сказала Анжела. С неё текло.

— Извини, я дурак, — спохватился Эдуард. — Ванная налево, в конце коридора. халат на стене, наденешь потом. Не волнуйся, он чистый.

— Да. Спасибо… Эдуард.

Она повернулась и пошла, ёжась и передёргиваясь. Руки теребили подол. Эдуарду стало неудобно: ей просто не терпелось стащить мокрое платье!

На кухне Эдуард наполнил две рюмки коньяка: ей — от простуды, от нервов — себе. Успел вскипятить воды. Варить новый чай не хотелось, он решил обойтись пакетиками. Круглыми английскими пакетиками с запахом жасмина. Сам он вполне обошёлся бы обычным чёрным, но женщины предпочитают фруктовые ароматы. Во всяком случае, Эдуард хотел так думать.

Кипяток остыл, но девушка запаздывала. Греется? Нет, вода не шумела, Эдуард был уверен, что Анжела не включала душ. Что-то случилось? Он дошагал до ванной комнаты и тихо постучал.

— Анжела? Всё в порядке?

Она не ответила. Эдуард постучал ещё раз, а потом нажал на ручку. Дверь беззвучно открылась.

Одежда мокрой тряпкой лежала на кафельном полу. Анжела стояла в открытой душевой кабине и со страхом смотрела на смеситель.

— Что случилось? — глядя в сторону, спросил Эдуард.

— Вода… Ты сказал, здесь душ… — ответила девушка. — Я не понимаю...

Чёрт, он и забыл, какая там хитрая механика! Модерновая, дизайнерская конструкция. Десяток режимов, большую часть которых он даже не попробовал. Анжела не стеснялась и не пряталась. Эдуарду на миг стало обидно: он такой старый, что она не видит в нём мужчину? Перемёрзла и устала, ей не до этого, она ещё не пришла в себя, решил Эдуард, настраивая тёплый душ.

— Здесь фен, — объяснил он и вышел. Уши горели, как у мальчишки, руки помнили случайные касания. Ещё он забыл, какие там зеркала… Но сильнее наготы подействовало её лицо. Уже не испуганное — безмятежное.

Они выпили коньяка и дули теперь горячий чай. Гостья тонула в его махровом халате, но всё равно выглядела в нём женственно и элегантно. Анжела распустила волосы, свет лампы пронизывал их и окрашивался в золото, и от этого холостяцкая кухня наполнилась уютом. Любое жильё серо и бездушно, и недалеко ушло от казармы, когда в нём нет женщины.

Эдуард постелил ей в кабинете, пожелал спокойной ночи, проглотил очередную капсулу и лёг сам. Он ворочался, не в силах уснуть. Достал фотографию, но отложил в сторону; он и так помнил каждую точку, каждое зерно серебра. Она это или нет, и если она, то как такое может быть? Потом скрипнула дверь. Вошла Анжела, кутаясь в простыню.

— Тише, — нежно коснулась ладонью его губ, а потом легко и просто скользнула под одеяло. Чистый ангел. Его ангел...

Рубин ждал его в кафе. Маленький полуподвальный зал в старом доме в трёх кварталах от здания министерства пустовал. То время, когда здесь обедали обитатели окрестных офисов, уже миновала, а Валера уже сам определял своё расписание. В конце концов, телефон у него с собой, а мобильную связь пока никто не отменил. Наберут, если что.

— Зачем? — недовольно сказал Рубин, когда Эдуард изложил свою просьбу. — Это первый список, препараты строгого учёта. Любое движение закрывается документами, понимаешь? Нумерованные бланки, бумага с водяными знаками. Это не аспирин и не капли в нос. Ты что, решил открыть торговлю?

— Дурак, — сказал Эдуард.

— А что я должен думать? — Валера приподнял седеющие брови. — Звонишь, требуешь встречи. Я бегу, как какой-нибудь студентик на свидание, а ты… Капсул, которые я отдал тебе в прошлый раз, хватит ещё на неделю! Я должен совершать должностное преступление?

— Это так и так преступление, — сказал Эдуард. — Предложишь искать дилера?

— Дилер подсунет дрянь, от которой ты сгоришь за считанные дни! — фыркнул чиновник. — Эдик, — он опёрся локтями на столик и наклонился ближе, — я видел твою карточку. Тебе не надо увеличивать дозу, ты вполне в силах терпеть, я же вижу! Ты рассказывал про книгу, тебе будет не до неё, да и не успеешь просто. Ответь мне честно, зачем?

Эдуард заговорил.

— Это шанс умереть счастливым человеком. Понимаешь? — умоляюще добавил он в конце.

— Чёрт, — пробормотал Валера. — Дай.

Он положил перед собой две фотографии: старую чёрно-белую и цветную блестящую распечатку. Долго смотрел, забыв про остывающий кофе, потом сказал:

— Это не она. Чудес не бывает.

— Ты прав, — Эдуард передёрнул плечами. — Конечно, не она. Это важно?

— Не знаю. В полицию звонил? — спросил Валера. — Вдруг она школьница? Несовершеннолетняя?

— Не похожа она на школьницу, — сказал Эдуард.

— Да ты знаешь, какие школьницы бывают?! — возмутился Рубин. — Если что, никто не отмажет! Ты не генерал и не депутат. И я честно всё расскажу, извини уж...

— Что именно ты расскажешь, Валера? — устало спросил Эдуард. — Ты сыщик? Прокурор? Откуда ты знаешь, сколько ей лет? Анжелке восемнадцать тогда было уже, а я был дурак. Да если даже всё так, как ты говоришь, я до суда не доживу, Валера!.. Ты за место своё боишься?

— Идиот… — скривился Рубин. — Какой ты идиот! По морде тебе дать, так ведь помрёшь раньше времени. И я тоже идиот, сижу тут с тобой...

— Короче, — сказал Эдуард, — то мне поможешь?

— Помогу, — ответил Валера. — Чёрт! Это глупо, извини, глупость, похоже, заразна, но я тебе даже завидую!

Из института Эдуард уволился. Его не донимали фальшивыми уверениями, что всё де пройдёт и устроится. Эдуард был им благодарен. Аспирантам пора искать нового руководителя, а книга… Чтобы писать слова, не обязательно ходить на работу. Да и кому в наше время нужно доказательство ненужности идеи бога? Очередное доказательство злобности самой мысли о том, что не ты отвечаешь за свой мир, что можно сложить лапки и только молиться, и этого достаточно?.. Скорее уж наоборот.

Его ангел оказалась дьявольски хороша в постели. Не искусна и опытна, нет! Невинна и чиста, но при этом открыта зовам тела. Она не знала табу и запретов, всё её удивляло и радовало. Она поглощала Эдуарда без остатка, но и себя отдавала до конца, до донышка. Дни и ночи Эдуарда превратились в радость. Эйфорией стал каждый миг: обнимал ли он Анжелу на пике страсти или слушал её сонное дыхание, стряпал на плите быстрый перекус или бежал в универмаг за продуктами. Не только близость кружила ему голову, но само осознание, что она есть, что она думает о нём и ждёт его.

Одно чернило жизнь — память о скорой смерти. Так исподволь, незаметно возникают предвестники бури на горизонте. Далеко, не скоро, да и будет ли? Но шторм приближается, чёрные тучи затягивают небо, поднимается ветер, и надежда на спасение исчезает, как не было

Теперь даже страсть не давала забвения. Сам Эдуард давно свыкся с неизбежностью, но мучил страх за Анжелу. Любовь стала якорем, который держал девушку в незнакомом мире. Что будет, когда она останется одна?

Да, он выправил ей документы, переписал на неё машину и дом, кредит за который он почти выплатил. Да, он договорился с друзьями, они присмотрят за Анжелой в самые тяжёлые первые дни, и всё равно это невольное предательство. Умирая, он бросал Анжелу на произвол судьбы, ввергал её в шок. Смерть гнусна, она больно бьёт живых!

За стёклами выл ветер, играл с палой листвой, носил её вдоль улицы, бросал в окна. Тоскливая Луна пряталась за голыми липами. Фонари уже зажгли, дорогу расчертили косые серые тени.

Анжела сидела в кресле, почти утонув в нём. За прошедшие недели Эдуард набил шкаф женскими вещами, но она надела его банный халат, как в первый вечер. Поняла символизм момента? Женщины очень чуткие создания.

Эдуард решился.

— Я скоро умру, — просто сказал он. — У меня рак, неоперабельный. Прости...

— Я знаю… — тихо сказала Анжела.

— Что?

— Я знаю, — повторила Анжела. — Твой срок пришёл в день нашей встречи.

— Что ты говоришь? Это… — Эдуард с трудом подбирал слова, — очень некрасиво, смеяться над умирающим...

— Я не смеюсь, — сказала Анжела. — Я ангел.

— Глупая шутка, — глухо сказал Эдуард. — Ангелов не бывает.

— Бывают. Даже для тех, кто в них не верит.

Анжела встала, распустила пояс. Халат упал. Её тело, в котором он изучил все тайны и закоулки, осталось женским, но стало светом, а за спиной раскрылись огромные крылья!

— Это обман, фокус! — закричал Эдуард. — Зачем тебе это?!

— Я была Азраил.

Анжела сложила крылья и мир потемнел.

— Отец ошибся, — сказала Анжела. — В тебе нет веры, ты не узнал Азраила, он ушёл, а я осталась. На Земле нельзя без тела, а ты так сильно думал о той девушке… И я стала как она, и стала жива. Это очень трудно, у меня был шок, я не понимала, как и что, но я не жалею.

— Это неправильно. Этого не может быть… — мёртво сказал Эдуард. — Почему я не умер?

— Я ангел, — ответила Анжела. — Ты не умрёшь, пока я рядом.

— Что мне делать? — Эдуард ухватил её за тонкие плечи и встряхнул. — Бога нет, это точно! Что же мне делать?

— Отец есть, — сказала Анжела. — Он в каждом.

— Если бог существует, — сказал Эдуард, — то я ничего не значу, я ничто, песчинка, и жизнь теряет смысл!

— Отец — это рай, это вечная жизнь!

— Рай, — произнёс Эдуард, — это вечная тоска по ушедшей жизни!

— Я вся перед тобой, — Анжела закусила губу. — Не знаю… Хочу быть с тобой, хочу жить, но ведь я ангел?

Валерий Рубин уже готовился спать, когда телефон заиграл бравурный марш. Звонил Эдуард.

— Допрыгался, — пробормотал Валера. Он устал, разговаривать и решать чужие проблемы не хотелось. Он смотрел на трубку, надеясь, что Эдику надоест, но та упорно жужжала на полированной столешнице. Нет, не отстанет! Валере стало стыдно: вдруг ему плохо, вдруг он умирает?

— Что случилось?

— Не забыл ещё свою специальность? — голос Эдика совсем не походил на голос тяжелобольного. Бодрый, деловитый.

— Ну?

— Хватай, что у тебя есть, бинты там, новокаин, и езжай ко мне!

— Во что ты вляпался?! — сочувствие сменилось на злость и досаду. Всё же, наркоманов, хотя и невольных, надо лишать дееспособности, морфий туманит мозги не хуже водки!

— Ни во что, клянусь! — твёрдо заявил Эдуард. — Приезжай, сам всё поймёшь.

Что у него, галлюцинации? Вызвать для надёжности бригаду? Не стоит, Эдика сейчас ветром должно качать, а бодрый голос — это так, эйфория от морфия.

— Новокаин — это прошлый век, — недовольно сказал Валера. — Жди. Только умоляю, не наделай глупостей!

— Ни за что, — ответил Эдуард и отключился.

В литературе этот случай получил название «Феномен Эдуарда Кольцова». Рак четвёртой степени, метастазы во внутренних органах — и внезапные излечение! Иногда чуду достаточно дать имя, аура тайны пропадает, чудо попадает в справочники и превращается в казус, о котором помнят только знатоки. Медицине нужны повторяемость и надёжность, а спонтанно пропавшие опухоли и рассосавшиеся рубцы — для шарлатанов и пророков.

Примерно в этом смысле отвечал Эдуард на вопросы «Как?». Вот так. Всякое бывает. Не до этого сейчас, братцы, честное слово!

Свадьбу играли дома. Скромно, на десяток гостей. Валера Рубин, Эдиков заместитель с кафедры, аспиранты — все с супругами.

— Наконец ты стал приличным человеком, — смеялся Валера и кивал на аспирантов. — Нельзя отставать от молодёжи!

Молодёжь согласно шумела, Анжела мечтательно улыбалась. Счастливо целовала мужа под крики «Горько!».

Отдышалась в который раз, шепнула Эдуарду: «Я скоро...» и поднялась в его кабинет. Пахло пылью и старой шерстью. В свете фонарей поблёскивали стеклянными глазами чучела уток, зайцев и лис. Эдуард не охотился, но трофеи были памятью об отце.

Над письменным столом на стене висела потёртая фотография в рамке. Молодые, весёлые лица. Эдик, Валера, девушка, очень похожая на неё саму… А выше, между кабаньей головой и лосиными рогами, раскинулись большие снежно-белые крылья.

Анжела погладила перья, закрыла на миг глаза.

— Зато я живу, — прошептала она. — Зато живу...