Смёртушка.

Елена Асеева.

« С М Ё Р Т У Ш К А. »

Тихой, неслышимой поступью идет она по земле.

Никому не избежать этой участи: ни бедному, ни богатому, ни хворому, ни здоровому, ни малому, ни старому. Она срубает головы, заглатывает целиком, она похищает жизнь у всего живого.

Да, впрочем, наверно мы затем и родились, чтобы встретиться с ней….

Наверно мы и пройдем по- этому жизненному пути, чтобы увидеться с ней…

Посмотреть в ее глаза…, если они у нее есть…

Глубоко вздохнуть, и понять, зачем? для чего ты жил!

Смерть, смёртушка – конец жизни на этой прекрасной голубой планете с чудным названием Земля. На планете, где живут такие разные люди с желтой, красной, черной, белой кожей; где обитают пестрые ряды птиц и диковинные звери; где текут глубокие, полноводные реки и речушки поменьше; где шелестят зеленой листвой дубравы и рощи; где колышутся злаками поля и луга; где ударяют высокими волнами о край береговой линии воды морей и океанов.

Все прекрасное, восхитительное, созданное и одаренное такой красотой, все, чей конец известен, также как и начало!

Смерть. Смёртушка, она идет за нами неслышно, точно нависая над нами своим черным балахоном. Иногда она тихо подкрадывается и похищает нашу жизнь столь мгновенно, что вызывает лишь удивление – жил ли ты, нет ли?! А иногда она приходит, не таясь, и тогда ты видишь и этот ее балахон, и то, что у нее находится вместо лица. Ты видишь ее руки, чувствуешь исходящий от нее запах…, и понимаешь, что на самом деле, ты жил лишь для того, чтобы увидеть ее и осознать эту встречу!

В высоком, бело-стекляном здании, где так любят нынче устраивать свои офисы, все те, кто честным трудом накопил деньги. На третьем этаже в широком кабинете, с книжными шкафами из дуба, диваном обтянутым натуральной кожей, за массивным письменным столом цвета вишня-хамелеон, лак которого обладал свойствами принимать тональность, тех элементов интерьера, что стояли рядом, на классическом кресле из того же дуба, обитого также натуральной кожей, с резными ручками и мудреным механизмом качания, подъема и опускания — сидел Василий Петрович. Он был одет в темно-серый костюм из шерсти, оливковую из хлопка сорочку, галстук из натурального шелка и лаковые черные туфли с зауженным мысом, купленными в самой Италии.

Василий Петрович был еще молодым мужчиной, как он считал, всего лишь сорок два года, у него была жена, правда вторая, но зато какая… двадцати трехлетняя красавица, высокая, с длинными ногами и большой грудью, блондинка….

У него была дочь, которая проживала с первой женой и на выходные приезжала в его загородный, шикарный особняк.

У него был счет в банке на кругленькую сумму, несколько машин и собственная фирма.

У него было неплохое здоровье…, так правда, иногда побаливала голова, но дела фирмы, молодая жена и дочь не давали времени расслабиться и сходить к врачу, а потому на боль в голове зачастую он не обращал внимания.

Вот и сегодня. Опять с утра побаливала голова, но Василий Петрович успокаивал себя тем, что через два дня закончится эта неделька и они с Ларочкой улетят на Канарские острова на отдых и тогда голова перестанет болеть, потому как сразу мысли его перегруженные работой, проблемами и заботой освободятся от этих оков и приятные минуты любви и отдыха принесут успокоение голове.

Он задумчиво просматривал бумаги, потирая правый висок пальцами, и вчитываясь в слова и цифры договора, хотя мысли его были уже далеко, там, в теплых местах, на песчаном берегу Атлантического океана, на острове Тенерифе.

Внезапно дверь в его кабинет отворилась, Василий Петрович оторвал взгляд от договора и посмотрел на того, кто так бесцеремонно, без спроса вошел…, да тут же обалдел…

Дверь также тихо затворилась, а одетое в черный балахон существо, с огромным, словно летучая мышь капюшоном, скрывающее лицо, шагнуло вперед.

От увиденного существа голова Василия Петровича не просто заболела, она закружилась, а к горлу подступил такой громадный ком, что стало невозможным ни сглотнуть, ни выдохнуть его.

Тот длинный балахон, что плотно укрывал тело существа, при ближайшем рассмотрении оказался не просто черным, а еще и с голубоватыми крошечными частичками по полотну, и, вглядываясь в эту черноту, представлял собой ночное небо с далекими звездами и целыми созвездиями, да хвостатыми кометами. Сам балахон был местами порван, из него будто вырвали целые куски материи, и хотя его длина и доходила до дорогого темно-дубового ламината, но сквозь прорези той материи выглядывали мерцающие остроконечные черные сапоги с высокими серебристыми, кованными подошвами. Лишь только существо закрыло за собой дверь, эти серебристые подковы громко зацокали по ламинату. Их звук был высоким и оглушительным так, что голова Василия Петровича заболела сильнее, и его внезапно затошнило, а язык, увеличившись во рту, стал вяло-неповоротливым. Существо медленно приближаясь подходило к столу, его голова была наклонена, так, что казалось оно смотрит себе под ноги. Наконец балахон его одеяния коснулся края письменного стола вишня-хамелеон, который почему-то принял цвет одеяния существа, и по его черной поверхности заплясали голубоватые звезды, созвездия и кометы.

Василий Петрович почувствовал, как громадные капли пота, выступившие на лбу, потекли по его лицу, их нестерпимая соленость попала в глаза и по щекам стекла прямо к верхней губе. Капли замерли на миг на краю губы, темно-красной, с проступающими синими пятнами, они неспешно, точно раздумывая о жизни набухли, нахохлились, а потом нырнули в рот человека. Василий Петрович тяжело сглотнул их, ощутив на языке их солено-кислый вкус, и дрожащим неповоротливым языком спросил:

— Кто Вас пустил? И что Вам вообще тут надо?

Существо молчало, лишь материя его длинного балахона покачивалась из стороны в сторону, и на ее черном полотне кружились в непонятном танце голубые звезды и хвостатые кометы.

— Как Вы сюда прошли?- опять вопросил Василий Петрович и почувствовал, как в голове, что-то громко застучало, будто враз там ударила барабанная дробь, возвещая слет пионеров.

Теперь дрогнул капюшон балахона и существо медленно, медленно стало поднимать свою голову, словно отрывая взгляд от черного стола и переводя его на хозяина кабинета. Из тьмы капюшона уходящей черной пропастью куда-то в глубину выглянули лишь два больших, растянутых по краям ярко-желтых глаза. Они выступили из мглистой бездны, и увеличились в размерах, а после замерли. Но кроме этих желтых глаз, всего остального, что находится на лице живого существа, как впрочем, и самого лица Василий Петрович не смог разглядеть и создавалось впечатление, что лица у существа нет совсем, лишь глаза и тьма бездонности.

— Кто…кто ты?- очень тихо, почти прошептав, спросил Василий Петрович, и голос его продолжал дрожать, словно натянутая струна на изящной домре.

Еще мгновение и задрожало все его тело, оно покрылось липким, холодным потом, таким, каким покрывается неизлечимо больной человек. Существо негромко выдохнуло из тьмы своего капюшона, и в лицо Василия Петровича ударил холодный порыв ветра, и послышался приглушенный, раздавшийся из глубин чего-то необыкновенного далекого грубый, отрывистый голос:

— Я- Смерть! Я пришла за тобой! Ибо пришел твой конец!

— Это, что шутка?- спросил Василий Петрович и его лицо с тонкими губами, острым носом и низким лбом исказилось,- Это шутка? И кто так глупо шутит?

В голове теперь не просто била барабанная дробь, там еще, что-то скрипело, хрустело и отрывалось, а отрываясь громко плюхалось на разгоряченную поверхность черепа.

— Глупая, глупая шутка,- злобно добавил Василий Петрович, и от этого плюханья, невыносимо болезненного, на миг прикрыл глаза.

— У тебя несколько минут,- все тем же глубинным, отрывистым голосом, сказало существо,- Несколько минут, чтобы попрощаться с этой жизнью, подумать о том, как ты жил, и, что творил…

Василий Петрович открыл свои светло-серые глаза и испуганно глянул на Смерть, уловив легкий аромат зеленой травы, сосновой смолы и соленый запах морских брызг. Он еще раз вгляделся в эти неподвижные, желтые глаза, и понял, что это не шутка, не розыгрыш, и, что перед ним смерть, его последний миг на земле, последний вздох и выдох, и на него накатил такой жуткий, всепоглощающий страх, что тело его судорожно вздрогнуло, а губы издали продолжительный стон…

А потом он подумал о том, что путевки на остров Тенерифе куплены, и выходит деньги потрачены впустую…

Мгновенно пролетела мысль, что Ларочка, мечтающая там отдохнуть, теперь туда не поедет занятая его похоронами, а может…, и лоб опять обильно покрылся большими каплями холодного пота…, а может наоборот поедет, только не с ним, а с кем-то другим, молодым и полным сил…

Еще секунду Василий Петрович обдумывал случившиеся, а потом сказал, обращаясь к Смерти, замершей на месте и лишь покачивающей своим черным балахоном:

— Смерть, а может мы с тобой договоримся… Может ты дашь мне еще немного времени…, хотя бы чуть-чуть…, так хочется пожить. А я…, а я…, тебе заплачу…

— Заплатишь..,- повторила Смерть, и отозвалось эхом это слово, вылетевшее из глубин ее капюшона, из темной пропасти.

— Да, да, да,- обрадовано воскликнул человек, и даже в голове его на миг перестало хрустеть и отрываться,- Отдам тебе свой дом, машины, фирму, счет в банке… Все…, все отдам.

— Отдашь дом, машины, фирму, счет в банке, жену, дочь…?- гулко вопросила Смерть.

— Жену, дочь…,- прошептал Василий Петрович, он замолчал и подумал, что таких как Ларочка, он найдет еще не одну, а вот дочь жалко… Еще миг он колебался, так будто ему было и впрямь жалко пятнадцатилетнюю дочь, а потом кивнув головой, добавил,- Возьми и жену, и дочь, забери квартиру в которой живет бывшая жена… Возьми все…, все, только оставь жизнь.

— Но если я все заберу,- заметила Смерть,- Тогда, у тебя ничего не останется… Лишь этот дорогой костюм и кожаные туфли, купленные в самой Италии. Что же ты будешь делать? Куда пойдешь?

— Я…, я…, как-нибудь…, уж как-нибудь, лишь бы жить,- откликнулся Василий Петрович и на него опять накатил страх, и он был такой огромный, чем-то схожий с большущим, снежным валуном, который тотчас придавил человека к поверхности стола, согнув его спину и приклонив низко, вздрагивающую от ужаса, голову.

— Нет…, я не так беспощадна, как ты,- сказала Смерть и мотнула своим черным капюшоном,- Я беру лишь то, что принадлежит мне. И нынче твоя жизнь в моих руках, потому как пришло время. Твое время- человек!.. Я дала тебе несколько минут, дала мгновение, чтобы ты подумал, поразмыслил о том, как жил, и, что творил, но ты, словно шушель стал торговаться со мной! Твое последнее слово, последняя мысль были лишь о том, о чем ты всегда думал, к чему всегда шагал по жизни. Ты раскидывал на своем пути людские судьбы, ты переступал через близких и далеких тебе людей, ты уничтожал своей безнравственностью свет и добро в душах…. И потому даже в последний миг своей жизни ты думал о бренном, а не о духовном. Ты напрочь забыл о своей душе, о ее предназначении и сохранении ее чистоты!.. А теперь твое время вышло!- и Смерть растягивая слова чуть слышно прошептала,- Это… твой… конец!..

Смерть подняла руки вверх, и Василий Петрович увидел, что вместо кистей у нее там лишь черные кости скелета. Она коснулась длинными, костяными пальцами краев своего капюшона и не сильно ими встряхнула, и сейчас же он выгнулся дугой, его края разлетелись в разные стороны, желтые глаза потухли во тьме, а из образовавшейся не широкой трубы подул легкий ветерок, который принес с собой запах умершего тела. Ветерок коснулся своим дыханием лица человека, его груди, раздался громкий звук всасывания, словно чистили канализацию, вытягивая из нее всякую дрянь. В голове Василия Петровича пронеслась резкая, нестерпимая боль, такая точно облили, обдали кипятком весь мозг изнутри. Боль длилась лишь мгновение, а после внезапно пропала, тело его, крупное с небольшим животиком, судорожно вздрогнуло и осело, голова качнулась, и лицо упало на полотно гладкого стола, и как только оно коснулось черной поверхности, из спины человека вырвалось серое облачко.

Звук всасывания нарастал и делался все громче, громче. Облачко в которое обратился Василий Петрович, почувствовало, как его мало осязаемую сущность, потянуло туда вовнутрь разинутого капюшона, прямо в бездонную, темную трубу. Не в силах сопротивляться… человек- увы! уже не человек, а лишь бесплотный дух человека, полетел туда вниз, и только он миновал края капюшона, в последний миг, оглянувшись на свой кабинет и письменный стол, вишня-хамелеон купленный за 71800 рублей, как края капюшона сомкнулись и позади появилась та же тьма, что и впереди.

Но дух человека, слышал звук всасывания и влекомый им летел, сам того не понимая зачем, к его источнику.

Кругом Василия Петровича был мрак, чернота сквозила впереди и позади, и в этой тьме лишь изредка вспыхивали желтые большие, растянутые по краям, похожие на глаза Смерти огни. Они вспыхивали попеременно, то справа, то слева, иногда снизу или сверху, и тогда ощущал дух человека воздух насыщенный сладким запахом разлагающейся плоти и гниющих пищевых отходов. Иногда к звуку всасывания, примешивался громкий душераздирающий смех, визг и крик, и тогда Василий Петрович думал, что может быть он все же не умер, думал, что он жив и просто сошел с ума… И, чтобы отвлечь себя от смеха и крика, который также как и огни, слышался то справа, то слева, думал о том, что почти новый костюм, купленный за 27450 рублей и не успел поносить, да и туфли те самые, лаковые с зауженным мысом за 15500 рублей, привезенные из самой Италии, надел то пару раз. Еще он думал, что если он все же жив и просто сошел с ума, то сегодня – это излечимо и врачи ему непременно помогут.

Внезапно звук всасывания стих, и Василий Петрович перестал лететь и завис в этой черной мгле с мерцающими желтыми глазами, которые тоже перестали двигаться и теперь смотрели на последнее, что осталось от человека.

Прошло какое-то время, может миг, а может и час…, разобрать в этой тьме то было невозможно. И Василий Петрович почувствовал, что он все же не облачко, потому как теперь у него было и тело, и руки, и ноги…. Он поднял руки вверх и ощупал голову, волосы на ней, ощупал лицо, нос, глаза, рот и уши…, и радостно улыбнулся, сам себе намекнув, что он жив и просто сошел с ума! И, что если даже не удастся слетать в Испанию, то все же в сорочке за 5158 рублей, удастся доходить…. Василий Петрович поднял руку и поглядел на нее, но не смог разглядеть ни саму руку, ни даже ее очертания. В том месте, где по идее она должна была находиться, сквозила лишь чернота безбрежности, да ярко светились все те же желтые огни-глаза.

«Интересно, тогда как же я ощущаю и шевелю руками, ногами, кручу головой, растягиваю губы?» – вслух не очень громко вопросил Василий Петрович, обращаясь к глазам, но ответа не последовало.

Лишь позади него раздалось чмоканье, похожее на звук «чжо-лю», дух человека резко развернулся и увидел прямо перед собой огромную голову змеи с разинутой, красной пастью, острыми, загнутыми, передними зубами и длинным раздвоенным языком. У змеи было песочного цвета тело, а чешуйки ее ярко переливались, наверно поэтому исходящего от них света хватало, чтобы хорошо разглядеть саму змею. Ее крупные глаза были черными и круглыми, и Василию Петровичу почудилось, что по их стеклянной поверхности мелькают те самые голубые звезды, созвездия и хвостатые кометы. Разинутая пасть змеи с легкостью могла сглотнуть не только дух человека, но и самого Василия Петровича, а позади нее изгибаясь и скользя во мраке двигалось громадное, длиннющее, змеиное тело.

— Ты, кто?- спросил Василий Петрович змею, словно она могла ответить, и его тело или дух судорожно вздрогнуло, наполнившись какой-то тяжестью.

— Я…,- протянула к удивлению Василия Петровича змея, смыкая и размыкая свою пасть,- Что ж хороший вопрос,- небрежным тоном добавила она, и закрыла пасть, ее черные глаза посмотрели в упор на дух человека и по их поверхности с огромной скоростью пронеслась, с большущей головой и тонким лучом комета, затем змея открыла пасть, и, пошевелив своим темно-багряным языком, продолжила, — А ты, сам, не догадываешься, кто я?.. Ах, ты же успокаиваешь себя мыслью, что сошел с ума… Однако я хочу тебя расстроить…, на самом деле ты не сошел с ума…, ты- умер! Умер!.. Слышишь, как я растягиваю слова, и говорю неспешно, а все затем, чтобы ты до конца осознал, что с тобой случилось…, чтобы ты понял, что теперь находишься там, где своей омерзительной жизнью заслужил находиться… Но прежде, чем ты осознаешь кто ты и кем был в той жизни…, я кое-что тебе покажу.

Багряный язык змеи приподнялся вверх и своим раздвоенным концом стукнул Василия Петровича прямо по макушке, и тотчас тот полетел резко вниз. Мгновения или часы падения, и ноги духа человека коснулись чего-то жидкого, колени подогнулись и тело, дрогнув, опрокинулось и плюхнулось грудью, лицом прямо во, что-то жидко-вязкое.

Глаза, рот и нос утонули в этой неприятной на ощупь, запах и вкус массе. Но Василий Петрович поспешно вынырнул из грязи, он вытащил из нее голову, руки, тело и тотчас вскочил на ноги. А вскочив, начал отряхивать руки, утирать глаза, сморкаться и отплевываться. И когда он вытер очи и огляделся, то увидел возле себя огромную, темно-коричневую лужу грязи. Эта лужа, точно небольшой островок повисла в черной бездне, такой мрачной и жуткой, пугающей своей безжизненностью, темнотой, что дух человека горестно вскрикнул… Однако его островок размером два-на-два, было хоть смутно, но все же видим, а все из-за того, что перед Василием Петровичем висел тот огромный змей и широко раскрыв свою пасть, показывая ряды белых, коротких зубов, громко смеялся.

— Весело, да?- спросил змей и шевельнул языком, обдав дух человека ледяным порывом тления.

— Не очень,- выплюнув изо рта здоровый ком вязкой грязи, ответил Василий Петрович.

— А мне весело, да и потом, шушваль, это лишь начало твоих мучений,- добавил змей,- Ведь мое имя Злодий Худич, и я чудовищный змей, который будет тебя мучить в этой мгле, потому, что при жизни ты был негодяем и злодеем.

— Однако, Вы — то не очень…,- начал, было, Василий Петрович.

Но он не успел договорить, потому, как Злодий Худич опять ударил его по макушке своим раздвоенным концом языка и дух человека вновь нырнул в грязь, утонув там головой, руками и немного выпученным брюхом.

Когда Василий Петрович вынырнул из грязи, он начал опять отряхиваться, отплевываться и утираться, а освободив свои очи от грязи смог разглядеть, к своей радости, что тело которое у него было не видимо, появилось и теперь приобрело темно-коричневый в тон грязи цвет, и, увидев такое, он даже улыбнулся, размышляя, что наверно не все еще потеряно, и может, стоит этому змею предложить то, отчего так не разумно отказалась Смерть.

Василий Петрович хотел было раскрыть рот, но не успел и вновь нырнул в грязевую ванну, а когда его голова показалась над его поверхностью, то первое о чем он подумал, что Злодий Худич, точно как и Смерть не захочет взять его богатства, а все потому, что теперь эти богатства: дом, машины, фирма, счет в банке принадлежали другим людям- в частности его жене и дочери.

Злодий Худич вновь шибанул Василия Петровича по голове, и когда тот вынырнул очередной раз из грязи, ему стало очень обидно за себя…

А после следующего выныривания, его стало разбирать возмущение….

Затем- злоба…

Печаль…

Но не раз Василий Петрович, вылезая из грязи, не подумал о том, что сказала напоследок ему мудрая Смерть, о близких и далеких людях, чьи судьбы он успел сломать, чьи души успел уничтожить.

Он не подумал о тех людях, кои там, на Земле по его вине вылезали из грязи, точно как теперь вылезал из грязи он- Василий Петрович….

Он не подумал о тех людях, кои там, на Земле из-за его жестокости страдали, болели, мучились…

Он не подумал о тех людях, кои там, на Земле из-за его жизненных целей погибли переломанные лопастями мясорубки-жизни…

И пока он об этом не подумает, пока не вспомнит все, что натворил там, на Земле, так и будет он выныривать из той грязи, той лужи-островка, потерявшегося в какой-то черной бездне, и будет злиться, обижаться, печалиться….

А ты, пока живешь тут, на этой чудной планете Земля, покрытой коврами зеленых трав, среди высоких горных гряд с белоснежными вершинами, среди раздольных ковыльных степей, среди хвойных, смолистых лесов, среди яростных рек и стеклянных озер…, помни! каждым своим вздохом и выдохом, что он этот выдох может быть последним!

К О Н Е Ц.

г. Краснодар, август 2011г.

Примечание автора: Шушель, шушваль, шушера, шушерь — сброд, сволочь люда, дрянной люд.

( по В.И. Далю)