Куртец

Куртка была замечательной! Кожаная, серого цвета, с нагрудными карманами на заклепках, снизу — декоративные молнии, а под ними — прорезные карманы. На плечах лежали эполеты, словно погоны на шинели мертвого офицера. Кожа натуральная, подкладка мягкая, на ощупь приятная. Лишь два недостатка: первый — ее невозможно снять, и второй — она неумолимо сжимается, норовя раздавить носителя. Игорю Астафьеву не повезло. Хотя и надел он куртку по своей воле, сделал это не специально, а по роковой случайности.

Несчастья начались в самый обыкновенный день, отличавшийся от прочих лишь замечанием Алины, его девушки, об одном, по ее мнению, досадном упущении: они давно не были в театре, и ему как можно скорее следовало исправить эту оплошность.

Ошибкой было согласиться с любимой и купить злополучные билеты. И хотя филармонию, спектакли, представления и прочие постановки он не любил, считая, что веселее сидеть на кладбище, чем в театре, устоять под натиском ее прекрасных глаз не смог. Сломленный атаками уговоров и убалтываний, ему в конце концов пришлось принять поражение, достать телефон и купить два билета на ближайший спектакль, да к тому же в первых рядах: знал, как его избранница любит подобные мероприятия.

Вечер только начинался и был прохладен, несмотря на то, что весна уступала место лету. Игорь пришел к своей девушке в серой кожанке. Куртка служила ему уже несколько лет, на некоторых местах появились потертости, а на правом рукаве — малозаметная дырка, рассмотреть которую можно было, лишь согнув локоть.

Они направились в театр. Вошли в просторное, богато украшенное фойе. Он, как джентльмен, взял ее легкое пальто и вместе со своей верхней одеждой отдал в гардероб. Там его встретила пожилая миниатюрная гардеробщица в огромных очках, закрывавших пол-лица, с убранными в косу уже редеющими волосами. Она добродушно улыбаясь, забрала ношу, выдав номерки с цифрами 13 и 75.

Актеры выложились на все сто. История оставила неизгладимый след в сознании зрителей. Антураж и декорации цепляли глаз. Музыка наполняла душу. Зрители сорвались с мест и начали аплодировать, когда артисты вышли на поклон, а Игорь, убедившийся в том, что читать эпитафии на мраморных плитах в разы интереснее, вскочил с кресла, проклял его за неудобство и быстрым шагом направился в гардероб, сжимая в руке номерки. Ему удалось миновать очередь и проскользнуть за одеждой первым.

Гардеробщица принесла вещи. Она улыбалась, интересовалась впечатлениями о спектакле. Он отвечал уклончиво, но вежливо, словно сказав правду, обидит женщину. Затем протянул руку к одежде… И если бы он только знал, то никогда в жизни не взял бы эту куртку. Будь его воля, он схватил бы мясницкий топор, тот, каким рубят туши, и одним ловким движением отсек себе руку! Но он взял ее.

Она была тяжелее, чем обычно, словно кто-то набил карманы, и теплее, будто в ней только что ходили. Одновременно с этим возникло странное, невнятное ощущение мерзковатого замогильного холода. Игорю стоило обратить внимание, забить тревогу, но он, подгоняемый и подталкиваемый собравшейся за ним толпой, пропустил тревожные звоночки.

Он взял одежду, накинул куртку и стремительно направился к своей девушке.

Когда они вышли из театра, она посмотрела на него и сказала:

— Удивительно! Она выглядит как новая, а ты говорил, что ей несколько лет!

После театра воодушевленная парочка отправилась на прогулку. Проходя по освещенным живописным аллеям, они обнимались. Украдкой он целовал ее в щеку, иногда она отвечала ему тем же. Купили по стаканчику кофе. Он рассказывал о планах на жизнь, она улыбалась и поправляла прядь волос, постоянно падавшую на лицо. Потом делилась впечатлениями о прошедшем спектакле, смотря с моста на водную гладь. Дальше они раскачивались на двухместных качелях, а затем она посмотрела на часы, ужаснулась позднему времени и начала собираться домой. Не пригласила его к себе, так как предстоящий рабочий день был для нее очень важным, и ей хотелось выспаться, набраться сил. Она извинялась, предлагала продолжить в другой раз. Игорь, хоть и неохотно, согласился. Усадил ее в такси. Сам взял другое. По дороге он поправил воротник куртки. Тот непривычно сдавливал шею и в целом будто стал уже, но он не придал этому значения. Лишь отметил, что чувствует себя в ней неуютно.

Он вернулся домой и с наслаждением скинул обувь. Затем схватился за язычок молнии на кожанке. Дернул. Тот не поддался. Молния не расстегивалась. Он повторил попытку несколько раз, но безрезультатно. Словно это был не замок, а вкопанный глубоко в землю бетонный столб. Подбежал к зеркалу, посмотрел на себя, на застёжку, и снова попытался расстегнуть куртку… Хоть бы хны! Язычок как был на месте, так там и оставался, подобно памятнику античности, чей покой нарушил одинокий хулиган, пытающийся столкнуть его с пьедестала. Игорь попробовал отстегнуть заклёпки на рукавах, но ничего не вышло — они будто приварились! Он применил всю свою силу, хоть и было ее немного (занятия в театральном кружке не прибавляют мышц) — результата не было.

Не понимая, что происходит, он выругался и попытался стянуть «ловушку» через голову. Она вроде бы даже поддалась, но воротник впился в нижнюю часть челюсти и отказался подчиняться. Раздражённый болью от натертости, он выругался еще сильнее. Ситуация выглядела глупо, даже с налётом абсурдности. Как так?! Старая родная куртка не снимается? Быть такого не может. Ведь столько лет расстегивал молнию! Защелкивал и расщелкивал заклепки! И тут в его голове что-то щелкнуло. Словно включился свет, зажглась лампочка. Вспомнились слова Алины: «Как новая!»

Он встал перед зеркалом, внимательнее присмотрелся к одежде. Хм… тот же фасон, те же карманы, цвет… Стоп. А ведь она и правда выглядит новее. Будто ее толком и не носили: ни потёртостей, ни царапин, ни повреждений. Согнул локоть и не увидел той «тайной» дырки, что видна при сгибе.

— — — Твою мать! Это не моя куртка! — — — сказал он, глядя на своё отражение в зеркале. — — — И что? Особо-то ведь ничего не меняется. — — — продолжил он. — — — Моя-не моя, разница-то какая? — — — твердил он своему отражению. — — — Мне как из неё вылезти-то? — — — мямлил и будто ждал ответа от своего зеркального двойника или хотя бы подсказки. Но тот лишь послушно повторял за ним. Лицо искривила задумчивость.

— — — Ладно, чёрт с ней! — новую куплю!

— — — Решим проблему с помощью ножа! — — — Бойко поддержало отражение.

Направился на кухню претворять задуманный план в жизнь. Взял острый нож и… А что резать-то и как? — — — Задумался Игорь. Обращаться с ножом он толком не умел. Ну, обычные действия само собой, колбасу порезать, хлеб там. — — — Так что? Рукава? Воротник? Молнию? Приставил остриё к горлу. Вернее, он хотел к воротнику, но получилось так, как получилось, а потому засомневался в своём замысле.

Вернулся к зеркалу. Попробовал разрезать рукав, но не смог удобно пристроить лезвие и, от греха подальше, отказался от этой идеи. Он попытался оттянуть подол кожанки и опешил от недоумения: низ изделия невозможно было оттянуть. Куртка так плотно обволакивала тело, что, казалось, превратилась в собственную кожу носившего это смертельное и извращенное орудие пытки. Как ни пытался он пальцами подцепить подол, те лишь скользили по гладкой поверхности. Ногти поцарапали мягкую плоть паха. Нож брякнул об пол. Игорь схватился руками за лицо, согнулся, крикнул, как зверь. Провел пальцами по векам, щекам и спросил зеркало:

— — — Что происходит-то? Бред же.

Попытался собраться с мыслями. Поднял упавший нож. Он еще не до конца осознавал трагичность ситуации. Сомнения грызли его, как мыши хлеб. Куртку резать не особо хотелось, но и оставаться в ней на неопределенный срок перспектива была скверной. Он снова спросил зеркало, как быть. Ответа не было. Немного поразмыслив, все же решил во что бы то ни стало разрезать рукав. Тот еще не прилип к коже, а потому клинок проник в узкую щель между тканью и плотью. Начал пилить материал, словно пилой дерево. Донёсся неприятный скрип, но ткань не поддавалась. Он ускорился, резче задвигал ножом. Он не был кожевником и не знал многого о материале, но прекрасно понимал, что любая ткань рано или поздно сдастся под напором острия.

Кожа руки натиралась о тупую сторону лезвия и неприятно ныла. Она сползала, сдиралась. Капельки крови выступили из раны. Становилось больно, а вещь не поддавалась. Не появилось ни прорези, ни углубления, даже царапины! Он психанул и надавил ножом на рукав, создав рычаг. Острый кончик стали уперся в плоть. Игорь взвыл, осознав произошедшее. Ручейки стекали по руке, маленькие капельки, пробегая по пальцам, разбивались об пол, как лемминги. Ошарашенными глазами он взглянул в зеркало. Его взгляд встретил напуганного человека.

— — — Это бред, такого не может быть. Это всё чушь, нереально. Правда ведь? Так не бывает. Я принял жену за шляпу. Но… но… А как быть? Как снять ее? Если я осознаю себя психом, то я не псих. Это же так работает? И мне ничего не чудится. Куртка на мне, я ее ощущаю, ощущаю влагу под ней и боль тоже чувствую. Как снять же ее?

Окровавленной рукой он перехватил нож и начал бешено водить острием по обтягивающему тело материалу. Куртка скрипела, как и положено обычной коже, но на ней не оставалось ничего: ни пореза, ни царапины. Его движения приобрели хаотичность. Стали резкими, агрессивными. Он стучал лезвием. Бил. Прикладывал все больше силы… Но это была непробиваемая броня. Никакого эффекта, кроме попусту потраченного времени. Игорь выдохся. Посмотрел на несчастное лезвие: кромка его представляла жалкое зрелище, вся сбитая, кусочки металла где-то отогнулись, а в других местах и вовсе отломались, орудие стало безнадежно тупым. Теперь Астафьев знал: то, что он надел на себя, неуязвимо. Рыцари бы встали в очередь за ней, но перед битвой, а после… Кто его знает, что бы они с ней делали. В обезумевшем мозгу угодившего в ловушку созрела странная мысль, граничащая с отчаянием и сумасшествием. Он дал слабину, позволил эмоциям одержать верх, перехватил нож, направил его на живот, словно собираясь сделать сэппуку, шумно вдохнул, будто притягивая решимость, посмотрел на себя обезумевшего в зеркало и яростно воткнул нож в живот. Глаза встретились с отражением. Рука соскользнула с рукояти и ударилась о живот. Он не почувствовал боли, лишь услышал звук разламывающегося металла и падение осколков на пол. Уставился на руки, на рукоятку ножа и на то, что было лезвием. Смотря на эти куски металла, он увидел отражение собственного глаза, взгляд того был бешеный, запуганный и загнанный. А разводы крови на лезвии лишь усилили эффект.

«А если бы не сработало?» — — пронеслось в голове у Игоря. — — «А если бы нож воткнулся в живот?» Он представил себе картину: как лежит калачиком на полу в красной луже. Еще живой, отчаянно дышит, можно подумать, что с выдохом жизнь уходит, а он пытается ее всосать обратно. Кровь вперемешку со слюной вылетает из рта. Представил свои красные напуганные и обезумевшие глаза. Содрогнулся. И в голове его прояснилось, развеялась дымка безумства, стало так чисто и светло, что вернулась способность мыслить рационально. Снова посмотрел на свое отражение. Лицо было бледное и уставшее, в поту и с капельками крови, каким-то чудом угодившими на него. Отражение улыбнулось, и губы зашевелились:

— — Это всего лишь сон, — — сказал Игорь. — — Я сплю в такси, скоро проснусь.

Но это было лишь жалкое утешение. Он понимал, что чуда не произойдет. Раненая рука болела, алые ручейки были влажными и ощущались кожей. Воротник давил. И Игорь прекрасно осознавал, что такой спектр ощущений не естественен для сновидений, но все равно цеплялся за последнюю соломинку, лучик надежды. И сейчас, схватив кожу между пальцами, он собирался разломать эту связь, лишить себя надежды на самый простой исход событий. Хоть и знал, что не проснется, все же скрутил кожу, ущипнул себя и взвыл от боли.

Как мог, заклеил рану на руке пластырем. Отмылся. Сел на диван и постарался восстановить силы. Плана не было. Позвонить в МЧС? Полицию? В скорую помощь? А что им говорить? Что куртка не расстегивается и ни в какую не снимается? Что она прочнее брони? Тогда стоит позвонить в министерство обороны, а может, лучше сразу в дурку? Осознание того, что в его историю никто не поверит, давило на него сильнее, чем верхняя одежда, и это было только началом. Идея о том, что в психбольнице ему поверят, после того как сами попытаются снять куртку, показалась здравой, только не самой лучшей. А если они ее снимут? Что тогда? Гнить там несколько лет? В тщетных попытках убедить докторов в том, что он нормальный? Астафьев достал телефон и в нерешительной надежде набрал номер девушки. Та ответила не сразу, до Игоря донесся сонливый, знакомый голос. На душе потеплело, стало полегче, но ровно до того момента, пока не пришлось объяснять, что произошло.

— — Милый, что случилось? Я уже сплю.

— — Алин… слушай меня внимательно, у меня очень странная… но серьезная… проблема… Ты готова?

— — Да, конечно, говори. — — Его девушка оживилась, а он осёкся. Так далеко он не продумывал план, можно сказать, импровизировал, но теперь без этого было не обойтись. Долго молчать нельзя, а что сказать, не ясно. Собрав всю волю в кулак, решил сказать все как есть.

— — Та куртка… Ну которую я одел в театре, не моя… понимаешь? Я не могу ее снять. Даже разрезать… Душит меня

В ответ последовало молчание, тяжелое и, по ощущениям, бесконечное.

— — Ты пьян? Выпил лишнего? В кофе себе что-то подливал?

— — — Нет, нет… Я не пил… Ты сама видела. Я черт возьми трезв, как стеклышко.

— — — Да? — — — в голосе ее была нотка ехидства, словно она поймала вруна за руку — — — А что с голосом? Почему язык заплетается?

— — — Алина, поверь, я трезвый… У меня проблема… Мне… Страшно

— — — Пить меньше надо, пугливый мой, тогда и белочка не страшна. Все давай.

— — — Какая белочка? — — — Игорь вспылил, в его голове не укладывалось, что любимая не верит его истории. Это придало ему сил, и он снова начал говорить отчетливо.

— — — Я тебе говорю серьезно, я не пьян и сейчас сижу в куртке, которую не могу снять. Помнишь, ты сказала, что она как новая… Так вот, она и вправду… — — — Игорь дрогнул, вспомнив случившееся, сердце екнуло — — — но это не моя куртка… Она… моя кожа.

Алина помолчала несколько секунд, словно обдумывая что-то или ожидая, что продолжения не последует, а затем выпалила:

— — — Ты серьезно? — — — голос Алины стал ледяным — — Два часа ночи, а троллишь меня этой херней? Ты долбаеб?

— — Алина, пожалуйста… я не шучу. Поверь мне, прошу.

— — Я уже испугалась за тебя, идиота. — — — В ее голосе были нотки раздражения, она не говорила, а возмущенно выпаливала слова, как из пулемета — — — Говорила же что, мне надо выспаться, важный день завтра. А ты шутки тупые шутишь, идиот. Спокойной ночи — — И она прекратила разговор. Произошло это резко, словно кто-то оборвал провода. Астафьев пару раз позвал ее по имени, но в ответ была тишина.

Телефон словно обжег ухо. Ток прошелся по телу. Он отбросил мобильник, будто раскаленный. Игорь растерянно посмотрел в пустоту. Не в состоянии понять, как реагировать.

Конечно, он ожидал разных вариантов, но на такую резкую грубость со стороны любимой девушки не рассчитывал. Попытался представить себя на её месте, только ничего путного не вышло, так как в отличие от неё он понимал реальность абсурдной ситуации.

Астафьев лежал, держась руками за голову. Он не мог постичь происходящего. Не понимал, как реагировать, что делать. Он подумал: разве Алина виновата в том, что не поверила, не придала значения его словам? Конечно нет. Нужно было лучше подготовиться, продумать план. Все у него свелось к глупой импровизации. Ему вдруг захотелось, чтобы она обняла его. Приласкала и, наверное, даже утешила. Он представил, как ее рука ложится на его живот, и повел своими пальцами, словно по ней, по ее коже, только кончики пальцев скользили по беспощадному механизму мучительной смерти. Они проскользнули по карману, а когда начали возвращаться, попали в его пустоту. Указательный палец что-то нащупал. Вроде небольшой сверток бумаги. Игорь оживился, достал его, развернул, прочитал: «Думаешь, мразь, я не знаю о том, что ты мне изменяешь? Кара тебя настигнет. Адских мук!».

Игорь прочитал написанное и выронил листок из рук.

— — — Почему, Алина? — — — он задал этот вопрос в пустоту, развел руками, но получилось это плохо, скрип кожаной куртки раздался за спиной, а лопатки словно прижали к стене.

Разве Алина способна на такое? За что она решила меня наказать? За какую измену? Я верен ей был и буду. Почему она думает, что я изменяю ей? Она не права, ошибается. У меня же кроме нее… никого нет.

От таких мыслей у него затряслись руки. Он не придумал ничего лучше, чем подбежать к холодильнику, достать оттуда бутылку с белой жидкостью, народным успокоителем. Вытащил стакан, открутил крышку и, пока наливал, пролил несколько капель на стол. А потом залпом, будто страдающий без воды в жаркой пустыне, выпил досуха.

Из-за чего она так жестока ко мне? Кто-то рассказал ей ложь, и она поверила в нее? Или что-то увидела связанное со мной и истолковала это по-другому. Вроде не было для этого повода. Но что тогда? Нужно ей позвонить и разузнать. Может, тогда она все исправит.

Наполненный решимостью, он схватил телефон и уже собирался нажать кнопку вызова, как остановился, вспомнив один значительный факт, замеченный у зеркала. Куртка не его. И тут он начал думать в другом ключе. А что, если записка адресована не ему, а кому-то другому? Но кому? И как узнать это? Может, ее перепутала гардеробщица? Или, возможно, специально? Но для чего? Я видел ее впервые в жизни, как и она меня. Это звучит абсурднее, чем мои первые предположения. Впрочем, есть и вариант того, что куртка была по глупости работницы перепутана, и я получил не свою, а чужую. Что хоть немного объясняет происходящее, жаль, что не дает понимания сути. Вполне возможно, куртка принадлежит изменщику, который, не понимая счастья, ходит в моей заношенной. Но ведь он может прийти в театр, если, конечно, заметит подмену, и потребовать свою родную. Так я, как минимум, хоть узнаю, кто это. Если он, конечно, существует. И если он заметит. Только в театр сейчас идти смысла нет, ночь на дворе, он закрыт. И насколько мне известно, гардеробщицы приходят на время спектакля, так что, возможно, придется дождаться начала представления. А если он приедет до спектакля? То тоже ничего не добьется. И опять же ему надо существовать для этого… И как бы ни хотелось это принимать, признавать, но списывать Алину со счетов не стоит, кто знает, что у женщины на уме. Хорошо, было бы позвонить ей сейчас и прояснить ситуацию, но я уже накосячил с глупым звонком, и, наверное, второй будет воспринят еще враждебнее. Или все же правильнее сделать это сейчас?

Игорь налил еще сто грамм в стакан и опрокинул залпом. Поморщился. Понюхал рукавом. Посмотрел на него и сморщил жалобное лицо, как если бы сейчас расплакался. Ударил ладонью по столу. Завис. А потом встал и направился к шкафу, где среди одежды была припрятана коробочка, обитая шелковой тканью. Он достал ее и открыл, посмотрел на обручальное кольцо. Лицо его стало совсем жалостливое. Он сел на диван, так и уснул, держа в руках вещь для Алины.

Лучи солнца ласкали его лицо сквозь не зашторенное окно. Ласка их была хуже удара плетью, словно чужой облизывал его кислотой. Он поморщился. Встряхнул головой, гудящую, больную; мигрень бушевала импульсами, ударяя в виски. Казалось, там целое море расшвыривает волны по черепной коробке. Глаза слезились. Мало же выпил. От чего так плохо? Тошнит. Ему захотелось вытереть влагу, набежавшую под глазами, но руки не хотели сгибаться, находясь словно в гипсе, немного эластичном, так как при сильном желании согнуть руку он смог. Только рукав больно упирался в локоть. Ко всем ненастьям добавилось похмелье.

Игорь выругался, понимая, что времени осталось мало. Предположительно, день или два. Его ужаснула мысль: а что в конце? Холодный пот выступил на спине. Неприятные ощущения, отвращение и страх смешались с головной болью. Затошнило. Вывернуло. Он даже не успел слезть с дивана. Обойдя собственные выделения, направился к умывальнику в ванной. Вытянул руки, набрал в ладони воды, и пока через силу пытался согнуть локти, чтобы умыть лицо, вся вода вытекла. Попробовал повторить, но вышло так же. Выругался, включил напор на полную и засунул лицо под холодную струю. Стало полегче. Тошнота и головная боль, хоть и не покинули его, стали слабее. Чтобы справиться с дискомфортом, подумал он, жаль, что ничего умного не пришло.

Зазвонил телефон. Он дошел до дивана и рукой, словно веслом, размашисто взял его. С вытянутой конечности рассмотрел, кто хочет с ним пообщаться. На экране высвечивалось имя будущей невесты.

— — — На ловца и зверь бежит — — — проговорил он и нажал на зеленую кнопку. Гулким эхом в его голове пронеслась нещадная мысль — — — Жаль, что я не ловец.

Он с трудом согнул руку, чтобы поднести телефон к уху:

— — — Доброе утро, девочка моя.

— — — Доброе… Игорь ты прости меня за вчерашнее, зря я вспылила. Заспанная была...

— — — Ничего, все нормально. За это не переживай.

— — — А что у тебя опять с голосом? Ты как-будто замученный. Даже подавленный. — — — из-за последнего слова Игорь усмехнулся, а ведь действительно скоро буду таким раздавленным и замученным.

— — — Не обращай внимания, перепил. — — — он хотел вывернуть диалог в нужное ему русло, спросить про измену, а потому решил умолчать о своих проблемах, по крайней мере на эти пару минут, но как приступить, как подойти он не знал и не понимал, поэтому его следующая фраза прозвучала глупо даже для него:

— — — Ты на работу собираешься?

— — — Да, уже такси вызвала. Минут через пять будет. Ты представляешь меня какой-то Мухмараджон повезет — — — ее голос взбодрился и стал звонче. А вот Игорь понимал, что если так продолжится, то разговор для него будет бесполезным.

— — — Любимая, ты же в курсе что ты у меня единственная?

— — — И не повторимая? — — — ее интонация растопила его сердце, он понял — — — это не она.

— — — И не повторимая. — — — он улыбнулся от умиления — — — Я тебе никогда не изменял.

— — — Я знаю, кому-то ты нужен кроме меня? — — — в трубке послышался смех и потом резко прервался, как будто девушка что-то заподозрила и поняла.

— — — Сильно перепил? Что за откровения? Словно, помирать собрался… Ты давай, умойся, выпей таблеток и еще поспи. Зря я, наверное, так рано позвонила. Разбудила.

— — — Не, не. Я рад слышать твой голос… — — — и они общались еще несколько минут, пока не приехало ее такси.

Ему стало полегче после разговора, но тем не менее, он до конца не был уверен в искренности Алины. А что если она хороший актер, а он просто не замечал этого. Он ни разу не ловил ее на вранье, но это не значит, что она никогда его не обманывала. Есть два варианта: Она не умеет лгать или она чертовски хорошо это делает. При первом все хорошо, при втором все чертовски паскудно. Он еще пару минут раздумывал над беседой и решил, что все же первый вариант про нее. Вернее, ему захотелось так думать. Все же из списка "подозреваемых" он решил ее не исключать.

Он снова посмотрел на обручальное кольцо и грустно улыбнулся. В голове проплыла мысль, строчка из какой-то старой давно позабытой им песни: "Надену деревянный я пиджак". Кто же тебя пиджаком назвал, гробик? Кому в голову пришло такое сравнение? Может тому, у кого сжимался пиджак, а он пытался его снять? Чушь.

К гробам Игорь относился хорошо, как и крестам, могилам. Еще в возрасте шести лет его привели на старое кладбище во время похорон прабабушки. Он увидел то, что полюбил навсегда. Красивые ухоженные холмики, стройные кресты, фотографии на них. Гранитные памятники, разнопёрые венки и огромное количество цветов. Прошла процессия, а Игорь этого и не заметил, рассматривая живописность последнего покоя людей. Его родители, занятые проводами родственника, не обратили внимания, с каким любопытством он пожирал глазами то, что вокруг, не увидели открытого от изумления рта. И тем более не смогли прочитать в его голове мысли о том, что он бы хотел поскорее лечь тут рядом с ними, ибо показалось ему лежать в таком красивом месте уже сродни раю. Он рос, а любовь к кладбищам не угасала, мечта о том, чтобы оказаться рядом с другими, не покидала его. Он просто ждал момента. Тот естественно не наступал, и в какие-то минуты жизни Игорь решил сам создать нужный момент, но вмешалось одно обстоятельство. У обстоятельства было имя — — — Алина! После знакомства с ней, он стал реже посещать свои любимые места, начал забывать о мечте. Он, может, и был готов смириться со своею судьбой, но вот с потерей любви — — — нет.

Астафьев никогда ей не рассказывал правду о том, почему он поднялся на крышу ее дома в тот самый момент, когда она смотрела на закат солнца. Она бросила на него взгляд красивых глаз и улыбнулась. Светлые волосы, обдуваемые ветром, скрывали половину лица, и он не заметил улыбку. Она спросила:

— — — Ты тоже любишь смотреть на закат?

И он не отрываясь от ее лица, сам не до конца осознавая, ответил.

— — — Да

Он вспомнил их встречу, и тело наполнилось умиротворением, а губы растянулись в улыбке. Пару минут он пролежал так, вспоминая время, проведенное с ней. Однажды она передала ему записку, написанную собственной рукой, там говорилось о ее любви к нему. Глаза его расширились от осознания того, что до него дошло то, что должно было дойти в самом начале. Он же сохранил записку! Неуклюже встал с дивана. Добежал до шкафа. Прямой рукой схватил ручку ящика и потянул её на себя, шкаф вылетел с направляющих и упал на пол. Руки его слушались, но приходилось прилагать много усилий, чтобы их согнуть; он понимал, что возможно к вечеру или завтра днем они перестанут сгибаться совсем. Решил привыкать уже сейчас. Действия вытянутыми руками удавались с трудом; нет-нет, да он все же сгибал конечности. Шерудил среди разбросанных по полу вещей, искал тот клочок бумаги, на котором был почерк Алины. С трудом, пару раз выругавшись и прокляв себя за то, что не любил все прибирать как матрос морского флота. Его рассмешила внезапно пришедшая в голову мысль: "Любовь к чистоте — — — признак страха смерти". Все же ему удалось найти записку, развернуть ее и придавить какой-то неясной для него коробочкой, чтобы не свернулась. Метнулся к дивану, нашёл на нем валяющуюся записку из кармана и раскрыл ее рядом с приготовленной. Выдохнул. Теперь в нем не было ни тени сомнения. Алина не виновата. Почерки разительно различались: его возлюбленная писала как курица лапой. По крайней мере, так говорили учителя. В другой же записке почерк был красивый, каллиграфический, но очень размашистый, словно писавший злился.

Снова улыбнулся. Факт того, что Алина любит его и не желает ужасной мучительной смерти, обрадовал. А потом мысль "карманы" снова вернула в реальность.

— — — О чем же я думал? Дебил… Что ж сразу не догадался. Нашел же в одном записку… Кусок… Пирога… Блин… В других может быть что.

И он принялся обшаривать их. Удавалось это, мягко говоря, не очень, в чем-то даже комично. Видел бы его кто — — — рассмеялся. Стоило бы клоунам взять этот номер на вооружение. Потешили бы народ, заставили бы Игоря реветь навзрыд.

Когда все карманы были осмотрены, кроме последнего, когда надежда уже растаяла, словно кусок льда в жару, он нащупал пальцами тонкий листок. Еле-еле вытащил. Бросил на пол и расправил. Перед ним оказался чек из химчистки, ничем не примечательный. Он внимательно рассмотрел его, заметил строку с фамилией и улыбнулся:

— — — Так вот кому ты принадлежишь, тварь, Корнееву.

Он бросился к ноутбуку, отодвинул его от себя, чтобы можно было плюс-минус нормально писать, и зашел в интернет. Вбил в поиск фамилию и в фильтрах город. Поиск дал результаты:

— — — А че вас так много-то? — — — расстроенно спросил группу Корневых Игорь.

Попробовал поискать по фото того, кто был бы в похожей куртке или намек на обладание ей. Ведь если ее чистили, то значит, она какое-то время уже принадлежала Корнееву. Это не дало результатов. Он вбил в поисковике фамилию, надеясь что-нибудь найти по новостям или вдруг он зарегистрирован в другой социальной сети. Если тебя нет в интернете — — — ты не существуешь. Он надеялся найти хотя бы строчку о том, что мужчина с такой фамилией умер при странных обстоятельствах. Например, его раздавило, но ничего. Выходит — — — подумал Игорь — — — у меня есть уравнение с одним известным. А как мне найти еще одно? Точно театр. Его лицо должно быть на камерах. Он подбежал к выходной двери, ловко натянул на себя обувь; показалось, что начал привыкать к своему кожаному "пиджаку".

На улице было тепло, и это контрастировало с его пасмурным состоянием. Он хотел ветер, дождь, может, даже сильный. Только вот люди проходили возле него в футболках, легких кофтах, максимум в ветровках. И Игорь невольно, одетый не по погоде, выделялся среди них, точно белая ворона. Он дошел до своей машины, разблокировал дверь сжатым в руке ключом. Внутри попробовал вставить его в замок зажигания. Проблема заключалась в том, что для этого нужно согнуть руку. С трудом и матом, с болью в локте, но получилось. Алина водить умеет. Промелькнуло у него в голове, сам учил. Он вспомнил те дни, когда они приезжали на огромное зеленое поле, и он рассказывал, объяснял азы вождения. У нее хорошо выходило, понимала с первого раза. По мнению Игоря, ей все давалось легко. Стоило бы попросить помочь. Затем в голове всплыл ночной разговор, и он приубавил пыл. Может, и стоило, но Астафьев решил: «Это моя сугубо личная проблема». Ему не казалось хорошей идеей втягивать ее. Он повернул ключ зажигания, кожа куртки потерла запястье, погладила кисть. Машина игриво заурчала. Потянулся рукой к ремню безопасности...

— — — Твою же мать...

Он рванул плечом вперед, но куртка, туго обтянувшая спину и грудь, будто стальной корсет, тут же отозвалась сдавливающей болью и не пустила руку дальше. Пальцы беспомощно повисли в воздухе, не доставая до пряжки сантиметров десять. Руки на руле сводились тяжело, хоть Астафьеву и удалось схватить его. Тут-то и всплыла новая проблема: кожанка на спине очень плотно прилегала к лопаткам, из-за чего шевелить ими было крайне тяжело; по ощущениям Игоря, казалось, что на спине лежала бетонная плита. У него не получалось вывернуть руль больше чем на пару сантиметров. И бог с ним, решил Игорь, все равно доеду. А потом посмотрел на рычаг переключения передач.

— — — Говорили же, бери автомат...

В этот момент сознание Астафьева окончательно осознало трагичность положения. Он протяжно завыл в лобовое стекло, проклиная все на свете. Даже инвалид может водить машину, а я не могу. Констатировал Игорь. Не могу. Полжизни проработав водителем, теперь я лишен своего инструмента. Лишен заработка и, видимо, средств к существованию. Он вспомнил чувство одиночества, то, как ощутил себя лишним в этом мире. Зачем я такой Алине? Выйдет ли она за дееспособного человека? Я же по факту овощ с ножками. А что, если я не превращусь, что, если куртка будет сжиматься до тех самых пор, пока не задушит меня? По глазам Игоря прокатилась слеза. Ведь так и будет… Он представил свадьбу со своею возлюбленной. Как они позируют перед свадебным фотографом. Затем вечерние ужины в кругу близких, детей, внуков. Дальше себя и ее старыми, но все еще любящими. В общем, прожил за несколько минут альтернативную жизнь, которой был лишен. На улице раздался звук пилящего инструмента.

Он покинул свой верный транспорт. Пошел пешком. Через пару метров навстречу попались две молоденькие девушки, и одна негромко сказала, но Игорю удалось расслышать:

— — — Смотри, какая осанка ровная.

— — — Мне бы такую. — — — ответила ей подруга, и они хихикнули.

Он подумал о том, что с радостью бы отдал им кожанку. Посмотрел бы он, как они попытались бы развернуться вполоборота или, не приседая, поднять какую-нибудь вещь с пола. Так же бы похихикал над ними.

Дальше он свернул в гаражи, почти пройдя их, увидел мужчину, распиливающего болгаркой кусок металла. Почти прошел его и остановился. И тут к нему пришла, как ему показалось, интересная мысль: «А что, если попробовать?» Он подбежал к работающему:

— — — Мужик, слушай, помощь твоя нужна.

— — — Что такое? — — — Мужчина прекратил работу, поднял голову, прищуривая слегка закрывающиеся из-за седовласых густых бровей глаза.

— — — Куртку надо разрезать! Замок. А то я ее снять не могу. — — — Из его рта вырвался нервный смешок.

— — — Не понял. А я-то тут при чем?

— — — Ну, болгаркой его распили!

— — — Ты че, перегрелся? Я же тебя покалечу. Диск попорчу.

— — — Не бойся, она неуязвимая, я даже не уверен, что у тебя получится. Денег дам.

Мужчина посмотрел на него сначала с выражением недоумения, потом лицо на секунду стало спокойным, затем густые брови вздернулись вверх, рот открылся, и из него разнесся раскатистый смех:

— — — Давай, — — — он махнул рукой в сторону, намекая на то, что Игорю следует проваливать. — — — Гуляй!

— — — Я серьезно, мне нужна помощь.

— — — Ну пошутил и ладно, не мешай.

— — — Да просто возьми и разрежь, чего сложного-то? — — — Игорь начал закипать, не осознавая, почему мужчина не собирается оказывать ему помощь. Точнее, понимал, но почему он не хочет просто взять и попробовать. Чего сложного-то?

— — — Слышь, ты это притормози коней. Если помощь нужна, вали в дурку. А отсюда беги, пока болгаркой не зарядил. — — — Он выругался, сплюнул под ноги. — — — Дятел! — — — Запустил болгарку и продолжил работу.

Игорь еще постоял возле него, неуверенно переминаясь с ноги на ногу. Подумал, может, стоит отобрать инструмент и попробовать самому? Но мужик внушительного телосложения, больше Астафьева. Как пара Игорей. Потому всё закончится тем, что отметелит работник его на раз-два. Болгарка замолчала, державший ее снова поднял глаза на бедолагу в ловушке и уже раскатисто грозно спросил:

— — — Я не понял, ты не понял? — — — Игорь осознал, что довёл мужика до белого каления, и засеменил быстрым шагом в сторону от него. — — — Беги, беги, — — — доносилось до ушей, — — — сразу к мозгоправам беги, псих!

Тот что-то еще кричал, но Игорь не смог разобрать слов, так как убежал уже далеко.

Вход в богато украшенное фойе театра перегородил сурового вида охранник с лицом, испещренным какими-то кожными болячками и морщинами.

— — Ваш билет, пожалуйста. — — Голос охранника, хоть и был слаб, но отдавал металлом, словно принадлежал привыкшему разгонять парады и утихомиривать бунты. Мощное телосложение подсказывало, что так оно и есть. Охранник сделал шаг в сторону Астафьева, и было это как-то неестественно, в чем-то даже неправильное, правая нога не слушалась своего хозяина.

— — У меня нет билета, я не на спектакль, мне надо пройти поговорить с гардеробщицей. — — ответил Игорь, отводя глаза от собеседника; что-то во взгляде того было жуткое, и находиться рядом с ним было не просто тяжело, а физически некомфортно.

— — Если билета нет, то не пущу. — — ответил ему и визуально просканировал непрошеного гостя сторож. — — Ты ей кто будешь?

— — Мы не знакомы...

— — Тем более.

— — Послушайте, мне надо с ней поговорить, она дала мне похожую, но не мою куртку. Я хочу вернуть ее.

— — Если хочешь вернуть эту, то давай мне, передам.

— — Я не могу ее снять, а еще мне надо посмотреть камеры видеонаблюдения.

— — Ишь чего захотел...

— — Я хочу посмотреть на лицо того, кто взял мою куртку. Пожалуйста!

— — Ты меня не перебивай, а слушай. Я сказал, не пущу, значит, так оно и будет. И бахвалиться передо мной не надо тут. Грудь вперед выпячивать, как петух. Я и не таких ломал. Понял меня?

— — Да, прошу вас, впустите меня. Это же просто театр. Не зона. Дайте мне посмотреть записи вчерашнего вечера после спектакля и всё. Для меня это вопрос жизни и смерти, помогите.

— — У тебя сейчас один вопрос будет. Выйдешь ты на своих ногах отсюда или вынесут тебя. Понимаешь, к чему я клоню?

Игорь раздражался от бронелобости охранника, решившего, что он охраняет не здание культуры, а какой-то стратегически важный военный объект. Также ему было противно смотреть на обезображенную рожу, наказанную так за грехи, совершенные владельцем. А то, что их было много, Астафьев не сомневался. Еще в нос сильно бил запах изо рта. Дешевый одеколон. Пот.

Ему захотелось ударить в эту страшную прокаженную морду, но руки слушались плохо, да и до этих событий он не был хорошим бойцом, да и чего таить, средним тоже.

— — Пропусти меня! — — Игорь сорвался, слюна брызнула изо рта и попала на лицо сурового дядьки. Тот среагировал быстро. Толкнул его двумя руками в грудь, и от силы толчка тело непроизвольно попятилось назад, комично неподвижный верх и мельтешащие ноги. Через пару дней охранник покажет запись с видеокамеры своему товарищу, и они будут ржать во все горло, содрогая груди и смахивая пальцем слезы с глаз.

— — — Я тебе всё сказал, попробуешь выкинуть еще что-то — — — будет хуже. Он ткнул ему в грудь указательным пальцем. — — — Уяснил?

Игорь чудом устоял на ногах, не стал ему ничего говорить, а развернулся всем телом и пошел на выход.

На улице он остановился. Лицо его было грустное, даже хотелось расплакаться. Казалось, разгадка так близка, но чертов амбал разрушил все планы. И самое обидное, что ничего ему не сделаешь. Он поднял голову к небу, словно это поможет сдержать слезы. Последняя надежда таяла, хотя оставался еще вариант купить билет и пройти по нему, но пустит ли его охранник теперь? С билетом должен, но после конфликта, возможно, и, скажем так, на секунду забудет свои должностные обязанности.

— — — Это Валентиныч, он две чеченские прошел, потом зэков охранял. Контуженый на всю голову. По блату взяли, сослуживец кого-то из верхушки.

Игорь повернулся в сторону голоса и увидел перед собою парнишку лет двадцати в черной одежде и с длинными волосами. Тот был приветлив и улыбался, попутно сунул в рот сигарету и закурил, протянул пачку Астафьеву, предлагая присоединиться к перекуру, но Игорь отказался. — — — Я билеты продаю, — — — продолжил парнишка. — — — Справа от него в окошке сижу. Слышал ваш диалог. Думаю, может помочь человеку. Скажем так, — — — он на секунду задумался, — — — в трудной ситуации. Вдруг зачтётся.

— — А чем помочь можешь? — — Игорь воспрял духом, надежда снова затеплилась в нем.

— — Чем захочешь. — — Он улыбнулся, держа сигарету в зубах, и подмигнул. — — Чел, который на камерах сидит, мой кореш. Ты нам по пятерику с ним отстегни, и смотри на камеры сколько хочешь, хоть до посинения.

Игорь презрительно фыркнул:

— — Барыга.

— — И что? Только барыги живут хорошо. — — Он заржал от фразы, словно придумал лучшую шутку в своей жизни. Успокоившись, продолжил: — — Ну так что, согласен?

Игорь задумался.

— — Ну ты давай не мусоль, а то мне скоро обратно идти. Надо — — давай деньги, не надо — — тогда прощай.

— — Ладно, сейчас. — — Игорь полез за деньгами в сумку, которую предусмотрительно взял с собою. Барыга посмотрел на него с удивлением, а потом, когда вытащил изо рта почти выкуренную сигарету, спросил:

— — — Что с тобой?

Игорю не хотелось выдумывать, вести разговор по душам, он просто сказал правду. А поверит или нет, это не важно. Главное, камеры.

— — — Не снимается куртка с меня.

— — Ты реально веришь, что она не снимается?

— — Я не верю, я это знаю.

— — Ха, ладно. У меня дед такой же был. Пошли. Через черный вход зайдем.

— — Что? Что случилось с твоим дедом?

— — Да он на старости лет из ума выжил, начал говорить про всяких чертей и ведьм, обвинял мою мать в колдовстве и прочее в таком духе. Житья не давал своим бредом. А был когда-то председателем деревни!

— — Но я не псих и ситуация у меня вполне реальная.

— — Ладно. — — Сухо ответил парень.

— — Если хочешь, попробуй сними. — — Игорь встал перед ним.

Барыга театрально протянул руку к язычку молнии, схватил ее:

— — Сейчас будет шоу! — — Дернул раз, второй, безуспешно. — — У тебя замок сломан.

— — Если бы.

— — Разрезать не пробовал?

— — Да как-то не догадался.

— — Ну вот, бесплатный совет. Как домой придешь, просто разрежь. И не носи куртки на несколько размеров меньше. Лады?

— — Спасибо, учту.

Они вошли через черный вход, пропетляли по слабо освещенному коридору, а затем завернули в закуток, где парень открыл металлическую дверь, ведущую в комнату наблюдения. Там среди ряда мониторов сидел скучающий паренек не намного старше нового знакомого Игоря.

— — Костян, ты тут не протух еще? — — весело поприветствовал знакомого барыга.

— — Скука, Слава, скучно. Хочу на движ. А это кто?

— — А это наш новый знакомый, покажешь ему записи вчерашнего дня. А вечером движняк замутим. — — Парень аккуратно показал ему две пятитысячные купюры, и глаза скучающего загорелись, он оживился, представляя вечернее веселье.

— — Да без базара. Что именно показать?

Комната оказалась тесной и душной, пахло перегретой электроникой и дешевым кофе. Мерцание десятка экранов резало глаза, а гул вентиляторов напоминал жужжание разъярённых шершней. Астафьеву стало не по себе — — — куртка, и без того сдавливающая грудь, здесь казалась еще теснее.

Костя безукоризненно следовал запросам Игоря и делал всё, что тот просил. Он перематывал и отматывал назад, люди на экране то бежали вперед, то медленно шли задом. Игорь увидел себя. Потом еще была куча людей, и он внимательно всматривался в их одежду и лица. Прошло минут двадцать, а может и чуть больше, энтузиазм Игоря не улетучивался, а вот у его напарника напротив. Костя становился всё грустнее, было видно, что ему начинает надоедать. Почесал черную щетину, зевнул и облокотился на стол. И вот Игорь крикнул:

— — Пауза! — — Экран замер, а на нем застыл человек, держащий в руках кожаную куртку, ту самую, его кожанку. Лицо нового владельца было не знакомо Астафьеву, но ощущение, что он его где-то видел, не покидало; вполне возможно, что на аватарке социальной сети, он на это сильно надеялся. Или мельком в театре. Он победно достал из джинсов телефон и сфотографировал физиономию, напоминавшую бурята. Лицо было квадратное, с чёрной фигурной бородкой по бокам.

— — Ты так-то фрик забавный, — — сказал Костя, развеселенный необычным движением рук.

— — Хорошее же, — — ответил Игорь. — — Вдруг тебе повезет и будешь также двигаться. — — Улыбнулся и выбежал из комнаты.

Хоть Игорь и не знал плана театра, но как-то интуитивно, ведомый предчувствием, двигался в нужную сторону, туда, где сейчас была гардеробщица. Он вспотел от возбуждения, то и дело пытался поправить воротник, который уже полностью прилип к шее. Дышать было терпимо: хоть кожа и плотно прижалась к телу, все же не сдавливала кадык. Игорю подумалось — удавка сожмется в последнюю очередь. Грудь же, напротив. При вдохе кожаная ловушка сжимала грудную клетку, обволакивала, не давая легким насытиться кислородом в полной мере, а при выдохе, напротив, будто играя, дразняще освобождала. Так дыхание Астафьева стало поверхностным, собачьим. Пропетляв по коридорам театра, он всё же вышел в фойе и приметил гардероб. Пошел к нему, блуждая глазами по пустым вешалкам в поисках женщины, но ее не было видно. Когда он подошел к стойке, из-под нее вынырнула та самая бабушка. Она посмотрела на него и улыбнулась.

— — Что-то вы рано пришли, представление начинается только через час. — — ответила она ему бойко, но мило, как будто перед ней стоял не мучительно погибающий человек, а ее внук.

— — Я по поводу куртки. — — лицо женщины изменилось, на нем проявился страх, в глазах читалось, он все таки заметил подмену, и она затараторила:

— — Простите меня, пожалуйста, я случайно. Черт попутал… — — Игорь услышал «случайно» и, как закипающий чайник, чуть не вскипел, хотелось яростно крикнуть «Случайность?».

— — Случайно? — — он процедил сквозь зубы, пытаясь сдержать ярость. «Случайно меня в могилу отправила?» Но продолжил он другим: «Случайно, значит...»

— — Да, у вас был семьдесят пятый номерок, а я почему-то взяла пятьдесят седьмой вам. И поняла ошибку только, когда мне принесли пятьдесят седьмой номерок, я побежала к нему, а там пусто. И я поняла, что наделала. Простите, пожалуйста. Мы обязательно что-нибудь придумаем. Такое иногда случается, но очень редко.

— — Что можно сделать? — — он говорил ломано, но сдержанно. Ярость кипела в нем. Хотелось ударить бабку лицом об стойку. Случайность… Вся жизнь под хвост. Всем планам конец. Жестокая смерть. И все из-за невнимательности. Из-за глупой ошибки. Трагическое стечение обстоятельств. И все из-за...

— — Я сорок лет тут работаю, а… а… а такое именно у меня впервые. Не гневайтесь, пожалуйста.

Гнев. Последнее слово, как черкаш, проведенный по спичке, взорвало его. Чайник засвистел, и он не смог удержать себя, да и не хотел. Вырвавшаяся наружу ярость вылилась через крик.

— — Не гневайся? Случайность? Да ты знаешь, что наделала, старая. Что натворила? Ты меня, дура, похоронила. Я жить хотел, а ты, тварь, меня… Я эту куртку снять не могу. Проклятый я из-за тебя. Решим, да? А как ты решать это собралась, как спасать меня будешь? Ты даже не сразу призналась!

Женщина затряслась от страха, отшатнулась назад и схватилась за сердце. Лицо ее скривилось и побледнело. Игорь бы и дальше продолжал на нее кричать, но сзади подошел тот страшный охранник. Схватил его за плечо и оттолкнул. Бабуля начала скатываться, но успела подставить руку и опереться на стойку, затем плюхнулась на табуретку.

— — Разве можно так из-за куртки-то? — — спросила она пустоту. Открывая баночку с таблетками.

— — — Я тебе говорил, я тебя предупреждал, — — — кричал охранник, выталкивая Игоря из театра. Лицо его, и без того ужасное, обагрилось, глаза выпучились. Астафьев посмотрел на него холодным пронзительным взглядом. «Тебе надо в фильмах ужасов сниматься с такой мордой», — — — промолвил про себя. Охранник стал на порядок злее, неужто он читает мысли? Яростно попробовал потной пятерней схватить его за воротник, но пальцы проскользили по гладкой поверхности кожи. Это взбесило ветерана, и он толкнул Игоря в грудь, очень сильно, хотя никакой боли не было. Хоть в этом плюс, — — — отметил Астафьев, спотыкаясь и отлетая в сторону. Бухнулся на мраморный пол. Упав, он ощутил себя черепахой. Верхняя часть тела не шевелилась, встать не получалось. Даже таракан лапками шевелить может, когда упадет на спину. А Игорю только и оставалось, что, как кукла, лежать на полу, разве что оттолкнуться ногами, попытаться уползти от надвигающегося охранника с лицом, перекошенным злобой и яростью. Он шел на него как бык, медленный, неповоротливый, но очень сильный. Да и дышал он сродни животному, шумно, мощно. Валентиныч шел уверенно и целенаправленно, хоть и одна нога его не слушалась. В голове Игоря вспыхнуло: «Как я тебя понимаю, братишка», и он задергал ногами по полу, пытаясь увеличить расстояние, но хромой приближался быстрее, чем отползал упавший.

— — Думаешь, лежачего бить не стану? — — гаркнул охранник и, схватив за подмышки, поднял его. — — А ну вали отсюда, больной.

Охранник вытолкал Астафьева из театра, посмотрел на него злобно, будто хотел убить взглядом, а затем развернулся, чтобы уйти. Но тут Игорь не выдержал, в груди его щемило от несправедливости. Хотелось отыграться, хоть немного, чуть-чуть. Он не был мстительным или злопамятным, только вот всё негодование, весь стресс, всю эту гамму чувств, испытанных за последнее время, хотелось выплеснуть. И он, представив эту морду лица, вспомнил запах его рта и тела. И показалось ему отличной идеей плюнуть, ему невероятно сильно захотелось плюнуть в эту тупую морду. Желание это он не мог удержать в себе, как тогда перед зеркалом, когда он вонзил себе нож в живот. Астафьев, дабы охранник развернулся, окликнул его негромко, отчетливо:

— — — «Черт».

И тот развернулся. Резко. Сократил дистанцию за долю секунды. Игорь даже не успел осознать, как со всей дури в его нос залетел кулак. Кровь окропила куртку. Тело предательски зашаталось. В голове гудело, всё расплылось перед ним. Лишь бы не упасть. Глаза заслезились. Протереть бы. Зажать нос. А Валентиныч, опьянённый увиденной кровью, поймал извращённый, садистский, только ему понятный драйв, отражающийся в блеске его глаз и безобразной улыбке. Ему захотелось продолжения. Тем более груша для битья стояла рядом, хоть и короткими шажками шагала то вперед, то назад. Даже не прижала нос, охранник воспринял это как приглашение к избиению. Он вспомнил всё, чему его когда-то учили в военной учебке, и заодно поймал ПТСР. Резко присел, хотел тряхнуть молодостью, пробить «противнику» в живот. Сжал пальцы в кулак, костяшки побелели, непроизвольно скрипнул зубами. Отвел руку назад, сконцентрировался. Посмотрел на цель, наметился. И выкинул руку, как поршень. Кулак соприкоснулся с курткой. Раздался глухой стук, словно кожу хлопнули молотком, следом хруст, будто лук-порей разломали напополам, и дикий крик боли. Охранник с приседа упал на бок. Покалеченный держался за кисть, и всё его тело тряслось, будто тот соприкоснулся с высоковольтной фазой. Он орал от боли, а кисть как-то неестественно болталась, чем-то напоминая сломанную ветку. Сквозь мат, оскорбления и болевые взвизги Игорь смог разобрать только бормотание про сломанную руку.

Астафьев испугался произошедшего и особо не помнил, как дошел до дома. Ноги сами несли его. Адреналин заставлял тело действовать уверенно и решительно, ну и что-то спасался он бегством, главное, ведь спасся. Но надолго ли? Игорь прислонился лицом к стене. Нужно отдышаться. Он припомнил, что бежать было тяжело, куртка не давала контролировать дыхание, хоть и скорость была небольшая, так как переживал о возможности споткнуться, но все же он выдохся. Легкие горели, бок болел. Пытался отдышаться, из легких вырывался свист. Пробовал вдохнуть полной грудью, но она упиралась в преграду в виде злополучной куртки.

Под ритмичный стук сердца и пот, заливающий глаза, он присел на одно колено и засунул ключ в скважину. Подтолкнул его пальцами, чтобы тот встал в пазы. А затем исключительно ими начал прокручивать его. Вот бы мне вместо перстов щупальца, подумал Игорь. Первый поворот удался. Дальше стало тяжелее. Я бы ими тогда намного ловчее бы открыл замок. А пока у него не получалось. Вот щупальцами можно многое, например, достать ключи, если они упали под решетку. Телефон, в конце концов, удобней держать. А этими клешнями ничего толкового не выходит. Замок не поддавался. Хотя какие щупальцы, клешни… Кожанку надо снять… Кожанку… Замок от двери поддался.

Он зашёл в квартиру. Отдышался, посмотрел на себя в зеркало и ужаснулся. На то, что куртка в крови, ему было абсолютно плевать.

Нос, разбитый и опухший, превратился в багрово-синюшное уродство. Со стороны его контур криво напоминал тот самый «благородный» кавказский профиль — — — точь-в-точь как у Венсана Касселя, мелькнуло у Игоря. Но теперь это был лишь бугорок плоти, слепленный из расплющенных хрящей, осколков кости и спутанных нервов. Вся конструкция неестественно изогнулась, уставившись вбок, будто пытаясь сбежать с лица. От прежнего носа не осталось ничего — — — только боль.

На крыльях ноздрей налипли струпья запекшейся крови — — — чёрные, бугристые, как обугленная кора. Они стянули ноздри в рваные щели, будто кожа лопнула от набухающего гноя, — — — нет… вырвали клочья мяса тупым крюком. Лицо пока хранило форму, но вздувшийся багровый бугор выпирал кровавым наростом, клеймя весь профиль уродством.

Из кровавого месива носа сочилась свежая кровь — — — тонкими муравьиными тропами. Она проползала по губам, растекалась по подбородку, впитываясь в щетину. Вся нижняя часть лица напоминала боевой раскрас, нанесённый в два приёма: слой первый — — — заскорузлая корка тёмно-бурой крови, будто застывший лак; слой второй — — — алая паутина свежих подтёков.

А под глазами, как продолжение этого кровавого грима, вздувались синяки — — — не синие, а густо-чёрные. Они были похожи не на тени, а на пролитую тушь, впившуюся в кожу, или мазутные пятна на снегу.

— — — Жених-то завидный вырисовывается, — — — хрипло процедил он, глядя на своё отражение, и тут же взвыл от нового приступа боли, сгибаясь пополам.

Надо было вызвать скорую. Но Игорь испугался. Из-за него человек покалечен — — — пусть мерзавец, но травмирован. Со скорой неминуемо приедет полиция. Он не был уверен на все сто, но рисковать не хотел: заберут в отдел, пока выясняют — — — а там, глядишь, воротник затянется, «узелок» завяжется.

Перед мысленным взором встал он сам — — — мёртвый, с лицом баклажанового цвета, в камере-одиночке.

Потому не звонил. И в психушку — — — тоже боялся. Не хотел искушать судьбу. Решил ждать: если через пару дней не сдохнет — — — тогда и сдастся. Понесёт наказание по всей строгости.

Варианта два: тюрьма или дурка. Второе — — — вероятнее. За сломанную руку не сажают — — — максимум штраф да условный срок...

Он встал перед зеркалом в ванной. Оперся вытянутой рукой о столешницу ванной и ногой, уперевшись в ручку шкафа, отпер дверь. Затем присел возле него, выставил свои «костыли» и в приседе, как цыпленок, пошел вперед. Положил ладони на аптечку и костылями-граблями выгреб из шкафа ручкой вперед. Схватил ее зубами, рванулся вверх. Лоб покрылся испариной. Отсутствие физической подготовки сказывалось. Отпустил набор первой помощи на столешницу, как пес принесенную ветвь. Она ударилась, отскочила и чуть не упала на пол, но Игорь телом успел предотвратить падение. Думал ли он когда-нибудь, что вытянутой рукой невероятно тяжело открыть защелку? Особенно если нельзя свести руки вместе. Он обрадовался щелчку, потом второму. Крышка отворилась. Нащупал пластырь, и теперь его нужно распечатать.

— — — Твою мать...

Прижал конец пластыря бутылочкой с таблетками. Еще послушными пальцами смог подцепить один из кончиков, но вот отклеить уже не удавалось. На помощь пришли язык и зубы. Всё удалось, но затрачено сил было немерено, он снова вспотел. Попробовал согнуть руку, но она согнулась только наполовину. Куртка сжала напряженные мышцы. Плечо будто обвил удав. Астафьев сердито поиграл губами и грубо выругался. Поэтому ему, как птичке-игрушке, клюющей пустоту, пришлось наклониться. Он клюнул пластырь. Тот прилип к губам. Язык ощутил горьковатый вкус клея.

— — — Сука… — — — пластырь повис на нижней. Он порадовался, что не выпрямил руку. Попробовал во второй раз — — — не вышло. Жалкая попытка под номером три не особо принесла успеха. И только с четвертого раза у него вышло прилепить его к центру носа. Он поднес лицо к зеркалу и прислонился, чтобы зажать пластырь. Боль резанула по глазам. Из носа вылетела капля крови.

— — — Господи...

Он развернулся и повторил процедуру с другой стороны. Потом засунул голову под струю воды, и вроде даже полегчало. Самую малость. Вода смывала кровь, пот, боль, клей. Наверное, надо было сделать всё наоборот. Только делать что-то еще ему не хотелось. Пусть так, помру — — — будет все равно, выживу — — — тогда там и разберусь. Пластырь упал в раковину и забился в сток.

Бросив тщетное занятие, поставил ноутбук на окно и принялся искать Корнеева. Удача — — — редкая гостья — — — на этот раз сжалилась. Повезло, что человек поставил на аватарку самого себя, а не абстракцию или, например, листик одного запрещенного вещества. Звали разыскиваемого Алексей. Если тебя нет в интернете, значит ты не существуешь. Вспомнил снова Астафьев и внимательно принялся изучать страницу владельца проклятой вещи. Говорят, что след, оставляемый нами в интернете, легко определяет не только характер, внутренние проблемы, а еще и адрес проживания.

Игорь шлепал по клавишам и мышке пальцами, как сосисками. Щелк-шлеп.

На странице Корнева он нашел фото Алексея с машиной у забора, за последним виднелся коттедж. Табличка с адресом одиноко висела в самом краю снимка. Игорь улыбнулся. Через несколько щелчков мышкой была обнаружена фотография с мангалом, шашлыками и тем же домом. Сложив дважды два, Игорь воспрял духом и оживился, прошерстил группы и нашел одну, указывающую на район проживания. Дело оставалось за малым. Наведаться в гости, разузнать о куртке и выяснить, как от нее избавиться. Он взял телефон и заказал такси.

Игорь представлял коттедж как-то иначе, думал, что всё будет выглядеть наподобие фильмов ужасов. Но предстал перед ним простой дом, не лишённый изысков, дорогой. Ни тебе тумана, как в «Сайлент Хилл», ни каркающих воронов и жутких скрипучих звуков. Ничего… А в какой-то мере хотелось. Игорь морально подготовился к развязке. Ведь в фильмах так происходит? К сожалению, жизнь не кино. Астафьев открыл дверь забора и вошел во внутренний двор. Свет в окнах и на крыльце горел, подсказывая, что жители в доме. Он пошел на свет к входной двери. Попытался вдохнуть полной грудью, собраться силами, да вспомнил о своем затруднительном положении. Плюнул на подготовку, постарался постучать в дверь… Рукава стянулись до такой степени, что кисть просто не могла пошевелиться. Узник выругался, проклял всё на свете, а в частности Корнеева. Лицо изменилось: до этой секунды он был воодушевлен, в некоторой степени окрылен скорой развязкой событий, а теперь, вспомнив, что времени остается совсем мало, запаниковал. И без того частое дыхание участилось. Астафьев почувствовал себя оловянным солдатиком, когда с огромным трудом поднял руку. Данное открытие ему совсем не понравилось… Видимо, к утру уже шевелиться не смогу, подумал он. Повернуть голову уже не мог. Воротник плотно зафиксировал шею, как тиски, только пока не затянулся.

Он с вытянутой рукой отошел на пару шагов и быстро набежал на дверь. Кулак ударился об нее, он повторил действие еще пару раз, пытаясь имитировать стук. Прислушался. Где-то в глубине дома разнеслась ругань двух голосов. Игорь посмотрел по сторонам, нашел дверной звонок. Через неимоверные усилия у него получилось нажать на кнопку, и разлилась приятная мелодия. За ней ничего не последовало. Крики усиливались, то пропадали. Как будто на посторонние звуки внимания не обращали. Наверное, имей ситуация другой характер и не будь она такой трагичной, Астафьев бы ни за что не позволил себе попытку открыть дверь без приглашения, но сейчас времени было мало, катастрофически мало.

На удивление Игоря вход открылся легко. Хм… Видимо, не боятся никого, решил Астафьев, идя на крики. Они были мощными, на грани истерики, иногда перетекали в визг. В основном весь шум принадлежал женщине, но бывало, что их перебивал мужчина. В такую ссору соваться явно не стоило. Да разве оставались у бедолаги варианты? Он пропетлял по залу, дошел до коридора, где шум становился всё громче. Впереди был открытый дверной проем. Они там, понял Игорь и быстрее направился к ним. Вдруг — — — странный звук. Влажный шлепок напомнил о стали, разрубающей сочный мясистый фрукт… Внезапно из дверного проёма выпало тело, издав глухой стук. Здоровая фигура упала на спину, раскинула руки, словно хотела приветственно обнять вошедшего. Голова покачалась в разные стороны и повернулась посмотреть на Игоря. Астафьев бросил взгляд на нее и обомлел, почва ушла из-под ног, они стали ватными, затряслись и уже были не в состоянии его удержать. В голове упавшего торчал топор и под таким углом, что даже человеку не от мира криминалистики станет ясно — — — орудие метнули. Игоря трясло, но куртка гасила импульсы, и всё отдавалось в нижние конечности, он сделал неуверенный шажок назад, нога подкосилась… Его тело по инерции устремилось влево, и ему бы упасть, но стена удержала. Позволила безвольно скатиться по ней. Он осел на подогнутые под себя ноги, прижав свою голову к стене. Рвотные позывы прильнули к горлу, но он стоически пытался их удержать. Получилось. Только отвести взгляда от мертвеца ему не удалось. По мозгу, будто ток, пронеслась мысль: «И я буду таким». Глаз нервно дернулся. Это Корнеев? Голова квадратная, черная бородка. Кажется, похож. Если бы не топор… Он мешал опознанию, а стекающая кровь еще сильнее ухудшала ситуацию. От тоски и от боли сердце Астафьева сжалось, словно и на него надели маленькую кожанку. Вспомнилась сказка про разбитое корыто. Мозг пронзали иголочки: «последняя ниточка», «если бы успел», «пришел пораньше», «столько сил», «впустую», «напрасно», «это конец», «в фильме», «по-другому».

Игорь пытался перевести дух, но грудная клетка пульсировала болью. Одежда мешала дышать… Видимо, всё… Здесь и останусь...

Из комнаты вырвался мощный раскатистый смех. Он разнёсся по коридору, обдал Игоря ледяным безумием, женскими нотами резанул по ушам.

Из дверного проёма появилась бледная рука с наманикюренными ногтями алого цвета, так идеально сливающиеся с каплями крови на ней. Издалека Игорю привиделась лапа чудовища с когтями острыми как лезвие. Астафьев представил, как они рассекают гладкую плоть. Яростно рвут кожу. Рука незнакомки вцепилась в дверной проем, как паук. Затем вторая, точно по мелодий в такт, повторила за первой. И после медленно появилась голова с длинными белыми волосами до пола. Они доставали до него, потому что женщина была наклонена. Ее взор устремлялся на тело. Кажется, она хотела убедиться, что труп не дернется.

Она перевела взгляд, услышав дыхание Игоря, и смех ее прекратился. Лицо стало серьезным. Алые губы углубляли бледность лица. Зелёные глаза выдавали ее безумие.

— — А ты что за хрен с горы? — — спросила и нервно хихикнула. Не дожидаясь ответа, добавила: — — Как тебе шоу? — — разгибаясь, она вышла из комнаты. Предстала в длинном зелёном платье, подол его волочился по полу. Встала возле мертвеца, спиною к Астафьеву, опустила голову вниз, толкнула ногой мертвеца.

— — Куртка его… У меня… Убивает меня, — — задыхаясь, не имея нормальной возможности отдышаться, произнёс Игорь. Белобрысая повернула голову, прищурилась, будто пытаясь осознать сказанное, оценить происходящее. Лукаво улыбнулась, вздернула голову вверх и заржала во всё горло.

— — — Так вот в чем проблема! А я думала-гадала, где же накосячила. Где ошиблась. — — — Она не поворачивалась, будто стоящий сзади ей был и неинтересен вовсе. — — — Руки пришлось замарать, а я такого не делала очень давно. — — — Она пальцем показала топор. — — — Вот ты считаешь, что женщине к лицу работать руками?

— — — Поставила ногу на мертвое тело и ловко, точно не хрупкая женщина, выдернула его из головы. — — — А оно вот как. — — — Она пожала плечами, не выпуская оружие убийства. — — — Знала бы, и эту куртку прокляла бы. Не догадалась, — — — и снова заржала.

— — Помоги… прошу...

— — Не могу, — — сухо сказала она.

— — По… жа… луй… с… та.

— — Думаешь, я это проклятие наводила с целью, чтобы мудак мог спастись? — — Она снова расхохоталась. — — Хотя… Я оставила лазейку. Убей того, кого любишь, и куртка снимается. Как, кстати, ощущения? Я хотела, чтобы он мучился, хотела, чтобы страдал. Я… всё предусмотрела… А ты всё веселье испортил, дурень. Представь, как бы он мучился, убив свою шалаву. Поэтому я и создала исключение. — — — И снова сумасшедший смех разразил дом.

— — Почему… я? При чем...

— — Я же не могла предсказать, что ее кто-то другой наденет. А куртке плевать. Она просто выполняет свое предписание. Проклятия на личность невероятно тяжелы, в разы легче проклясть вещь владельца.

— — Что будет… если не сниму?

— — Ничего особенного, тебя просто раздавит. Выдавит, как тюбик с зубной пастой.

— — Но я не тюбик...

— — Да как-то и на мужика ты не сильно похож, — — — и она снова заржала.

— — Сколько у меня осталось времени? — — Спросил Игорь, восстановив дыхание. Болтать ему с ней не хотелось от слова совсем, но, понимая безвыходность ситуации, приходилось. Будь его воля, он напал бы на нее сейчас, но чувство беспомощности, усиленное реальностью, диктовало свои правила. Теперь он только бесправный слушатель, поставленный перед жестоким выбором: либо он, либо Алина.

— — У меня? Если у тебя… — — — Она оценивающе на него посмотрела. — — — Завтра сдохнешь, — — — сухо сказала.

— — И никак?

— — Я же уже сказала. Либо ты, либо тот, кого любишь.

— — А если такой нету? Что тогда делать?

— — Копать могилу и ложиться, — — — она рассмеялась. — — — Лопату дать?

— — Да пошла ты, тварь.

— — И всё? Это вся твоя ярость? Лешка вот ругаться умел, хоть и полюбила я его не за это. Он же благодаря мне от всех конкурентов избавился. Я его, считай, в этот мир привела, без меня бы никем бы и остался. И вот чем он мне отплатил. — — — Голос ее стал тихим и в какой-то мере трагичным.

— — Мне плевать на твои проблемы, своих по горло, — — — Игорь попытался встать, но ноги не особо помогали в этом. Он даже и не думал, что без помощи рук такое простое действие может превратиться в своеобразное упражнение или пытку.

— — Как и мне на твои. Хотя… — — — Она почесала подбородок. — — — Знаешь, могу тебе помочь.

— — С чего бы это? Убьешь меня сейчас?

— — Да ты все равно сдох. Зачем мне прерывать твое веселье? Но если хочешь, могу и это, — — — она посмотрела на него, лицо ее стало милым, и выражение можно было принять за флирт. — — — Так что?

— — Побарахтаюсь еще.

— — Ну давай, давай, тюбик, попробуй. Так тебе помочь?

— — Чем же?

— — Ну ты хотя бы благодаря мне встанешь.

— — Да сам как-нибудь, — — — попытки подняться по стенке проваливались, он то и дело сползал вниз.

Девушка закатила глаза и сказала:

— — Мужчины, вечно вы все сами и сами. — — — Она зашла резко в комнату и вернулась, держа в руках футляр от гитары.

— — Что, веселую песенку решила исполнить? — — — От слов Игоря она рассмеялась.

— — Там ружьё, станет не в моготу… — — — Она остановила, подбирая слово. — — — Выбей мозги, — — — она снова лукаво прищурилась. — — — Или любимой, ну или любимому. Времена нынче такие… Никогда не угадаешь, каких вкусов человек, — — — она снова рассмеялась, качая пальцем из стороны в сторону.

— — Не боишься, что я тебя из этого ружья?

— — Пфф… Ты же немощь беспомощный. Пока возиться будешь… Я уже упорхнула. — — — Она подошла к нему и ловко поставила на ноги. — — — Ну всё, чао-какао, — — — сказала она на прощание и похлопала его по щеке. — — — Выбор за тобой, не забывай! — — — Затем развернулась и… Игорь сдавленно крикнул ей вслед, она остановилась:

— — — А как он ее в театре снял? — — — спросил Астафьев, надеясь, что нашел лазейку в ее истории.

— — — А он и не надевал, — — — она рассмеялась, видимо, поняла, к чему клонит собеседник. — — — Так весь вечер ее в руках и протаскал. Словно жопой чуял. Утверждал, что ему не холодно. — — — Она смеясь скрылась в комнате. И смех резко заглох. Футляр отягощал руку. Игорю не верилось в то, что там ружьё. Конечно, выбрасывать его было глупо, а вдруг и правда оно там, кто этих полоумных ведьм разберет.

Странное желание посмотреть на ведьму в последний раз пронзило мозг. То, что они больше не увидятся, он не сомневался. Дошел до дверного проема и посмотрел в комнату, только не было в ней никого. Женщина словно и не заходила сюда. Будто и не существовала вовсе.

Убежденность Игоря в отсутствие в мире сверхъестественного разрушилась, раньше он называл себя убежденным скептиком, теперь же… Теперь он не знал, как себя называть. Впервые в жизни ему захотелось перекреститься, помолиться, но, к сожалению, святых текстов он не знал и даже пожалел, что когда-то называл их чушью. А осенить себя крестным знамением не мог по уже известным причинам.

Разбираться, куда пропала ведьма, а в том, что перед ним была именно она, он был уверен полностью, не хотелось. Слишком мало оставалось времени, нужно было спешить, действовать. Это всё потом… если удастся спастись.

Шел до дома Игорь пешком. Путь был дальний, но если свернуть в паре мест, пройти там-то и там, то и не так много потребуется времени. Еще он посчитал важным проветриться, остудиться после произошедшего. Хоть немного успокоиться. От того, что он попадет домой быстрее, ничего не изменится, плана не было. Алину убивать он не хотел, да и сам умирать не собирался. Этой импровизированной прогулкой он надеялся проветрить мозги, переварить новую информацию и даже, возможно, найти решение сложившейся ситуации. Так оно и получилось. Подходя к дому, на одном из подъездов он приметил синий квадратный листок с объявлением. Там говорилось, что потомственная гадалка, экстрасенс снимает порчу, проклятия, отводит сглаз с человека.

Еще два года назад он бы прошел мимо, не уделив и секунды внимания такой информации. А если бы и заметил, то только бы ухмыльнулся, сетуя на глупость людей, что обращаются к ним. Теперь все поменялось. А вдруг это не такая уж и плохая идея? Чем черт не шутит. Ведь если есть ведьмы, то и должны быть их противоположности, допустим, белые маги, колдуны и еще кто-нибудь. Как их там называют? Естественно, среди них будут шарлатаны и прохиндеи, куда без них? Но ведь, если подумать, будь они все мошенниками, то продолжали бы люди к ним обращаться? Ведь вымерли наперсточники, когда люди поняли, что среди них одно жулье. А эти до сих пор существуют. Стало быть, есть и те, кто реально поможет, тот, кто действительно обладает магическими умениями. Наверное, потому и обращаются к ним люди, что знают их настоящую силу. Он, воодушевленный новым открытием, ускорил шаг по направлению к дому.

Естественно, в поиске настоящих магов ему помогал интернет. Он прошерстил всё, что можно, и потратил на это несколько часов. Читал отзывы, рекомендации. Искал лучших из лучших.

В футляре из-под гитары на поверку действительно оказалось ружьё лишь с одним патроном. Ведьме даже тут не пристало обойтись без шутки.

Время приближалось к полуночи. За час до этого ему позвонила Алина, он мило с ней поговорил, полностью избегая своей проблемы. Ему не хотелось втягивать её, даже в такой важный отрезок времени, когда она нужна была ему больше всего.

Он снова взял телефон в руки. Непростой задачей теперь даже стал обычный набор цифр на экране смартфона. Начал звонить чародеям, магам и экстрасенсам. Все сетовали на поздний час и то, что это наглость — — — тревожить людей в такое позднее время. Но Игорь, который уже завтра должен был отойти в мир иной, решил спешить во что бы то ни стало. Они отказывали ему в приёме. Один даже рассмеялся, когда услышал о его проблеме. Были и те, кто советовал проверить «башню». Были и светлые моменты, одна бабушка очень прониклась его рассказом и пообещала обязательно помочь, только послезавтра вечером. Но всё же надежда не угасала, и в один момент нашлась колдунья, что вызвалась ему помочь, естественно, не за просто так, а за приличную сумму денег. Сумма была равна практически всем сбережениям Игоря, приготовленным на свадьбу. Мертвым деньги не нужны, так что Игорь хоть и с грустью согласился. Но даже так встречу женщина назначила на ранее утро. Часов на семь.

Игорь пришел раньше назначенного времени. Куртка стянулась на нем до такой степени, что казалось, скоро лопнет. Ощущение тошноты стало невыносимым. Из желудка в рот периодически выплескивалась кислота. Лицо, обезображенное сломанным носом и синяками, обрело из-за недостатка кислорода синеватый оттенок, как и ногти. Он уже не ощущал пальцы рук. Хоть они и с трудом шевелились. Пыточный механизм сдавливал конечности, передавливая кровоток; жидкость к ним хоть и поступала, но не в достаточном объеме. На грудную клетку положили валун. Да и вообще все ощущения, испытываемые им, подталкивали его лечь под механический пресс, дабы ускорить процесс. При недостатке кислорода также проявляются и другие симптомы: апатия, галлюцинации слуховые и зрительные, необъяснимое чувство спокойствия. В данный момент Игорь испытывал непоколебимый покой. И еще он не понимал, что многие звуки, услышанные в последние часы, были только в его голове.

Женщина встретила его с недовольным лицом:

— — Пунктуальность не ваш конек, да? — — она не стала дожидаться его ответа, отхлебнула из кружки кофе и повела его в комнату, где проводила свои обряды, снятие порчи и сглаза. Комната была впечатляющей — — — не в плане богатств или изящного интерьера, а в том, что была обставлена разнообразными магическими аксессуарами, обвешана травами и зеленью.

Она указала ему жестом на стул:

— — — Если сяду, то уже не встану, — — — выдавил из себя Астафьев, смотря на магический шар в центре стола.

— — — Черт с тобой, стой. — — — Она посмотрела на него и объект его, как ей показалось, заинтересованности. Ей было не вдомек, что он просто смотрит, потому что может. Лицо Игоря по ощущениям покрылось ледяной маской. — — — Это для антуража. Типа через него можно видеть будущее, но единственный смысл в том, что можно посмотреть себя. — — — Он поглядел на стекло и вправду увидел в нем отражение, только не смог узнать человека, стоящего там, сто процентов оно принадлежало не ему. — — — Спросишь, почему же он тут стоит? Так если я его уберу, то люди перестанут верить мне. Глупость, будто шар — — — это признак магической силы, как и карты Таро. — — — Она пальцами указала на карты. — — — Кто вообще решил, что картинки, даже красивые, могут чем-то помочь? — — — Она прихорашивалась, красила брови, подводила губы; это не было нужно для ритуала, просто она не успела раньше. А еще ей очень хотелось поболтать, но, видя полное отсутствие интереса у собеседника, решила перейти к делу. — — — Так что за проблема?

— — — Я уже говорил. — — — Слова будто выпадывали из его рта.

— — — Думаете, я запоминаю всё, что мне говорят? У меня и без того хлопот полон рот. Повторите, если не затруднит.

— — — Куртка на мне проклятая, не снимается, сужается.

— — — Кто наложил проклятие? Знаете?

— — — Угу.

— — — Ну так то? Ведьма, любовница, гномик из тридесятого королевства?

— — — Ведьма, по ошибке.

— — — Вот оно как. По ошибке, значит. Хм… Проклятая вещь, значит. — — — Она медленно, даже как-то наигранно подошла к огромной старой книге и принялась листать страницы. — — — А что ее не попросил снять, раз знаешь, кто она, и утверждаешь, что по ошибке? — — — Она спрашивает это, словно пытается поймать его на лжи. — — — Ах да, наложивший проклятие не может снять его. Только перевести на себя.

— — — Перевести? Не говорила.

— — — Естественно, добрые девочки ведьмами не становятся. Большинство из них с ума сходят еще при трансформации. Такие правила. Темная магия просит слишком больших жертв.

— — — И много их?

— — — Ведьм или правил? Правил много, но я их не знаю, остановилась на том, что нужно снять с себя кожу, дабы одеть бледную. Ее якобы сам он выдает. — — — Она указала пальцем вниз. — — — Сколько ведьм, кто его знает. Может, одна, может, тысяча. Подсчет не веду. Не мое это. Могу только сказать, как определить ведьму. Волосы длинные седые, чем длиннее они, тем сильнее ведьма. Всегда в зеленом. Губы алые, но это не помада, говорят, поцелуй его. — — — Снова указала пальцем вниз.

— — А что у тебя с лицом? — — — спросила она неожиданно, видимо, чувство тактичности ей было не близко или хотела перевести тему.

— — — Да так, — — — ему не хотелось говорить вовсе и тем более на отвлеченные темы, поэтому он предпочел отшутиться: — — — Пластическая операция не по плану пошла.

— — — Шутник, значит. Ну, товарищ шутник, знаю я, как вам помочь. Только деньги вперед.

Игорь выдохнул:

— — — Там берите, сумка.

Колдунья подошла к сумке, сняла с неким отвращением ее с неподвижного плеча. Обратила внимание на подкашиваемые коленки.

— — — Ты бы, не знаю, хоть духами побрызгался что ли. Воняешь жуть.

— — — Все будем вонять.

— — — Ну-ну. Ты давай без этого. А знаешь, для человека, на котором сжимается куртка, ты слишком спокоен.

Астафьев не ответил. Она же напротив, что-то бубня себе под нос, открыла сумку, проверила количество купюр, удовлетворительно кивнула и вернулась к прочтению книги. Сначала она быстро листала страницы, затем по одной из них повела пальцем.

— — — Так, понятно. В принципе ничего сложного. Снять проклятие легко. Ну, не так легко, как вы думаете… Ай, ладно. Что я вам объясняю. — — — Она подбежала к травам, сорвала пару пучков, что-то достала из маленького холодильника, ловко загримированного под магический интерьер, смешала в чашке, нашептала. Подошла к Астафьеву, обдула этой смесью куртку. Затем на погоны положила два кусочка бересты и подожгла их.

— — — Главное, вам сейчас не шевелиться. Упадут, и снять проклятие мы уже не сможем. — — — Она начала ходить вокруг него, чертила руками какие-то символы. Что-то бубнила под нос. Щеки Игоря обдало теплом. Она была колдуньей, как они любили говорить, в пятом поколении, и притом настоящей. Но была одна деталь: мать плохо ее учила, в отличие от прабабушки, обучившей бабушку, а та тщательно уже подготавливала дочь. И книга у нее была не просто настоящая, а содержавшая в себе рабочие заклинания, ритуалы и обряды. И обряд она делала правильный, но из-за недостатка знаний и практики не узнала одну главную вещь. Любое проклятие нужно проверять на защиту. Один из ее далеких предков почему-то написал это после самого обряда на снятие. То ли счел так правильнее, то ли после пришло в голову. Никто не разберет проблем давно минувших дней. Из-за всех этих факторов ее очень удивило, что из куртки появился пузырь. Он был похож на мыльный. Пульсировал и с каждым движением становился всё больше и больше. Она замерла, не понимая, что видит перед собой. Вытянутые руки так и замерли. Игорь не понимал, почему она замерла, так как не обладал никакой силой, потому шар был для него невидим. Колдунья пару раз моргнула, пытаясь осознать происходящее. А пузырь поглотил ее руки. В этот момент Игорь смог вдохнуть полной грудью, рот начал жадно глотать воздух. А прозрачный шар с силой схлопнулся в тот самый момент, когда руки женщины оказались в нем по локоть. Всё это заняло от силы две или три секунды. Игорь даже не успел подумать о том, что надо попробовать снять куртку. Его лицо забрызгала кровь, и в него, словно маленькие мясные насекомые, полетели кусочки раздавленной плоти. До ушей донесся невыносимый крик боли, даже охранник визжал не так сильно. Игорь, вдохнувший немного свободы, теперь с еще большим мучением ощутил всё давление куртки на себя, словно он ее разозлил. Он медленно развернулся в сторону крика и посмотрел на залитую кровью колдунью. Ее крик ослаб. Руки по локоть отсутствовали, и Игорь понял, что за липкие крошки попали на него. Астафьев постиг значение слова «апатия». Он снова посмотрел на нее и лишь выронил:

— — — И что?

Неуклюже развернулся и очень медленно пошел домой. Наверное, ей стоило помочь — — — вспыхнуло у него в голове, какая-то часть сознания пыталась бороться, оставаться живой, человечной. Не признавала неотвратимость скорой гибели. Но Игорю было неинтересно, ему так стало глубоко на всё плевать. Тем более крик за его спиной уже замолк.

Игорь труп. Хоть еще и живой, даже немного дышит. Он еле как попал в квартиру, несмотря на то что и не закрывал её на ключ. Ему невероятно плохо. Тошнота мощная. Головная боль несусветная. Вместо слюны изо рта течет желудочная кислота. Всё жмёт, всё болит. Под курткой холодно, конечности коченеют и одновременно покрываются потом. Констатация факта: больше я в эту квартиру не зайду, больше из нее не выйду. Кости под таким несусветным напряжением, что вот-вот и разлетаются на мелкие кусочки. Жить невыносимо! По квартире разносится звук бьющегося сердца, его перебивает смех ведьмы. Он доползает до ружья, роняет на пол. Ложится рядом. Каким-то чудом умудрился просунуть его между колен. Теперь вариантов осталось немного. Либо так и лечь и дождаться смерти. Быть выдавленным, как тюбик с зубной пастой. В голове образ вспыхнул фитилем. Либо убить себя. Был еще вариант… Но он о нем даже и не думал. Кислорода не доставало, он задыхался. Хватит с него смертей. Гиперкапния, асфиксия взрывают его голову на тысячи осколков. Теперь в мозгу только пустота. Но он еще жив, он еще должен страдать, куртка не отпускает. Белки его глаз превращаются в два красных яблока. В мыслях царит хаос. Он больше не может строить предложения, он больше не может мыслить. Ноги шлепают по полу возле него. Кто-то смеется. Сердце бьется. Бум-бум-бум. Алина вспыхивает в его мозгу и сразу же угасает. Он пытается удержаться за нее. За единственного человека, что держит его тут.

— — — Ты тоже любишь смотреть на закат?

— — — Нет, я хочу спрыгнуть.

— — — Прыгай.

Ведьма смеется.

— — — Либо себя, либо ее.

Лицо Корнеева с топором по середине начинает смеяться. Легкая смерть. Свадьба. Предложение. Алина, я лю...

Больно. Сука. Больно. Ноги топают над самым ухом. В глазах черные точки, точно мошки. Мухи. Я уже мертв? Смех. Сердце бум-бум-бум. Шум моря. Он видит себя и Алину, держащих ребенка за руки. Смех. Корнеев, сука. Губы… Ведьмы… Ярко алые.

— — — Ты долбоеб?

Валентиныч смотрит, тычет пальцем в лицо. Алина! Я тебя люб… Звук болгарки возле ног. Они хотят распилить ружье. Кто? Пиджак. Алина! Деревянный. Стягивается. Вокруг могилы.

— — — Прыгай!

Красивые венки. Великолепные памятники людям. Алина, я тебя люб?!

Он пытается дышать. Ноги обвивают ружье. Он пытается направить его в голову.

Гадалка проводит руками под смех ведьмы, под такт биения сердца. Алина! Его разум взывает к ней. Он просит быть рядом с ней.

— — — Лучше тебя, Игорь, в моей жизни никого не было.

Дверь его квартиры заскрипела, кто-то ее открывал. Неужто Алина? Эта мысль цепляет его в реальности. Он тонет, но пытается удержаться за эту веточку. Она скоро сломается, он понимает. Действовать. Быстро. Если увидит меня, заберет ружье. Она не понимает, не хочет. Она обречет меня. На жуткую смерть. Ноги начинают елозить по ружью в надежде нащупать спусковой крючок. Сердце бум-бум-бум. Все стоят и смотрят на него, они смеются. Кто? Билетер, охранник, парень с камерами, ведьма, гадалка, Корнеев. Ждут. Металлическое дуло в его рту. Он не помнит, как оно оказалось там. Ноги елозят. Смех. Бум. Надо нащупать. Бум. Он слышит топот. Алина идет. Успеть. Большой палец за что-то цепляется. Он тянет ногу вниз, спускается механизм.

Выстрел раздался в тот самый момент, когда Алина зашла в комнату. Она видела, как его голова лопнула, мозги вперемешку с дробью вспорхнули к стене, врезаясь и прилипая. Он не услышал ее душераздирающего крика.

После трагических событий прошло больше года. Алина психологически полностью восстановилась от травмирующей сцены. Нашла себе нового любимого мужчину. Только в один из вечеров сильно поссорилась с ним. Он ушел со скандалом, громко хлопнув дверью. Алина же заплаканная вдруг вспомнила Игоря. У нее с ним никогда не было ссор, только он понимал ее и показывал ей, что такое настоящая любовь. Она так и не поняла его мотивов, почему он ушел из этого мира? Что сподвигло его? Могла ли она исправить что-нибудь, как-то спасти его? Увы, никаких ответов не было. Она подошла к шкафу, открыла и вытащила кожаную куртку. Достала из нагрудного кармана кольцо, то самое, что хотел он подарить ей, и надела на палец. Она бы сказала ему «да». Жаль, что он так и не сделал ей предложение. Кожанку ей выдали в морге, настаивали на сжигании, но она настояла на своем, протянув несколько тысяч работнику. Ей ее отдали. Всю обмазанную кровью и выделениями любимого. Она отмыла ее. И повесила в шкаф, как память о нем. Теперь после такой ссоры ей снова хотелось ощутить рядом с собою Игоря, он бы мог утешить ее. С ним бы такого не произошло. От куртки не пахло им, от нее ничем не пахло. Ей захотелось ощутить его объятия. Она элегантным движением накинула куртку на себя. Руки проскочили в рукава. Погоны упали на плечи. Молния поползла вверх, словно лаская ее, как руки любимого, защелкнулась на воротнике, как поцелуй его. И она снова предалась воспоминаниям. Перенеслась во времена, когда гуляла с Игорем в парке поздним вечером. Вспомнила его милые шутки. Глупые поступки, но такие искренние. Она танцевала по комнате и улыбалась, хоть и лицо ее было заплаканным. Она не понимала, что куртка ее размера. Ей не показалось странным, что он был крупнее ее. Кожанка обнимала ее, как некогда обнимал ныне покойный Игорь. Подгонялась под талию. Сжимала воротник. Куртке все равно, кто ее носит, она просто выполняет предписанное.