ДЗНП

Глава двадцать восьмая

Судят генералов-заговорщиков

Свидетели выступали один за другим, читали показания, допрашивали обвиняемых. Кто-то пытался юлить, оправдаться, свалить вину на других. Другие были вполне искренни. Или казались такими.

Но все ждали выступления генерала Ворона, который стоял во главе заговора. Будет ли он каяться, просить о помиловании, этот гордый, жестокий, умный человек? Ворон сидел в железной клетке с тремя десятками своих сообщников. Лицо его было каменным, как у сфинкса. И нельзя было догадаться, что он испытывает и чувствует. С другими он не общался. Внимательно слушал все выступления. Судей это пугало. От Ворона можно было ожидать какого угодно сюрприза. Один из судей даже предложил не давать Ворону слова.

Ворон поднялся. Мгновение он молчал, переводя взгляд от судей на тех, кто сидел в зале. Наступила тишина. Перестали шептаться. Все смотрели на генерала. Ворон поправил воротничок рубашки и проговорил тихо. Но все его услышали, потому что очень хотели услышать.

— Ваша честь! Я прошу пригласить для дачи показаний Кнопку и Келю. Это рабочие, которые разбирали эшафот после казни. Думаю, что их показания вас очень заинтересуют. Они откроют то, что от всех тщательно скрывается.

Вошли двое коренастых молодых мужчин. Они были малорослы, широкоплечи, круглолицы. Если сильно не присматриваться, то можно было их принять за братьев-двойняшек. Но один постоянно улыбался, показывая железную фиксу, а второй был хмур, казалось, что он на что-то постоянно сердится. Они вдвоем встали за кафедру. Немножко потолкались и замерли.

— Вы должны говорить правду и тллько правду. За дачу ложных показаний вас ожидает уголовная ответственность. Что вы хотите сообщить суду? — строго проговорил судья. — Кто первый начнет?

Кнопка и Келя переглянулись. Наверно, решали, кому из них начать. И одновременно раскрыли рот. Но тут же замолчали. Кнопка толкнул Келю: мол, ты говори. Келя кивнул.

— Мы это… — начал Келя. — Ну, в общем, нас послали на следующий день после этого…ну, казни, значит, разобрать этот самый, ну, эшафот. Мы вдвоем, ну, с друганом, вот этим, Кнопкой его зовут, стало быть того, ну, разбирали, значит, этот эшафот. Эшафот-то с казненным сжечь должны. Только в тот день такой, значится.дождь был, потом настоящий водопад. Вода, стало быть, чуть не по колено стало. Тут неделю надо было ждать, чтобы, стало быть, просохло. Вот и приказали нам разбирать всё, стало быть. «А куда, — спрашиваем, — доски, столбы, значится?» — «Да куда, куда? — говорит полковник Шнырь. Полковник Шнырь, значится, руководил этим делом. — Да куда хотите! Мне это дело по барабану. Хоть себе заберите, хоть пропейте! Мне сказали, чтобы всё было убрано, чтобы на этом месте было чистое поле. Никаких следов не оставалось. Как всё уберете, еще и метлами пройдитесь. Чтобы шик и блеск!» А что, глядим, доски ровные, струганные, столбы крепкие, никакой гнильцы. Гладкие, без заусенцев, хоть задницей на них катайся. Завидные столбы! Сгодятся в хозяйстве. У Кнопки вон свинарник — плюнь и развалится. На честном слове держится. Того и гляди свиньи не сегодня-завтра разбегутся. И где их потом собирать?

Судья кашлянул и строго посмотрел на Келю. Но тот продолжал, ничего не замечая, с прежним вдохновением:

— — А я вот всё баньку мечтаю построить. У нас в поселке-то, значится, общественную баню закрыли. Невыгодно ее стало содеражать. Не окупает, стало быть, себя. Убыточная, значится. А где теперь помыться, спраашивается? Ходить с немытым рылом? И вонять, как свинтус.

Судья вздонул, покосился на своих коллег. Они улыбались.

— Мечтал я, значится, всё свою баньку сварганить. Только из чего? Материал-то кусается. Тут доски ровные и строганные. Такое можно замастырить, закачаешься. Гвозди, значится, нержавые. Погнутые можно выпрямить.

— Гражданин Келя! — не выдержал судья. — Не надо нам этих подробностей про доски и гвозди. Они суду совершенно неинтересны. Говорите по существу дела. То есть излагайте суть. И без «этих самых» и «значится». Вам понятно, граажданин, Келя? Отвечайте!

— Как скажите, стало быть

— Ваша честь, не забываем.

— Чего ета? Значится….

Келя посмотрел на судью, который хмурил брови и медленно шевелил губами. Так делают, когда не хотят материться вслух. А сдержаться нельзя.

— Надо добавлять «ваша честь». Так обращаются к судье, тем самым высказывают уважение к закону. Вам опнятно?

— Ну, как скажите… Ну, вот подошли мы, чтобы снять казненного. Отвязали его. Ох, и тяжелехонький он. Положили, стало быть. Ну, камень там отвязали, веревки развязали. Каменюка-то тяжеленный. Как ему еще голову не оторвало. Мы его вдвоем с Кнопкой поднимали. Кнопка еще замарелился: мол, такой упадет на ногу и пипец. Разобрали. «А куда, — спрашиваем у полковника Шныря, — тело девать?» Нам-то без разницы. Чо скажет, то и делаем. Мы люди подневольные, под приказом ходим. «Куда? — говорит он. — Не знаете, куда покойников девают? Первый раз замужем? Яму выкопайте да и бросьте его туда. Только, чтобы никаких холмиков и следов не оставили. Так положено. От казненных никаких следов на земле не должно остаться». Закопать так закопать. Вырыли мы неподалеку яму. Полковник Шнырь заглянул, говорит: «Пойдет! Кидайте его туда!» Взяли, значит, с Кнопкой покойника, понесли. Ну, до язмы донесли. Положили на землю. Кумекаем: или просто спихнуть его туда или спустить бережно. Тут Кнопка говорит: «Давай посмотрим?» — «Чего, — говорю, — смотреть? Покойников не видел?» — «Так это же, — гворит, — не простой покойник. А вон какая важная птица. Министров я еще ни живыми, ни мертвыми не видел. А может быть, у него там какое золотишко, кольцо там или цепочка, или коронка золотая». Зрелище, конечно, страшное. Морда синяя, язык изо рта вывалился и весь разбух, а шея тонкая и длинная. Ну, это вроде, так и должен казенный выглядеть. Только весь он в наколках. С головы до пяток. Места чистого нет, весь фиолетовый. Столько за год не наколешь. У меня братка сидел. Так я в этом деле кумекаю. Он рассказывал, что какая наколка значит. Пять куполов. Значит, пять ходок. Видно, что кадр еще тот. Мы с Кнопкой обомлели. Поглядели друг на на друга. Ну, ё моё! Ништяк! Это не министр. Министр не может быть таким. А полковник Шнырь кричит: «Что вы там возитесь? До утра что ли собрались возиться? Давайте быстрей!» Позвали его. Он как глянул, говорит: «Так это же Крюк! Ну, ё-моё! Вот это дела!» — «Крюк? Кто такой?» — «Да я его сам брал. Столько лет за ним охотились! На нем пять трупаков. Его же приговорили к тремстам восьми годам заключения. Ёжкин кот! Что же это всё значит? Повешать его, конечно, надо. Но в этот раз должен был не он». А потом нам говорит, чтобы мы никому об том и закапывали побыстрей. Нечего, мол, рассиживаться и разглядывать. Не нашего ума это дело. Ну, мы исполнили, стало быть.

Замолчал. Вздохнул и толкнул товарища.

— Гражданин Кнопка! Вы подтвержадете слова вашего коллеги? — спросил председатель и прикусил губы. Врядл ли этот мужлан знает значение слова «коллега». С таким народом надо общаться на их языке.

— Подтверждаю. Стало быть.

— Ваша честь, гражданин Кнопка!

— Чего это?

— Надо говорить: подтверждаю, ваша честь. Тем самым вы выражаете уважение к суду. Учтите на будущее.

В зале открыто переговаривались. Это была настоящая бомба. Председатель схватил молоток и тут же его отложил. Потом опять поднес руку к молотку.

Председатель всё же лважлы постучал, требуя тишины и угрожая удалить нарушителей из зала Но никто на это не обратил внимания. Стало еще шумней. Зал шумел, как растревоженный улей.

В клетке ободрились, глаза у арестантов блестели, они шутили. Подталкивали друг друга локтями. Хихикали.

Все были уверены, генерал Ворон вытянет их. Он умница.

Ворон опять попросил слова. За судебным столом царило напряжение. Ничего хорошего они не ожидали. Процесс явно поворачивал в непредсказуемую сторону. А судьи не любят непредсказуемость. Уже в начале процесса они предвидят итог. Как бы ни посыпались их головы. Двое заседателей были против того, чтобы предоставлять генералу слово. Но это выглядело бы просто вызывающе. И подтверждало правоту обвиняемых.

— Господа! — возразил председатель. — В зале полным-полно журналистов. Представляете, что начнется, если мы не дадим возможность генералу Ворону высказаться. И вообще кого только сейчас здесь нет. Заткнем генералу рот и нас разнесут на кусочки. Такое поднимется!

Разрешил. Кивнул.

Голос генерала был бодрым, даже веселым. Он чувствовал себя на подъеме.

— Уважаемые судьи! Ваша честь! Я благодарен вам, что вы предоставили мне слово. Прошу вызвать для дачи свидетельских показаний полковника Шныря. Того самого, который командовал свидетелями.

Председатель согласился. И перенес заседание на следующий день. Удалились в комнату для совещания.