ДЗНП

Глава четырнадцатая

Ворон в тюрьме

Воровцы жили, несомнненно, лучше. И дома у них были подобротней и просторней. По крайней мере, еще ни одной лачуги Ворон не увидел, которые были сплошь и рядом даже в столице ДЗНП. Перед кажадым доом небольшой дворик со цветником, плодовыми деревьями, детской площадкой, на которой возилась ребятня. Нищих и оборванцев не было видно. Одевались тоже лучше. Особенно женщины. Девушки щедро пользовались косметикой. У многих крашенные волосы. Нищих и побирушек не видно. Воровцы улыбались, часто слышался смех. Знакомые при встречи обнимались. Женщины непременно чпокала друг друга в щечки. И радостно щебетали.

Будто нет никакой оккупации и блокпостов через каждые сто метров. И не было никакой войны. Вроде ничего не произошло.

«У них воруют не в таких масштабах, как у нас, — подумал Ворон, поглядывая по сторонам. — Может, и вообще не воруют. Хотя вообще не воровать — такое невозможно. Это противоречит человеческой природе. Увы! Люди — не ангелы. И наши. А может быть, потому что чужое всегда лучше». Ворон загляделся на очередную красавицу.

Вот и тюрьма. Она располагалась на окраине столицы, за которой начннались поля и луга. Каменное здание, одна сторона совершенно глухая. Ни одной бойницы, даже маленького окошечка. Проволока, вышка. Всё, как положено. Стандартная тюрьма.

На проходной боец (а везде воровцев уже заменили на своих), прочитав пропуск, подскочил и вытянулся в струнку. Лицо его стало каменным. И весь он превратился в статую. Он смотрел, не отрываясь на генерала Ворона.

— Генерал! Я счастлив видеть вас. Еще, когда я был мальчишкой, о вас рассказывали легенды. Каждый старался быть похожим на вас, быть таким же мужественным и мудрым. Вы мой кумир.

— Сынок! Теперь легендарная личность не я, а генерал Гуль. Он победитель.

— Это так! Но всё же, вы, товарищ генерал…

Боец замялся. Видно, он никак не мог решить для себя, можно ли быть с генералом вполне откровенным или нет. Неизвестно, какая будет реакция.

— Генерал Гуль, конечно, и стратег и победитель. Но он чужой, иностранец, чужеземец. А это, понимаете, уже не совсем то. Можно восхищаться чужеземным гением, но любить его вряд ли. Для нас он всегда останется чужаком.

Ворона озарило. «Даже этот деревенский парнишка, который до сегодняшего дня ничего не видел, кроме своей богом забытой приморской деревушки, грубияна отца и покорной забитой матери, даже он понял самое главное, что чужеземец не может быть национальным героем. Будь он гением из перегениев, завоют всё, что только есть, он никогда не станет своим. В глазах простых людей он будет оставаться чужим по крови. Ха! Ха! Вот на этом и надо играть! Ну, что, товарищ военный миинстр, великий завоеватель, потрясатель вселенной, начинаем большую игру! Только все козырные карты у меня в руках, потому что я знаю, что мне надо. Я начинаю белыми фигурами и знаю несколько ходов наперед. Имею запасные варианты. Шахматы — это вам не мечом махать! Начинаем нашу партию!»

Он пожал руку солдату, потом похлопал его по плечу, поправил по-отечески воротничок. Стрязнул соринку.

— Служи родине! И народу!

— Так точно, товарищ генерал! Служу родине и народу!

«Такие, как этот, пойдут за мною и в огонь, и в воду. И с радостью бросятся выполнять любой мой приказ. Надо только работать с людьми».

Будила — невысокий мужчина, лет сорока, черные подвижные глаза, большой острый нос, настоящий клюв. «Птичка и птичка, — брезгливо подумал Ворон. — Не хотел бы я иметь такого президента». А еще тонкие ниточки губ. «Еврей что ли? Это какой же должен быть народ, чтобы выбрать себе президентом еврея. Хотя я против евреев ничего не имею. Но всё-таки…».

Евреев он не любил, наверно, потому, что сам был хитрый.и других хитрецов рядом с собой он терпеть не мог.

Он начал разговор с традиционных вопросов: как кормят, как относятся охранники к заключенным, дают ли прогулки, есть ли возможность пообщаться с родственниками. Надо было расположить Будилу к себе, чтобы он поверил ему, как отцу родному, вывернул бы душу, ничего не стал утаивать, был с ним откровенным, как на исповеди. Будила отвечал охотно, в глазах его вспыхивали искорки. Ни разу, с тех пор, как его и министров бросили в каталажку, не вызывали даже на допрос, никто им не объяснял, почему они брошены в тюрьму и что им ожидать в дальнейшем. Неизвестность хуже всего.

. Заключенные начинали осознавать себя вечными узниками. Их бросили в тюремные камеры и забыли о них. Их даже не собираются судить. А может быть, выведут на рассвете и убьют без всякого суда и следствия, даже не зачитав приговора. От этого можно было сойти с ума. Жестокость не в судебном решении. Жестокость в отстутствии такого решения. И генерал Ворон это прекрасно понимал. И решил играть именно на этом. Узнав, что их ни разу не вызывали на допрос, он изобразил крайнее изумление. А потом начал потихоньку, исподволь подводить к теме «Гуль». Ради этого он собственно здесь и оказался.

— Конечно, он выдающийся полководец. И президент его весьма ценит. Но не показалось ли вам, что он превышает свои полномочия. Вот ваше заточение, например, это же чисто его инициатива. Так скажите: превысил генерал Гуль свои полномочия или нет. Он как военный миинстр должен решать чисто военные вопросы, а остальное это уже прерогатива гражданских властей, политичесокго руководства. Политические вопросы — это уже не его компетенция. Тем не менее, он устанавливает здесь свои порядки, арестовывает президента и его правительства, держит вас в тюрьме без суда и следствия. Это, конечно, произвол. Если не сказать больше. Вы не находите?

Будила посмотрел на генерала. Внимательно. Неужели в его лице он нашел союзника? Всё-таки это генерал враждебной страны. Может ли он ему полностью верить? А если это тонкая игра?

— Да! Вы говорите правильные слова. Всё так.

— Господин президент! Разрешите я вас буду так называть, ведь политического решения о лишении вас президентского поста не принято. И ваше нахождение здесь в тюрьме является незаконным. Господин президент! Как вы можете оценить поведение генерала Гуля? Отвечайте искренне, ничего не бойтесь. Я ваш союзник, ваш друг. Я хочу знать реальную ситуацию.

— Ну… не знаю даже. Что я вам могу сказатьЁ

Ворон поднялся, обогнул стол и положил руку на плечо Будиле. Тот вздрогнул. Даже немного напугался. Поглядел на Ворона. Так глядят, когда ожидают побоев. Взгляд его был испуганным. Он наклонил голову, видно ожидая удара, и крепко поджал губы. Чтобы не закричатьЁ

— Господин президент! Вижу, что откровенного разговора у нас не получается. Я вас понимаю. Во мне вы видите врага. Это не так. И сюда я приехал не для того, чтобу устанавливать оккупационные порядки. Да и полномочий у меня таких нет. Без меня найдутся желающие. Я совершаю инспекционную ознакомительную поездку. Генерал Гуль — военный министр, не более того. И заниматься он должен только военными делами. Решать сугубо военные вопросы. И всё! Остальное не его забота. Понимаете? Остальное не его уже дело. Этим должны заниматься другие лица. Что мы видим на самом деле? Генерал Гуль — полновластный хозяин. Он прибрал всю полноту власти. Он здесь царь и бог. Ведь так же? Господин президент, расскажите мне во всех подробностях, как происходила ваша встреча с Гулем. Не утаивайте ничего. Со мной вы можете быть вполне откровенны. Даже должны быть откровенными. Не упускайте никаких мелочей! То, что вам показлось мелочью, может быть совсем не мелочью, а очень важной, существенной деталью. Говорите без утайки! Прошу вас! Только тогда я смогу вам помочь, если вы будете искренними со мной. Договорились?

Ворон не вернулся на прежнее место. Он взял стул и перенес его рядом с Будилой. Так близко сидят хорошие друзья, а не следователь и подследственный. Будила с благодарностью взглянул на него. Они не по разные стороны баррикады. Вот что понял он. Вероятно, этот пожилой генерал действительно желает ему добра. Они рядом. И может быть, союзники. И может быть, даже друзья. А почему нет. Бывшие враги часто становились друзьями.

Будила стал рассказывать. И видя, с каким интересом слушает его Ворон, как он сочувственно кивает, уверовал, что перед ним союзник, а возможно, и друг, который желает его скорейшего освобождения, который поможет его жить в новой уже стране. Только не надо ничего утаивать от него, и тогда он поможет. Он обязан помочь. Он здесь для того, чтобы помочь ему.

Вот спасительная соломинка. И даже не соломинка. А крепкая мужская рука друга. Друг протянул ему руку и хочет его вытянуть из трясины, хочет спасти его, чтобы он снова видел свет. Нужно быть полным идиотом, если сейчас отказаться от помощи. А кто еще может прийти к нему? Никто! Люди отворачиваются от неудачников. Люди любят победителей.

Генерал Ворон видел, что в несчастном президенте произошел переворот. Сейчас он будет делать то, что он скажет ему. Он верит ему. А это самое главное. Он стал послушной куклой в его руках. Глиной, из которой можно вылетпить, чир

Ворон не сомневался в своих художественных способностях. Теперь такой момент наступил и его нельзя упускать. Как говорится, куй железо, пока оно горячо. А если сейчас этого не сделать, то потом может окзаться уже будет поздно. Какой он, генерал Ворон, молодец!.. Как хорошо, что он не послушал этих дуболомов, которые предлагали убить Гуля. Ничего глупей нельзя было придумать.

Ворон изобразил потрясение. Покачал головой.

— Как? Он даже не пожелал выслушать вас? Даже приговоренному к смерти предоставляют последнее слолво. Вы президент. Пусть ваша армия потерпела поражение, но вы президент. И лишить вас этого поста может либо народ, либо равный вам по рангу. Почему арестованы все министры? Какое преступление совершил министр сельского хозяйства? Он что вместо хлеба собирался кормить завоевателей беленой? А министр рыболовства?

Ворон сделал паузу, поглядел в окно продолжил:

— А министр здравоохранения? Женщина, кстати. Какую она может предсавлять угрозу новому режиму? Дома, возможно, ее ждут дети, муж. А женщина сидит в тюрьме рядом с закоренелыми преступниками, убийцами, ворами. И даже не знает, за что ей это. Как это выпустить на волю несколько десятков опасных рецидивистов? Они что перевоспитались и теперь честно будут трудиться на благо общества? У меня в голове не укладывается. С какой целью он это сделал? Миожет быть, вы просветите? Может, вам известно нечто такое, чего я не знаю.

— Чтобы освободить место для нас. Только для этого.

— Какая странная логика! Просто какая-то изощренная логика, непонятная среднему уму. Чтобы посадить невиновного человека, из тюрьмы выпускают опасного преступника. А может быть, здесь есть какой-то план? Вот только какой? Вы не думали об этом? Всё это как-то странно и заставляет задуматься о действиях военного минитсра. Я хочу понять для чего он всё это делает.

— Это даже не странно. Это преступно.я так считаю.

— Вот! Вот, господин президент. Я ожидал от вас этих слов. Не скрою. Ожидал. И вы их произнесли. Как вы думаете, для чего это Гуль делает? С какой целью?

— Ну, я как-то затрудняюсь даже ответить. Извините! Нет у меня никаких соображений. Не знаю.

— Я подскажу. Гуль — иностранец. И довольно странным образом оказался у нас на острове. Его сразу же завербовала спецслужба. Он объявил себя резидентом и стал создавать агентурную сеть. Он рассказывает легенду о том, что якобы попал в шторм, но чудом спасся. Хотя до сих пор я не слышал таких историй о чудесном спасении во время шторма. Еще непонятно, зачем человеку одному отправляться в открытое море да еще на какой-то странной резиновой лодке, не имея ни запаса воды, ни продовольствия. Всё это не укладывается в моей голове.

— Это как так «резиновая»? Не слышал про такое.

— Он рассказывал, что резину делают из сока каких-то особых деревьев или из черной жидкости, которую добывают под землей. И у них, откуда он прибыл, очень многое делают из резины.

— Из сока? Чудеса какие-то! Разве из сока можно сделать лодку?

— Да-да! Он вообще чудесный человек, потому что вся его жинь сопровождается чудесами. Так вот, господин президент, не кажестя ли вам, что генерал Гуль превысил свои полномочия? Как бы вы поступили со своим генералом, если бы он поступал подобным образом? Генерал Гуль делает это с определенной целью. Вы понимаете с какой? Вы же политик, столько лет в президентском кресле. Так что все политические хитросплетения должны вам быть понятны. Или я не прав?

— Хотите сказать, что генерал, возможно, решил провозгласить себя независимым правителем? Это было бы очень смело. Ведь в таком случае он становится государственным преступником. Это очень опасный шаг.

— Разве все факты не говорят об этом? Выстройте всю цепочку фактов и вы увидите, что всё логически идет к этому. Иного объяснения я просто не нахожу. Да и вы не сможете ничего возразить. Ну, же, господин президент!

— Значит, он сознательно идет на преступление. Иного объяснения я не нахожу.

— Именно так. У меня были кое-какие подозрения еще до приезда. А теперь, когда я всё увидел собственными глазами, я твердо убедился в этом. Гуль собирается стать узурпатором.

Генерал Ворон оглянулся по сторонам, как будто бояся, что их подслушивают. И заговорил тише.

— Господин президент! Вы понимаете, что речь идет не только о вашей свободе, но и о вашей жизни. И не только о вашей. Поэтому бездействовать сейчас — это значит самому накинуть петлю на шею. Президент Байда должен знать обо всем. Я уверен, что Гуль дезинформирует его и сообщает только то, что считает нужным. Вряд ли Байда знает, что вы в тюрьме. Напишите обо всем. О вашей встрече с Гулем, что он говорил и как говорил, как вас арестовали и как содержат в тюрьме. Подробно напишите. Не упускайте никаких деталей. А также о ваших соображениях, что вы думаете обо всем, что произошло с вами, что вы думаете о Гуле. Не нужно сгущать краски, но и не нужно ничего скрывать. Президент должен увидеть, что Гуль узурпатор, что фактически он совершает государственный переворот, что он ввел его в заблуждение, что он хочет провозгласить себя независимым правителем.

— Но если это письмо попадет в руки…

— Оставьте страхи! Не попадет ни к Гулю, ни к его людям. Оно попадет по назначению. Это я вам гарантирую. Вот что. Завтра, примерно, вэто же время я буду здесь. Письмо должно быть готово. И не забывайте: это вопрос вашей жизни и смерти. Бездействие сейчас — это смерть. Пришло время действовать.

Будила начал рассказывать. И видя, с каким интресом генерал Ворон слушает его, как сочувственно кивает, всё больше уверовался, что перед ним союзник, возможно, даже друг, который поможет ему, вытащит из этой проклятой тюрьмы, а, может быть, и вернет к власти. А почему бы нет? Ведь не его же страна напала.

На проходной тот же боец снова вытянулся в струнку. И не сводил глаз с Ворона.

— Как служба, сынок? Всё ли хорошо?

— Нормально, товарищ генерал. Спасибо за заботу!

— Что-то не слышу радости в твоем голосе. Что тебя печалит?

— Ну, понимате, я же шел на военную службу не для того, чтобы охранять преступников. Совсем иначе всё представлял.

— Понятно. Дома давно не был? Соскучился, наверно?

— Да уже год почти. Соскучился.

— По своим?

— Конечно. Никогда так долго не уезжал.

— Девушка есть?

— Есть, товарищ генерал.

— Красивая?

— Очень красивая.

— Это не дело оставулять красивую девушку на целый год. Слушай, сынок, а в отпуск не хочешь сходить? На пару недель?

— А можно разве, товарищ генерал?

— Нужно. Завтра я тебе привезу приказ. Так что вечером можешь собирать вещички. Ты, вижу, хороший боец.

— Спасибо, товарищ генерал! Спасибо огромное! По гроб жизни буду благодарен.

— Вот что, сынок, запиши-ка мне свои данные. Фамилия, имя там, откуда, какая часть, фамилия командира. Нужно же приказ писать.

Боец опустил голову и смотрел в пол. Нервно одергивал гимнастерку.

— Не понял? Чего стоим-то? Записывай!

— Я это, товарищ генерал, ну, неграмотный.

— Что? Как неграмотный? Ты не учился в школе? Разве такое возможно? Ты же нормальный парень.

— Ну, отец, говорил, баловство всё это, школа, книги. С самых малых лет брал меня с собой в море. Вот рыбу я ловить умею. А читать, писать нет. Хотя и завидовал тем, кто учился в школе.

— Как же тебя взяли в армию? Ведь неграмотных не берут.

— Ну, не знаю. Взяли. Вот служу.

— Дурдом какой-то! Ладно! Диктуй, я запишу. И это… отбудешь отпуск, пойдешь в школу рабочей молодежи. Там год-то всего учиться. Но читать, писать, считать научат. Неграмотным в наше время нельзя быть.

Он уже хотел уходить. Но остановился. Внимательно вгляделся в круглое лицо бойца.

— Постой, сынок! А как же ты пропускал?.. Ведь тебя пропуск дают.

— Так я сделаю вид, что прочитал. А так-то по человеку видно, кто и что. Воинское чутье, так сказать.

— Ну, дела! Никогда бы не подумал.

«А это ведь хорошо, что он неграмотный», — подумал Ворон. И рассмеялся.