Страшный концерт 4

Как всегда, Льюис был немногословен, но точен и выразителен в каждой произнесённой им фразе. Говоря про Белую Улитку, мой друг поморщился с таким отвращением, как будто мерзкая тварь только что проползла рядом с ним, коснувшись его своим липким боком.

— Насколько я знаю, появления Белой Улитки внезапны, непредсказуемы и не поддаются рациональному анализу, — сказал я, с некоторым сомнением оглядывая новое обличье приятеля. От Льюиса, как от настоящего бога виноделия, исходил терпкий запах изысканных виноградных букетов, что значительно снижало достоверность сказанного. — Кто тебе такое мог сказать про неё?! Может, ты всё перепутал, и Улитка ползёт не СЮДА, а ОТСЮДА?

Льюис был настолько проникнут важностью своего сообщения, что даже не уловил насмешки в моих словах.

— Я ничего не напутал! — воскликнул он, взмахнув тирсом как дирижёрской палочкой. — Разумеется, самой Улитки я не видел, но мне про неё рассказал человек, не доверять которому нет оснований.

Эту новость Льюису сообщил фонарщик Гармодиус, главный осветитель Некрополя. Примерно полчаса назад он и его первый помощник Гаральд случайно стали свидетелями таинственного продвижения Улитки по территории. Они меняли треснувший плафон на одном из столбов буковой аллеи, когда неподалёку, в кустах жасмина, заворочалось что-то большое, тяжёлое и бесформенное. Друзья подумали, что там возится корова, случайно забредшая с лугов на кладбище /такое уже случалось не раз/, но решили на всякий случай проверить это. Оба направились к кустам, однако не успели сделать и двух шагов, как ветви жасмина раздвинулись, и навстречу им вышла высокая, очень полная и грузная женщина, одетая во всё чёрное. Лицо её закрывала непроницаемая вуаль.

Друзья, естественно, удивились такой встрече и спросили незнакомку, что она делает на кладбище в столь поздний час? Дама в чёрном отвечала сбивчиво и невнятно, но из сказанного удалось понять, что это безутешная вдова, просидевшая весь день на могиле любимого мужа. Она, по её словам, пришла сюда ранним утром и предавалась своему неизбывному горю с таким отчаянием, что потеряла счёт времени. Сгустившиеся сумерки застали вдову врасплох. Спохватившись, женщина поспешила к выходу, но, перепутав в темноте направления, пошла наугад и заблудилась окончательно.

Такое объяснение звучало не слишком убедительно, однако друзья ничего больше уточнять не стали. Появление дамы в чёрном настораживало само по себе, а вопрос, который она задала в свой черёд, смутил их окончательно. Женщина спрашивала не кратчайшую дорогу к выходу /хотя, по логике вещей, именно это должно было интересовать её прежде всего/, она спросила, где находится усыпальница, в которой беспрестанно гремит музыка и раздаётся весёлое пение? Она наверняка имела в виду банкетный зал «египетского» склепа. Шум от него разносится по всему Некрополю и ей, очевидно, захотелось посмотреть, что там происходит.

Ну, что тут скажешь?! Впрочем, Гармодиус показал ей, как пройти к «музыкальному» мемориалу, и она, пробормотав слова благодарности, двинулась в заданном направлении. Причём и шла она как-то странно: на ходу слегка приседала, раскачивалась из стороны в сторону, словно у неё подкашивались ноги и каждый шаг давался с большим трудом. Это была походка больного, пробующего расхаживаться после тяжёлой операции…

— Ну и что ты нашёл здесь необычного? — спросил я, начиная понемногу терять терпение. — Для того, чтобы рассказать про несчастную вдову, засидевшуюся на могиле любимого мужа, не обязательно было отзывать меня в сторону, да ещё делать при этом круглые глаза и говорить заговорщицким шёпотом. Женщине просто стало нехорошо, у неё закружилась голова, оттого и качало в разные стороны — неужели непонятно?! Может, она весь день простояла на коленях возле дорогого её сердцу надгробия. Спрашивала про «музыкальный» склеп?! Какая нелепость! В минуту тоски и скорби человек интуитивно тянется к веселью и общению с себе подобными. Всё просто и легко объяснимо. Я только не понимаю, при чём здесь Белая Улитка? Не слишком ли жалок и ничтожен повод, чтобы возводить на женщину столь чудовищные обвинения?!

— Подожди, ты слушай, что дальше-то было, — заволновался Льюис. — Я ведь главного ещё не сказал…

Когда женщина немного отдалилась от них, друзья заметили одну удивительную вещь. Они обратили внимание на тень дамы в чёрном… Не на ту, что получалась от фонарей аллеи, а на другую, на лунную. На ту, что отбрасывали лунные лучи…

— И что? — спросил я. — Ты хочешь сказать, что эти две тени как-то разнились между собой?

— То-то и оно, что разнились, — вскричал Льюис, выразительно потрясая жезлом Вакха. — Ещё как разнились! Та, что от фонарей, была обычная, как и полагается: там всё было на своих местах — руки, ноги, голова. А вот лунная тень, падавшая с противоположной стороны, являла собой нечто невообразимое: это была какая-то косматая каракатица, похожая на гигантскую сороконожку. Мало того, эта вторая тень бешено извивалась и испускала из себя тысячу жал, словно намереваясь вонзить их в незримого противника. Фонарщики так и застыли с отвисшими челюстями… Правда, это видение с сороконожкой длилось недолго, секунды три-четыре — не больше. НА Луну набежала туча, и загадочная тень сразу исчезла, но приятели определённо успели её заметить и всё поняли. Ты, надеюсь, тоже понял? Или не совсем?..

Смесь обиды и недоумения отражалась на лице новоявленного Вакха: он явно ждал другой, более живой и органичной реакции с моей стороны. Меня же всё более занимала мысль о Гекате, оставленной «без присмотра». Я уже раскаивался в том, что надолго покинул её, поддавшись на уговоры Льюиса.

— Да чего там понимать-то?! — сказал я, то и дело оглядываясь назад и тщетно пытаясь разглядеть среди колонн знакомый силуэт. — Что они могли там разглядеть за какие-то три секунды, эти твои фонарщики, да ещё при таком освещении?! Конечно, им показалось. Тут и думать нечего.

— А вот и нет, вовсе не показалось! — Льюис волновался ещё больше. Железный тирс, перебрасываемый им из ладони в ладонь, так опасно мелькал перед моим носом, что мне пришлось немного отступить назад. — Ты, Фронк, слушай, что я тебе говорю. Гаральду, возможно, и могло что-то показаться. Он — человек новый, а Гармодиус здесь уже четверть века работает осветителем. Он всего насмотрелся, его ничем не удивишь. Как специалисту по свето-теням, ему нет равных. Ты же знаешь, как он любит говорить: «Покажи мне свою тень, и я скажу тебе, кто ты».

— Ты это к чему?

— А к тому, что в облике безутешной вдовы была сама Белая Улитка! Гармодиус это понял сразу. Вот что!..

Слова Льюиса несколько раз отозвались в моих ушах, прежде чем я почувствовал всю силу их притягательности. В них зазвучали тревожные мотивы моих сердечных струн, натянутых до предела. Это уже было нечто похожее на сигнал к началу. У меня сильно засаднило в горле, и чтобы скрыть подступающий кашель, я заставил себя рассмеяться. Правда, смех получился очень натужный и неестественный.

— Зря смеёшься, — сказал Льюис, ковыряя острым концом тирса у себя в ухе. — Ты разве не слышал, как Улитка выбирает себе для спячки тело покойника-скорпиона, /я имею в виду зодиакального скорпиона / а потом, погрузившись в него, как в кокон, распухает беспредельно. Так она в нём и спит-отлёживается весь отпущенный ей срок, но если возникает необходимость — /тревожная необходимость/ — может заставить его двигаться. Говорят, она и перемещается в этом распухшем коконе, не вылезая наружу. Может даже ходить на ногах, если что-то от ног осталось. Но в основном, конечно, ползает. Гармодиус, кстати, заметил на платье этой странной особы налипшую траву и сухие листья. Да и вообще всё оно было перепачкано в земле. Скорее всего, за первым же поворотом, где её не могли видеть, дама опять упала на траву и поползла прямиком к «египетской» усыпальнице…

— А зачем ей ползать?

— Не задавай глупых вопросов! — неожиданно рассердился Льюис. — Ты, вижу, нарочно хочешь меня разозлить, только для чего тебе это нужно?! Послушай, а ты, может, мне не веришь?! Ты лучше прямо скажи…

Верилось в это действительно с трудом; про Белую Улитку расплодилось великое множество всевозможных басен и небылиц и определить, какая из них хотя бы отчасти соответствует истине, было необычайно трудно; однако, чтоб не обижать друга, я сказал «верю». В любом случае, оставаться здесь я уже не мог. Меня всё больше занимали мысли о Гекате. Девушка ждала меня где-то совсем недалеко, в глубине галереи, но я её по-прежнему не видел, а потому не без оснований начал опасаться, что за это время с ней произойдёт что-то непоправимое: или Гекату вновь очарует и уведёт какая-нибудь тёмная личность, наподобие Гробовщика, или она сама таинственно исчезнет, соблазнённая образом своего идеала. И тогда мне всё придётся начинать с чистого листа. Я предложил Льюису продолжить разговор потом, после концерта, когда опустят занавес, на что мой друг, как-то странно ухмыльнувшись, сказал, что «потом» может и не быть.

— Неизвестно ещё, чем концерт закончится, — добавил он, тоже начиная насторожённо озираться по сторонам, будто ища кого-то. — Я, собственно, ради чего тебе всё это говорю?! Уводи-ка ты отсюда свою Гекату от греха подальше. Похоже, именно она станет сегодня Королевой Бала, а в такую ночь, как эта, сам знаешь, чем может обернуться подобный сюрприз. Если же учесть, что сюда ещё, по всей вероятности, приползёт Белая Улитка… о-о-о-о… об этом лучше и не думать!

Льюис хотел добавить что-то ещё, но в этот момент к нам подбежали несколько девушек, одетых вакханками. В откровенно коротких туниках, босые, простоволосые, с оливковыми ветвями и тимпанами в руках весёлые вакханки закружили стремительный хоровод вокруг своего «божества», после чего со смехом повлекли его куда-то за собой.

Мой друг, как мог, пытался оказать сопротивление, но устоять перед таким очаровательным натиском было невозможно.

— Помни, что я сказал про Гекату! — успел крикнуть Льюис, скрываясь в затемнённой нише вместе со своими похитительницами. — Уводи её отсюда, пока не поздно. А то рискуешь потерять навсегда…