Соломенная невеста Часть 2

Было уже темно; в клубах вечернего тумана одна за другой вырастали косые вертикали уличных фонарей, плафоны которых по мере чередования были сделаны в виде растущей Луны. Там, где бульвар заканчивался, вливаясь в площадь Аполлона Тианского, и где фонарная Луна «вступала» в фазу максимальной полноты и яркости, стоял дом с высоким античным порталом. Это был дом моей невесты.

«Триумф отчаяния?!.. Пусть так!!! Что угодно, только не резиньяция!!! — облизывая постоянно пересыхавшие губы, шептал я, думая о Гекате и об обманутых ею карокашитах, — Но если они всё же доберутся до неё, если они попробуют прикоснутся к ней хотя бы пальцем — о-о, тогда берегитесь! Тогда я… тогда я…»

На этом мой ищущий шёпот обрывался, поскольку я сам не знал, что буду делать, если ОНИ действительно до неё доберутся.

Несмотря на то, что непрочитанные страницы послания были пересмотрены мной самым тщательным образом, многое по-прежнему оставалось для меня загадкой. Однако пенять автору на небрежность письма не имело смысла. Слишком быстро всё происходило, слишком живо менялись декорации, слишком много всего свалилось за один раз на хрупкие плечи девушки, чтобы требовать от неё строгой объективности. Встреча с самой Гекатой — вот что должно было положить конец всем моим сомнениям.

Утешением служило то, что моей невесте всё же удалось, невзирая ни на что, преодолеть все преграды — иначе как бы она смогла написать мне это письмо, да и ещё настаивать на скором свидании?! Геката, конечно, сейчас на свободе и находится вне опасности, беспрестанно внушал я себе, и на душе становилось легче.

« Но разве не узники мы все, только иных темниц? — тут же начинали закрадываться в мою голову тревожные мысли. — Времена и обстоятельства возлагают на нас свои оковы, и мы, даже полагая, что свободны, продолжаем слепо блуждать во мраке. И способны ли когда-либо по-настоящему вырваться на волю — неизвестно?! Если не желтоглазый жеребец, так Троянский Конь, не Троянский Конь, так Глиняный Олувр. Не Олувр, так кто-нибудь другой… В самый неподходящий момент какая-нибудь дьявольская сущность обязательно сочтёт нужным посягнуть на нашу астрально-ментальную независимость, на свободу нашего эгоизъявления…»

«… Дверь за «братьями» захлопнулась, и в комнате с непропорционально скошенными углами и низкими сводами мы остались втроём: я, Льюис и огромная глиняная фигура, лежавшая на кровати подобно памятнику, сброшенному с пьедестала, — так было написано у Гекаты. — Когда «братья», разместив «молодых» на брачном ложе, спешно удалялись, твой друг сумел остаться, спрятавшись за широкую портьеру. Сейчас, когда нам никто не мешал, я, уже не таясь, спросила Льюиса, что он собирается делать и возможно ли покинуть этот дом в таких условиях? Даже если предположить, что мы выберемся наружу через потайной лаз, далеко нам всё равно не уйти. Как только карокашиты обнаружат, что Олувр лежит на кровати один, без невесты, /а это может произойти в любой момент/, они всё поймут и тотчас снарядят погоню. Нас схватят прежде, чем мы успеем почувствовать себя свободными.»

Вместо ответа твой друг извлёк из складок необъятного своего балахона большой ком соломы и с хитрым видом принялся разбрасывать отдельные пучки по комнате и, в первую очередь, по брачному ложу.

«Комар носа не подточит, — сказал он, вкладывая стебли сухой омелы в неподвижные лапы «жениха». — Теперь эти олухи поверят, что глиняный болван по-настоящему ожил и, овладев невестой, выразил таким образом свои нежные к ней чувства. Уверен, прежде эти манипуляции тайком проделывали жрецы, выдавая «последствия интимной близости» за свершившееся чудо, ну, а сегодня пусть думают, что чудо произошло на самом деле. Любовная страсть тёмного ангела — вещь непостижимая в человеческом понимании. Вид раскиданной соломы приведёт их в восторг. Они продолжат свои торжества, а мы тем временем успеем скрыться».

Необычность ситуации всегда требует необычного решения. Идея «соломенного» трюка была гениально проста по своей сути — мне бы такое и в голову не пришло. Я хотела спросить твоего друга, что он думает по поводу красных иероглифов, начертанных на груди и плечах истукана — /их перед уходом нанесли киноварью жрецы, обслуживавшие Олувра/ — но времени на объяснения не было. Льюис заставил меня облачиться в такой же необъятный, как у него, балахон, сам надвинул мне на лицо капюшон с прорезями для глаз и со словами «И да поможет нам бог!» потащил куда-то за собой…

… Всё произошло за считанные минуты, даже секунды; мы унеслись, словно подхваченные ураганом. До сих пор не могу понять, откуда у меня, измученной трёхчасовой «ролью» невесты, когда я не могла пошевелить даже пальцем, нашлись силы на побег, требующий огромной выносливости…»

Я разделял недоумение Гекаты. Казалось невероятным, что они с Льюисом без особых, казалось, затруднений смогли выбраться из огнедышащего жерла, готового пожрать их; им удалось беспрепятственно покинуть этот страшный дом, из каждого угла которого сочился запах смерти. Поверить в это было трудно. Но — факт остаётся фактом! — «логово язычников» выпустило их из своих смертельных объятий.

Спасаясь от возможного преследования, беглецы, немного перестаравшись, забрались в глухую, совершенно непролазную чащу, однако мой друг и тут не оплошал. Как опытный охотник он прекрасно ориентировался в хитросплетениях звериных троп и прогалин, что в итоге помогло им выйти на проезжую дорогу. Там друзьям опять повезло. Мимо как раз проезжал на дровяном возке какой-то селянин, собиратель хвороста, который великодушно согласился подвезти их почти до самого города.

Теперь, когда, казалось, всё позади, можно было перевести дух и порадоваться вновь обретённой свободе, сладость которой становилась всё более ощутимой по мере приближения к дому — но не тут-то было… Неожиданно перед ними возникла помеха, о которой они и помыслить не могли. В записках Гекаты появились вдруг описания какого-то угольного фургона, повстречавшегося на их пути сразу, как только они пересекли черту города.

Возница, поначалу не обративший на бредущую пару никакого внимания, проехал мимо, но затем, оглянувшись назад, развернул зачем-то фуру на сто восемьдесят градусов и двинулся следом за друзьями. Это произошло так неожиданно, что они и не заметили, как свободное продвижение их перешло в статус преследуемых и догоняемых. В какой бы переулок ни сворачивали Геката с Льюисом, в каком бы направлении не шли, фургон всякий раз упрямо поворачивал туда же. Пустынные в столь ранний час улицы давали вознице полную возможность для маневрирования в самых стеснённых и неудобных условиях. Друзья петляли, как могли, но от фургона было никак не оторваться. Если даже они не видели его, то отчётливо слышали где-то неподалёку громыхание его железных колёс.

«Создавалось впечатление какой-то странной, зловещей игры, в которую нас втянули против воли, — признавалась в письме Геката. — Правда, угольщик не настигал нас напрямую, хотя у него имелась такая возможность. Нет, он держался на некотором расстоянии, ехал неторопливо, как бы нехотя, но с таким видом, словно желал знать конечную цель нашего путешествия. Для чего и зачем ему это понадобилось, было непонятно, но постоянное присутствие за спиной такой угольной громадины вызывало определённые беспокойства. И, конечно, совсем уж не хотелось приводить такую фуру к порогу своего дома».

Новое препятствие в виде угольной развозки изумило меня настолько, что я перечитал это место несколько раз, но так ничего и не понял. Сперва мне даже показалось, что «фургон» используется здесь в иносказательном смысле, и что под этим словом Геката подразумевает что-то другое. Было совершенно непонятно, почему им надо опасаться угольного фургона, тем более находясь уже в пределах города. Да и какая опасность может исходить от угольщика?! Я терялся в догадках, разобраться, что к чему, пока не дошёл до таких строк:

«Если ты думаешь, что это был один из тех фургонов, что развозят угли для печей и каминов, то ты ошибаешься, мой милый, — писала Геката. — Это фургон совсем особый. От прочих он отличается прежде всего своими внешними данными: масштабом и оформлением. Эта угольная перевозка соткана из больших кусков толстого листового железа, сваренных на редкость прочно. Верх фургона оторочен чёрным плюмажем, а спицы колёс отлиты из червлёного серебра, благодаря чему создаётся впечатление, что в колёсах его, когда они крутятся, полыхает молния. Четвёркой лошадей правит громадный детина, недвижимый и мрачный, как Харон. Голова его украшена шапкой, похожей на папскую тиару, на которой сверкает бронзовая кокарда в виде горизонтальной восьмёрки. В руках возница держит длинный блестящий кнут из саламандровой кожи и, погоняя лошадей, выкрикивает громко и протяжно: «Угли!!! Свежие угли-и!»

Я никогда не видела, чтобы кто-то покупал у него предлагаемый товар, поэтому не имею представления о том, что находится внутри: на самом деле там лежат угли или что-то другое? Но временами из приоткрывшихся дверей загадочной фуры наружу льются волны горячего воздуха. Они опаляют лица прохожих нестерпимым жаром, заставляя чересчур любопытных отходить подальше.

Этот фургон не часто увидишь на улицах нашего города. Тебе наверняка известно, что появляется он только два раза в году, в кануны Осеннего и Весеннего Равноденствий, и его проезд всегда сопряжён с ужасающим грохотом. Помню, раньше я всегда вздрагивала, когда этот фургон проезжал мимо нашего дома, и всё тогда валилось из моих рук. Протяжный крик возницы буквально срывал меня с места. Каждый раз я подбегала к окну и, не раздвигая штор, следила, затаив дыхание, в узкую щёлочку за тем, как странная фура, кружится, грохоча и лязгая, перед воротами нашего особняка, совершая что-то вроде «круга почёта».

«Угли! Покупайте свежие угли!!! — обычно кричал возница, скрываясь за углом соседнего дома. — Только для вас! Самые свежие отборные угли!!»

Эти строки, написанные дрожащей рукой, в очередной раз заставили меня смутиться. Геката была права. Этот протяжный крик про «свежие угли» мне также был хорошо знаком, равно как и сам фургон, отороченный чёрным плюмажем. Да и мрачного возницу в «папской тиаре» приходилось видеть неоднократно. Как ни странно, до сего дня я почему-то не задавался вопросом относительно магической восьмёрки, украшавшей его «тиару». Тут же я вспомнил, что ни одна угольная компания до сих пор не признала его своим агентом. Где он доставал свою продукцию и кому шла прибыль от продажи углей, для всех оставалось загадкой.

«Угли-и-и!!! Свежие, отборные угли-и-и-и!!!» — время от времени покрикивал за спинами Гекаты и Льюиса угольщик, и в зычном голосе его слышалось неприкрытое злорадство.

… Похоже, Льюис тоже кое-о-чём начал догадываться, — отметила Геката после долгих описаний круговертей, какие им приходилось совершать, спасаясь от нежданного преследователя. — Видя, что от фургона никак не оторваться, он предложил мне такой выход из положения…

«Милая Геката, — сказал он, когда мы забежали в очередную подворотню, где остановились на миг, чтобы перевести дух. — Во всём виноват я один. Я завлёк вас в это опаснейшее предприятие, не подумав о последствиях, и никогда не прощу себе, если с вами что-нибудь случится. Что бы ни было, вы должны добраться до дома целая и невредимая. Ради этого я готов пожертвовать чем угодно, даже собственной жизнью…»

И Находчивый Льюис предложил следующее. Он сказал, что демонстративно выйдет сейчас на открытое место и побежит прочь, специально не прячась, чтобы увести фуру за собой.

Я же, согласно плану Льюиса, должна оставаться в подворотне до тех пор, пока и он, и фургон не скроются из поля видимости. Только после того, как улица опустеет, я смогу продолжить свой путь и спокойно доберусь до своего дома, до которого, кстати, было уже рукой подать…»

« Угли!!! Покупайте свежие угли-и-и-и!!..» — кричал возница, иногда притормаживая у домов, на чьих фронтонах были изображены зодиакальные животные. — Только для вас — самые свежие, отборные угли-и-и!!!...»

«Прежде меня всегда озадачивал этот призыв, — писала Геката, — непонятно на кого рассчитанный. Как это угли могут быть свежие или несвежие, думала я, тем более если они ещё не остыли, а продолжают тлеть?! Но никто не мог ответить мне на этот вопрос. И только сейчас, в минуты нашего сумасшедшего бегства по пустынным переулкам, мне, кажется, стала ясна подоплёка этой театрально-помпезной распродажи. Только теперь мне открылся подлинный смысл таинственных «угольных» негоций…»

Геката не сочла нужным более распространяться на эту тему, не доверив сделанных открытий такому ненадёжному посреднику, как писчая бумага. Главными секретами она, видимо, рассчитывала поделиться со мной при встрече.