Соло Богини Луны Часть 6

Видя нежелание Аделины быть со мной откровенной, я решил выведать у неё правду с помощью способа, к которому прибегал лишь в крайних, исключительных ситуациях. Правда, способ этот нельзя было назвать ни надёжным, ни проверенным; в некотором смысле он мог даже считаться опасным — но ничего другого мне не оставалось…

Где-то примерно лет пять тому назад, уже будучи студентом консерватории, я всерьёз увлёкся экстрасенсорикой, течением в то время очень модным и во многих отношениях притягательным. На какое-то время увлечение это завладело мной настолько, что даже занятия со скрипкой, с которой я связывал своё будущее, оказались временно оттеснены на второй план.

Правда, длилось это увлечение недолго. Очень скоро, убедившись в отсутствии у себя необходимых способностей и талантов, я оставил паранормальные исследования и вновь посвятил себя музыке; тем не менее, кое-какими приёмами из пройденных курсов по магнетизму овладеть успел.

И теперь, после некоторого колебания, я решил — на свой страх и риск — воспользоваться приобретёнными навыками и развязать с их помощью язык своей подруге.

Напустив на себя самый беззаботный вид и резко сменив тон, я предложил Аделине присесть рядом со мной на кровать. Когда она подчинилась — /правда, с некоторой неохотой/ — ласками и шутками умело рассредоточил внимание девушки, вынудив её тем самым незаметно расслабиться. Затем быстро, без предупреждения, положил одну руку ей на лоб, другую на затылок и, попросив помолчать пару минут, попытался сконцентрировать все свои внутренние усилия на том, чтобы внушить ощущение глубокого, гипнотического сна.

Поначалу у меня ничего не выходило: сказывалось отсутствие надлежащей практики. Ничего не подозревавшая Аделина, полагая, что я просто дурачусь, с улыбкой следила за моими действиями и даже пыталась комментировать их в присущем ей ироническом ключе. Но, посидев так несколько минут, она в какой-то момент вдруг притихла, закрыла глаза, и голова её медленно опустилась на моё плечо.

Это была несомненная удача!

Поняв, что приём сработал, я усадил ослабевшую девушку в более удобное положение, соорудив за её спиной мягкую подпорку из всех имевшихся в наличии подушек и одеял. Затем, ни на минуту не ослабляя над ней контроля, мягко провёл рукой по её лицу и велел открыть глаза.

Аделина подчинялась мне беспрекословно, и я увидел, что она находится в том состоянии, какое и требовалось. Глаза её были светлы и прозрачны, на губах играла слабая, отрешённая улыбка. Меня она уже не видела и не воспринимала как собеседника, вся находясь во власти пережитого.

Громким, но не слишком резким голосом я вкратце обрисовал обстановку, окружавшую её по окончании нашей последней экскурсии, а затем напрямую задал вопрос: что происходило после того, как уехал автобус с туристами, и они с синьором Камполонги остались вдвоём в заповеднике?..

Аделина лишь на миг задержалась с ответом, а затем волнующие воспоминания потекли из её расслабленной памяти сплошным потоком…

… После того, как туристы уехали, они с синьором Камполонги отправились на мои поиски, но из-за сгустившейся тьмы всё вокруг так переменилось, что узнать ничего было нельзя. Места казались теперь совсем незнакомыми, тропа куда-то ушла из-под ног и временами казалось, что поход ведётся вслепую. Аделине было немного страшно, но синьор Камполонги держался очень уверенно и никакого повода для паники не давал...

… Иногда, сказала Аделина, заросли становились совсем непроходимыми. В таких случаях синьор Камполонги поднимал свою обсидиановую трость с набалдашником в виде головы хамелеона и принимался чертить ею в воздухе какие-то замысловатые знаки, похожие на иероглифы. Тогда деревья, как по волшебству, расступались в стороны, а кусты стелились под ногами мягким, пушистым ковром…

Аделина смотрела прямо перед собой затуманенным, немного удивлённым взором. Сейчас она присутствовала одновременно здесь и там, заново открывая для себя перипетии своего ночного похода…

Что было потом, Аделина?.. Говори, только не молчи!

Потом?.. Аделина с усилием сжала ладонями свои виски и возвела глаза к потолку. Неясная тень блуждала по её бледному лицу, отчего выражение его менялось с каждой секундой.

— Потом… потом мы снова выбрались из чащи на открытое место… — монотонно вещала Аделина, не переставая слабо улыбаться чему-то. — И перед нами раскрылась широкая поляна, поросшая высокой сорной травой. Посреди поляны стояло внушительных размеров сооружение, бывшее, судя по всему, когда-то красивым и величавым. То ли это был заброшенный склеп, то ли часовня — не знаю… За давностью времени оно совсем потеряло вид. Штукатурка со стен почти вся осыпалась, мозаика витражей потускнела. От позолоты, покрывавшей некогда полусферы куполов, остались жалкие крохи. А одна из апсид совсем провалилась внутрь…

— Часовня с провалившейся апсидой?! — совершенно поражённый воскликнул я, забыв о том, что магнетизёру во время сеанса нельзя терять самообладание. — Так вы и там успели побывать?..

— Да, мы были там, — всё тем же мерным, ровным голосом отвечала Аделина, как бы разговаривая сама с собой. — Как раз там нам пришлось задержаться. Синьор Камполонги, видя, что я начинаю уставать, предложил мне посидеть и отдохнуть на скамеечке возле часовни, предупредив, что ему необходимо отлучиться на несколько минут. При этом он категорически запретил мне проявлять интерес ко всему, что может произойти поблизости, а главное — не заглядывать в окна часовни, что бы мне там ни почудилось… /помню, я тогда ещё удивилась: зачем мне туда заглядывать? что, в самом деле, могло заинтересовать меня в этом невзрачном, заброшенном сооружении, возле которого и находиться-то было не очень приятно?!/

Потом синьор Камполонги ушёл, и я осталась одна.

Место здесь было глухое и зловещее. За время нашего предыдущего похода мы сюда ни разу не подходили — я помнила это точно. К часовне не вела ни одна протоптанная тропа: людям, судя по всему, делать здесь было нечего. Зато наверху, на куполе, вокруг отломанного шпиля, сгрудились огромные чёрные вороны. Как только поднимался ветер, они принимались громко каркать, хлопая крыльями, будто предупреждая о чём-то.

Меня снова охватил озноб, несмотря на то, что синьор Камполонги перед уходом накинул на мои плечи пиджак цвета выбеленной бирюзы. /Тебе этот бирюзовый оттенок почему-то никогда не нравился, но, на мой взгляд, он очень изыскан и своеобразен!/

Пытаясь согреться, я вскочила со скамейки и принялась расхаживать из стороны в сторону, но это мало помогало. Чем дальше, тем сильнее меня знобило и тем больше, как ни странно, тянуло… к заброшенной часовне. Разумеется, я хорошо помнила все данные мне наставления, но любопытство не давало покоя. И глаза мои против воли то и дело обращались к тёмным арочным проёмам, пытаясь уловить за ними хоть какой-нибудь намёк на постороннее присутствие…

И вот, в какой-то момент мне почудилось, что там, в самой глубине часовни, что-то шевельнулось и задвигалось. /Я так и замерла на месте!/ Потом раздались звуки… Сперва слабые, едва различимые, они постепенно усиливались, перерастая в какие-то странные, продолжительные шумы, характер которых трудно было определить. Что-то объёмное и громоздкое, состоявшее, по моему мнению, из железа или других металлов, неуклюже ворочалось с боку на бок, лязгая и звеня своими составными частями. Но среди всей этой невыносимой какофонии улавливался, тем не менее, некий определённый, кем-то заданный ритм, вносивший смысл и порядок в звуковой хаос. Если б я училась не в консерватории, а в техническом вузе, то, наверное, могла бы идентифицировать природу этих звуков, имевших явно механическое происхождение…

— Механизм?! — опять, не сдержавшись, воскликнул я. — Так, значит, в проклятой часовне скрывалось что-то в этом роде?.. Значит, не зря мне мерещились странные, механические образы, гнездящиеся в его гнилом нутре? Ах, чёрт, почему я не заглянул туда сразу?! Тогда-то, быть может, многое прояснилось бы! А что если там находились гигантские часы?? Почему нет?! Моему часовщику это явно пришлось бы по вкусу!

При моих последних словах Аделина вздрогнула и на минуту словно пришла в себя. Затуманенный взор её вдруг прояснился, она стала озираться по сторонам и даже сделала слабую попытку встать с кровати. Я испугался, что сейчас она полностью выйдет из-под контроля и мой сеанс прервётся, но, спустя пару минут, глаза её опять заволокло дымкой, голова откинулась на подушки, и, задумчиво сдвинув тонкие брови, Аделина пробормотала:

— Да, ты прав… именно так он мне и представился — часовых дел мастером…

— Кто это — ОН?!

— Толстенький человечек, стоявший на пороге часовни..

Эта невероятная новость едва окончательно не выбила меня из роли гипнотизёра.

— Так ты и самого часовщика там застала?.. — не веря своим ушам, вскричал я. — Маленького, толстенького человечка с круглым, румяным личиком?! Он оказался там рядом? Ты его тоже видела, да?!

— Ну, конечно… — голосом сомнамбулы отозвалась Аделина. — Я обернулась к деревянным воротам часовни и увидела, что они раскрыты настежь; на пороге стоял забавный толстенький человечек в просторных, кремовых бриджах, которые потешно топорщились в разные стороны. На ногах его были высокие белые гетры с красной каймой, что придавало облику толстячка ещё больший комизм. Он учтиво кланялся мне, галантно размахивая своей пастушьей шляпой, и делал зазывающие жесты короткими пухлыми ручками, как бы приглашая зайти внутрь.

Ты прав, у этого господина действительно было круглое, румяное лицо и очень добрая, располагающая улыбка. Помнишь, ты говорил как-то, что правильная округлость головы является первым признаком добродушного, покладистого характера. Так вот, голова часовщика была кругла, как глобус, а несоразмерная оттопыренность ушей придавала лицу трогательное, почти детское выражение. Это меня сразу и подкупило.

Поначалу я, конечно, медлила воспользоваться приглашением, памятуя о наказах синьора Камполонги, но потом решила, что ничего плохого в том не будет, если я ненадолго зайду в помещение погреться: уж очень холодно сделалось к тому времени на улице. Задул резкий ветер, начал накрапывать дождь.

К тому же меня не оставляло ощущение, что этого толстячка я уже где-то видела, причём совсем недавно…

— Аделина!.. — простонал я, схватившись в отчаянии обеими руками за голову. — Неужели ты всё-таки вошла туда?! Невзирая на все запреты синьора Камполонги?!.. О чём ты думала? Тебя же предупреждали!.. Откуда, ну, откуда у тебя такое преступное легкомыслие?!

— Да, я вошла туда, — виновато улыбнувшись, призналась Аделина. — И знаешь, внутри оказалось намного чище и опрятнее, чем это казалось снаружи…

Аделину приятно удивила чистота внутреннего убранства, совсем не соответствующая обветшалым наружным фасадам. Пол был выложен отшлифованными мраморными плитами, стены украшали фрески и затейливая лепнина. Ещё здесь было несколько железных лестниц. Узкие, винтовые и не очень удобные для прохождения, они уводили куда-то наверх, круто вворачиваясь в неясный сумрак куполов…

Но не это было самое главное.

Запрокинув голову, Аделина увидела, как сверху на толстенных, в руку толщиной, цепях свешивались огромные гири, непомерная тяжесть которых приводила в движение все составные части гигантского механизма…

Грандиозная конструкция старинного часового механизма, открывшаяся Аделине, представляла поистине удивительное зрелище! Исполинские шестерни и колёса, гигантские стержни, цепи, огромные гири-противовесы, стопудовые балансиры, циклопический маятник, качающийся от одной стены до другой — вся эта чудовищная система, сотканная из железа и чугуна, казалась лёгкой, почти невесомой. Неизвестно кем и когда собранная и как закреплённая, она, словно играючи, парила под куполом часовни, осуществляя неумолимое, торжественное шествие по галерее тысячелетий и анфиладе эпох.

Шестерни вращались, цепи звенели, противовесы поднимались и опускались на толстых тросах, словно кулачищи сторуких гигантов Бриареев…

Аделина была потрясена до глубины души: ничего подобного она в жизни своей не видела!

Толстенький человечек, судя по всему, был очень доволен произведённым на неё впечатлением. Он наблюдал за происходящим с видом главного режиссёра, осуществившего постановку грандиозного шоу. По круглому, доброму лицу его ручьями катился пот. Он не переставал благодушно улыбаться, то и дело отирая лоснящиеся лоб и щёки тонким льняным платком, на котором девушка не без удивления признала узоры, вышитые её собственной рукой.

— Платок Аделины! — проскрежетал я зубами, но заострять на этом внимания не стал.

— Потом… потом музыкальный механизм, скрытый во чреве шестерённо-цепного организма, начал отбивать какую-то нехитрую мелодию — оказывается, эти часы были ещё и с музыкой! — и толстенький человечек любезно указал мне то, чего я не заметила вначале…

В алтарной, наиболее освещённой и обустроенной части часовни отодвинулся в сторону очень импозантный, вертикально установленный расписной щит, принятый мною поначалу за иконостас. За ним, в глубокой нише, обозначилась широкая железная дверь, которая, как могло показаться, была закручена наглухо. Но по мере того, как бренчали невидимые колокольцы, и отбивали такт механические литавры, неприступная дверь начала со скрежетом приоткрываться и в итоге распахнулись настежь…

Из образовавшегося проёма выехала низкая тележка на колесиках, на которую был установлен странного вида массивный, белый ящик, искусно расписанный причудливым орнаментом и убранный тяжёлыми гирляндами ярких экзотических цветов. Толстенький человечек поспешил объяснить, что это игрушечный саркофаг — одна из важнейших составляющих уникального часового механизма, что-то наподобие тех раскрашенных развлекательно-кукольных фигур, которые обычно крутятся на балюстраде часов городской ратуши.

Каждый раз, когда начинают бить куранты, саркофаг покидает свою келью и, направляемый особым пружинным устройством, совершает объездной круг по центральному залу.

Такова была главная задумка этой уникальной конструкции, которую сам изобретатель находил весьма оригинальной и остроумной.