Соло Богини Луны Часть 4

Не переставая оглашать сумерки криками «Эй, где вы там? Отзовитесь!», я снова огляделся по сторонам и вдруг заметил одно интересное новшество.

Я увидел, что ворота склепа плотно закрыты.

Обе створки так основательно и прочно сидели на своих местах, занимая весь входной проём, что если б я не видел их десять минут тому назад раскрытыми настежь, ни за что не поверил бы, что они могут легко и свободно раскачиваться на ржавых петлях, издавая при этом душераздирающий скрип.

Естественно, первым делом я подумал, что таким образом «развлекается» мой славный толстячок, потерявший от страха не только остатки здравого смысла, но и совесть. Я всерьёз разозлился, и злость сделала меня храбрее. Будучи на сто процентов уверенным, что ворота заперты им в порыве истерики и нервоза, я подошёл и уже поднял было руку, чтобы толкнуть одну из створок, как вдруг услышал…

Да-да, по ту сторону ворот раздавались звуки, заставившие меня отступить назад с поднятой рукой. Мёртвой тишины, царившей до того в склепе, больше не было. Теперь в тёмных глубинах что-то глухо урчало и ухало, слышался какой-то странный звон и скрежет, будто там залязгали суставы невиданного огромного существа, сотканного из громоздких, металлических составляющих. Гул просачивался наружу приглушённый и нарочито «засурдинённый», будто бы виновник его появления хотел скрыть свою деятельность от ушей внешнего мира.

Весь обратившись в слух, я стоял, недвижимый, у дверей, а гул постепенно нарастал, набирая звучность и силу, заставляя меня обмирать от невыносимых догадок и предположений.

В загадочном урчании просыпающейся могучей силы чудилась какая-то странная последовательность. Это было нечто похожее на пульс и биение гигантского сердца, соразмеряющего свои удары с дыханием вселенной. В грубой мешанине неопределённостей, в хаосе нагромождённых звуков слышался раз и навсегда заданный темп, чёткий и размеренный, сообразующий эту невероятную, грохочущую какофонию в рамки строго очерченной ритмической схемы…

Нельзя сказать, чтоб я очень долго торчал у запертых ворот, вслушиваясь в аккорды загадочной увертюры. Что это было? Кто мог издавать эти звуки? Какое они имели отношение к исчезновению моего приятеля-часовщика и его жены? На эти вопросы я уже не пытался искать ответа.

Мои чувства были слишком обострены, а нервы истончены до предела, чтоб от меня можно было требовать героических поступков.

Мне не вспомнить, с чего именно началось моё отступление, но уже минуту спустя я, не разбирая дороги, ожесточённо продирался сквозь густой терновник, то и дело спотыкаясь о невидимые в высокой траве плиты, падая, вновь поднимаясь, прилагая все силы к тому, чтобы как можно дальше уйти от сооружения, заговорившего вдруг на непонятном, механическом языке. Убегая, я пытался заткнуть уши пальцами, но глухое урчание и скрежет, завязанные между собой единым ритмом, не сразу отпустили меня. Они ещё долго ухали мне вслед, подталкивая в спину и заставляя бежать без оглядки…

Мне казалось, что с тех пор, как мы с часовщиком отделились от группы, прошло несколько часов. Разумеется, наше исчезновение не могло оставаться незамеченным столь долгое время и наверняка встревожило многих. Но я был уверен, что синьор Камполонги ловко сумел уладить и это недоразумение. Объяснив наш уход какими-нибудь незначительными, надуманными причинами, он без особого труда успокоил экскурсантов и давно увёл с территории Некрополя всю группу вместе с Аделиной, которую, надо думать, меньше всего огорчило моё отсутствие.

Не могу сказать, чтобы я разбирался во всех тонкостях и хитросплетениях, затеянных этим непостижимым человеком, но, в том, что к исчезновению часовщика и его жены он имеет самое непосредственное отношение, я почти не сомневался…

Неожиданно поднялся сильный ветер. Зашелестела трава, зарокотала густая листва, затрещали сучья — всё вокруг словно ожило, наполнившись смутным, глухим, беспорядочно-нарастающим движением. Прервав суматошный свой бег, я остановился и растерянный стал напряжённо вслушиваться в пробуждающуюся тьму…

Акустические свойства наэлектризованной воздушной среды таят в себе великое множество способов обмана человеческого уха. И один из них сразу дал о себе знать, проявившись в форме весьма навязчивой и провокационной.

Мне вдруг почудилось, что где-то неподалёку зазвучали, перекликаясь, два голоса, мужской и женский. Женский явно принадлежал Аделине, а в мужском я признал синьора Камполонги. Оживлённо переговариваясь, голоса сообщали о себе какими-то странными наплывами, то приближаясь, то удаляясь со стремительностью проносящихся над головой облаков. Смысл разговора был непонятен, но создавалось впечатление какого-то сумбурного спора или попытки договориться о чём-то. Поначалу голос Аделины звучал в тональности непримиримого возражения. Она активно от чего-то отказывалась, чему-то выражала несогласие, но с каждым разом её категоричное «Нет!» произносилось всё менее убедительно и более мягко…

Вздрагивая и шатаясь, я сделал несколько неверных шагов по колышущейся зелени и вдруг… в узком просвете среди деревьев увидел синьора Камполонги…

Он был один.

Спокойный и невозмутимый, наш гид стоял, величаво опершись на свою обсидиановую трость, в тени развесистого каштана, будто поджидая кого-то.

Как всегда, он был неотразим. Пиджачная пара цвета выбеленной бирюзы сидела на нём всё также безупречно: внешний вид роскошного костюма ничуть почему-то не пострадал ни от мелкой мороси, ни от острых сучьев и колючек, сквозь которые приходилось продираться, ведя за собой группу. В сгустившихся сумерках, на общем тёмно-зелёном фоне его наряд смотрелся наиболее выигрышно. Создавалось впечатление, будто синьор Камполонги весь с головы до ног соткан из лунных лучей…

Обрывки теней пробегали по холёному лицу гида, отчего оно, обычно невозмутимое и бесстрастное, теперь казалось загадочным и лукавым, как маска сатира.

Что он здесь делал? Кого ждал? Как-то не очень верилось в то, что, уведя из Некрополя экскурсионную группу, он вернулся назад именно с тем, чтобы заняться поисками пропавших. Застывшая полуулыбка на цикламеновых губах, как и весь бледно-бирюзовый облик синьора Камполонги говорили о могучей силе двуличия.

Впрочем, страха перед ним у меня не было, невзирая на всю необычность обстановки. Я уже хотел подойти к нему и спросить напрямую, что здесь происходит, а заодно потребовать ответа за исчезнувших экскурсантов, но был остановлен вполне естественной мыслью. Мне подумалось, что, быть может, это всего лишь обман зрения, такой же бесплотный и бесполезный, как мираж в пустыне.

Пока я медлил, пытаясь определиться с точностью зрительного восприятия, за деревьями мелькнул яркий плащ из парашютного шёлка и на поляну вышла Аделина…

В руке девушка держала ветку цветущего померанца, а на голове её красовался удивительной красоты венок из барбариса — /когда только она успела его сплести?! / Я сразу отметил, что шла она с полузакрытыми глазами, двигаясь по прямой, как лунатик, и, вообще, вид и поведение её создавали впечатление полной отрешённости…

Ни слова не говоря, девушка приблизилась к синьору Камполонги, опустилась перед ним на одно колено, и, склонив голову, замерла, словно в ожидании приговора.

Когда она оказалась рядом с ним, бледно-бирюзовый костюм нашего гида засиял ещё ярче. Произнеся что-то вполголоса, он поднял свою обсидиановую трость вверх и острым концом её начертил в воздухе какие-то загадочные знаки, которые так и остались висеть над их головами в виде огненных начертаний.

Потом гид властно взял безмолвную девушку под руку, поднял её с колен и куда-то повёл, выставив перед собой обсидиановую трость, словно шпагу…

Видение /а я почти не сомневался в том, что это именно оно/ длилось всего минуту — не больше, а может, одну секунду. Потом всё как-то странно исказилось, смешалось, задрожало, стало налезать одно на другое. Опомнившись, я хотел было шагнуть следом за уходящими, но деревья вновь сомкнулись передо мной, да так плотно, что я сразу потерял из виду не только пару идущих, но и направление, в котором они двигались.

Роскошный костюм синьора Камполонги рассыпался на бирюзовые всплески, которые расплылись в совсем уже бледные, едва различимые среди ветвей мерцающие пятна. Вскоре пропали и они...

Забыв, что нахожусь во власти мнимых образов, я попытался громко позвать Аделину, но не смог этого сделать. Голосовые связки, севшие от сырости и переживаний, отказались повиноваться. Окрик сорвался. Вместо него из глотки вырвался натужный, свистяще-шипящий хрип, заставивший меня испуганно зажать себе рот обеими руками.

Кричать здесь было не принято.

Всё окончательно запуталось и перемешалось вокруг. Поднявшийся ветер сердито трепал высокую траву, в девственных зарослях которой не просматривалось ни единого человеческого следа. Стало совсем темно. Деревья сомкнулись совершенно непроходимой стеной. Густые кроны их шумели глухо и надрывно.

Хватая ртом холодный воздух, насквозь пропитанный ужасом, я прислонился к стволу дерева, обхватил его обеими руками и закрыл глаза. Всё во мне содрогалось и трепетало. Я ещё чувствовал под ногами твёрдую почву и будто стоял на ней, но в то же время падал куда-то с невероятным ускорением. Вновь зазвучали сумрачные голоса в отдалении — но у меня не было сил внимать им. Поглощённый созерцанием бирюзового провала, раскрывшегося передо мной, я всеми силами пытался предотвратить своё с ним сближение — но безуспешно. И бирюзовая бездна поглотила меня без остатка…