Прогулка по аллее

Зеленые травинки, словно трус перед лицом опасности, дрожали под прохладным и резким ветром. Небо было застлано синевато-черными, свинцовыми тучами. Северная же его часть была залита ослепительным солнечным светом, который дарил радость всему миру, подобно стакану искрящегося эля. В целом, все вокруг было довольно красивым. И хотя скорбная длань осени была видна повсюду — в засохших, пепельных стеблях, в сиротливо оголенных ветвях деревьев, шуршащей листве — это не умоляло красоты природы.

Медленно шествуя по всему этому возмутительно болезненному великолепию, я был погружен в легкие, словно застывшие вдалеке облака, мысли. Пепельно-серый оттенок, пронизывающий окружающий пейзаж, как бы менял привычные образы на новые, словно хворь меняет давно знакомое лицо человека на другое, абсолютно чуждое, не затрагивая при этом ключевых черт.

Я думал о жизни, ее обманчивой быстротечности, которая несет тебя, словно весенний ручей бумажный кораблик, по своему изрезанному неровностями руслу, то замедляя, то швыряя через года вперед. Что я представляю собой в этом ограниченно-безграничном мире? Правильно ли я живу? Верную ли выбрал тропу из всего того великого многообразия троп, которые, подобно корням исполинского дерева, ветвятся перед человеком в ключевые моменты его существования? И что я забыл здесь, на этой аллее, в этот безобразно вероломный в своем двуличии день?

Перестук моих каблуков по асфальту, подобно электричеству, проносился внутрь мозга как будто бы не через уши, а через все мое тело, начиная со ступней, замирая в коленях, неприятно отдаваясь дрожью в желудке, сбивая с толку ровный ритм сердца, затем нагло, словно паяц, запрыгивая в нутро черепной коробки. Я всегда недолюбливал этот стук, он был также вероломно двойственен, как и этот болезненный, солнечно-хмурый день. В минуты радости, он как будто бы еще сильнее возносит вас, подыгрывая волнительно стучащей в висках крови, даря ощущение уверенности и основательности, сопряженности с твердью, по которой вы передвигаетесь. В минуты же скорбной тишины или унылых мыслей, или просто в момент, когда ему удается застать вас одиноко вышагивающим по пустому проспекту, вот в эти самые минуты он показывает свою сущность — прорываясь сквозь вас, путая, сбивая с ритма и подавляя само ваше сознание.

Неприятно ошеломленный этой мыслью, я ненадолго остановился, еще раз окинув взглядом окрестности. Все как будто бы замерло вокруг меня. Едва колышущиеся ветви деревьев были подобны костлявым призракам, пытающимся дотянуться до вас своими, лишенными плоти, кистями. Отрешенно падающие с них листья напоминали пепел, хлопьями опадающий возле недавно сгоревшего дома. Несколько потусторонне искрящаяся изморозь, которая овладела тут и там почвой, подобно чуме, овладевающей телом прокаженного, навевала мысли о закутанном в саван трупе, о смерти, о побледневшей коже покойника, и было жутко от осознания того, что через некоторое время эта отвратительная белизна беспристрастно и во всей полноте окутает окрестности.

Поняв, что стоя вот так, посреди тротуара, только делаю себе хуже, я, стряхнув с себя оцепенение и расправив плечи, нарочито бодрой походкой зашагал дальше. Через минуту безмолвного шествия я, ослепленный на секунду пробившимся ко мне лучиком солнца, с удивлением обнаружил, что абсолютно не знаю, куда, собственно, направляюсь, а когда углубился в изучение этой мысли и дальше, то с ужасом осознал, что не вполне представляю, кто я вообще такой и мои ли все эти мысли, а также я ли вижу все эти, окружающие меня, пейзажи? А быть может, задумайтесь хоть на миг, что кто-то другой, длинной незримой рукой погружает внутрь вас эти образы, как служащий кинотеатра просовывает ленту в проектор, а затем заливает, закидывает, забрасывает внутрь вас, слегка приоткрывая вашу черепную коробку, мысли, чувства, ощущения, запахи, точно так же как рачительная домохозяйка нашпиговывает гуся всякими разностями и обливает соусами, прежде чем сунуть в духовку!

Меня прямо-таки передернуло, клянусь вам! Все вокруг показалось чужим, ненастоящим, похожим на восковые фигуры в музее, еще более холодным, еще более безжизненным. И даже свет солнца, который озарял сейчас одну из частей небосвода, скорее походил на преступно блеклый свет операционной, призванный лишь четче высветить мерзкие детали обстановки. Обернувшись вокруг, я не увидел ни души, что еще больше укрепило во мне чувство иллюзорности происходящего. В сердцах выругавшись, резко покрывшись потом, подобно бутылке содовой, вынутой из морозильника летним днем, я резко сдвинулся с места и чуть ли не бегом, на ходу поправляя полы своего пальто, направился к виднеющейся вдали античного вида арке.

Глупец! Как будто бы эта бессодержательно-символическая вещь могла быть целью моей прогулки! Как будто достигнув ее, а уж тем более пройдя сквозь нее, я обрету хоть что-то в этом лицемерном, обманчиво многогранном, порванном на грязные лоскуты мире!