Почему я ныне так совершенен

Даже из самого захудалого сусека города был виден мемориал Фундатору. Стоял он на отлогом холме, опоясанном ступенями и террасами. Через смотровые бинокли открывался вид на глобус застройки, а за лишнюю плату разрешалось подняться на скоростном лифте в голову монумента. Непререкаемый Отец Нации — плавный и голубой — не был против присутствия в изваянии его черепа возни потомков, ибо при жизни беспрестанно думал он о славе и комфорте генераций грядущего. Какие только могучие думы не паслись под рассветом его чела! Нынче думы эти, словно лесные корни, пронизывали все культурное и политическое пространство, удерживая народ от осыпания в омут мирового разложения и убожества. Защищающий мудрый взор простирался над зданием ОГА, ТРЦ «Золотая лампа», над ипподромом и чулочной фабрикой, бильярдными, суши-барами, центрами протезирования, музеем колокольчиков для скота и таксопарком. Отец Нации хранил город, в котором постоянно что-то разлаживалось.

Студиозус Сластион, мучая скоросшиватель, наполненный документами на поступление, вошел из одурманивающего жара через растрескавшуюся резную дверь второго университетского корпуса — приземистого сооружения 1889-91 годов постройки. Решив сменить alma mater, он вынужден был курсировать между 17-тью корпусами, стихийно разбросанными по городу, в поисках преподавателей; клянчить у лаборантов заветные номерки, чтобы сдать академразницу. Часами дымил студиозус у входов, ожидая того или иного декана, через которого можно было бы выйти на лектора из списка вступной комиссии. Все вахтеры знали его сутулую фигуру; белки в окрестном парке брали из рук арахис, ибо мысли Сластиона витали исключительно не в материальном измерении, а значит, угрозы для вещества хоть какой структуры не представлял он. Даже случайно затронутый ногой отброс поворачивал студент на место, считая недостойными себя оставлять следы в сорной юдоли, куда доступ открыт для всех.

Перед ним распахнулся пепельный холл, прослоенный солнечными жилами. Горела пустая каморка смотрителя, широкая раздвоенная лестница уходила за потолок. Туда Сластион не желал подниматься, намереваясь планомерно изучить на предмет разума кабинетов вначале нижний этаж. В мыслях его Фундатор героически бился с ордами Кудкудахтеров, утверждая Идею Нации, а из бокового ответвления холла, в которое студиозус хотел свернуть всплыла темная фигура, словно русалка. Инстинктивно скосив глаза к переносице, дабы случайно не вызвать открытостью на контакт людскую нечисть, Сластион отклонился в сторону, пропуская незнакомца, но тот сделал то же самое. Не сбавляя темпа, студент повторил маневр, другой же собезьянничал опять. Что-то лязгнуло, зазвенело, за спиной послышался испуганный голос:

— Осторожнее, малдой человек! Куда вы прете?

Сластион отступил и понял что врезался в старинное зеркало. Раскрасневшийся от стыда он метнулся к вахтерше, стремясь опередить ее порицание, и косноязычно сунул ей список преподавателей.

— Я ищу тут… этих, — промямлил он.

Ему объяснили, где находится деканат, и он зарысил наверх. С тех пор память его стала обжигающая и спертая. Стоило перед сном попробовать представить что-то хорошее, позорное происшествие распугивало мысли, как злой толстяк. Раз за разом оно прокручивалось в мозгу.

Пожарник Корочка, держа ведра, похожие на луны, ранним утром спускался к трассе, где должны были его ждать побратимы, с которыми они условились поехать в сосняк по белые и маслята. Праздные и праведные пожарники части пива не пили, предпочитая выходные проводить коллективом среди дерев за приятными и укрепляющими занятиями. В лакунах между набегами на базы сапрофитов они играли на опушке в теннис и озорно выполняли гимнастику на ветвях.

Корочка, переместив ведра в одну руку, погладил густые закрывающие губы моржовые усы, вспоминая картинку на пачке хлопьев, где, выпятив мощь духа, бесподобный Отец Нации сцепился в неравном, но честном бою с имперскими Фанабериями. Перед пожарником из-за кустов возник желтый Opel Astra, в котором, как поведали побратимы, должен ждать отец одного из них с внуком. Так он и узнает нужное авто, если друзья не прибудут раньше него. Корочка подошел к одинокой машине, подле которой гарцевал прыткий дедушка, а на заднем сидении смотрел «Тетрадь Смерти» с планшета стриженый под троечку мальчуган.

— Утречка, уважаемый! Куда пристроить тару: в багажник или в салон?

— Ничего нельзя. Кто ты такой вообще?

Ошеломленный отпором Корочка пригнулся, взглянул мальчишу в мордашку, и понял что это не тот, а другой полностью малолетос, того он смутно помнил, ибо встречал однажды дома у друга на праздновании дня Соборности. Крутанув головой, пожарник обнаружил на противоположной стороне трассы несколько в отдалении такой же желтый Opel, чье зеркало заднего вида энергично протирал второй дедушка, одетый почти как первый, а за стеклом виднелось пятно ребенка.

Костеря себя в хвост и в гриву, Корочка сиганул к ним, ведра били по бедрам, сердце бешено колотилось от возмущения на собственную глупость. С тех пор пожарник боялся заговаривать первым с людьми, его стали считать заносчивым и скрытным, разрушились несколько старых связей, он начал пить от скуки, и жизнь покатилась под горку.

Мызников хотел укрыть лицо этой девушки поцелуями, словно мхом, но никак не мог решиться на дерзкий жест, потому как ощущал подавленность от пышущих цветом клумб, звона птиц, от бабочек, садящихся на мороженое, от всего счастливого и бездомного. В сырой комнатке своего заводского общежития по адресу ул. Гастелло 44 чувствовал бы он себя несравненно органичнее. Черная плесень, как волосы призрака, по углам и тараканы, романтически шуршащие в корзине для мусора, были ему куда привычнее и милее.

Собираясь за час до этого на свидание, Мызников сунул руку себе в трусы и потом втянул ноздрями магнетически мерзкий аромат немытых гениталий, в котором соединились кислые нотки пота, амбре мочи, миазм впитавшегося в ткань семени, подозрительный гнилостный запашок и фоновый смрадец ануса.

— Мыться или не мыться? — горестно вздохнул Мызников.

И тут же необходимость спускаться в душ, который находился в подвале, стоять под холодной струей воды (горячей, конечно, не было) или долго и нудно нагревать воду в ведерке на печке, а потом плескать черпаком на тело, дрожа от страха что опоздает, едва не сломила в Мызникове половой импульс.

— Ладно, — решил он. — воняет не критично. Может, и не заметит.

Но припекало солнце и вонь усиливалась, спертыми волнами чада она взрывалась при каждом движении, потому Мызников держался закостенело и осторожно, лишь руками иногда взмахивал, из подмышек зловоние хлестало не шибко.

Они с девушкой невинно гуляли в прибрежном парке, стреляли в тире по мягким медвежатам, сидели на бревенчатом причале, утопив ноги в водоросли и ширь, периодически кавалер срывал с клумбы цветок, показывал его крале, а потом, когда она отворачивалась, ныкал себе в штаны. Ни одного оскорбления не было произнесено с позиции прекрасного пола, ни одной жалобы. Только молчаливая готовность и уступчивость. Может, у девушки оказался нос заложен или чувство такта была ее сверхспособность. Может, она была извращенка.

Когда нехитрые темы диалога сошли на нет, голубки устроились под липой на толстовке Мызникова в качестве коврика, они поужинали фруктовое ассорти, угадывали слова в «Шлакоблокуне», дружно посмеялись и разошлись.

Вечером на потеху соседям Мызников казнил себя оплеухами. В окне сквозь сень проводов виднелось ушко Фундатора. «Вот кого, наверно, ни разу не преследовало бремя говна и члена, — еще пуще рассвирепел влюбленный. — Такой чистюля, когда воду им отключали, сам себе, как котик, вылизывал». И ненависть Мызникова к своему несовершенству выросла добела, а девушка, когда он ей позвонил утром, не взяла трубку. Ни в этот, ни в один из многих последующих звонков.

Ласло не знал чем ему заняться в этом бездонном городе, куда он приехал, не имея опоры в виде друга, идеи или веса желаний. Оставленный нос к носу с вольницей дня после около года напряженной работы в крупной IT-компании турист ощущал себя неспокойно и, осмотрев ключевые достопримечательности, теперь скучал. Сидел он на лавочке у бювета, и воробьи двигались вокруг, как часовые стрелки. Блестел бронзовый бюст неведомого полководца, куда лопнувшие ягоды черемухи выпускали фиолетовый сок. Дул ветер, горячий, как петушиный гребень.

Всякий раз, когда мимо проходили компании, Ласло инстинктивно съеживался, ожидая атаки: скраденной язвительности или же фронтальной насмешки. Одиночество обострило его восприятие до ипохондрии. Каждый теперь был враг, каждый мог убить его беспрепятственно, ибо как адекватно (не жестоко и не смешно) ответить на удар Ласло не представлял. Может, одним присутствием нарушает он, внешним видом, выговором, в конце концов некий свод призрачных правил, а возможно и обычные, писаные законы. Просеивая свои слова и мысли через все меньшее сито, он только сильнее чувствовал себя чужим.

Желаний у Ласло не имелось издревле, только страх. А причины, побудившие его совершить поездку, были неясны теперь ему самому. Представляя накануне прелести путешествия, он ткал грезы, в которых он без боязни делал то, что хочет, в месте, наполненном атмосферой дружелюбности, где на всем лежит печать Я. Ласло создал город по-своему из любви и тайны, пренебрегши досадными мелочами, и сейчас страдал от них больше, чем наслаждался видами и открытиями. Да и этот навязчивый истукан, будто высосавший в себя все хорошее, что было в мечтах. Только спешка и скука, безмолвие остались измученным горожанам.

— Вот же ты меня заколебал, гад! — застонал Ласло в вышину.

— И тебя тоже? — промямлил чей-то басок.

Поддатый Корочка в гражданской одежде пучил алчущие зенки с соседней лавочки.

— Да как вы живете-то все под крышкой саркофага его присмотра?

Порхающий по тропинке с мопсом субтильный юноша просиял и подпрыгнул от удовольствия. Это был студент Сластион.

— Ребята, этот и вам мешает?

Корочка непроизвольно приложил руку к сердцу и скорчил рожу, как у тициановской Магдалины. Ласло, исчерпавший звучной фразой фонтан красноречия, разродился лапидарным кивком.

— А я думал, что он всем нравится. Что это я атом, а они — том. Вот ты… — студент подскочил к моющему в раковине бювета лодыжку приторно надушенному мужчине, — тебе нравится Наш Отец?

Мызников оторвался от влаги и хмуро уставился на Сластиона:

— Я бы ассенизатором назначил эту Годзиллу.

Судьбоносная встреча близких по духу людей послужила отправной точкой Организации, целью которой стало свержение лазурного идола и борьба за естественный образ жизни.

Организация вырастала как на дрожжах, почти сразу расширив масштабы с четырех участников до нескольких тысяч. Ее члены вели диверсионную деятельность, внедряясь в ряды отделов коммунальных служб, занимающихся поддержанием статуи в чистоте и препятствующих естественной коррозии материала. Распространялись также листовки, спонсировалась издание брошюр с критикой в адрес Вечного Лидера. На купюрах с лицом Фундатора ему пририсовывались адские рожки. Настойчивее евангелистов современные революционеры духа воспевали свою Идею благой жизни без смысла и интересов.

Со временем Организация раскрошилась на ячейки, часть из которых под отдельными брендами вели вполне законную деятельность, другие встали на путь террора. Они устраивали грабежи учреждений, чтобы добыть средства на вооружение. И однажды, оцепив холм, где находился монумент, целые сутки новые эти герои Крут держали оборону против полиции и армии, покуда их братья с альпинистским снаряжением закладывали взрывчатку.

Все у них получилось!

— — —

Через сорок пять миллионов лет место, где стоял город, покрывали густые леса древовидных папоротников, высотой с телебашню. Под сенью заоблачных исполинов по паркой пойме бродили заросшие коричневой шерстью существа с вытянутыми отдаленно человеческими мордами. Некая (если снять людской элемент) помесь бобра и крокодила. Амбулоцеты.

Это были хищные потомки контрреволюции. Тех, кто не принял новый миропорядок. Далекий потомок Мызникова висел на лиане, уцепившись за нее задними хвататательными конечностями, а передними тянулся к сочному листу. Рядом с ним его собратья проделывали такие же нехитрые операции, тем не менее, с превосходством взирая на порыкивающих друг на дружку плотоядных. Вот тонкие лапки впились в добычу, желтые глаза-блюдца зажглись огнем. Особь издала торжествующий писк, и стая откликнулась похвалами за ловкость и смекалку. Говорить больше не нужно было, интонации несли достаточно данных. Все энергию существа тратили на получение и жевание низкокалорийной растительной пищи.

Добившись успеха, Организация веками облагораживала землю, в конце концов засеяв ее новым сортом деревьев, так что провизия имелась везде. Уничтожению подверглись вредные виды. Была создана идеально сбалансированная среда, в которой ничто не должно меняться, а свои тела люди с помощью генной инженерии трансформировали в лемуроподобных млекопитающих, чтобы обрести сновидческое забвение животного покоя. Но были и несогласные: когда сливки человечества провернули этот исход, оставшаяся унылая масса сама одичала и превратилась в хищников, внеся этим сбой в отрегулированное равновесие.

Пока крокодилобобры и лемуры не соприкасались, последние продолжали радужные деньки, но рано или поздно… впрочем, еще несколько миллионов лет счастья точно были у них в запасе.