Show must go on!

Выглядел Леонид очень плохо. Чувствовал себя ещё хуже.

Задыхаясь от боли, мучительно пульсирующей внутри головы, он цеплял непослушной вилкой картофельное пюре и на пределе сил доносил до рта. Рука предательски дрожала, словно он орудовал по меньшей мере тяжеленной лопатой. Безвкусная холодная еда, протиснувшись сквозь сухое горло, вызывала тошнотворный спазм в желудке. Но не позавтракать сейчас было нельзя, будет ещё хуже — это Леонид знал точно. Из опыта.

Вчерашний вечер он помнил весьма смутно: да, пили водку, самогон мешали с пивом, играли в карты, безостановочно курили, под конец откуда-то всплыл портвейн. Портвейн всплыл… И всё сейчас тоже плыло перед глазами, а когда глаза Леонида прикрывались, то становилось ещё хуже — его начинал крутить какой-то вихрь, и пол с потолком менялись местами. Это было невыносимо. Поэтому Леонид старался не моргать, уставившись в желтоватое месиво картошки. Глаза набухли, и, как ему казалось, безобразно выперли из черепной коробки, словно у осьминога.

Но самой мучительной пыткой сейчас были вопли Людмилы. Её визгливый голос фрезой проникал в мозг через уши. Леонид физически ощущал, как жена высверливает ему остатки разума. Слов Леонид не разбирал, но смысл угадывался машинально: «Сволочь!», «Как так можно?!», «Тварь!», «Ни стыда, ни совести!», «Гадина!». И не было возможности убрать этот невыносимый ор — жена с широкими квадратными плечами возвышалась как скала, а он ощущал себя маленьким и беспомощным.

Похоже, ночью он сильно побуянил…

Леонид обвел воспаленными глазами кухню, опасаясь увидеть вчерашние разрушения, но перед ним сразу поплыли темные пятна.

«Давление, — равнодушно отметил он. — Не помереть бы».

Жена замолчала, видимо удовлетворившись для начала, налила в чашку воды и накапала сердечных капель. Запахло больницей.

— На! — придвинула ему. — Пей, скотина!

Леонид сделал мыльный на вкус глоток, и стало легче. По телу разлилась свежесть, головная боль немного спала.

— Ещё… — хрипло попросил он.

— Хватит тебе! — прикрикнула она, но уже не так зло. — Врач сказал пятьдесят капель — вот я и даю пятьдесят.

«Дура, — устало подумал он. — Дело не в лекарстве, а в спирте, который в нём содержится».

Зрение прояснилось, и он обнаружил на блюдце два аппетитных маринованных огурца. Трясущейся рукой схватил оба. Брызгаясь соком, сжевал один, другой предусмотрительно зажал в ладони.

— Алкаш! Кормишь тебя, кормишь, а ты… Как земля только носит… — начала Людмила.

— Заткнись, — сказал Леонид, вставая из-за стола. — Твоя еда поперек желудка встала. Пойду её выблюю.

Пошатываясь, он доплелся до туалета, зашёл и заперся.

«Ведь, наверняка, вчера с собой опохмелку принес, — подумал он. — А эта тварь по карманам шарила и перепрятала. Небось, и деньги все вытащила, дрянь».

Он прислушался. Похоже, Людмила встала за дверью и тоже слушала. Леонид нарочно громко выпустил газы и зло дернул ручку сливного бачка.

Положил припрятанный в руке огурец в зубы, двумя руками взялся за самодельный турник на уровне головы и, опираясь на него, осторожно встал на унитаз. Ноги предательски дрожали, тело покрылось мелкой испариной, сердце бешено трепетало.

«Ничего», — сказал он себе, распрямляясь и часто дыша.

Здесь наверху было жарко от лампочки и пахло калом.

Турник он сделал давным-давно из металлической трубки, чтобы Людмила — тогда юная и стройная — могла висеть на нём в надежде хоть чуть-чуть подрасти. Подрасти она не подросла, но с годами потяжелела и турник ощутимо прогнула.

Леонид медленно развернулся лицом к сливному бачку и бережно приподнял пластмассовую крышку. Вода, наполнявшая его из старой резиновой трубки, громко шипела и пузырилась, поэтому Людмила могла прислушиваться сколько угодно — всё равно не догадается о его маленькой хитрости.

Леонид опустил руку в скользкий бачок и вытащил бутылку (зря что ли водопроводчиком работает?). Нигде больше в доме нельзя было так надежно припрятать спиртное. Людмила находила заначки в любых местах, но так и не догадывалась проверить бачок в сортире (какие мы брезгливые!).

Леонид уселся на унитаз, откупорил бутылку, сделал затяжной глоток тягучей прохладной водки, отдышался, оттёр выступившие слёзы и с наслаждением закусил хрустящим огурчиком. Жизнь налаживалась (вот, покурить бы ещё!).

Сделал большой глоток (холодненькая!).

Докушал огурец и плотно завинтил крышку. Ещё раз спустил воду. Уже бодрее забрался ногами на унитаз, бережно опустил бутылку в бачок, прикрыл крышкой. Слез (вот корова, как согнула турник!). Распахнул дверь. Жены рядом не было — видать отошла вовремя.

В коридоре затрезвонил телефон.

— Алло! — гаркнул он, сняв трубку.

— Ой, — пропищал испуганный женский голос. — А Людмилу можно?

— Можно, — грубо ответил Леонид, угадав подружку жены Нюру.

— А то мы на центральный рынок сегодня собрались, и я хотела узнать, где встречаться будем, — виноватой скороговоркой добавила эта, вечно извиняющаяся, Нюра.

Не веря своему счастью, крикнул:

— Люся, тебя!

Жена подошла (какая она всё-таки низкая!), взяла трубку, но, учуяв запах алкоголя, подозрительно уставилась на Леонида. Но ему было уже всё до лампочки (как такая маленькая умудрилась турник согнуть?!). В прекрасном настроении оттого, что скоро останется дома один и сможет спокойно допить водку, он завалился на диван и закинул ноги на подлокотник.

Да, вчера он точно сильно побуянил…

Людмила запирала входную дверь на шпингалет, когда он приплетался ночью такой бухой («пью на свои — имею право!»). Впрочем, зря закрывала — Леонид все равно не мог в таком состоянии попасть ключом в скважину («зато сам пришёл, на своих двоих!»). Он даже просто достать ключ-то не мог («зато не потерял по дороге!»). В дверь кулаком едва попадал, когда угрожал разнести всё к чертовой матери. Людмила, прильнув к дверному глазку, подзадоривала его, обещаясь не пустить, но где-то минут через двадцать перебранки открывала. После этой прелюдии Леонид вваливался разъяренный, а жена встревала на пути, толкалась, мешала пройти. В результате получала зуботычину, истошно орала, пропускала его в спальню, где он, толком не раздеваясь и не разуваясь, падал в постель и забывался тяжёлым сном с храпом (мужик!).

А утром она мстила. Пользуясь его беспомощностью, она от души вываливала на него гору ругательств, не забывая, впрочем, подсунуть завтрак — у мужа язва все-таки как-никак. Ещё у Леонида порой пошаливало сердце, поэтому Людмила, извергнув основной запас брани, накапывала в стакан сердечных капель. Это и становилось первым спасением при его жутком похмелье…

— Послушай, — жена договорила по телефону и зашла в комнату. — Я сейчас ненадолго отъеду по делам…

Леонид хмыкнул:

— Блядовать со своей подругой поехали?

— Дурак.

Какое-то время помолчали. Насвистывая, Леонид принялся разглядывать палец ноги через дырявый носок.

— Что-то ты больно довольный, — не выдержала Людмила. — То помирать собирался, а сейчас вон какой розовощёкий лежишь…

— Отвали, — огрызнулся Леонид. — Иди уже куда собралась.

— А ты даже не мечтай улизнуть — я тебя на ключ запру.

Леонид вновь хмыкнул.

— Да-да, будешь сидеть как миленький. Хватит шляться и меня позорить. Жизнь всю испортил, негодяй. Не стыдно?

Леонид отвернулся на бок и демонстративно захрапел.

Постояв немного и не найдясь, что ещё добавить, жена вышла, погремела чем-то в коридоре, достала что-то из шкафа, пощелкала замками, выключила в туалете свет и, наконец, ушла, заперев за собой дверь.

Полежав для порядка несколько минут, Леонид вскочил (голова с непривычки сильно закружилась, но быстро прошла) и прошагал в туалет. Ловко достал початую бутылку, обтёр об майку и понёс на кухню (если жена поехала на рынок, то часа три или четыре её точно не будет!).

Распахнул настежь окно. Достал из холодильника кастрюлю с борщом, поставил на плиту разогреваться. Порубал колбаски, хлебушка. Разложил зеленого лучку. Намял в ложке дольку чеснока (ух!). Щедро плеснул полстакана волшебной жидкости и залпом выпил (ох!). Крякнул, обтерся рукавом, занюхал кусочком хлеба, зажевал стебельком лука (хорошо!) и набросился на борщ.

Наконец-то его полностью отпустило. Тяжелое утро плавно перешло в замечательный день.

Ещё налил, выпил, с удовольствием доел обед и в прекрасном расположении духа стал обдумывать план дальнейших действий.

Водки оставалось не так много. Дверь жена действительно заперла снаружи. Надеяться на то, что она припрятала какую-то выпивку в квартире, как показывал опыт, — дело безнадёжное. Наудачу он проверил навесные шкафы на кухне, заглянул под ванну, пошарил в гардеробе. Бесполезно.

Леонид вернулся в комнату, включил телевизор и принялся изучать телепрограмму в газете — на первой передаче начинались «Три мушкетёра». Ему очень нравились эти ребята: смелые, весёлые и выпить не дураки. Себя Леонид, когда квасил с приятелями, представлял конечно же Дартаньяном.

Ну и конечно ему очень нравилась Миледи. Когда он видел её в кадре, то захватывало дыхание, внутри что-то переворачивалось и предательски начинали гореть уши. Неудивительно, что Боярскому, тьфу Дартаньяну, крышу снесло от такой девки!

Лампы в телевизоре прогрелись, и обнаружилось, что идёт выступление Брежнева. Леонид перещёлкнул на вторую передачу — там показывали скучный документальный фильм.

Леонид вернул Брежнева, убавил звук, выпил немного водки из горла и от нечего делать достал с полки книжного шкафа том собрания сочинений Маркса и Энгельса. Открыл посередине и попытался читать.

Жене по работе (доцент в институте ё-моё!) порой требовались цитаты из этих книг, и она, с карандашом в руках, что-то выписывала в отдельную толстую тетрадку. Леонид же, сколько ни старался, никак не мог понять толком ни одной строчки в этой мудрости (ну конечно, университетов не заканчивали!). И слова-то по отдельности вроде русские и написаны все верно — слева направо, а вот не укладываются в голове, хоть тресни.

Вот есть, скажем, слова «диалектический» и «материализм». Они и по отдельности то звучат неуклюже, а вместе — совсем никак. Это вот как в старых кранах бывает — холодная и горячая вода плохо перемешиваются в смесителе и, как не регулируй, всё равно на тебя кипяток одновременно с ледяной водой льётся…

Леонид решил дочитать хоть одну страницу до конца, но, даже проговаривая каждое слово, едва добрался до следующего абзаца. Аж взмок! (Где-то он слышал, будто диалектика утверждает, что развитие идёт по спирали. Но сколько он не читал, никакого упоминания о спиралях не встречал.)

Отпил водки из горлышка. (И переплёт у этих книг особенный: тёмный, сердитый. Такие книги только в аптеках продавать.)

Пожалуй, было бы здорово пообщаться с Марксом и другом его Энгельсом вживую. Выпить на кухне, закусить, покурить (о, надо сейчас на балкон выйти!). И, глядишь, быстро они б ему объяснили эту науку. И не надо потом жене сидеть с карандашом и выписывать мудрёные фразы — она у него бы спрашивала, а он коротко и ясно отвечал. Как вот есть муфта, а есть резьба… Раз — и всё соединилось! А в книге слова вот никак не сочленяются, будто диаметр у них разный. Смотришь на текст, а он какой-то нереальный, как во сне… Вот муфты или вентили никогда ему не снились, а книги — часто. Спишь и видишь много-много букв и понимаешь, что написано что-то очень важное, но как не вглядываешься, смысл не проясняется, норовит ускользнуть, буквы рассыпаются, тают… (А Марксу и Энгельсу надо будет обязательно повязать платочек на их бороды. Пусть Людмила самые лучшие выдаст. Такими бородищами в суп угодить немудрено.) А вот когда человек рядом с тобой сидит, то с полуслова друг друга понимаешь. Да даже молча понимаешь! А попробуй, напечатай про это в книге… Вот напиши он, Леонид, про муфты или плохой смеситель — никто не поймёт, что он сообщить хотел. Скажут: «Да ты пьян, дружок»… (А если уж что, то бороды можно и в ванной помыть. Шампунем.) В общем, ничего не понятно в этой диалектике…

Он еще отпил из горлышка. (Надо проверить, закрыл ли крышку у бачка, а то как бы Людмила не догадалась о тайнике.)

Что-то похожее было, когда он подростком нашёл в сундуке под кроватью у своей бабки потёртую Библию. Сколько не пыжился Лёня, а Писание так и запомнилось сплошной тарабарщиной. «Вот, — подумал Леонид. — Тогда я был маленький, и непонятная книга была одна. Теперь вырос — и их стало гораздо больше». Он с тоской оглядел забор тёмных корешков в шкафу и заметил поверх них семейный фотоальбом. Открыл и первым делом увидел их свадебное фото (он тут такой молодой!). А какой изящной и привлекательной была Людка: гибкая, нежная, весёлая! Леонид почувствовал возбуждение и зашагал по комнате. Мучительно захотелось разрядки.

В соседних домах было несколько квартир, куда он регулярно ходил менять прокладки у кранов, а потом имел половой акт с их хозяйками, пользуясь тем, что мужья на работе. Забавно, но все эти женщины были приблизительно одного возраста, что и теперешняя Людмила, прически носили такие же, фигурой от неё ничем не отличались. В общем, ничего из себя особенного не представляли, но западал-то он именно на таких! Вот любит же он всё-таки Людку.

Хотя были и другие кандидатки — и высокие, и стройные, и блондинки с длинными волосами, почти как Миледи. И не раз намекали на постель, когда Леонид приходил по вызову чинить водопровод. Ан нет, не хотелось почему-то с ними. Вот ведь как любит жену!

Интересно, а Людмила изменяет ему? Ну уж точно не с водопроводчиками. А вот если какой-нибудь доцент в институте её трахает? Нехорошо как-то получается… Диалектика диалектикой, а надо сходить в этот институтишко, да разобраться, что там да как...

Он еще раз посмотрел на свадебное фото, мысленно раздел ту молодую Людмилу. Как же хочется секса! Засунул фотографию в карман и выскочил на балкон, пребольно стукнувшись лбом о проём двери. Поглядел вниз. Третий этаж — не так уж и высоко. Можно спуститься на нижний балкон, а там спрыгнуть на землю и бегом в соседний дом.

Леонид допил водку и вышвырнул бутылку. Осторожно перенёс одну ногу через перила балкона. Стал нащупывать край бетонной плиты. Неожиданно ногу свела такой силы судорога, что Леонид взвыл от боли. Он еле закинул ногу обратно и, присев на пол, принялся растирать напряженную, твёрдую как камень мышцу.

«Не, не полезу, — отдышавшись, решил он. — Звезданусь нахер».

Снизу кто-то тихо свистнул. Леонид приподнялся и увидел внизу под балконом Кольку и Тольку Злобиных — соседей по площадке. Пьянь ещё та. Оба навеселе.

— Мужики, — поинтересовался Леонид. — Выпить есть?

— Ага, — ответил Колька. — Бери стакан и спускайся.

— Не могу, — признался Леонид. — Жена заперла. Мне б сюда передать как-нибудь.

— Верёвку спусти, — посоветовал Толька.

Леонид не представлял, где в квартире искать верёвку, зато на глаза попалась переносная телевизионная антенна. Шнур достаточно длинный — должно хватить.

— Давайте, мужики, — крикнул он, отсоединив штекер от телевизора и спуская конец вниз.

— Даём, — подбодрил Колька, что-то привязывая.

Леонид закурил и принялся ждать.

— Тащи! — махнул рукой Толька.

Леонид стал быстро вытягивать провод. Сначала всё шло хорошо, но потом что-то начало мешать. Он дёрнул сильнее — провод натянулся. Потянул изо всех сил — бесполезно!

— Ах вы, черти! — раздался крик соседки. — Я сейчас милицию вызову!

Леонид выглянул вниз и обнаружил, что какая-то кривая палка, привязанная к его проводу, зацепилась за верёвки с развешанным бельём на балконе соседки. А та (редкостная скандалистка!) грозила кулаком, трясла головой и извергала ругательства. Злобины покатывались со смеху.

— Придурки! — разозлился Леонид. — Чего вы тут привязали?

Он попытался всё же вытянуть провод, но тут соседка вцепилась в него, да так сильно, что Леонид едва не выпустил антенну из рук. Злобины заржали, как кони. Леонид пришёл в ярость и словно рыбак, зацепивший крупную рыбину, перебросил провод через плечо и потащил всем своим весом. Шнур натянулся, впился в кожу, как тетива и смачно лопнул. Леонид вдарился лбом о балконную раму и упал на колени. Внизу кто-то вскрикнул. Чертыхаясь, Леонид вскочил и в ужасе выглянул. Соседка, разинув рот, действительно, как большая рыба, лежала спиной на бельевых веревках, сжимая кусок оторванного антенного провода. Перепуганные Злобины, перестав хохотать, бегали внизу, расставив руки. Так и не промолвив ни звука, соседка благополучно сползла, встала на ноги и ушла с балкона.

Леонид в ярости швырнул в Злобиных неработающей теперь антенной и попал в Кольку. Решив, что несправедливо оставить Тольку безнаказанным, он метнулся в комнату и принялся ворошить верхние полки серванта в поисках чего-нибудь тяжёлого. Он ярко представил булыжник, которым жена прижимала квашеную капусту в бочке.

Назло попадался сплошной хлам: тряпки, подушки, вата, бумажные пакетики, пожелтевший ватман, мешочки с какой-то сушёной травой. В бешенстве Леонид смёл все это на пол и принялся за нижние полки. Там разной дряни оказалось не меньше: старые открытки, пластмассовые баночки, шерстяные носки, шарфы, какой-то порошок, засаленный плюшевый медведь и мохнатая собачья шапка.

В бешенстве, он натянул её на голову и вдруг, не веря глазам, заметил в уголке полки бутылку. Жена не успела вылить остатки вчерашнего портвейна! Леонид схватил липкую бутылку. Почти половина!

Он враз простил и Тольку, и Кольку.

После водки портвейн пился, как сладенький компот. Вкуснота!

Жаль лишь, что телевизор без антенны показывал сплошную рябь — было непонятно, начался фильм или всё еще Брежнев читал речь. Леонид добавил звук, но сквозь шипение ничего невозможно было разобрать. Он приблизил лицо вплотную к кинескопу и вроде разглядел скачущего на коне мушкетёра и уловил цоканье копыт, но через секунду ему показалось, что это всего лишь члены Политбюро хлопают в ладоши. От напряжения глаза заслезились, и изображение куда-то поплыло. Леонид ударил несколько раз по корпусу телевизора и отбил руку.

«Вот и посмотрел фильм!» — разозлился он.

Захватив портвейн, пошёл курить на балкон. (Надо всё же закрыть крышку бачка, а то Людмила засечёт тайник.)

Вновь стукнулся башкой о косяк двери, но на это раз как-то глухо и совсем не больно. Потрогал голову и обнаружил, что его волосы удивительным образом сильно отросли и сделались нереально густыми.

«Неужели я так давно не стригся?» — поразился он, но тут вспомнил, что просто нацепил собачью шапку.

«Вот, пригодилось», — рассудил Леонид и не стал её снимать.

Выпил. Долго не мог прикурить — спички ломались. Сигарета никак не горела. Кое-как затянулся и обнаружил, что засунул её не тем концом в рот и получается, что поджёг фильтр. Выплюнул…

Облокотился и стал пускать тягучие слюни вниз, норовя зацепить их за бельевую верёвку. Слюни ото рта отделяться не хотели, болтались и липли к подбородку. Но ему всё же удалось отслюнить такую длинную порцию, что та растянулась почти до земли. Но, похоже, застряла на балконе соседки.

«Вот стерва, — пожалел её Леонид. — А муж у неё был отличный мужик. Майор! Как играл, бывало, на гармони. Выйдет на балкон, сядет на стульчик и наяривает… Выпьет сначала, конечно! Да, хороший был мужик. И вот помер от такой скандальной бабы».

Лицо приятно обдувал тёплый ветерок.

«Как же его звали? — подумал он о майоре. — Бывало, меня Людка не пускает домой, и его жена не пускает. Стоим вот и долбим — я этажом выше, он этажом ниже… Да и кто не долбил? У всех жёны одинаковые».

Он, видимо, выронил бутылку, и та разбилась о бетонный пол.

«Ну и хер с ней», — устало подумал Леонид.

Шагнул в комнату, заранее пригнув голову, и всё равно ударился обо что-то.

— Ну и хер с вами, — добавил он вслух.

Телевизор шипел и плясал по комнате.

Всё плясало и кружилось.

Леонид сел куда-то и вцепился в книгу, непонятно как оказавшуюся у него в руках.

Он стал вглядываться в страницы, и вдруг оказалось, что отлично понимает мысли Маркса. Зрение как-то резко сузилось до одного слова, всё остальное укрылось мраком, зато это отдельное слово теперь точно значило, что значило само по себе и что и должно было значить. Это сложно было передать и даже понять, но всё было понятно! Просто слово было понятно само себе. И по себе. Безо всяких там уговорок. И оговорок. И тех, и других, и третьих…

Леонид перелистнул страницу и вдруг чётко осознал принцип диалектики.

«Вот же в чём дело! — осенило его. — Страницы тонкие, но потихоньку накапливаются, и толщина книги растёт — это и есть спираль! Слова и буквы потихоньку поднимаются от одной обложки к другой. И не важно, какие слова, какие буквы…»

В ванной зашумела вода. Наверное, Маркс отправился мыть бороду.

«Всё-таки испачкался борщом, — расстроился Леонид. — Надо сказать, пусть крышку бачка прикроет…»

Дартаньян обнимал Миледи, а та стыдливо косилась на Леонида. Он погрозил им пальцем… «Ай да Маркс! Ай да хитрец!» Как же он раньше не догадался — не надо было вникать в смысл этих книг, а только листать.

Леонид зевнул и прикрыл глаза. Голове было тепло и уютно…

Людмила помыла руки и выключила воду. Отнесла покупки на кухню.

В комнате укрыла спящего мужа пледом, сняла с его головы шапку. Разложила разбросанные по полу вещи в шкаф, покрутила ручку настройки телевизора. Скоро начинался фильм про Будулая, а на экране такая рябь, и антенна куда-то запропастилась…

На балконе подмела осколки бутылки и протерла тряпкой залитый вином пол.

Сходила в туалет по-маленькому. Привычно поправила крышку бачка. (Опять Леонид лазил.)

Пошла на кухню и принялась жарить котлеты — мужу завтра на смену.

Если вставить в антенный вход вязальную спицу, то вполне сносно и фильм можно посмотреть.

Замечательный день плавно переходил в тихий семейный вечер.